Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2003
— Ломоносов — великий английский писатель.
— Господи, что это?
— Когда мы делали учебник по русской литературе, мне в кошмарах часто снились такие опечатки.
(Из частной беседы)
В 1800—1803 гг. одна из авторитетнейших немецких газет, рецензировавших новую литературу по самым разнообразным отраслям знания — йенская “Allgemeine Literatur-Zeitung” (ALZ), — поместила ряд рецензий, в которых последовательно сообщалось о выходе в свет шести частей “Писем русского путешественника” Н.М. Карамзина в немецком переводе И.Г. Рихтера [1].
Вслед за журналом Виланда “Der Neue Teutsche Merkur”, опубликовавшим на своих страницах в 1799 г. первый известный печатный отклик на это произведение Карамзина [2], и лейпцигским изданием “Allgemeiner literarischer Anzeiger”, в котором некий петербургский корреспондент сообщал о рихтеровском переводе в числе последних литературных новинок, ALZ весьма благосклонно отозвалась о “Письмах╬” и его авторе.
В соответствии с общей практикой того времени автор рецензий в ALZ остался неизвестным, и его имя установить вряд ли удастся [3]. Можно лишь предполагать, что он, как и многие другие участники издания, был тесно связан с веймарскими литераторами: так, Фридрих Юстус Бертух, редактировавший ALZ вместе с Кристианом Готтфридом Шютцем, жил в Веймаре и был самым тесным образом связан с “Der Neue Teutsche Merkur”, его издателем Виландом и редактором журнала Карлом Августом Беттигером, автором упомянутого выше первого отклика на немецкий перевод “Писем русского путешественника” [4].
Рецензии в ALZ появились в тот момент, когда в Веймаре стали интересоваться русскими темами, не в последнюю очередь благодаря деятельности веймарского придворного советника Вильгельма фон Вольцогена, познакомившегося с Карамзиным в Париже в 1789 г. Известны письма Карамзина, адресованные Вольцогену еще до приезда последнего в Петербург в 1801 г., в которых Карамзин упоминает о немецких переводах своих произведений [5].
Майская рецензия 1800 г. на первые две части “Писем русского путешественника” начинается с описания маршрута Карамзина, после чего читателю представляется и сам автор книги:
Автор — молодой человек, который очень хорошо понимает по-немецки и, кажется, отменно знаком с нами и нашей литературой. Его манера наблюдать и выражаться, его речевые обороты, весь его тон до такой степени немецкие, что рецензент скорее считал бы его представителем сего народа и таким, который только что вышел из университета, чем одним из русских. Ему все ново и интересно, и таковым, предполагает он, должно казаться и его читателю. Автор путешествует в публичной почтовой карете и по мере продвижения той из одного места в другое делает разные замечания об увиденном. Исключение составляют, однако, такие города, как Берлин, Лейпциг, Веймар, Франкфурт и другие, где он останавливается на несколько дней. <…> Там, где проживают известные ученые, путешественник наносит им визиты и сообщает читателю о беседах, которые он с ними вел. <…> Впрочем, это произведение написано очень приятно и развлекательно, и немецкий перевод (если только это действительно перевод) читается, как оригинал. Манера изображения приятна и жива, а легкий налет воодушевления и мечтательности тем более, вероятно, понравится молодым читателям [6].
В ноябрьской рецензии на третью и четвертую часть “Писем…” рецензент говорит о том, что “Письма╬” написаны так, “что мы не без заметного удовольствия читаем снова о вещах, о которых мы уже десять раз читали и которые давно знаем” [7]. Здесь же повторяется комплимент, уже сделанный критиком в первой рецензии: “Третья и четвертая части читаются, подобно двум первым, как приятно написанный немецкий оригинал <…>” [8]. В рецензии на пятую часть рецензент вновь охотно прощает автору повторения давно известного, поскольку понимает, что тот пишет для русских, “народа, у которого еще не так много описаний путешествий, как у наших соотечественников” [9]. И хотя он сам только что очень логично объяснил наличие этих повторений в книге, тут же оговаривается: “Язык, как и в предыдущих томах, легок и чист, а сочинение читается, если это действительно перевод, как оригинал” [10].
Итак, русское происхождение автора немецкий критик склонен считать литературной фикцией, хотя ему известно и имя переводчика, и имя русского писателя, опубликовавшего “Письма…”. Разумеется, похвала, высказанная переводчику и автору, могла быть просто комплиментом, не обязывающим ни к каким конкретным сопоставлениям. Но заметим, что рецензент ни разу не обращается к теме русской литературы; перевод рассматривается им как самостоятельный текст, и книга обсуждается только с точки зрения ее возможного интереса для немецкого читателя. Произведение Карамзина оказывается, таким образом, вписанным в немецкий литературный контекст.
Смысл этой “перестановки”, как нам кажется, имеет совершенно иной характер, чем сравнения русских писателей с их европейскими “двойниками”: Клопштоком (как в случае с Державиным), Расином (как в случае с Сумароковым), Мольером (как в случае с Фонвизиным) и т.д. Карамзин рассматривается в этой рецензии как немецкий писатель, а не как русский писатель, подражающий какому-нибудь европейскому.
В этой связи очень интересно единственное упоминание о Карамзине в дневниках Гёте. 4 ноября 1810 г. Гёте делает запись об обеде, на котором присутствовал г-н фон Левандовский. Далее следует фраза: “Жber russische Geschichte und Litteratur. Karamsin, der deutsche Art zu schreiben einfЯhrt”[11]. Учитывая контексты употребления глагола “einfЯhren” у Гёте [12], точный смысл второго предложения можно передать только описательно: “О русской истории и литературе. Карамзин, который знакомит (русскую) публику с немецкой манерой письма, одновременно используя ее в своих произведениях” [13].
Как мы видим, настойчивое желание сравнивать Карамзина с немецкими авторами отнюдь не случайно, и, вероятно, можно было бы посвятить целое исследование выяснению вопроса о том, какие именно черты творчества Карамзина Михаил Левандовский, секретарь великой княжны Марии Павловны, состоявшей с Карамзиным в переписке, мог преподнести Гёте как немецкие. Тем более, что речь шла, очевидно, не только о литературной деятельности Карамзина, но и об исторической. Не исключено, что такая работа могла бы принести очень интересные результаты, однако в настоящей статье мы ограничимся лишь комментариям к “Письмам русского путешественника” как к “произведению немецкой литературы”.
В культуре немецкого Просвещения путешествие было важным и значимым фактором как в историческом самоопределении эпохи, так и в ее общей культурной практике, более того, во второй половине XVIII — начале XIX века оно стало самостоятельным культурным институтом. Ученый, почерпнувший свои знания только из книг, в XVIII веке презрительно назывался “Stubengelehrter” [комнатный ученый] или “Schreibtischgelehrter” [ученый письменного стола]. Так, в Геттингенском университете, открытом в 1737 г. и значительно отличавшемся от старых немецких университетов прагматическим характером изучавшихся там дисциплин, “литературе путешествий, особенно в сочетании с новыми науками — статистикой (в то время эмпирическим изучением государств, их описанием), камералистикой и универсальной историей, <…> придавалось особое значение, поскольку она служила важным информационным источником” [14]. А.Л. Шлёцер говорил на своих лекциях о том, что “славу Геттингена составили по большей части те, кто путешествовал” [15]. Профессора самых разных наук в это время читали лекции о том, как надо путешествовать: путешествие, предпринимаемое студентами после окончания учебы, так называемое “Bildungsreise” [путешествие с целью образования], вошло в канон немецкого университетского образования.
На лекциях по путешествиям, десятилетиями читавшихся Шлёцером разным поколениям студентов, профессор уделял внимание практической стороне путешествий: средствам передвижения, ночлегу, расходам, а также ведению журнала, в который следовало записывать собранные данные. Важной предпосылкой “Bildungsreise”, помимо знания языков, было знание описываемых материй, предварительное изучение по книгам предметов и явлений, которые путешественнику позднее предстояло увидеть воочию:
Нужно быть знатоком науки, к которой принадлежит рассматриваемый предмет. Что увидит ученейший филолог в руднике, расторопнейший купец в кабинете натуралиста, остроумнейшая дама в собрании монет, — исходя из того, что все трое ничего не понимают в деле? Они все смотрят, как на панораму, а если они не просто смотрят, но и разговаривают при этом, то они позорят себя и свой народ перед иностранцем [16].
Прежде чем отправиться в путешествие, нужно было тщательно к нему подготовиться. Это требование предъявил к автору “Писем╬” и рецензент ALZ. Обратим внимание на его замечание о предложенном в “Письмах╬” описании итальянских и фламандских полотен из Дрезденской галереи: “Эти суждения, разумеется, немного неуместны из уст молодого человека, который видел еще слишком мало произведений искусства” [17]. Недостаточная подготовка путешественника видна, по мнению рецензента, и в шестой части “Писем…”, где частично продолжалась французская тема, но в основном речь шла о пребывании в Англии:
<…> Памятуя о том прекрасном впечатлении, которое произвели на публику первые пять частей, рецензенту трудно удержаться от замечания о том, что, может быть, на этом автору следовало бы завершить свое произведение. Хотя изображение людей и явлений все еще интересно, а нравоучительные и чувствительные замечания автора все еще прекрасны, в шестой части он обращается к описанию знаменитых театров Парижа и Лондона — задача для автора непосильная, для которой он слишком слабо подготовлен. <…> Здесь (в Англии. — А.К.) особенно видны неосведомленность и незнание автора, его суждение часто поспешно и неправильно <…>. Не изучив предварительно этой страны, обладая очень незначительными познаниями в языке и часто находясь в обществе одних русских, автор и сам мог бы прийти к выводу о том, что трех месяцев ему будет недостаточно для ознакомления с Лондоном и англичанами [18].
Однако в остальном от критика не укрылась основательная подготовка Карамзина к путешествию: “В самом деле, невозможно не заметить то, насколько верны большинство сведений и суждений, данных в книге” [19].
Выпускники немецких университетов (особенно из северных, протестантских, земель) путешествовали с целью, которую Шлёцер определял как “гуманизм” [20], — речь шла, таким образом, о культурно-социальном освоении географического пространства, понимаемом просветителями как единое и открытое. Чрезвычайно важной при этом оказывалась и бюргерская составляющая Просвещения, поскольку путешествия, предпринятые представителями третьего сословия, существенно отличались от известного в XVI—XVII вв. “Kavalierstour”, когда молодые отпрыски знатных дворянских родов совершали длительные туры по Европе в сопровождении воспитателя, в обязанности которого вменялось и ведение дневника путешествия. Функцией таких путешествий была исключительно репрезентация — представление ко двору иностранных государей и приобретенные там навыки придворно-галантного поведения имели большое значение для последующей карьеры молодого дворянина [21].
Неудивительно, что путешествия, ставшие, по выражению одного современника, “эпидемией XVIII века” [22], вызвали к жизни огромное количество литературы этого жанра. Х.-В. Йегер выделяет несколько наиболее распространенных типов путешествий в это время: “геолого-минералогическое”, “ботанико-фармацевтическое”, “экономическое” (в Англию), “литературное” (преимущественно по Германии), “искусствоведческое” и “археологическое” (главным образом в Италию), “музыкальное”, “библиотечное”, “театральное”, “политическое, или социально-критическое” [23]. У других исследователей можно встретить определения “ученого”, “чувствительного” и др. путешествий [24]. Однако вряд ли необходимо, на наш взгляд, сопоставлять “Письма…” Карамзина с каким-то конкретным типом путешествия в немецкой литературе, чтобы понять их “немецкость”, на которой настаивал рецензент ALZ. Путешествие, совершенное Карамзиным, вне всякого сомнения, было воспринято критиком на фоне общей “эпидемии” путешествий, охватившей Германию, и речь здесь идет скорее о некоем условном образе.
Начнем с того, что немецкому рецензенту не показался ни странным, ни оригинальным европейский маршрут карамзинского путешествия, определявшегося местами проживания знаменитостей. Посещение Берлина, Дрездена, Лейпцига, Готы и других крупных немецких городов, не говоря уже о Париже и Лондоне, рекомендовалось в любом руководстве по путешествиям во второй половине XVIII века. С конца 1770-х годов к этим городам прибавился Веймар. В тех же руководствах указывались и адреса знаменитых ученых, посещение которых было обязательным пунктом программы [25]. Прекрасной иллюстрацией “Bildungsreise” эпохи Просвещения может послужить путешествие, совершенное весной-летом 1786 года геттингенским студентом бароном Александром фон Подманицким. Венгерский барон Подманицкий не оставил описания своего путешествия, но его маршрут зафиксирован в небольшой студенческой книжке (Stammbuch), содержащей автографы знаменитостей, которых он посетил. Проехав через Берлин, Дессау, Виттенберг, Халле, Лейпциг, Дрезден, Фрейберг, Йену, Веймар и Готу, Подманицкий лицезрел Гедике, Николаи, Рамлера, Аделунга, Боде, Гёте, Гердера, Шиллера, Виланда, Бертуха и др. Когда 13 лет спустя два других геттингенских студента, Карл Мурхард и Филипп Бреде, совершили путешествие в Тюрингию, Саксонию и Берлин, они фактически повторили маршрут Подманицкого. Автографы разных знаменитостей имеются и в студенческой книжке Карла Мурхарда [26], которому, кстати, Фридрих Гедике посвятил ту же запись, что и за 13 лет до того Подманицкому (можно думать, что у педагога имелись для подобных случаев стандартные тексты). В Веймаре Мурхарду и Бреде, правда, повезло меньше: в день их визита Гёте был в Йене — коллизия, знакомая нам по “Письмам╬” Карамзина. Неутомимый путешественник Подманицкий, впрочем, уже осенью 1786 г. снова покинул Геттинген и отправился на сей раз в Париж, проехав через Кассель, Марбург, Франкфурт-на-Майне, Майнц, Маннгейм, Гейдельберг, Карлсруэ и Страсбург. За Парижем последовал, разумеется, Лондон… [27]
Упомянутого выше маршрута “по святым местам” придерживались не только студенты и выпускники университетов. Один из самых известных немецких путешественников Просвещения, Фридрих Николаи, перед началом своего путешествия составил “Перечень ученых и других выдающих особ”, которых он, согласно тогдашней традиции, намеревался посетить [28]. Так же были спланированы путешествия Герхарда Антона фон Халема [29], Иоганна Каспара Рисбека [30], Кристофа Фридриха Ринкса [31], Йенса Баггесена [32] — последний, путешествуя по Европе, встретился с Карамзиным и упоминается в “Письмах…”.
Исследователи “Писем…” указывают на то, что в разработке плана карамзинского путешествия, по всей вероятности, принимал участие Якоб Ленц [33]. Учитывая сказанное выше, вполне правомерно предположение о том, что Ленц, в свою очередь, пользовался немецкими руководствами для путешественников, великое множество которых печаталось в Германии во второй половине XVIII века.
Замечательно, что для путешествующих по немецким землям, очевидно, не исключалась возможность являться к знаменитостям без рекомендательных писем. В Англии и во Франции рекомендательные письма были необходимы, о чем, например, предупреждал своих слушателей Шлёцер на лекциях по путешествиям [34]. В этом смысле очень симптоматично наблюдение, сделанное Т.А. Быковой: исследовательница, проанализировав французские и английские отклики на “Письма русского путешественника”, отметила, “что англичанам и французам было непонятно стремление Карамзина знакомиться со знаменитыми людьми, то есть получать представление о Европе из первоисточников” [35]. Зато это стремление было, напротив, очень близко немцам, поэтому вряд ли особенно бесцеремонным был поступок Карамзина, отправившегося к Канту, Виланду или Гёте “без всяких рекомендаций, хотя, конечно, [он] мог их легко получить в Москве, например, от того же Ленца” [36]. Путешественник, “вломившийся” к Виланду, — фигура, несомненно, сильно стилизованная.
Рецензент ALZ, помимо похвал стилистическому оформлению “Писем╬”, одобрительно отозвался о привычке молодого человека путешествовать почтовой каретой. Действительно, этот способ передвижения рассматривался во второй половине XVIII века как наиболее “демократичный”, поскольку путешественник, сталкиваясь в пути с людьми самого различного положения и состояния, получал возможность ближе узнать земли, по которым он проезжал. Карамзин, не раз изображавший в “Письмах…” своих попутчиков, представлял таким образом публике истинные нравы и обычаи, а не плоды своего воображения, разыгравшегося во время путешествия в удобном частном экипаже [37].
Так из разных мелких деталей складывался в восприятии критика ALZ “немецкий” облик карамзинского путешественника.
Исследователи “Писем…” часто задавались вопросом о цели карамзинского путешествия по Европе. “Чего искал он в Европе, отправившись в путешествие ни по поручению другого лица, ни для обучения какой-либо науке, ни желая играть роль d’un Russe И Paris? Была ли у него цель? Какие надежды он лелеял?” — спрашивал Ханс Роте героя своей книги и высказывал предположение о том, что “Карамзин уезжал с большими ожиданиями, надеясь воочию увидеть просвещенный мир Европы”. По мысли исследователя, эти ожидания были продиктованы “в общем и целом скорее академическими представлениями” [38]. Ю.М. Лотман подчеркивал необычный для России того времени характер путешествия Карамзина, который в глазах многих своих соотечественников выглядел “легкомысленным вояжером”. Между тем у рецензента ALZ вопрос о цели карамзинского путешествия не вызвал никакого затруднения. В то время путешествовали решительно все! А молодой образованный человек из России путешествовал по примеру многих выпускников немецких университетов (прекрасно знавших иностранные языки и замечательно эрудированных), чтобы придать своим познаниям законченность и глубину, в согласии с образовательными канонами Просвещения. Рецензент ALZ нисколько не сомневался в том, что Карамзиным действительно руководили “академические представления”.
Рецепция ALZ демонстрирует возможность прочтения текста Карамзина в другом культурном коде, на фоне другой — иноязычной — литературной традиции. Вероятно, следовало бы говорить, что эта рецептивная модель обусловлена исторически, если бы нам не пришлось столкнуться с фактом рецепции подобного рода, реализованной в научной практике 180 лет спустя.
В одной из глав своей книги “Die erfahrene Welt” немецкий исследователь Р.-Р. Вутено приводит “Письма русского путешественника” в качестве примера “Bildungsreise par excellence”. При этом оказывается, что текст Карамзина — это собрание подлинных “писем, написанных друзьям по мере продвижения путешественника из одного места в другое и напечатанных после возвращения автора на родину” [39]. “Юный автор, — пишет далее Вутено, — а в его лице и вся страна, отправляется в путешествие, которое служит ему для завязывания личных знакомств, самоутверждения, собирания информации, литературного посредничества. Любопытный, восприимчивый, образованный и чувствительный молодой русский посещает западные земли <…>. О путешествиях как таковых он размышляет мало, записывает время от времени то, что говорят об этом другие, однако далее своего мнения он не высказывает”. Вутено отмечает, кроме того, недогадливость Карамзина, заверившего Виланда, что он не сможет разгласить содержание их разговора, так как пишет не для немецкой публики: ведь русский текст можно перевести на немецкий язык! (Что и происходит.) Правда, Виланд, по мнению Вутено, тут тоже не блещет прозорливостью, поскольку и тому не приходит в голову возможность перевода [40].
Главное достоинство “Писем русского путешественника”, по мнению Вутено, — отразившаяся в них непосредственность восприятия (!). Карамзин “сиюминутно записывает то, что он немного позже уже не стал бы утверждать” [41]. Обильно цитируя немецкий перевод Рихтера и пересказывая отдельные пассажи текста, Вутено приходит к выводу о том, что хотя “сердце [Карамзина] и открыто, но взгляд его ограничен” из-за отсутствия “аутентичного опыта”, везде предваряемого знанием литературы [42]. Скромную позу путешественника Вутено приписывает неспособности автора к критической оценке реальности, “Просвещение у Карамзина сводится лишь к получению образования <…>” [43].
Условием такой рецепции становится, естественно, полная непредвзятость восприятия (воздержимся от обсуждения того, насколько она уместна в рамках историко-литературного исследования). Располагая примерно такими же сведениями о Карамзине, как и рецензент ALZ, то есть имея в руках лишь немецкий перевод “Писем…”, исследователь помещает Карамзина в традицию “Kunst- und Bildungsreise” (искусствоведческого путешествия и путешествия с целью образования), расположив его между Даниэлем Ходовецким и Иоганном Зойме. При всем эпатирующем современного исследователя русской литературы обращении с текстом Карамзина восприятие это нисколько не надуманно или искусственно, поскольку 180 лет назад немецкий рецензент уже написал, по сути, в этом же ключе о “Письмах русского путешественника”, поместив их в контекст немецкой литературы. Разница здесь разве что в более доброжелательном отношении рецензента ALZ: то, что понравилось последнему в Карамзине (знание предмета, живость изображения, налет чувствительности, знакомые читателю по другим немецким описаниям путешествий), Вутено оценивает явно негативно с той же мотивировкой — как воспроизведение уже давно известного.
Как бы то ни было, Карамзину удалось превосходно сыграть роль немецкого писателя. Не исключено, что, переведенные на немецкий язык, “Письма русского путешественника” стали тем, чем, возможно, их и хотел видеть Карамзин — произведением писателя, говорившего на равных с европейскими деятелями эпохи Просвещения.
1) Briefe eines reisenden Russen von Karamsin. Aus dem Russischen von Johann Richter. [Bd. 1—6. Leipzig: J.F. Hartknoch, 1799—1802] // Allgemeine Literatur-Zeitung. Nr. 150, den 28.05.1800. Bd. 2. Sp. 463—464; Nr. 313, den 3.11.1800. Bd. 4. Sp. 271—272; Nr. 243, den 24.8.1801. Bd. 3. Sp. 439—440; Nr. 76, den 16.03.1803. Bd. 1. Sp. 606—607. Впервые на эту рецензию указано в: Reissner E. Deutschland und die russische Literatur: 1800—1848. Berlin, 1970. S. 11—12.
2) В этой рецензии речь шла о первых двух частях “Писем╬”, напечатанных к лейпцигской книжной ярмарке весной 1799 г. Об этом отклике, а также о других свидетельствах ранней немецкой рецепции Карамзина см.: Ziegengeist G. Miszellen zur frЯhen deutschen Karamzin-Rezeption (1799—1803) // Zeitschrift fЯr Slawistik 36 (1991). S. 522—534.
3) Хотя в редакции газеты велись списки, в которых каждому рецензенту присваивался определенный номер, в конце публикаций, за редкими исключениями, он не указывался. Ответственность за содержание рецензий нес редактор. После известной ссоры с романтиками ALZ (с 1804 г.) стала издаваться в Халле, а в Йене усилиями Гёте возникла “Jenaische allgemeine Literatur-Zeitung”. В последней рецензенты подписывались криптонимами, которые в сочетании с редакционными списками рецензентов теперь во многих случаях позволяют установить авторство. См.: Bulling K. Die Rezensenten der Jenaischen Allgemeinen Literatur-Zeitung im ersten Jahrzehnt ihres Bestehens 1804—1813. Weimar, 1962. S. 34—38.
4) Starnes Th.C. Bertuch und “Der Teutsche Merkur” // Friedrich Justin Bertuch (1747—1822). Verleger, Schriftsteller und Unternehmer im klassischen Weimar / Hrsg. von G.R. Kaiser und S. Seifert. TЯbingen, 2000. S. 465—479; Mildenberger M. Bertuch und die “Allgemeine Literatur-Zeitung”. Zu den Briefen von Christian Gottfried SchЯtz im Weimarer Bertuch-Nachla╡ // Ibid. S. 519—531. Бертух был знаком и с издателем И.Г. Гарткнохом, опубликовавшим немецкий перевод “Писем”. Интересно его письмо от 7.11.1801 г. к К.А. Беттигеру, обнаруженное Цигенгайстом, в котором Гарткнох извиняется перед К.А. Беттигером за то, что ему не удалось передать через Бертуха экземпляр “Писем…” (как отмечает Г. Цигенгайст, очевидно, пятой части, появившейся на лейпцигской книжной ярмарке весной 1801 г.). См: Ziegengeist G. Miszellen zur frЯhen deutschen Karamzin-Rezeption (1799—1803) // Zeitschrift fЯr Slawistik 36 (1991). S. 529. Здесь необходимо отметить, что ALZ, в отличие от “Der Neue Teutsche Merkur”, поместила рецензии на все части “Писем”.
5) Леман У. Н.М. Карамзин и В. фон Вольцоген // XVIII век. Сб. 7: Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры. М.; Л., 1966. С. 267—271; Lehmann U. Zu den Russlandbeziehungen des klassischen Weimar (Herder, Wolzogen, Maria Pavlovna) // Studien zur Geschichte der russischen Literatur des 18. Jahrhunderts / Hrsg. von H. Grasshoff und U. Lehmann. Bd. III. Berlin, 1968. S. 426—442.
6) Allgemeine Literatur-Zeitung. Nr. 150, den 28.05.1800. Bd. 2. Sp. 463—464.
7) Ibid. Nr. 313, den 3.11.1800. Bd. 4. Sp. 272.
8) Ibid.
9) Ibid. Nr. 243, den 24.8.1801. Bd. 3. Sp. 440.
10) Ibid.
11) Goethes Werke / Hrsg. im Auftrage der Gro╡herzogin Sophie von Sachsen. Weimar, 1891. III. Abteilung. Bd. 4. S. 164.
12) Goethe-WЪrterbuch. Bd. 2. B — einweisen. Stuttgart, 1989. S. 1450—1451.
13) Если бы у слова “насаждает” не было столь явных негативных коннотаций, можно было бы сказать, что Карамзин, по Гёте, “насаждал” немецкую манеру письма.
14) Kutter U. Reisen — ReisehandbЯcher — Wissenschaft. Materialien zur Reisekultur im 18. Jahrhundert. Mit einer unverЪffentlichten Vorlesungsschrift des Reisekollegs von A.L. SchlЪzer vom WS 1792/93 im Anhang. Neuried, 1996. S. 238.
15) SchlЪzer A.L. Vorlesungen Яber Land- und Seereisen, nach dem Kollegheft des stud. jur. E.F. Haupt, hrsg. von Wilhelm Ebel. GЪttingen, 1962. S. 50—51.
16) Entwurf zu einem Reise-Collegio von A.L. SchlЪzer Prof. in GЪttingen. [N]ebst einer Anzeige seines Zeitungs-Collegii, im Verlag der Vandenhoekschen Buchhandlung, 1777. S. 12. Цит. по: Kutter U. Reisen — ReisehandbЯcher — Wissenschaft. Materialien zur Reisekultur im 18. Jahrhundert. Mit einer unverЯffentlichten Vorlesungsschrift des Reisekollegs von A.L. SchlЪzer vom WS 1792/93 im Anhang. Neuried, 1996. S. 253.
17) Allgemeine Literatur-Zeitung. Nr. 150, den 28.05.1800. Bd. 2. Sp. 464.
18) Allgemeine Literatur-Zeitung. Nr. 76, den 16.03.1803. Bd. 1. Sp. 606.
19) Allgemeine Literatur-Zeitung. Nr. 313, den 3.11.1800. Bd. 4. Sp. 272. Причины такого “поверхностного” взгляда на Англию, а также вероятные сроки пребывания там Карамзина приведены в: Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина // Лотман Ю.М. Карамзин. СПб., 1997. С. 166 и далее.
20) SchlЪzer A.L. Vorlesungen Яber Land- und Seereisen, nach dem Kollegheft des stud. jur. E.F. Haupt, hrsg. von Wilhelm Ebel. GЪttingen, 1962. S. 54.
21) Griep W. Reiseliteratur im spКten 18. Jahrhundert // Hansers Sozialgeschichte der deutschen Literatur vom 16. Jahrhundert bis zur Gegenwart. Bd. 3. Deutsche AufklКrung bis zur FranzЪsischen Revolution: 1680—1789. / Hrsg. von R. Grimminger. MЯnchen, 1980. S. 743—744.
22) Ibid. S. 739.
23) JКger H.-W. Reisefacetten der AufklКrungszeit // Der Reisebericht. Die Entwicklung einer Gattung in der deutschen Literatur. / Hrsg. von Peter J. Brenner. Frankfurt a. M., 1989. S. 261—283.
24) Попытка дефиниции жанра содержится в: Segeberg H. Die literarisierte Reise im spКten 18. Jahrhundert. Ein Beitrag zur Gattungstypologie // Reise und soziale RealitКt am Ende des 18. Jahrhunderts. / Hrsg. von W. Griep, H.-W. JКger. [Neue Bremer BeitrКge. Bd. 1]. Heidelberg 1983. S. 14—31. Обзор исследовательской литературы по теме см.: Brenner P.J. Der Reisebericht in der deutschen Literatur: ein ForschungsЯberblick als Vorstudie zu einer Gattungsgeschichte [Internationales Archiv fЯr Sozialgeschichte der deutschen Literatur. 2. Sonderheft]. TЯbigen, 1990. S. 149—274.
25) Одним из наиболее известных путеводителей в это время был: Krebel G.F. Die vornehmsten EuropКischen Reisen, wie solche durch Deutschland, die Schweiz, die Niederlande, England, Portugall, Spanien, Frankreich, Italien, DКnnemark, Schweden, Ungarn, Polen, Preussen und Ru╡land, auf eine nЯtzliche und bequeme Weise anzustellen sind, mit Anweisungen der gewЪhnlichsten Post- und Reise-Routen, der merkwЯrdigsten Oerter, deren SehenswЯrdigkeiten, besten Logis, gangbarsten MЯnzsorten, Reisekosten etc. Neue verb. Aufl. Hamburg, 1783. Указанное издание было уже 14-м по счету! Об этих путеводителях см. также: Kutter U. Zeiller — Lehmann — Krebel. Bemerkungen zur Entwicklungsgeschichte eines Reisehandbuches und zur Kulturgeschichte des Reisens im 18. Jahrhundert // Reisen im 18. Jahrhundert. Neue Untersuchungen. / Hrsg. von W. Griep, H.-W. JКger. Heidelberg 1986. S. 10—33; Stagl J. Der wohl unterwiesene Passagier. Reisekunst und Gesellschaftsbeschreibung vom 16. bis zum 18. Jahrhundert // Reisen und Reisebeschreibungen im 18. und 19. Jahrhundert als Quellen der Kulturbeziehungsforschung / Hrsg. von B.I. Krasnobaev u.a. Berlin, 1980. S. 353—384.
26) См.: Broszinski H. Auf ewig sey geknЯpft der Freundschaft sЯsses Band! — Karl Murhard ins Stammbuch geschrieben // Friedrich und Karl Murhard: gelehrte Schriftsteller und Stifter in Kassel. Kassel, 1987. S. 36—51.
27) GЪttinger Studenten-Stammbuch aus dem Jahre 1786. In Auswahl herausgegeben und mit einem Vorwort versehen von W. Ebel. GЪttingen, 1966.
28) Nicolai F. Beschreibung einer Reise durch Deutschland und die Schweiz im Jahre 1781. Nebst Bemerkungen Яber Gelehrsamkeit, Industrie, Religion und Sitten. 12 Bde. Berlin, Stettin 1783—1796. Bd. 1. S. 13ff.
29) Halem G.A. von. Blicke auf einen Theil Deutschlands, der Schweiz und Frankreichs bey einer Reise im Jahre 1790. 2 Theile. Hamburg, 1791.
30) [Riesbeck J.K.] Briefe eines reisenden Franzosen Яber Deutschland an seinen Bruder zu Paris. 1 und 2. Ausg. [ZЯrich], 1783—1785.
31) Rinck C.F. Studienreise 1783/84 unternommen im Auftrage des Markgrafen Karl Friedrich von Baden. Nach dem Tagebuch des Verfassers. / Hrsg. von M. Geyer. Altenburg, 1897.
32) [Baggesen J.I.] Baggesen oder das Labyrinth: eine Reise durch Deutschland, die Schweiz und Frankreich. Altona, Leipzig, 1793—1795.
33) Погодин М. Н.М. Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников. Материалы для биографии. Т. I. М., 1866. С. 69; Rothe H. N.M. Karamzins europКische Reise: Der Beginn des russischen Romans. Bad Homburg, 1968. S. 73; Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина // Лотман Ю.М. Карамзин. СПб., 1997. С. 66.
34) SchlЪzer A.L. Vorlesungen uber Land- und Seereisen, nach dem Kollegheft des stud. jur. E.F. Haupt. / Hrsg. von Wilhelm Ebel. GЪttingen, 1962. S. 55. Здесь же Шлёцер говорит о необходимости запасаться рекомендательными письмами к иностранным банкирам, хозяевам гостиниц, министрам и резидентам и подчеркивает бесполезность рекомендаций к ученым, которые часто совсем отказываются принимать путешественников или же, как Руссо, через четверть часа начинают смотреть на часы.
35) Быкова Т.А. Переводы произведений Карамзина на иностранные языки и отклики на них в иностранной литературе // XVIII век. Сб. 8: Державин и Карамзин в литературном движении XVIII — начала XIX века. Л., 1969. С. 337.
36) Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина // Лотман Ю.М. Карамзин. СПб., 1997. С. 99.
37) Так, Иоганн Рисбек критиковал Николаи, путешествовавшего — как представитель элитарных слоев — в частном экипаже. См.: Beyrer K. Die Postkutschenreise. TЯbingen, 1985. S. 136—140. В этой же работе Карамзин привлекается в качестве исторического свидетеля: исследователь, занимающийся историей почты как средства передвижения, цитирует пассажи из “Писем русского путешественника” о неудобстве прусских экипажей (S. 202).
38) Rothe H. N.M. Karamzins europКische Reise: Der Beginn des russischen Romans. Bad Homburg, 1968. S. 74. Интересно, что Роте по отношению к путешествию Карамзина последовательно использует термин “Bildungsreise”, хотя исторический контекст этого понятия специально не рассматривается.
39) Wuthenow R.-R. Erfahrene Welt. EuropКische Reiseliteratur im Zeitalter der AufklКrung. Frankfurt a.M., 1980. S. 326.
40) Ibid. S. 328.
41) Ibid. S. 330.
42) Ibid. S. 338.
43) Ibid.