Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2015
Евгений
Ростиславович Эрастов родился в
1963 году. Окончил Горьковский медицинский институт и Литературный институт им.
А. М. Горького. Доктор медицинских наук. Публиковался в
журналах «Волга», «Москва», «Дружба народов», «Звезда», «Наш современник»,
«Новый мир», «Сибирские огни», «Подъем», «Юность» и др. Автор шести поэтических
и четырех прозаических книг. Живет в Нижнем Новгороде.
* * *
Снег идет, как житийная проза —
Крупностопно, светло, не спеша.
И от зимнего тлеет наркоза
Одинокая крошка душа.
Видно, нету роскошней подарка —
В предвкушенье стреноженной тьмы.
Снег идет от Луки и от Марка,
От Матфея, Иуды, Фомы.
От небесной церковной лампады,
Засыпая морей берега,
Досточтимые веси и грады,
Долы, горы, леса и луга.
Частоколы, дворы, буераки,
Трехугольные крыши домов…
Что ему потасовки да драки,
Колченогие люди-собаки,
Низкопробный крысиный улов?
Не комета ль в потемках блеснула?
Как ты призрачен, звездный обоз!
Что тебе до вселенского гула?
Но такая тоска навернула —
Снег проклятый растрогал до слез.
* * *
Скорбят кусты черники в январе.
Их веточки тонки, как капилляры.
Беспомощные, в колком серебре,
Они о летней думают поре,
Их так пугают зимние кошмары,
Огромные, погромные снега
От серого подзола — до верхушек
Столетних сосен, вечная пурга,
Заснеженные мертвые луга.
Им не хватает дятлов и кукушек.
Им не хватает рыжих муравьев,
Несущих в спешке высохшую хвою.
Тебя, кипрей. Тебя, болиголов.
Тебя, тебя, шуршанье мировое.
О где ты, комариный
плебисцит!
Где мошкара, парящая без счета?
Им остается озеро Коцит —
Точь-в-точь как их замерзшее болото.
* * *
Хрустнет лед от падения камня.
И в предчувствии свежей строки
Вдруг пойму — эта жизнь велика мне,
В рукаве не увидишь руки.
Велика мне она, однобока,
Тяжела, как медвежья доха.
Только искры безбожного тока
Высекают слепые меха.
Только искры безбожного смеха,
Истерический тонкий надлом.
Вот такая, мой милый, потеха.
…Поделом же тебе, поделом.
* * *
Я помню всё — немолчную возню
Упругих гласных, пляски светотени,
Листвы ветхозаветную броню,
Тургеневские заросли сирени.
Крыжовника промокшие кусты,
Шопена освежающую ноту,
Таинственную прелесть темноты,
Тропинку, ночь и томик Дидерота.
Ту дрожь по коже, тину на воде,
Задумчивых и хилых водомерок,
И кулика сомненье: «Быть беде,
Беде не быть», и каменистый берег,
И причитанье причта камышей,
И острую болотную осоку.
…Кто я такой? Один из голышей,
Из Рая Богом выгнанный взашей,
Со страхом рыцарь, хоть и без упрека.
* * *
Глядел на Кудьму я — на илистое дно,
На водорослей тонкие травинки,
Смотрел многосерийное кино —
Как в гладиаторском кровавом поединке
Столкнулись лето с осенью… Оно
Не новое, но красочны картинки.
Хрустел сентябрь свернувшимся листом —
Сухим и ломким, как твои сосуды,
И лета обветшалого фантом
Напоминал про поцелуй Иуды.
Никак ответить я не мог — к чему
Сижу я здесь, зачем мне это пенье
Кузнечиков, поскольку не пойму
Ни этот мир, ни светопредставленье
И светопреломленье — видит Бог
Меня у речки, сломанную иву,
Цикорий, зверобой, чертополох,
Пырей, полынь, репейник да крапиву,
И сломанное старое весло
С намазанной кривою цифрой «9»…
Надежды все теченье унесло.
Как быстро всё исчезло и прошло!
И что теперь мне с этим миром делать?
Гефсиманский сад
Сколько в мире завес и преград!
Как постыл ты мне, мир басурманский!
Помню — двадцать столетий назад
Я попал в удивительный сад,
Но не знал, что тот сад — Гефсиманский.
Было так далеко до беды!
На краю обветшалого мира
Прямо с неба свисали плоды
Золотого, как солнце, инжира.
И не чувствуя пут и помех,
Повинуясь Высокому Плану,
Льнул к смоковнице грецкий орех
И олива склонялась к платану.
Там на фоне хрустальных небес,
Тех, что нет и светлей, и бездонней,
Появился и сразу исчез
Ангел с чашей на хрупкой ладони.
И, тончайший эфир вороша,
Покидая постылое тело,
Невесомая крошка душа,
Коченея, почти не дыша,
У последнего тлела предела.
* * *
И жизнь страшна, и жесткие стрижи,
Крылами дребезжащие по цинку,
Скребут жестокосердные ножи,
К смертельному готовясь поединку.
И сам ты, недобиток и дебил,
Поймав свою страну на добром слове,
Всю жизнь-отраду подло загубил,
Но не пролил при этом вражьей крови.
Когда вздымался в небо красный флаг,
Ты был простой советской канарейкой,
Одним из голенастых бедолаг,
Толпящихся на утренней линейке.
Повязанный сермяжною судьбой,
Где каждый был товарищем и братом,
И Родина вставала за тобой
Огромным полыхающим закатом.
Зачем тебе янтарный звукоряд,
Шальная жизнь, полуночная свара?
И жизнь страшна, и нет пути назад,
И нет безумней русского кошмара.
Ночная перекличка
Скажи мне, кто твой друг, а я скажу — кто ты.
Какая тьма вокруг! Лишь ели да кусты.
От Золотых ворот дорога прямо в ад.
Воскликнешь: «Кто идет?» А я шепну: «Твой брат».
Блистательная роль. Неисправимый бред.
Ты крикнешь мне: «Пароль!» А я скажу: «Ответ».
Давно почил закон. Кругом крысиный писк.
Промолвишь ты: «Дракон!» Отвечу: «Василиск».
Как в зеркале дрожит чистейшая слюда!
Ты спросишь: «Кто бежит?» А я шепну: «Вода».
Ты помнишь марш-бросок, карательный отряд?
Спрошу: «Попал в висок?» Ответишь мне: «Снаряд».
Мучительная дрожь. Утоптанный насест.
Ты спросишь: «Что несешь?» А я скажу: «Свой крест».
Томление в груди. Слияние дорог.
Попросишь: «Не ходи». Отвечу: «С нами — Бог».