Интервью Н. Сазонова с кн. Н. Лобановым-Ростовским
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 243, 2006
Н. С. В 2005 году российские средства массовой информации постоянно писали о “русском буме” – невиданном взлете интереса к русскому искусству на мировом антикварном рынке. Что Вы об этом думаете?
Н. Л-Р. Ответ, я думаю, лежит на поверхности. Это так называемые новые деньги из России. При многолетнем опыте коллекционера я бы не стал идеализировать мотивы новых собирателей в их иногда иррациональной погоне за русским искусством. Здесь и желание вложить нечистые средства в нечто ощутимое, и отсутствие эрудиции. Тут и скандальная череда фальшивых или купленных сертификатов из России и похищенных из музеев или коллекций работ. И, конечно, умело подогреваемый профессионалами аукционных домов ажиотажный спрос на произведения русского искусства.
Н. С. Уже во второй раз крупные мировые антикварные галереи устраивают выставки-продажи в престижных залах Москвы, привозя в Россию экспонаты ценой более миллиона долларов. Это экспансия западных антикваров? Будет ли она способствовать развитию легального рынка искусства в России?
Н. Л-Р. В Москве 27 миллиардеров. Богачи хотят украсить свои дома и квартиры произведениями искусства. Сегодня в Москве спрос на качественные, ценные работы русского искусства намного превышает предлагаемое. С другой стороны, русской живописи не так уж много: она творилась около 200 лет – сравните с Голландией, где живопись творилась 500 лет.
Все происходящее вполне в порядке вещей. Из грязи в князи, и это не ирония. Когда люди без культурного прошлого, но с огромными деньгами и купеческим размахом начинают интересоваться объектами культуры, не надо удивляться, что спрос вызовет предложение. Российский рынок искусства – в процессе становления. Я бы назвал это собирательство без души. Критерий известен: “А эту картинку с цветами мы повесим в спальню. У нас там обои с цветочками”. Но не стоит над этим посмеиваться. Пускай собирают цветочки, ягодки будут потом.
Москва – привлекательное место для солидных художественных и антикварных галерей Европы и Америки. Потому в ближайшие годы Москва будет магнитом притягивать крупных мировых антикваров. Это несмотря на то, что на последнем салоне в Манеже только незначительное количество антикваров сумели продать привезенное. Тому есть несколько объективных причин: налоговая неразбериха, криминал, полулегальные методы оплаты, дороговизна экспозиционных мест и т. д. В этом смысле Китай пока много привлекательнее и организованнее. Поэтому галереи и маклеры, специализирующиеся на искусстве Юго-Восточной Азии, очень хорошо представлены там и не жалуются на покупателей.
Тем не менее, экспансия западного антикварно-художественного рынка в Россию будет продолжаться. Скорее методом проб и ошибок. Можно предположить, что сформируется какой-то определенный “русский вкус”, руководствуясь которым будет создаваться русский рынок. Пока Россия всеядна, акцент – на собственное культурное прошлое. Надо надеяться, что западная тысячелетняя история торговли искусством благотворно повлияет на российские нормы и обычаи Сухаревского рынка с его идеологией “не обманешь, не продашь”. В древнем Риме антиквары тоже торговали искусством предков – этрусков. Тем не менее, не хочу показаться циничным, но мне нравится, когда бывшие комсомольские работники покупают Пикассо или Кандинского. Даже если они в них ничего не понимают.
Н. С. Развитие легального антикварного рынка самым тесным образом связано с уровнем и качеством экспертизы. Что нужно сделать в России, чтобы подделки не подорвали рынок искусства?
Н. Л-Р. Развитие легального рынка антиквариата в России большой степени зависит от этики в стране. Это наглядный урок цивилизованного процесса купли-продажи. Идея легализации товара и отказ от психологии продажи кота в мешке и из-под полы потребует времени. В России есть блестящие специалисты-эксперты в различных направлениях изящных искусств, в этом нет сомнения. Культура или есть, или ее нет. Это слово я всегда пишу с большой буквы. То, что сейчас в России называется культурой, я бы назвал “синктурой”, – синтетической культурой, надуманной, массовой. Этот весьма удачный термин ввели в обиход польские философы 70-х годов. Да, безусловно, есть отдельные очаги культуры, но они – исключения, поверяющие правило. Судя по всему, нам придется подождать еще какое-то время, пока страна не вернется в русло нормального цивилизационного процесса с его стандартными этическими устоями. Тогда репутация русских экспертов и реставраторов будет вне подозрений. Начинать же надо с восстановления морального здоровья народа в целом.
Сегодня экспертиза в России – дело абсолютно произвольное. У нее нет правовой базы – ни закона об экспертной деятельности, ни организационных предпосылок, ни инструкции Министерства культуры. Это самодеятельность. Эксперт в России не отвечает за свое заключение. Ни морально, ни материально. Чтобы стать настоящим специалистом, нужно получить образование и лет 20 ежедневно общаться с произведениями, чтобы уметь опознать художника. Это значит не только уметь разбираться в его стилистических особенностях, но знать качество бумаги или холста, привычный для художника формат, его палитру, фактуру и почерк.
Естественно, сегодня эксперты – в основном, сотрудники главных российских музеев. В их обязанности, кроме атрибуции, входит и оценка художественных произведений. А это, при неизбежном экономическом давлении, ведет к возможности компромисса.
Н. С. В этом году на осеннем аукционе “Кристис” продается большая коллекция картин прелестной русской художницы М. Якунчиковой (1870–1902), яркой представительницы искусства русского модерна. Коллекция сохранилась у ее потомков, семьи Вебер, в Швейцарии. Под Москвой, недалеко от Звенигорода стоит усадьба “Введенское”, где жила и работала художница. Казалось бы, всем ее творчеством это место предназначено для музея М. Якунчиковой. Что должно произойти в нашем обществе, чтобы русские миллиардеры и миллионеры наконец озаботились возвращением на родину духовных ценностей – не по указке свыше, как случилось с пресловутыми яйцами Фаберже, а по внутреннему убеждению?
Н. Л-Р. Искусство Марии Якунчиковой я знаю, в нашем собрании есть ее работы. Действительно, Россия должна возвращать собственные культурные достижения, пользуясь услугами и доброй волей российских богачей, а не казной государства, исправляющего трагические ошибки прошлого.
Что же касается музея М. Якунчиковой, у меня есть некоторые сомнения. Советский Союз был переполнен музеями и монументами различных партработников и членов номенклатуры. Инерция немедленного увековечивания остается и по сей день. Россия, и в частности Москва, на мой взгляд, переполнена второсортными театрами и музеями. Не отстает Россия-матушка и по части монументальной пропаганды. Похоже, дьявольским наваждением заветы идеологического отдела ЦК КПСС продолжают существовать в демократической России, а дарвинистский закон естественного отбора отменен. Я бы не спешил с выводами, нуждается ли Мария Якунчикова в отдельном музее ее имени. Безусловно, если найдется добрый человек и меценат, влюбленный в культуру или в М. Якунчикову, следовало бы использовать этот шанс и открыть некую школу для молодых и талантливых художников в ее имении. Примеров в старой России тому достаточно. Не дутую Академию, которых предостаточно, а настоящую школу мастерства. А имена истинных художников так или иначе остаются в истории. И Мария Якунчикова вполне заслуженно занимает свое место в истории русского искусства. Даже без персонального музея.
Н. С. Я вновь хочу обратиться к судьбе Вашей коллекции театрально-декорационного искусства. Есть ли шанс, что кто-то приобретет ее для России?
Н. Л-Р. Коллекция и по сей день находится в подвешенном состоянии. Естественно, у меня есть интересные предложения, исходящие от западных музеев, в частности, в Италии, и от частных коллекционеров России. К сожалению, это иногда бывает, коллекцию замучили своим вниманием ученые люди. Отдельные специалисты превратили Собрание и мои архивы в некое учебное пособие по истории русского искусства. С одной стороны, это хорошо, Собрание помогает разобраться студентам и специалистам в хронологии и многоликости русского модернизма, но, с другой стороны, моей задачей было собрать все возможное от эры fin de siecle через русский экзотизм до модерна и конструктивизма. Все это я делал для себя и для России, повинуясь некоему неосознанному чувству долга. Протеста, если хотите. Большевики вышвырнули мою семью из географических границ России, но они не могли выгнать меня из моей России в самом широком смысле этого слова. То, что русский театр являлся смесью жанров и стилей – высокого и низкого, общественного и личного, великого и малого, столичного и провинциального – это часть достоинства Собрания. Театр, действо – обширная, междисциплинарная тема, позволяющая художнику по-разному воплотить свой талант. И коллекция, и архивы служат полезному делу. Это радует мое сердце. Но, конечно, мне хотелось бы, чтобы наше Собрание стало тем, что показывают и изучают в России.
Сегодняшняя история русского собирательства скорее трагическая и, вместе с тем, совершенно уникальная. В конце-то концов, Россия обогащается, приобретая то, что когда-то по праву принадлежало ей. И слава Богу. Я отдал моему собранию большую часть жизни, собирал по крохам, по крупицам то, что якобы не имело будущего. Собирательство – это любовь и одержимость, идущие рука об руку, ограниченное время, финансовые и эмоциональные трудности. Кровь и пот любимого многолетнего труда. Я просто собирал и гордился плодами моего труда. Идеологические аспекты моего коллекционирования меня совершенно не занимали. Собирательство в чистом смысле – отнюдь не функция от покупательной способности индивидуума. Это особое состояние ума и эстетических представлений. И способность идти на жертвы, как бы пафосно это ни звучало. То есть – тяжкий труд. Размышления, надежды, поиск и обретение искомого. И чувство гордости достигнутым, а не удовлетворенное тщеславие или удовлетворенный комплекс неполноценности.
Мне хочется привести расхожую шутку. За точность цифр не ручаюсь. Известно, что Рембрандт в течение своей жизни написал 680 произведений: 900 из них – в музеях, оставшиеся 500 – в частных собраниях. Думаю, что эта шутка имеет прямое отношение к новому русскому собирательству. Экспертиза, увлеченность и знание предмета – основные составляющие этой благородной страсти.
Н. С. Почему коллекционеры как Вы что-то продают на аукционах?
Н. Л-Р. Это процесс эволюции любой коллекции. Замена второстепенного на первостепенное. Процесс усовершенствования собрания, если хотите. Присутствуют, конечно, и элементы личных пристрастий и эстетической оценки. Безусловно, есть и коммерческие резоны. Скажем, если у тебя работы некоего художника в избытке, очевидно, есть прямой смысл избавиться от части работ через аукцион. Параллельно возникает и некоторая реклама художнику, формируется рыночная цена на его произведения. Ситуация ныне на аукционном рынке такова, что относительно легко продать произведение русского искусства XIX – начала XX веков, даже среднего качества.
Н. С. Если средний эскиз театрального костюма акварелью работы Бакста ушел на Сотбис в 2003 году за 450 000 фунтов, то сколько же теперь стоят все Ваши первоклассные Баксты? Значит ли это, что благодаря буму на русское искусство стоимость Вашего собрания за последние 10 лет увеличилась минимум в 10 раз?
Н. Л-Р. Продажа второстепенного Бакста, кроме неприятного удивления, заставляет усомниться в личности и целях покупателя. Продажа этой работы даже за полцены была бы уже сенсацией. Но русский рынок – нестабилен и с произвольными оценочными критериями. Я полагаю, что стоимость нашего собрания увеличилась не в 10 раз, как об этом говорят, а в три раза.
Н. С. Лондонский маклер картин Джулиан Барран говорил мне, что все художники, работавшие для Дягилева, сотворили свои лучшие произведения вне России. Так ли это?
Н. Л-Р. Как часто бывает, существуют две точки зрения. Барран, на мой взгляд, прав. Но российские искусствоведы с этим не спешат соглашаться. Я думаю, что вопрос не в том, где физически были написаны лучшие работы Бакста, Бенуа или Ларионова, а в гигантской тени самого Дягилева. Обобщенно можно сказать, что своей известностью они обязаны славе “Русских сезонов” Дягилева. Это было необыкновенно плодотворное сотрудничество группы очень талантливых людей. Поэтому все 22 русских художника, сотрудничавшие с Дягилевым, более известны на Западе, чем столь же талантливые их коллеги, остававшиеся в России.
Н. С. Что, на Ваш взгляд, следует искать из русского искусства на Западе?
Н. Л-Р. Тем, у которых есть деньги, следует покупать все, от Фаберже и Кандинского до икон. На мой взгляд, состоятельному коллекционеру следует искать качественные и дорогие шедевры, которые продаются частными лицами, а не на аукционах.
Возможно это парадокс, но я очень благодарен аукционным домам и маклерам. Они делают то, что никто другой не смог бы сделать. Пользуясь сетью экспертов и связями, они отыскивают то, что продолжало бы пылиться на чердаках домов потомков старых эмигрантов. Иногда заоблачные аукционные цены заставляют людей вспомнить о какой-то прабабушкиной картинке из России. Таким образом, нет худа без добра. В итоге зарабатывают все. И аукционеры, и маклеры, а главное – Россия. Культурное наследие оказалось дорогостоящим.
Я-то помню, как собирал свою коллекцию. Буквально по крохам. И это очень нелегкий труд, поверьте мне. Поэтому, услышав какую-то удивительную цифру на аукционе, я всегда думаю о том, сколько из этих долларов или фунтов приходится на оплату поиска выставленной работы. Это каторжный труд, включающий в себя и финансовые затраты, и знание психологии, и тонны терпения, и время… Поэтому – ищите, покупайте все, кроме фальшивок. А время отделит зерна от плевел.
Н. С. Согласны ли Вы с тем, что аукционный рынок русской живописи на Западе уменьшается, а объем продаваемых работ наращивается за счет произведений 20-го века плюс некачественных работ?
Н. Л-Р. Думаю, что это не совсем так. Если согласиться с цифрами, что через разные аукционные дома в 2005 году прошло русских работ на 200 миллионов долларов. Цены на русскую живопись растут в арифметической прогрессии. За последние пять лет Сотбис увеличил аукционный оборот русских произведений искусства в 10 раз. Соответственно, рынок пока еще не скудеет. Некоторые работы действительно не всегда заслуженно зарабатывают феноменальные деньги их владельцам. Например “Цветочный натюрморт” И. Машкова, проданный в Лондоне в прошлом году за 3,4 миллиона долларов. Но я совершенно согласен с тем, что “Исаакиевский собор в морозный день” И. Айвазовского, проданный Кристис в Лондоне, вполне заслуженно достиг 2,3 миллиона долларов.
Здесь стоит подумать о государственных музеях. В этой ажиотажной атмосфере они совершенно неконкурентоспособны. Мне думается, что в новой атмосфере так называемых “национальных проектов” должен быть услышан и голос культуры. Пришла пора задуматься о государственной финансовой поддержке музейщиков. Не такие уж это большие деньги. А потомки будут признательны. На аукционах появляется и какое-то количество работ нонконформистов-шестидесятников. Что-то у них интересно, что-то – нет. Но погоды они не делают. Пока это лишь попытки создать на них рынок, как и на работы эпохи соцреализма. Зато, предвижу, что через пару лет они станут вполне приемлемым составом русских аукционов на международном рынке.
Москва–Лондон