Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 288, 2017
ЖИЛИ ЛЮДИ…
Мне осталось наследство –
имена, имена.
Родных, знакомых
и незнакомых,
живших по соседству с нашей жизнью.
Остается решить,
что со всем этим делать.
Одно понятно: если забыть кого-то,
я без наследства останусь!
Вот жил человек, который кричал,
что советская власть – просто банда,
а работал начальником.
Это мой дед.
Жил другой человек, который сказал,
что не будет прислуживать банде,
уж лучше нищая жизнь.
Он работал библиотекарем.
У жены его выбора не было –
она прилепилась к мужу.
Это отец и мать.
А вокруг были люди разные:
зубной врач с «левым» золотом –
он уехал в Америку;
комсомольский вожак –
этот уехал в Израиль;
директор фабрики –
дедов друг детства –
кажется, сел в тюрьму;
был умный старик,
все больше молчавший,
советовавший не высовываться, –
все прислушивались к нему,
и другой старик,
просто горячившийся,
которого слушали тоже.
И еще много людей
с незнакомыми именами,
с женами и детьми –
этих куда девать?
Вспоминая их всех,
как по кладбищу прохожу.
И совсем не помню,
о чем они спорили,
а ведь кто-то был прав, кто-то нет.
Что ж, и такое наследство бывает:
кладбище имен,
на котором останки судеб.
И я –
сторож, метущий дорожки.
СЕМЕН ЕФИМОВИЧ
Отец прозвал его Стариком
и очень любил.
Говорил:
– Пойду к Старику!
Иногда брал с собой меня.
Он был слесарь и книжник.
Книги собирал про евреев,
против евреев тоже,
говоря, что надо знать своего врага.
Еще он знал идиш.
Отец не говорил на нем
с довоенного детства,
радовался, что понимает
и может ответить впопад.
Отец жалел,
что познакомились они поздно.
А я читал ему юношеские стихи.
Последний друг отца.
Старик был женат.
У жены – интеллигентной армянки –
был сын, книг не читавший.
Когда Старик умер,
сын думал недешево продать
эту странную библиотеку,
но покупателей не нашел.
Он выбросил все. Мы поздно узнали.
АНАТОЛИЙ
Почему люди расстаются?
Живут вместе, срастаются,
а все равно расстаются.
И друзья сначала реже слушают друг друга,
меньше встречаются, звонят, пишут,
потом вспоминают о другом к праздникам.
Хотя кто сказал, что отношения
должны быть долгими?
Был у отца друг Толя.
Дружили они лет шестьдесят.
Вместе покупали первые книги,
бегали от милицейских облав –
тогда книжников гоняли –
узнавая московские проходные дворы.
Жизни их шли по-разному:
отец женился, родился я.
Анатолий жил один,
ходил на полуподпольные киносеансы,
добывал самиздатскую литературу,
делясь ею с отцом,
и набивал книгами девятиметровое жилье.
Больше в его жизни ничего не было.
Когда оба состарились,
они перестали ходить по книжным
и вообще встречаться.
Перезванивались редко.
А поговорив, отец злился, повторяя:
– Как он мне надоел!
Анатолий оставался один с комнатой книг
и снова зачем-то звонил.
Когда отец умер,
Анатолий на похороны не пришел.
Может, они и не были друзьями,
а просто знали друг друга всю жизнь?
Или я чего-то не понимаю,
и мне предстоит еще
пережить свои дружбы.
БАБУШКА ЛАНА С ЛЮБОВЬЮ
Люди женятся, рожают детей,
без которых могли б обойтись, –
хорошие люди,
у которых проблем по горло,
плюс выпали им, как обычно,
хреновые времена.
Их детям родительских чувств
достается немного.
Моему отцу, когда он был ребенком,
тоже не повезло.
Но ведь должен в жизни быть человек,
который любит тебя ни за что!
Отца так любила бабушка Лана.
И он приезжал к ней
просто посидеть рядом,
читая книгу.
К ней он привел
свою девушку – мою маму,
а потом рассказывал мне про бабку
все, что знал, –
хотел, чтоб ее доброта
досталось и мне –
самым дорогим делился.
В ответ я смог
только запомнить эти рассказы,
продлевая память о бабке
на одно поколение.
Ведь от бабушки Ланы
не осталось ни колечка, ни даже чашки.
Одно фото, всего одно.
И воспоминания подростка:
как он садился на трамвай «Б»
и долго – больше часа – ехал
туда, где его любили.
ВОТ ТАКАЯ МОЛИТВА
Господи,
прости моему деду!
Он кормил большую семью,
полагаясь только на свои руки,
и забыл Тебя.
Прости моей бабке:
когда в войну умирал ее сын,
она не думала о Тебе,
а только, где бы добыть еду.
Отцу моему прости:
он помнил всех безвинно убитых родных
и понять Тебя не смог.
Матери моей прости:
она любила своего сына,
не видя никого вокруг,
даже Тебя.
Прости моих близких,
ведь, говорят, Ты прощаешь
богохульников, пьяниц, блядей,
даже убийц и политиков,
хотя откуда нам знать!
Господи,
я верю в твою доброту,
но не верю в Тебя.
Но если Ты – любовь,
тогда это Ты кормил мою семью,
сидел с умиравшими и отчаявшимися,
а люди были
Твоими глазами, руками, сердцем.
Хотя, говорят,
Ты – просто надежда.
Я не верю в Тебя.
* * *
Мифы пишет чиновник,
иногда – хорошие мифы.
Например, делает героев
из погибших на войне мальчиков.
Я хочу стать чиновником
для сорока поколений предков,
просто тянувших лямку.
Хочу, чтобы их, наконец,
отметило командование.
Чиновник многое может.
Вся история – это его фантазия.
Плод таланта и производная
хорошего почерка.
Он сочиняет жизни и смерти,
зная: видеть – не главное,
главное – всё расставить.
И на моем клочке бумаги,
на моем клочке истории
напишу, что один молился,
другой молол зерно,
третий просто был терпелив.
Я подаю прошение
на сорок поколений, тянувших лямку –
я представляю их к орденам.
Москва