(культурно-исторический феномен щегольства в Петровскую эпоху)
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 236, 2004
Как культурно-исторический феномен щегольство начинает складываться в России в Петровскую эпоху. Оно включало в себя определенный комплекс мировоззренческих, психологических и поведенческих черт. Следует тут же оговориться, что не существует формально-логического определения щегольства вообще, применимого для всех времен, стран и народов. Сам набор признаков, характеризующих это явление, исторически изменчив, имеет свою национальную и культурную специфику. В России первой четверти XVIII века среди свойств щегольства преобладают стремление выделиться из общей массы, установка на первостепенную значимость любовной страсти, эпикурейство, бравада собственной внешностью и предметами быта, подчеркнутая куртуазность. Образцом такого щеголя может служить, к примеру, камергер Екатерины I Виллим Иванович Монс (1688–1724) – «дон-жуан», дамский угодник, модник, сочинитель любовных стихов и песен, галантный и «политичный» кавалер, закончивший свою жизнь на эшафоте из-за того, что покусился на супружеские права самого императора.
Однако в названный период мы сталкиваемся с личностями, в которых проявляются не все, а лишь некоторые или даже всего одна характерная черта щегольства. Зато черта эта настолько бьет в глаза окружающим, что она невольно абсолютизируется и приобретает самодовлеющий характер. Подобная «выдвинутость» (по выражению Ю. Н. Тынянова) удачно замещает весь набор присущих франтам качеств и делает возможным рассматривать ее носителя в одном ряду с «полноценными» щеголями того времени.
Речь пойдет здесь о князе Матвее Петровиче Гагарине (1659–1721), отличавшемся чрезмерной роскошью быта (впрочем, часто граничившей с безвкусицей), которую он выставлял напоказ. В щегольстве его было что-то, – нет, не европейское, а скорее, азиатское, гарун-аль-рашидовское, приправленное поистине российским размахом. Слова младшего современника Гагарина, поэта А. Д. Кантемира, о том, что за модный кафтан щеголь готов отдать даже собственное имение («Деревню взденешь потом на себя целу»), – отнюдь не преувеличение: парадный мундир князя с крупными бриллиантовыми пуговицами стоил целое состояние. За одни только пряжки его башмаков были заплачены десятки тысяч рублей. И крылатое грибоедовское «не то на серебре, на золоте едал» – применительно к Матвею Петровичу следовало бы понимать в буквальном смысле: cам он пользовался золотой посудой, а гостям в его доме подавались кушанья на 50 серебряных блюдах. И рядовой («посредственный») обед состоял у него также из 50 блюд. Но все мыслимые пределы превзошел княжеский экипаж – с ним не могла конкурировать и карета сказочной Золушки: колеса его были сделаны из чистого серебра, а лошади подкованы золотыми подковами.
Поражал воображение и его дом в Москве, в Белом городе, выстроенный «палатным мастером» итальянцем Д.-М. Фонтана. Стены в роскошных палатах были зеркальные, а потолки – из стекол, на которых плавали в воде живые рыбы. Этот четырехэтажный дом в венецианском стиле выходил фасадом на Тверскую улицу, образуя портал с двумя павильонами; в уступах между ними, в арках, была устроена открытая терраса с баллюстрадой. В бельэтаже у портала располагались белокаменные балконы с причудливой резьбой. Окна были с наличниками из орнаментов, высеченных из камня. Крыльцо с «оборотами», с фигурами, с художественным орнаментом придавало дому неповторимый блеск. Под стать внешнему великолепию было и внутреннее убранство покоев: мрамор, хрусталь, бронза, золото, серебро, разноцветные наборные полы и т. д.1
Позднее святитель Игнатий (Д. А. Брянчанинов) назовет грехом тщеславия приверженность к роскоши, хвастовство вещами и одеждой. Но Матвей Петрович на этот счет был как видно прямо противоположного мнения – иначе зачем он стал украшать оклады принадлежащих ему икон дорогостоящими алмазами? А ведь на это он потратил свыше 130 тысяч рублей в своем московском доме и (по свидетельству брауншвейгского резидента в России Х. Вебера) столько же – в петербургском. И это по ценам того времени, когда годовая подушная подать с крестьянина (кстати, казавшаяся ему обременительной) составляла 74 копейки! Роскошь божественных ликов – это ли не кощунство человека, щеголяющего религиозными святынями!
Похвалялся Гагарин и крупным червленым яхонтом (рубином), привезенным ему из Китая – это была одна из самых известных драгоценностей князя стоимости фантастической.
Роскошь и щегольство Гагарина казались особенно кричащими в сравнении с простым, лишенным всяких излишеств образом жизни самого царя. А Петр I щеголем отнюдь не был. «Вместо кремлевских палат, пышных придворных обрядов, – пишет В. О. Ключевский, – [у него] плохой домик в Преображенском и маленькие дворцы в новой столице; простенький экипаж, в котором, по замечанию очевидца, не всякий купец решился показаться бы на столичной улице; на самом – простой кафтан из русского сукна, нередко стоптанные башмаки со штопаными чулками».2 При дворе у него не было ни камергеров, ни пажей, ни камер-юнкеров – только несколько денщиков и гренадеров. На протяжении многих лет царь демонстративно получал жалование от казны в соответствии с чинами, которые ему присваивал за вполне реальные заслуги князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский. И это была сознательная позиция Петра, подчеркивавшего, что роскошничать царю не пристало.
Но царь не ограничивался только личным примером. «Напоминаем мы милостиво, – настаивал он, – чтобы каждый… наряд, экипаж и либерею имел, как чин и характер требует. По сему имеют все поступать, и объявленнаго штрафования и высшаго наказания остерегаться».3 «Сей Отец подданных, – сообщает в этой связи И. И. Голиков, – если усматривал кого, а особливо из молодых людей, богато одетого и в щегольском экипаже едущего, всегда останавливал такового и спрашивал, кто он таков? Сколько имеет крестьян и доходов? И буде находил такие издержки несоразмерные доходам его, то, расчисля по оным, что таких излишеств заводить ему не можно, наказывал, смотря по состоянию, или журьбою, или определением на некоторое время в солдаты, матросы и проч., а мотов обыкновенно отсылал на галеры на месяц, на два и больше».4
Более того, известны случаи, когда немилость царя вызывал один только вид модного наряда на молодом нечиновном щеголе. «Один из посланных во Францию для учения богатого отца сын, – продолжает Голиков, – по возвращении в Петербург, желая показать себя городу, прохаживался по улицам в белых шелковых чулках, в богатом и последней моды платье, засыпанном благовонною пудрою. К несчастию его, встретился он в таком наряде с монархом, ехавшим на работы Адмиралтейские в одноколке. Его величество, подозвав его к себе, начал с ним разговор о французских модах, об образе жизни парижцев, о его тамошнем упражнении и т.д. Щеголь сей должен был на все это отвечать, идя у колеса одноколки, и монарх не прежде отпустил его от себя, пока не увидел всего его обрызганного и замаранного грязью».5
Интерес царя к французским модам был, разумеется, мнимым, и о Париже он тоже всегда отзывался вполне определенно: «Город сей рано или поздно от роскоши и необузданности претерпит великий вред, а от смрада вымрет».6 Есть свидетельства о том, что когда Петр посещал чей-нибудь дом (а он часто являлся в гости нежданно-негаданно), то зорко следил, чтобы все в нем (и утварь, и обстановка, и пища) строго соответствовали жалованию хозяина. В противном случае производилось тщательное расследование, за которым следовало наказание.
Почему же, столкнувшись со столь наглым расточительством Гагарина, Петр, обычно столь скорый на расправу, молчал и медлил?
Некоторые исследователи полагают, что царь благоговел перед знатностью Гагарина. Действительно, княжеский род Гагариных ведет свое начало от легендарного князя Рюрика. Эта та линия Рюриковичей, которая идет от Владимира Мономаха, князя Киевского, через Юрия Долгорукого к Всеволоду Большое Гнездо, князю Владимирскому. Его прямой потомок, М. И. Голибесовский, живший во второй половине XV века, имел прозвище Гагара. От его-то сыновей и ведут свой род Гагарины. Так что Матвей Петрович древностью и знатностью рода мог поспорить с самим царем.
Только вот «порода» при Петре I не давала никаких преимуществ (местничество было упразднено еще во времена правления Федора Алексеевича): дворян оценивали не по «знатности», а по «годности». Более того, Петра часто (и справедливо) упрекали в презрении к русской аристократии. Достаточно вспомнить Всешутейшие и Всепьянейшие Соборы, где едко высмеивались притязания древних родов («кто фамилиею своею гораздо старее черта») на власть и привилегии. По свидетельству князя Б. И. Куракина, при Петре I «ругательство началось знатным персонам и великим домам, а особливо княжеским домам многих и старых бояр… Многие [родовитые]… приуготовлялися как бы к смерти».
Причина бездействия царя по отношению к Гагарину кроется в том, что Матвей Петрович принадлежал к так называемой «своей компании» царя. Это было своего рода братство близких сподвижников Петра I, где к царю обращались без подобострастия и церемоний (без «зельных чинов» и высокопарного «величества»). Они вместе гуляли, пили, казнили, делились между собой предметами любви и при этом решали важнейшие государственные дела. Связь «птенцов гнезда Петрова» была закреплена и семейным свойством: сын Гагарина был женат на дочери вице-канцлера барона П. П. Шафирова, а дочь князя вышла замуж за сына канцлера графа Г. И. Головкина.
Надо сказать, что к щегольству своего окружения, как и к поддержанию роскоши двора своей супруги, царь был весьма снисходителен. Он даже поощрял богатые, расшитые золотом кафтаны своих любимцев, изящные кареты цугом, череду слуг, одетых в гербовые ливреи. И царя не смущало, что костюм любого лакея Меншикова был более богат и изящен, чем его, государя. Петр с удовольствием пользовался роскошными каретами Меншикова и Ягужинского. А приближенные царя должны даже были вести широкую разгульную жизнь с открытыми столами, приемами, пирами, весельем, фейерверками. (Ну, кто тут станет интересоваться источником доходов?) Рассказывают, что Петр, видя из своего домика пиршество в великолепном доме Меншикова, всегда с удовольствием говорил: «Вот как Данилыч веселится!» 7
Царь сам поощрял Меншикова к тому, чтобы его дом был представительским, настоящим роскошным дворцом. Это очень важное слово – «представительский». Роскошь и щегольство ближнего окружения Петра олицетворяли собой высшие чины в служебной иерархии России, следовательно высокую идею величия державы. Показательно, что были случаи, когда и сам Петр, обычно неаккуратный и непритязательный в одежде, под влиянием своего окружения облачался в щегольской костюм. Кроме того, сама долго вынашиваемая царем мысль о Российской империи была неотделима от понятия роскоши. Не случайно Петр внес доминирующую золотую ноту и в новую столицу России – Петербург: нет более в мире городов, где было бы столько золота в архитектуре. И всевозможные иллюминации, фейерверки также ассоциировались у современников с роскошью – они напоминали горы сверкающих бриллиантов.
Но вернемся к Меншикову. Его действительно великие заслуги перед Отечеством вполне сопоставимы с поистине фантастическими размерами его казнокрадства. Он был одним из богатейших людей Европы (в этом он перещеголял М. П. Гагарина). Когда уже после смерти Петра Iи Екатерины I его постигла опала, в казну перешли 90 тысяч крепостных душ, 13 миллионов рублей, более 200 пудов золотой и серебряной посуды. А Петр все только журил и журил этого светлейшего князя, в то время как тот не скупился на клятвы, но продолжал воровать… Но не один Меншиков, а многие любимцы царя стали, по словам С. М. Соловьева, «отождествлять себя с государством и соответственно смотреть на казенные деньги как на собственные, полагая, что право на это и дают их великие заслуги».8
А свои заслуги (конечно, более скромные, чем Меншиков) имел и Матвей Петрович. Всем было известно, что он стяжал себе славу любимца Петра I. Голштинец Г. Ф. Бассевич, оставивший известные «Записки о России при Петре Великом», отмечал, что «царь уважал его за многие прекрасные качества».9 И в самом деле, князь давно поступил на государеву службу и нес ее успешно, с радением. Он обратил на себя внимание Петра уже в 1701 году, когда руководил строительством шлюзов и каналов, соединением Волги и Дона. Задалась у Гагарина и служба в качестве московского коменданта с мая 1707 года. Но главным образом карьера Матвея Петровича была связана с Сибирью: он служил там и товарищем при брате, иркутском воеводе И. П. Гагарине, затем стал нерчинским воеводой, побывал судьей, а с 1706 года – главой Сибирского приказа. Оказавшись во главе Сибирской губернии с марта 1711 года, Гагарин вполне успешно справлялся с главными своими обязанностями: при нем возросли сборы налогов, рекруты из Сибири пополняли действующую армию, было закончено строительство Тобольского кремля, в Китай отправлялись торговые караваны, развивались дипломатические отношения с восточными соседями России. А один современный панегирист князя восторгался тем, что «в продолжение трехлетнего срока [он] раздал пленным [сосланным в Сибирь] 15 тысяч рублей».
Однако образ рачительного губернатора, радетеля интересов Отечества начал постепенно блекнуть. Огромная власть и почти полная бесконтрольность открывали большие возможности для злоупотреблений и коррупции, чем и занялся с присущим ему рвением сам Гагарин и его родственники, которых он постарался определить на самые выгодные должности. Особенно много возможностей предоставляли торговые дела с Китаем, Средней Азией и казахами. Князь развернулся вовсю и, используя заниженные сведения о доходах, составил себе крупное состояние.
Уличать в казнокрадстве его начали уже в 1714 году. Гагарин стал жертвой усердия обер-фискала А. Я. Нестерова. Последний был выходцем из крестьян и ему претили родовитые аристократы. В 1724 году этот адепт справедливости сам будет казнен за растрату 300 тысяч рублей казенных денег. Тем не менее, только после его непосредственого обращения к царю в 1717 году была назначена следственная комиссия из гвардейских офицеров.
Несмотря на то, что Гагарин вернул в казну огромную сумму в 215 тысяч рублей, за Сибирской губернией числилась недоимка по таможенным сборам еще более чем на 300 тысяч. Пока шло следствие, Гагарин продолжал управлять губернией: его даже сделали членом Верховного суда по делу царевича Алексея. Против Матвея Петровича были выдвинуты новые обвинения: расходование казны на личные нужды, взятки при отдаче винной и пивной продажи, вымогательства подношений у купцов, присвоение товаров, следовавших с караванами в Москву. Гагарин чувствовал себя настолько безнаказанным, что присвоил себе три алмазных перстня и алмаз в гнезде, предназначавшихся Екатерине I.
По словам шведского пленника Ф. И. Страленберга, губернатор собирался также «образовать в Сибири самостоятельное королевство». Эта легенда, отметил новосибирский исследователь М. О. Акишин, отражала лишь «отголоски разговоров, которые вели князь М. П. Гагарин и верхи сибирской администрации».10 П. А. Словцов в своей книге «Историческое обозрение Сибири» говорит не только о серьезности намерений, но и о конкретных действиях губернатора: «Гагарин злоумышлял отделиться от России, потому что верно им водворены в Тобольске вызванные оружейники, и началось делание пороха». Есть сведения, что в этих целях он сформировал специальный полк, состоявший преимущественно из пленных шведов, которых он ранее облагодетельствовал и на которых поэтому делал ставку.
Каким же он был в действительности, князь М. П. Гагарин? Амбициозный лихоимец, щеголь, хитрец? При отсутствии документов той эпохи, на вопрос этот отвечают авторы исторических романов. В книге «На Индию при Петре I» (1879) Г. П. Данилевский рисует Гагарина исключительно черными красками. Это «пышный сатрап», «первый потатчик всем грабителям и ворам», «разоритель целой страны», казнокрад и малодушный взяткодатель сильным мира сего. В этом же ключе изображен князь в романе П. Брычкова «Полуденный зной» (1999). Матвей Петрович здесь и бесчестный, и хитрый, и корыстолюбивый, наделенный острым умом провокатора.
Как заурядный вор, требующий наказания, без какой-либо психологической характеристики и подоплеки, предстает Гагарин в романе Д. Гранина «Вечера с Петром Великим» (2000).
На этом фоне выделяется роман А. Родионова «Азъ, грешный» (1999), где автор пытается представить читателю не лихоимца с одной корыстолюбивой извилиной в мозгу, но воссоздает сложный живой характер. В Гагарине уживается «букет» таких, казалось бы, несовместимых свойств, как государственный ум, готовность пожертвовать всем ради Отечества – и торгашеская алчность; ставшее уже привычкой стремление погреть руки, извлечь личную выгоду из любого государева поручения, административное рвение, благодаря которому в немыслимые сроки удается возводить крепости, строить остроги, – и типичная несокрушимая лень, истинно дворянское благородство – и склонность к мелким склокам, дрязгам, обману; преклонение перед царем – и двоедушие, выражающееся во внутреннем несогласии с иными распоряжениями Петра и в попытках уклониться от этих распоряжений в расчете на пресловутое авось, но более всего на то, что в далекой Сибири легче спрятать концы в воду.11
Только в январе 1719 года Гагарин был уволен от должности и заключен под стражу, о чем говорила специальная инструкция: «Его царское величество изволил приказать о нем, Гагарине, сказывать в городах Сибири, что он, Гагарин, плут и недобрый человек, и в Сибири уже ему губернатором не быть, а будет прислан на его место иной».
Но, казалось, Петр, памятуя о своей давней приязни к Матвею Петровичу, не спешил с приговором. «Не желая подвергать его всей строгости законов, – пишет Г. Ф. Бассевич, – царь постоянно отсрочивал его казнь и для отмены ее не требовал от него ничего, кроме откровенного во всем сознания. Под этим условием, еще накануне его смерти, он предлагал возвращение ему его имущества и должностей. Но несчастный князь, против которого говорили показания его собственного сына и который выдержал уже несколько пыток кнутом, ни в чем не сознавшись, поставил себе за честь явиться на виселицу с гордым и нетрепетным челом».12 И только тогда царь понял: «неслыханное воровство» и упорство Гагарина должны подавить к нему всякое сочувствие даже со стороны его близких.
16 марта 1721 года М. П. Гагарин был вздернут на виселицу перед окнами Юстиц-коллегии в присутствии царя, знатных вельмож и всех своих родственников. По завершении казни Петр пригласил (точнее, заставил) всех, в том числе и родственников казненного, посетить его, государев, поминальный обед. Было «полное заседание и питье» той самой царской «своей компании», к которой принадлежал когда-то и Матвей Петрович. Раздавались обычные здравицы. А под окнами дворца играли музыканты, одетые в черное, на обвитых траурными лентами инструментах. Палили пушки на Царицыном лугу. Только Петр мог отмечать поминки по государственному преступнику!
Вельможный труп провисел на площади более семи месяцев – в назидание всем российским лихоимцам и казнокрадам. Только по истечении этого срока в фамильной усыпальнице Гагариных, в сельце Сенницы Озерского района Московской области, тело Матвея Петровича было предано земле.
Как ни странно, память о М. П. Гагарине жива в истории российской культуры. Именно в его честь набережную в Петербурге прозвали Гагаринский Буян (это нынешний район Петровской и Петроградской набережной), и набережная напротив долгие годы также носила название Гагаринской. Сохранилась и народная песня о Гагарине, в которой говорится о том, что он кичится своими «хитрыми» палатами. Князь изображен возлежащим на кровати, мечтающим обогатиться в Сибири и построить новый дом:
Не лучше бы, не хуже бы государева дворца,
Только тем разве похуже – золотого орла нет.
Уж за эту похвальбу государь его казнил.
Несмотря на сомнительность подобной трактовки отношений Петра и Гагарина, присущее князю хвастовство одеждой, предметами жилья и быта уловлены здесь совершенно точно.
В своем классическом труде «О повреждении нравов в России» известный историк и публицист XVIII века М. М. Щербатов объяснял причины казнокрадства в Петровскую эпоху всё возрастающим стремлением общества к роскоши и щегольству, требовавших неимоверных расходов. Гагарин тоже хотел стать записным щеголем. Любой ценой. Он заплатил за это жизнью.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Пыляев, М. И. Старое житье. Очерки и рассказы о бывших в отшедшее время обрядах, обычаях и порядках в устройстве домашней и общественной жизни. СПб., 2000. С. 98-99.
2. Ключевский, В. О. Соч. Т. 8. М., 1959. С. 318.
3. Голиков, И. И. Деяния Петра Великаго. Изд. 2. Т. IX, М., 1838. С. 58.
4. Голиков, И. И. Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великаго // Петр Великий: Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты. СПб.; М., 1993. С. 405.
5. Там же.
6. Петр Великий в его изречениях. М., 1991. С. 99. Показательно, что и во Франции, законодательнице мод, Петр вовсе не щеголял изысканной одеждой. «В Париже носил простое суконное платье, широкий пояс, к которому была прикреплена сабля, парик без пудры и рубашку без манжет» (Павленко, Н. И. Петр Великий. М., 1998. С. 446). И это своего рода позиция монарха, которая становится понятной в ряду его высказываний и законодательных актов о щегольстве.
7. Князьков, С. Из прошлого русской земли. Время Петра Великого. М., 1991. С. 698.
8. Соловьев, С. М. Соч.: Кн. 8. М., 1989. С. 480-481.
9. Бассевич, Г. Ф. Записки о России при Петре Великом // Петр Великий. Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты. С. 161.
10. Акишин, М. О. Полицейское государство и сибирское общество. Эпоха Петра Великого. Новосибирск, 1996. С. 209.
11. Шапошников, В. Уроки Петра Великого // Сибирские огни, май 2001.
12. Басcевич, Г. Ф. Записки о России при Петре Великом. С. 161.
Лос-Анджелес