Интервью c Вел. кн. Александром Михайловичем. 1929
(Публ. – В. Молодяков)
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 277, 2014
Великий князь Александр Михайлович Романов (1866–1933), внук Николая I и двоюродный дядя Николая II, известный в семье под прозвищем «Сандро», был одарен разнообразными талантами. Сейчас его помнят, главным образом, как одного из основателей и первого командующего русской военной авиацией, а также как мемуариста – надежного свидетеля и отличного рассказчика, остроумного и доброжелательного. Двухтомные мемуары Великого князя, вышедшие в Париже по-русски в год его смерти, появились в США в английском переводе в 1932 и 1933 годах[*].
Для переговоров об издании воспоминаний Александр Михайлович в
Александр Михайлович не скупился на комплименты по адресу Соединенных Штатов, даже если его слова противоречили фактам: в те годы советско-американские экономические и торговые отношения уже успешно развивались при отсутствии дипломатического признания.
Вирек включил «Душу Великого князя» в
«изборник» своих интервью «Блики великих», вышедший в
Василий Молодяков
I
Двоюродный дядя и зять покойного царя Николая проповедует учение любви, которое объемлет весь мир, кроме большевизма.
«Большевизм как идея в России умер. В Советской республике всего восемьсот тысяч большевиков. Эти восемьсот тысяч держат русского гиганта в оковах. Но даже сами советские перестают верить в большевизм.»
Человек, от которого я услышал эти слова, – двоюродный дядя и зять царя Николая – удивительно похож на короля Георга и на кайзера. Подобно кайзеру, Великий князь Александр глубоко интересуется религией. Душа значит для него больше, чем империя. Его отцом был Великий князь Михаил Николаевич. Один из его братьев женился на старшей сестре греческого короля Константина. Писатель и философ, он живет в Париже, избежав смерти от руки большевиков. Великий князь написал «Религию любви».
«Большевистский режим дошел до своего предела, – убежденно говорит он и взволнованно жестикулирует. – Он может рухнуть через три недели или продержаться три года. Только две вещи могут продлить Советам жизнь: интервенция Европы или признание со стороны Соединенных Штатов. Я за то, чтобы позволить большевистскому огню самому выгореть и потухнуть.
Вторжение Европы соберет все силы русского национализма под кроваво-красное знамя большевизма. Оно отождествит советский режим с Россией. Сейчас Россия и Советы взаимно враждебны друг другу. Иностранное вмешательство временно объединит их. Сообразительные люди, которые сегодня правят Россией, понимают это. Они постоянно кричат о враждебном окружении лишь для того, чтобы ввести в заблуждение национальные чувства. Будучи банкротами, они надеются удержаться за счет духовного капитала русского патриотизма, который в душе ненавидят.
Признание Советского правительства со стороны Соединенных Штатов будет несчастьем для России. Отказ американского правительства признавать большевизм является величайшим духовным фактором международной политики. Он доказывает, что Америку несправедливо называют страной материализма. Другие страны признали Советы ради грязных коммерческих выгод. Торговля – это магнит, тянущий их в заколдованный круг большевизма. Только Соединенные Штаты последовательно защищают этические ценности в международных отношениях.
Америка ставит душу выше доллара. Отказ от такой политики станет духовной катастрофой для мира. Он продлит жизнь большевизму еще на десять или пятнадцать лет, а это угроза для человечества. В душе Россия уже изжила большевизм. Русские знают, что большевики не выполнили ни одного из своих обещаний. Радуга становится все тусклее и тусклее. Счастье еще дальше, чем тогда, когда Ленин, апостол большевизма, вырвал власть у Керенского. Страны, не страдавшие так, как Россия, могут еще верить в большевистское учение. Большевики удержатся в России лишь с помощью большевизации других народов.
Я верю, что Ленин был идеалистом. Его идеалы были чисты, но он избрал неверный путь. Он возвысил тело и унизил душу. Большевизм есть отрицание души. Он означает уничтожение личности. Советизм может быть интересным экспериментом, но он изначально идет в ложном направлении. Не отрицаю, что с его собственной точки зрения он логичен. Моя главная претензия к большевизму – недостаток духовности. Он отвергает духовные ценности.
Чтобы опорочить большевизм, не нужно прибегать к скандальным выдумкам. Он дискредитирует сам себя. Брак в России больше не существует. Семья – основа цивилизованного существования – разрушена. Людям больше не позволено думать. В сегодняшней России свободомыслие стало преступлением. Каждому надо подчиниться грубой доктрине большевизма – или отправиться в тюрьму. При царе в России точно было больше свободы!
Некоторые простые души верят, что красный цветок большевизма может дать плод в виде новой цивилизации. Они ошибаются. Большевизм неспособен к эволюции. Если он изменится, это будет уже не большевизм. Большевизм не может расцвести, потому что его семя гнилое. Жизнеспособно только то, что вдохновлено любовью. Любовь – позитивная сила, ненависть – негативная. Большевизм – воплощение ненависти. Я не верю в личного дьявола, но если он существует, имя ему – большевизм.
Большевизм будет побежден любовью, духовными силами, а не штыками. Терпение русского народа уже почти иссякло. Рано или поздно – скорее рано, чем поздно, – придет психологический момент, когда Россия стряхнет с себя большевизм, как кошмарный сон.
Безнадежное экономическое положение России поможет освобождению от большевизма. Пока большевизм победил только там, где правит голод, но и он вынужден удовлетворять хотя бы минимальные потребности населения. Голод будет одним из факторов свержения большевиков, но не единственным. Другим будет жажда духовной пищи. Как бы ни пытались большевики заразить молодежь своим вирусом, религия в России не умерла. У меня есть надежные сведения о том, что тяга к религии в сердце русских сейчас сильнее, чем когда-либо.
Даже большевизм не может выжить без религии. Он заменил пророков Карлом Марксом и увенчал Ленина нимбом, а из его могилы сделал храм. Но там поклоняются антихристу. Ленин находился во власти злых сил. Он увлек Россию с собой на погибель материализма. Для души там нет места.
Я приветствую всех людей и все веры. Я приветствую всякую религию, которая исповедует любовь. Я поклоняюсь каждому пророку, который возвышает душу. Религия любви наиболее полно воплотилась в Иисусе, однако христианство – не единственный путь к спасению. Мир может быть спасен практическим осуществлением религии любви.»
Великий князь не изображает пророка. Он говорит скорее как отец, нежели как Великий князь.
«Я не последователь Толстого. Я не проповедую непротивление злу. Я верю в сопротивление злу, но в сопротивление в духовном плане. Я борюсь с ним не кулаками, но душой. Я надеюсь, что освобождение России обойдется без чрезмерных жертв. Я надеюсь, что Новая Россия будет построена не на крови. Насилие и кровь влекут за собой новую кровь.
Мне все равно, кто будет править Россией, если она возродится. Россия важнее для меня, чем Романовы. Я прежде всего русский, а потом – Великий князь. Я прежде всего человек, а потом – русский. В том смысле, что я прежде всего духовное существо, человеческое создание, знающее о том, что обладает бессмертной душой. Я не могу описать, что такое душа. Я только знаю, что она никогда не умрет.
Я восхищаюсь душой Муссолини. Уверен, что в глубине сердца он не сторонник материализма и вдохновляется высшими идеалами. Италия переживает процесс, необходимый для ее души. Не может быть спасения без дисциплины – той дисциплины, которой Муссолини подчинил душу своего народа. Россия не нуждается в диктатуре. Ее душа уже очищена страданием. Россия готова для нового неба и новой земли.
Я не жалею об испытаниях, выпавших на мою долю. Потеряв мир, я обрел душу. Моя утрата стала моим богатством. Оставшись без всего, я получил духовную независимость. Обязанности положения всегда тяготили меня. Преданный Государю и стране, я подчинял свои желания интересам государства. Теперь я свободен и воздвиг храм своей души на руинах имперского величия.
Как знать, не окажется ли опыт большевизма благом для русского народа. Он поможет ему обрести свою душу, как я обрел свою. Но спасение России должны принести сами русские люди. Они должны освободиться от оков материализма.
Большевизм возвеличивает зверя в человеке. Современная наука идет по тому же ложному пути. Несмотря на огромный дар, Фрейд – пророк низменной философии. Он прав в том случае, если человек всего лишь животное, ибо тогда ему мало что остается, кроме пола. Психоанализ – вот тип науки, поощряемой большевизмом.
Самый опасный человек современного мира, самый умный адвокат дьявола – Бернард Шоу. Если отбросить красивые фразы, Шоу предстанет первосвященником самого грубого материализма. Как Повелитель мух, он увлекает своих последователей в пропасть, где душа должна погибнуть. Шоу – противоположность всему, во что я верю. Поддержка Советов привела его бездушное учение к логическому завершению.
Даже у большевизма есть душа, но изувеченная еще во чреве. Душа есть у каждого человеческого существа, как бы глубоко она ни была похоронена. Я общался с королями и крестьянами, философами и преступниками. Мне неважно, во что одет человек, – в мундир, комбинезон, пижаму или арестантскую робу, – если я могу коснуться его души.
Америка понимает это. Ее сознание открыто. В Европе мы зашли в тупик. Европа покрыта коркой традиций и чопорности. Все определено, все решено, никаких иллюзий. Для Америки ничего не завершилось. Она знает, что для Духа нет невозможного.
Даже ваш Генри Форд, властелин машин – и сам почти машина, – верит в бессмертие души. Форд придумал новый мотор. Это важно, но не очень. Гораздо важнее, что Форд открыл собственную душу. Как и он, я верю в переселение душ. По-моему, это самое логичное объяснение цикла человеческого существования.
Я придаю исключительное значение тому, что Форд открыл для себя реинкарнацию. Уверен, Америка по-настоящему понимает значение духовных сил жизни, если самый машинно-мыслящий американец Генри Форд придает своей душе большее значение, чем богатству, которым он превосходит многих королей.
Я не презираю богатство или материальный комфорт. Америке легче понять духовные истины, потому что она сыта. Хотя душа более важна, тело – ее инструмент – должно быть совершенно. Душа не может действовать без совершенного тела. Я не философ. Я реалист. Я делаю акцент на духе, потому что для меня он реален – более реален, чем материя. Я не принижаю материю, но хочу изменить приоритеты. Современный мир отдает предпочтение телу, я же – душе.
Америка – лучший друг России. Лучший друг, потому что отказывается признавать силы зла, воплотившиеся в большевизме. Если порядок будет восстановлен, если Россия повернется от материализма к духовности, Америка будет ее естественным союзником. Америка поможет русскому народу материально, подобно тому, как сегодня она духовно помогает России, отделяя Советы от русского народа.
Новая Россия будет рада американскому капиталу, потому что американский капитал созидает, а не эксплуатирует. Америка – мировой лидер не только в материальном, но и в духовном отношении. Человечество созрело для нового откровения, которое займет место подлого евангелия материализма.
Новое рождение – возрождение духа – может начаться в Америке.»
II
«Государь и его дети лежат в русской земле. Избежавшие Красного Рока Романовы рассеялись по всему земному шару. Некоторые нашли убежище во Франции, некоторые в Германии, некоторые в Англии, – ответил Великий князь, когда я спросил его о судьбе членов Царской семьи. – Двое моих сыновей обосновались в США и сами зарабатывают себе на жизнь. Дмитрий встречал меня в Нью-Йорке, Ростислав нашел работу в Чикаго.»
Его лицо освещается нежностью, когда он говорит о детях.
«Я живу в двухкомнатной квартирке в Париже, – говорит Великий князь, жестом показывая, что материальная сторона его не слишком заботит. – Но я бы не променял свою судьбу ни на какую другую, даже если бы мог. Впервые в жизни я свободен душой.
Революция застала меня в Киеве, в штаб-квартире военно-воздушного флота, которым я командовал. К счастью, моя теща, покойная Вдовствующая императрица, была со мной, иначе она разделила бы трагическую судьбу своего сына. Правительство Керенского немедленно отстранило меня от должности. Я попросил разрешения вернуться в свое кавказское имение – я родился в тех краях. Этого правительство мне не позволило, но разрешило отправиться в Крым. Там я обосновался в одном из поместий, унаследованных от матери. Чудесное место, с виноградниками, которые я сам высаживал. Вдовствующая императрица, жена и семеро наших детей поехали со мной.
Перед самой революцией Государь снова передал верховное командование
своему дяде, Великому князю Николаю Николаевичу. Приехав в Ставку, тот объявил
себя находящимся в распоряжении Временного правительства. Керенский отменил
назначение, боясь видеть одного из Романовых во главе армии. Не имея
возможности послужить стране, Николай с женой тоже отправились в Крым, где у
них было поместье. Это решение спасло ему жизнь. В апреле
Имение Петра было обнесено высоченной стеной. Мы никогда не понимали, зачем это сделано. Выбор Крыма стал волей провидения. Это единственное место в Российской Империи, где мы могли спастись от кровавой руки убийц, но смерть нависала над нами, как дамоклов меч.
Временное правительство назначило офицера для надзора за нами. Мы жили каждый в своем доме и могли гулять по имениям, но не покидать их. Формально свободные, фактически мы оказались пленниками. Почту к нам почти не пропускали. Изредка до нас доходили весточки от царских детей, но мы не получили ни слова ни от Государыни, ни от Государя. В Европе решались судьбы мира, пока мы тихо сидели в Крыму, любопытствуя, что же творится на свете.
Так прошли восемь или девять месяцев. В ноябре красный потоп захлестнул Россию. Сразу после захвата власти большевики заменили надзиравшего за нами офицера на своего матроса. Вместо прежней охраны появились большевики из Севастополя. Нам запретили покидать поместья. Затем всю семью, включая Великого князя Николая и Вдовствующую императрицу, собрали в имении Великого князя Петра.
Мы частенько посмеивались над Петром с его неприступной стеной, – улыбка освещает морщинистое лицо Великого князя, – но только сейчас поняли, что он неосторожно выстроил тюрьму для себя и для нас. Сколько мы над ним за это шутили! Только чувство юмора помогало перенести чудовищное напряжение, в котором мы находились. Я понял, почему в дни Робеспьера французские аристократы шли на гильотину с улыбкой. Я впервые осознал, чтó немцы называют Galgenhumor, «юмор висельника».
Юмор – это костыль, на который душа опирается в отчаянии. Однако в такой ситуации юмор невозможен без неколебимой веры в духовные ценности жизни. Вера дала нам не только костыли, но крылья для души, которую не удержат никакие темницы.
Самым тяжким испытанием оставалось отсутствие новостей. К нам не допускали ни единого клочка бумаги, ни газеты, ни письма. Герметически изолированные от окружающего мира, мы чувствовали себя более одинокими, чем на острове Робинзона Крузо.
Выстроенный в марокканском стиле дворец Петра был просторным, так что мы не теснились, но иногда голодали. Большевики постановили, что мы должны получать тот же паек, что солдаты их армии. Он состоял из хлеба и бобовой похлебки два раза в день. И так месяц за месяцем.
Я был не против жить на похлебке из бобов, поскольку предпочитаю вегетарианскую пищу. Но Вдовствующая императрица не могла это есть. Из-за почтенного возраста и ухудшившегося здоровья ее организм стал очень чувствительным. Дети тоже возмущались однообразием стола. Иногда кто-то из верных крестьян умудрялся переправить нам цыпленка для Императрицы. С каким удовольствием мои дети обгрызали потом его косточки.
Повторюсь, простота жизни меня не пугает. Все, что мне нужно, – комната для работы и сна и ванная. Вот без ванной, боюсь, я не выживу. Как бы я ни хотел вернуться домой, но и там не смог бы жить без ванной. Один американский репортер спросил меня, почему в Нью-Йорке я остановился в роскошном отеле. Он усмотрел противоречие между этим жилищем и предпочтением, которое я отдаю духовной стороне. ‘Думаете, я стал бы духовнее, если бы жил в трущобах?’ – парировал я.
Даже Сын Человеческий не пренебрегал драгоценными маслами. Душа может вынести любые условия, но лучше всего раскрывается при разумном материальном комфорте. Духовность не противоречит гигиене. Америка может достичь большей духовности, чем Европа из-за лучших условий жизни и питания.
Наконец, во мраке несчастий мелькнул лучик удачи. Моряк, командовавший нашей стражей, оказался боцманом с Черноморского флота. Он служил под моей командой. Я его не помнил, но он меня помнил. На флоте меня любили. Меня всегда интересовали люди вне зависимости от чина. Я никогда не относился к подчиненным, как к винтикам машины. И такое отношение принесло неожиданные плоды.
Боцман, имя которого я не могу назвать, прибыл к нам пламенным большевиком. Подобно большинству своих товарищей, он верил, что Ленин пришел устроить рай на земле. Мы – и собственный здравый смысл – открыли ему глаза. Вскоре он перестал быть большевиком в душе, но оказался достаточно умен, чтобы скрыть эту перемену от советских шпионов.
О происходящих событиях он и сам не знал, но слышал толки об ожидающемся приходе немцев в Крым. Зато он в точности знал планы местного Совета.
В апреле
Верный боцман всеми силами пытался отсрочить приведение кровавого приговора в исполнение. Бежать было невозможно, но мы решили защищаться до последнего. Большевики забрали наши ружья, но не тронули коллекцию оружия, которую хранил Великий князь Петр.
Мы вооружились чем могли, полные решимости не позволить женам, детям, да и самим себе попасть живыми в лапы большевистской толпы. Теперь мы спали не раздеваясь. Половина все время бодрствовала на страже, пока другая отдыхала. День за днем проходил в тягостном ожидании, а мы тем временем совершенствовались во владении потешным старинным оружием.
Даже тогда юмор не покинул нас, видевших весь абсурд положения. Мы особенно подтрунивали над нашим врачом, уверенные, что он всех переживет. Советские решили оставить его в живых – им нужны доктора. Великие князья им не нужны.
Все, от Вдовствующей императрицы до младшего из детей, были готовы встретить смерть в любую минуту. Удивительно, как же все-таки много может выдержать человеческое сердце. Наша пытка продолжалась неделю за неделей, а мы шутили, поедая бобовую похлебку, готовые встретить последний час с веселой улыбкой.
Кризис разразился за несколько дней до Пасхи. Нашему верному стражу удалось спасти нас, столкнув лбами разные Советы. Большую часть его бойцов составляли большевики из Севастополя. Он сказал им, что ялтинский Совет не имеет права лишать нас жизни – эта честь принадлежит севастопольскому Совету. Пока оттуда не поступит приказ, нас надо защищать от преждевременной ‘казни’. Однако терпение ялтинцев иссякло, и удерживать руку убийц стало более невозможно. Мы вручили души Господу, уверенные, что следующей Пасхи уже не увидим.
Внезапно зазвонил телефон. Начальника охраны вызвали к аппарату. С другого конца провода грубый немецкий офицер объявил ему, что немцы заняли весь Крым и сейчас прибудут в наше поместье. Большевистская стража впала в отчаяние – фортуна повернулась против них. Теперь им самим некуда бежать. Полностью отрезанные, они были уверены, что немцы их всех перестреляют.
Прибывшие немцы очень вежливо предложили нам свою охрану. Мы столь же вежливо отказались. Мы поручились за наших стражников, и в одно мгновение большевистские тюремщики превратились в императорскую гвардию!
Немцы обращались с нами с исключительным почтением. Мы были их пленниками, но не имели оснований жаловаться. Ни одной ложки не пропало, ни одной тарелки не было разбито, ни одной бутылки вина не было украдено из погреба. Немцы соблюдали строжайшую дисциплину даже в это время. Они могли быть грубыми или милыми – как прикажут! Император Вильгельм, зная о нашем бедственном финансовом положении, предложил удовлетворить все наши нужды. Разумеется, мы отказались.
В то время немцы в России были всемогущи. Уверен, они могли бы спасти Государя, если бы как следует постарались.»
«Император, – перебил я, – приказал германскому послу сделать все возможное для спасения Царской семьи.»
Великий князь в сомнении пожал плечами.
«Значит, он не смог придать своему приказу достаточную убедительность. Не буду говорить здесь об убийстве Государя и его семьи. Это ужасное деяние стало историей. Кровавое пятно от него долго не исчезнет и после того, как кончится большевистская власть.
Сразу после убийства семьи Государя распространилась легенда, что одной из его дочерей удалось чудом бежать от убийц. Я не верю в это. Чудеса порой случаются, но большевики сами признали, что убили не только Государя и Государыню, но и всех их детей.
Может быть, Анастасия спаслась, но женщина, называющая себя Анастасией, – не Великая княжна. Она лишь использует легенду о побеге. Такие истории часто появляются после убийств правителей. Сопротивляясь ужасным фактам, сознание пытается утешить себя выдумками. Достаточно вспомнить историю пропавшего дофина.
Мы оставались в немецком плену до самого перемирия и обрели свободу
передвижения только с прибытием ‘союзников’ в конце
Я обнаружил все двери закрытыми. Вильсон, Ллойд-Джордж, Клемансо остались глухи к моим мольбам. Никто не хотел видеть ‘бывшего’ Великого князя. Большинство ‘союзных’ лидеров все еще надеялось договориться с большевиками.
Я просил выслушать меня не как Великого князя, но как русского, который видел большевизм и может рассказать правду людям, держащим в руках судьбу мира. Но эти люди не хотели правды. По меньшей мере, они не хотели ее из моих уст. Замкнувшись в ледяном уединении, они оказались недосягаемыми для зятя Николая II. Ни один из них не проявил ни малейшего уважения к памяти монарха, который заплатил своей жизнью и короной за игру ‘союзников’.
В конце концов я написал открытое письмо Вильсону, Ллойд-Джорджу и Клемансо, требуя созвать конференцию для обсуждения мер по борьбе с Советами:
‘Нейтральные и воюющие страны должны быть приглашены на мирную конференцию для обсуждения жизненно важной проблемы, которая имеет гораздо большее отношение к делу мира во всем мире, нежели любые вопросы репараций и колоний, обсуждаемые сейчас. Я особенно подчеркиваю значимость того, чтобы на ней были представлены рабочие и социалистические организации. Важно, чтобы в критический момент голоса рабочих и социалистов были услышаны. Важно и то, чтобы именно социалисты осознали, что большевизм означает подрыв и уничтожение демократических принципов и идеалов, равно как и разрушение основ морали, общества и хозяйства.’
Если бы трое владык мира вняли мне, в Европе было бы меньше анархии и крови и весь мира спал бы спокойнее.
Осталось рассказать немногое. Вдовствующая императрица вскоре скончалась в своей родной Дании. Большая часть членов Императорской семьи живет в изгнании при скромном достатке. Великий князь Николай умер во Франции. Кирилл объявил себя царем. Его право на титул неоспоримо. Он делит свое время между Германией и Францией, а лето обычно проводит в поместье жены, принцессы Марии Кобургской, сестры испанской инфанты. Двое сыновей Великого князя Константина, нашего семейного поэта, избежали смерти от рук красных и живут в Берлине и Лондоне.
Все младшие работают – служат в банках и тому подобных учреждениях. Им легче приспособиться к новому положению, чем старшим. Дети Петра и мои собственные недолго искали место. Я не нашел ничего. Мне говорили: ‘Присутствие Вашего Императорского Высочества повредит нашему бизнесу. Вы слишком благородны для любой работы, которую мы можем вам предложить’. Может, это очень лестно, но не слишком полезно.
Я говорил, что я мужчина и готов делать мужскую работу. Но несмотря на готовность занять место в мире бизнеса, так и не смог найти себе подходящее занятие.
Я посвятил себя рукописям и размышлениям. Я не философ, но практический идеалист. Бедный, но довольный, я занят делом, которое интересует меня более всего. По мере скромных сил я стараюсь готовить почву для духовного возрождения человечества. И надеюсь когда-нибудь вернуться в Россию.
Я не ненавижу большевиков. Я не испытываю ненависти ни к одному человеческому существу. Моя главная претензия к большевизму – недостаток духовности. Это сугубо материалистическая философия жизни, которая воспринимает человека как животное или машину.
Человек не может жить хлебом единым. Большевизм дает ему только хлеб, причем скудно. Но я не верю в вооруженную интервенцию. Новая Россия должна пройти крещение в духе, а не в крови. Ей надлежит самой позаботиться о своем спасении. В несчастье она найдет свою душу, как я нашел свою.»
1929
Публикация, перевод с английского – В. Молодяков