Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 243, 2006
О, как преображает вид моста
пролет, весь гуттаперчат, восковат.
Коломенская, тертая верста
легла на ребра, ветер пьет бушлат
ремонтника, туда держи свой путь,
там лес и тень, и полосатый флаг,
готовый плыть навстречу. Ты, как ртуть,
богат, на голове колпак.
на углу
Я не могу уже
одинокая к миру злость,
целевая глазная слизь,
только слезки перевелись.
а когда он дудит слова,
в жест окукливая рукава,
там, в одном из них, как дитя
в распашоночке, спит культя.
легкий набок наклон, шажок,
дай монетку ему, дружок;
надо, надо уметь встревать
между выжить и пожевать.
бьет на жалость заезжий мим,
из кармана достань сим-сим,
там сто лет ветер свищет фьють,
пересыпь в котелок чуть-чуть.
не пытайся его любить,
это – то же, что воду мыть,
потому что своих в обрез,
не расщедрись напрасно, крез.
ты ведь сам, как придешь домой,
между супом и ночью-тьмой,
свой насущный добыв бакшиш,
сном убитого навзничь спишь,
потому что куда ни глянь
всюду ходит такая рвань,
и не лучше того вон тот,
и другой за него сойдет,
это братский такой союз,
тише едешь, но гробит груз.
до начала проигран матч,
подл Евгений. Татьяна, плачь!
* * *
Возвращайся к своей шерстяной
вере-безверию, кутайся в одеяльце
лоскутных молитв, ты все равно в ледяном
этом миру пребываешь навек постояльцем.
Благословляй, как вино, не забудь
букву, плывет она, раненый лебедь,
вспять, в направленьи – отверстая грудь,
вдоволь насыпешь ей небушка, неба.
Виноцветное тоже благослови
созерцанье политой пустыни. Наделы
вскопаны Божьей к тебе нелюбви,
горнего града пунцовы пробелы.
В сердце приплюснутость лунного жара,
широкоплечих шатров,
там дозревает тяжелая Сарра,
варит с бараниной плов.
Скоро баючить старухе ребенка,
песенки шамкать с трудом…
Рваное сердце помажешь зеленкой.
Ангела пустишь в свой дом.
Нью-Йорк