Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 244, 2006
опадает зима по кренящейся вертикали.
Если некогда завтрак съесть, то берем в бюро,
из среды обитанья с кульком в руке вытекая.
Если быстро закрыть глаза, чтоб экран возник,
то вниманью будет представлен тот же “Солярис”
и дискуссия после просмотра. Лучше без них.
Лучше так, чтоб эфирное время не засорялось.
Лучше тьма и работа в больнице, куда, разбит,
в пять утра поплетешься, жуя бутерброд с повидлом.
И в фойе престарелая леди, семейный быт
обсуждающая с кем-то третьим, кого не видно.
И в фойе тот невидимый третий и все, кого на
орбитальную станцию шлет океан Альцгеймер.
И зима с зарешеченным снегом. Вид из окна.
И больничный вход и пожарный выход на схеме.
* * *
Узнавай солнца оттиск крестовый
на окне. И окна отворот.
Двор. Обугленность ветки костровой –
вроде инея наоборот.
На другом конце света родные
люди, выросшие, чтобы стать,
кем положено стать, а отныне
осторожно растущие вспять.
Все какому-то вслед эшелону
машет издали речь не о том;
все темней, подступая к жилому,
дня декабрьского бежевый тон.
Там барочная штора укрыла
вид на столик с ночным порошком,
с недочитанной книжкой, двукрыло
распластавшейся вверх корешком.
К изголовью любви изначальной
речь протянется вместо руки
и предмет опрокинет случайный
и не сможет собрать черепки.
Нью-Йорк