(Регенсбургский университет, Германия, 25—27 октября 2002 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2002
В последние несколько лет для Регенсбургского университета характерен все более активный интерес к изучению стран Восточной Европы, особенно Чехии и Словакии, о чем свидетельствуют открывшиеся здесь недавно специальные программы по богемистике (Bohemicum) и словакистике (Slovakiсum). Ситуация эта нестандартна для немецких университетов, где славистские программы вынуждены сейчас вести серьезную борьбу за выживание и нечасто помышляют о расширении своей деятельности. Год назад в Регенсбурге открылся также центр европейских исследований (Europaeum), который исследует дискурсы, легитимирующие существование Европы как единого культурного целого. В этом контексте — интереса к Восточной Европе и к нарративам в их вспомогательной функции при построении политических единиц — кафедра славистики совместно с кафедрой политологии предприняли попытку проведения конференции, которая сосредоточилась бы на взаимосвязи между возникновением демократических государств в Восточной Европе и России и одновременным формированием и возрождением национальных и политических мифологий.
Демократия в Восточной Европе видится организаторам конференции (Александр Велль, Харальд Видра) отнюдь не как продукт готовых концепций и идей, перенятых с Запада. Напротив, по их мнению, процесс демократизации, как фаза перехода и неопределенности, делает необходимым поиск новой легитимирующей системы символов. В создании восточноевропейских государств возникновение национальных мифов сыграло самую серьезную роль. Так, с одной стороны, бурное развитие национальных мифологий привело к дискриминации национальных меньшинств, а также к волне насилия, как в случае со странами бывшей Югославии. С другой же стороны, невозможно представить себе образование небольших и средних независимых государств в Восточной Европе без национальных мифов времен романтизма, активно сейчас возрождаемых. Кроме того, и миф о “Западе”, так же как и миф о “рынке”, оказали самое существенное влияние на массовое сознание еще до образования демократических форм власти. Таким образом, в качестве одной из главных задач конференции намечалось выявление того, как литературные и исторические конструкции мифологий были обращены в инструменты политиков и как, в свою очередь, политика влияет на создание национальных мифов. Языком конференции был выбран английский, поскольку в ней приняли участие не только слависты, но и политологи, не владеющие славянскими языками, и, кроме того, публикация материалов конференции планируется в США, что сделало бы необходимым позднейший перевод докладов.
Конференция открылась приветствием ректора Регенсбургского универстета, в котором он торжественно указал на исторически сформировавшуюся почти 1000 лет назад роль Регенсбурга как связующего звена между Востоком и Западом, напомнил о географическом положении города в самом сердце новой Европы и призвал воспринимать недавно открывшийся Europaeum как мост, уже создавший многие возможности для академического и культурных контактов и призванный обеспечивать их в будущем.
После официального приветствия и вступительных слов г-на ректора его место занял первый докладчик Роберт Пинсент из Лондонского университета. Свой доклад “Миф о чешском (словацком) ренессансе” он начал с того, что заявил о своем глубоком недоверии к ярлыкам вроде “сердца Европы”, чем сразу сменил тон конференции с торжественно-официального на либерально-академический, к немалому удовольствию слушателей. Как явствует из названия, Р. Пинсент считает и сам термин “Национальное возрождение” по отношению к чешской национальной литературе всего лишь мифом, закрепившимся в истории литературы, о чем говорит как размытая датировка (“1774 — 1848, 1860, 1918 или даже 1945, а в ближайшем будущем им, вероятно, назовут дату вступления Чехии в Европейский Союз”, — иронически прибавил докладчик), так и тот факт, что и после битвы у Белой Горы (1620) чешская литература продолжала свое развитие, и в последующие 150 лет было создано немало значительных текстов, что разрушает “возрожденческое” представление об этом периоде как времени “остановки” или “молчания” литературы. Основой доклада послужило выявление активного диалога четырех книг о чешском возрождении, вышедших за последние 50 лет, от Ф. Водички до М. Хроха с книгой Т.Г. Масарика “Чешский вопрос” (1895). В каждый переходный период чехи и словаки обращались к “Национальному возрождению” с новой интерпретацией, как обращаются и сейчас, намного больше доверяя, например, демократической модели деятеля “Возрождения” Палацкого, чем американской или западноевропейской моделям.
По представлению Aрпада Закольчая (Корк) в его докладе “Коммунизм между мифом и реальностью”, коммунизм есть нечто всегда существовавшее именно “между” указанными двумя категориями и, таким образом, глубоко ирреальное. Попытке найти причину того, что многие ведущие интеллектуалы Европы (как западной, так и восточной) даже не заметили этой ирреальности на протяжении всего прошедшего столетия, а напротив, рассматривали коммунизм как авангардное направление par excellence, и был посвящен доклад. Разгадку этого явления следует искать в феномене харизматических лидеров, открывающих свое истинное лицо как трикстеры и воплотившихся в ключевых фигурах XX века, таких как Сталин, Гитлер, а также Никсон, Рейган, Клинтон и Блэр (в порядке убывания “харизматичности” и нарастания “трикстерства”).
Профессор славистики и компаратистики из Нордвестернского университета Эндрю Вахтел (Чикаго) в докладе “Создание наций, разрушение наций? Литература и культурная политика в Восточной Европе” предложил неожиданный критерий определения стран Восточной Европы. По его мнению, таковыми являются страны, где роль “литературы и писателей переоценена”. Объяснение этого феномена, по мнению докладчика, следует искать в том, что большинство ныне существующих стран Восточной Европы созданы как единое целое именно писателями в период национального возрождения в XIX веке. Так, именно в мифологизированных фигурах писателей потомство создало для себя коллективный образ национального характера. В качестве конкретного примера создания и изменения писательского культа была подробно рассмотрена эволюция интерпретаций “Горного венца” Петора Петорвича Негоша в зависимости от режима, устанавливаемого в Сербии. Если в период между мировыми войнами “Горный венец”, центральное место в котором занимает резня, учиненная православными жителями Монтенегро над своими же жителями, перешедшими в ислам, использовался для подтверждения общности югославского наследия, а после второй мировой коммунистический режим объявил Негоша апологетом дружбы между всеми славянскими народами, то к моменту распада Югославии все более слышны стали голоса, предупреждающие об опасности националистических тенденций в “Горном венце” и даже прямо обвиняющие Негоша в оказании самого непосредственного влияния на кровавые события 1990-х. В качестве примеров национальных мифических фигур для других стран Восточной Европы были упомянуты Пушкин для России, Мицкевич для Польши, Тарас Шевченко для Украины, Кристо Ботев для Болгарии, Михай Эминеску для Румынии и Шандор Петефи для Венгрии, причем при мифологизации они превращаются в почти неотличимый друг от друга образ, так как тексты, описывающие каждого из них, могли бы с легкостью быть применимы и для описания всех других.
Доклад эрфуртского слависта Хольта Майера “Месть, возмездие, миф и геополитическая идеология в русской и чешской литературе после 1850 года” строился на оппозиции мести и возмездия, поскольку первое рассматривалось как иррациональное или прерациональное, второе же, напротив, как связанное с экономическим расчетом (что видно из этимологии: возмездие — мзда, чешскоe mzda, vs. msta, месть). В качестве примера была приведена трансформация сталинской идеологией Пугачева, представленного в “Капитанской дочке”, в протореволюционную фигуру, движимую то местью, то возмездием, что создало возможность для проекции на нее двойственной сталинской интерпретации ленинизма.
Доротея Гельхард (Берлин) проанализировала “миф о Центральной Европе” в текстах трех авторов Галиции, написанных как до 1918 года, так и после, когда Галиция прекратила свое существование в качестве реальной политической единицы. Каждый из авторов интерпретирует этот миф как некий фантазм или утопию. Во всех трех текстах рассматривается проблема идентичности еврейства, колеблющегося между двумя полюсами, заданными в “Натане Мудром” Лессинга (символ “просвещенного”, или ассимилировавшегося в Европе еврея) и шекспировском “Венецианском купце” (представляющем верность ортодоксальной традиции). Галиция предстает, с одной стороны, как идеальная страна будущего, идеальная Аркадия, а с другой стороны, как тот же парадиз, но уже потерянный из-за забвения отцовских традиций.
Александр Велль (Регенсбург) сосредоточился на использовании славянских мифов в недавно нашумевшем романе чешского писателя Милоша Урбана “Хастрман” (“Водяной”). Как и Х. Видра, А. Велль считает, что мифологизация стала одним из главных механизмов национальных “возрождений” в странах Восточной Европы, о чем свидетельствуют многочисленные примеры из недавно появившейся литературы. В докладе “Насилие и возмездие у Милоша Урбана” Велль попытался ответить, к примеру, на следующие вопросы: может ли быть возмездие морально оправданным, даже при всей его возвышенной символике (нет, ибо и сам Водяной виновен в разрушении красоты и гармонии, за которое он мстит); может ли миф создаваться на лингвистичеком уровне, с помощью неологизмов (да, как показывает пример неологизма оdradek, использованного еще Кафкой); какова социальная функция литературы, использующей мифы (разрушение культурных стереотипов путем многократного их повторения, по Б. Гройсу). В конце романа главная героиня Катерина отсекает серпом голову аристократа Водяного, что не только наводит на мысль об аналогии с Иоанном Крестителем, уравнивая языческие мифы с христианскими, но и является отсылкой к мифу Ф. Палацкого, утверждающего, что после Премысля все чехи по отношению к аристократам-немцам являются демократами. Закончился доклад оригинальным сопоставлением сюжетного хода романа — разрушения Водяным своей собственной деревни — с предстоящим Чехии вхождением в Европейский Союз, угрожающим разрушить ее аграрную и другие традиционные экономические структуры. Финал романа, таким образом, представляется критическим по отношению к идее безграничного европейского прогресса.
Илья Калинин (Москва) обратился к роли “Московско-тартуской семиотической школы в формировании, воссоздании и разоблачении мифов”. Основой для анализа послужила проблема языковой базы при описании истории как коммуникативного процесса, то есть неких “металингвистических” стратегий, создающих разные механизмы осмысления истории. Эти металингвистические стратегии — грамматика и риторика. Первое понимается как ограниченный набор правил, необходимый для создания некоего текста, а второе — как неограниченный и принципиально нескончаемый ряд способов преображать существующие тексты. На основе работ Б.А. Успенского и Ю.М. Лотмана в докладе была выстроена схема взаимодействия этих двух систем, грамматики и риторики, и показано, как конкретные исторические эпохи, прежде всего эпоха Петра I и эпоха Просвещения, использовались в семиотике в качестве материала для создания новых исторических мифов, шедших вразрез с официально принятыми. И. Калинин также наметил путь семиотической школы от грамматики как мифотворческой модели истории к демифологизирующей риторической программе.
Ютта Шерер (Париж—Берлин) представила в докладе “Мифологические реальности при осмыслении прошлого в России” доказательства того, насколько время перестройки нуждалось в создании и возрождении былых мифов, без твердой веры в которые этот период был бы немыслим.
Ричард Саква (Кентербери) продолжил тему самомифологизации России в докладе “Миф о русском контрмодернизме: новая утопия?”. Мифы об “особом пути” России (от мифа о Третьем Риме до мифа о Третьем Интернационале), включающие мессианскую функцию, совсем не утратили своей действенности после крушения коммунизма, а напротив, оказали и продолжают оказывать большое влияние на национальное самосознание. Так, идеологи и лидеры компартии под предводительством Г. Зюганова “соединили” левую (социалистическую) и правую (националистическую) программы, прибавив к утопии социализма как оппозиции коммерциализированному бездушному Западу консервативные патриотически-мессианские чаяния. В. Путин, напротив, пытается найти компромисс между традиционным (со времен Петра I) представлением о России как о “модернизируемом” по западному образцу обществе и мифом об “особом пути”, положив конец постоянному “переходному” периоду, и отказаться от мифа об исключительности. Путин усиленно старается представить модель развития России “нормальной”, и этот миф о “нормальности” становится сейчас тем фундаментом, на котором строится характерно русская модель капиталистичкой либеральной демократии. Тем не менее, в то время как Путин пытается де-мифологизировать Россию как государство, его собственная фигура все больше превращается в миф, а отказ от одних традиционных мифов открывает путь другим, не менее мощным и влиятельным.
На примере двух книг, “Смерть Смаилаги Ченгиича” И. Мажуранича (1846), использующей общие южнославянские традиции устной поэзии и продолжающей линию, заданную в уже упоминавшейся поэме “Горный венец” Негоша, и эпической поэмы “Гвозданско” А. Трешич-Павичич (1942), впервые опубликованной в 2000 году, в докладе Андреи Зорич (Регенсбург) “От мифа о возмездии к мифу о жертвенности” был прослежен путь хорватской литературы от самогероизации славян через жестокую месть за страдания под мусульманским гнетом к более смиренной концепции подвига жертвенности, когда хорваты приносят в жертву свои жизни ради спасения христианской культуры (на основе героической защиты замка Гвозданско в 1577 — 1578 гг. от турецих набегов). Переход к эпизодам из хорватской национальной истории от общеславянского эпоса подчеркивает характерную сейчас тенденцию к отграничению от соседних славянских народов и утверждает национальную независимость, которая только недавно стала реальностью.
Второй и последний день конференции открылся докладом Сергиуша Ковальского (Варшава) “Откровенно о еврейской проблеме”, в котором он обратил внимание на несоответствие между яркостью и расхожестью архетипа “еврей” в сегодняшней Польше с не менее общей неопределенностью по поводу того, какие конкретные группы подходят под сей ярлык. Несмотря на осуждение антисемитизма большинством польского населения, он все еще находит себе место в прессе, причем не всегда в замаскированном обличье. Причину этого С. Ковальский видит в нежелании либеральной прессы реагировать на антисемитские выпады и вообще затрагивать этот вопрос, считая его проблемой исключительно тех, кто создает подобные тексты. Исходя из подобного противоречия, он приходит к заключению, что антисемитизм не убеждение, а система правил, определяющих сферу общественного поведения, которое считается дозволенным.
Томас Гроб (Констанц/Цюрих) в докладе “Мазепа: исторический миф и граница культур” показал, как фигура Мазепы стремительно мифологизируется почти сразу после смерти оного, причем его положение между цивилизованной Польшей и “варварской” Украиной, его предательство и трагический конец позволяют каждой заинтересованной стороне интерпретировать его образ в зависимости от актуальных интересов, что активно используется в сегодняшней полемике между Украиной и Россией об их общем прошлом. Один из парадоксов широкого использования мифа о народном “освободителе” Мазепе со стороны Украины состоит в том, что исторический Мазепа отнюдь не был популярным народным героем, как Петрик или Палый, да и о независимости Украины даже при условии победы Карла XII при Полтаве не могло быть и речи, так как она, вероятнее всего, просто стала бы частью Польши, и массово переходившие от Мазепы к Петру казаки, сознавая это, выбирали последнего как меньшее из зол.
Один из организаторов конференции, Харальд Видра, сконцентрировался в своем докладе “О политической психологии мифологических реалий” на переломных моментах истории Восточной Европы в прошлом столетии: Октябрьской революции (в день 85-летнего “юбилея” которой началась эта конференция), второй мировой войне и распаде коммунистических режимов, так как именно в такие переломные моменты происходит создание новых политический мифологий и усиленное приспособление прежних для использования их в политических целях. Повторяющимися на всех этих этапах механизмами мифотворчества Х. Видра считает культ лидера, на котором базируется героическая самоидентификация нации, создание мифологических временных пространств путем манипуляции истории и организованного “забывания”, восприятие себя в роли жертвы и связанный с этим образ врага, потерю исторической преемственности и попытки начать развитие с нуля. Демократические мифы, таким образом, совсем не образуют противоположности по отношению к мифам тоталитаризма, но следуют той же схеме, что и последние, отнюдь не являясь основанными только на принципах просветительского рационализма. Более того, политическая психология должна учитывать кроме таких рациональных принципов, как демократия или капитализм, также и чисто эмоциональные факторы, в частности создаваемые механизмами воздействия на воображение, которые докладчик обозначил как социальную магию и фантазмы, ведущие к созданию параллельных утопических реальностей. При обсуждении доклада Э. Вахтел заметил, что данные системы могут быть применены для описания любого политического строя и любой нации и поэтому слабо характеризуют индивидуальность Восточной Европы.
Доклад Германа Ритца (Цюрих) “Очерк исторических мифов на стыке эпох: Юлиуш Словацкий и миф о жертвенности” был посвящен обзору произведений польского романтика, таких как “Король-дух”, “Кордиан” и “Отец Марк”. В отличие от произведений Мицкевича, для которого характерно использование исторических мифов для образования нового национального сознания и чей “Конрад Валленрод” сыграл огромную роль в восстании 1830 года, использование мифов у Словацкого настолько многогранно, что они сопротивляются любым попыткам политической инструментализации, выходя за рамки национальных стереотипов и не предлагая простых вариантов самоидентификации.
Конференция завершилась докладом профессора славистики Регенсбургского университета Вальтера Кошмаля “Диалог мифов как миф: Россия и Европа”. Сложившийся в России миф о рационализме Европы есть, по мнению докладчика, лишь реакция России на господствующий в Европе миф о российской иррациональности и эмоциональности, делающих ее полностью непредсказуемой. Подробно была рассмотрена схема Е. Мелетинского, выделяющая четыре ступени мифологизации: изоляция субъекта; разрушение его; метаморфоза; возвращение субъекта с более высоким статусом. В ответ на непризнание Европой в качестве равной по уровню развития страны и на изоляцию Россия создала миф о своем превосходстве над Европой благодаря сохранению “целостности” развития всех сфер человеческой активности в противоположность европейской фрагментарности, что достигается благодаря преобладанию общественного над индивидуальным. Этот миф и сейчас обладает столь сильным влиянием, что затрудняет восприятие демократических идей, идущих с Запада, чем частично объясняются неудачи демократического опыта России. Итак, именно подозрение России в нестабильности, идущее из Европы, и есть одна из существенных причин этой нестабильности. Выходом из сего замкнутого круга может быть лишь отказ Западной Европы от своих мифов о России, что может оказать решающее влияние и на разрушение российских мифов о Западе, однако, чтобы быть эффективной, инициатива должна исходить именно от Европы.
На этом динамичном предложении конференция была объявлена завершенной, и может быть, называя и анализируя сложившиеся мифы и предрассудки, она поможет сделать один из первых шагов в предложенном В. Кошмалем направлении, особенно когда выйдет готовящийся сейчас организаторами конференции сборник с полными текстами всех докладов, как прослушанных, так и тех, чьи авторы не смогли приехать, как, например, И. Паперно и М. Вайскопф.
Илья Грюн
(Регенсбург — Лос-Анджелес)