Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2015
Александр
Семенович Кушнер родился в 1936
году в Ленинграде. Автор около 50 книг стихов (в том числе для детей) и ряда
статей о классической и современной русской поэзии, собранных в пяти книгах.
Член СП СССР, русского ПЕН-центра.
Главный редактор «Библиотеки поэта» (с 1992 года; с 1995 года — «Новой
библиотеки поэта»). Лауреат Государственной премии РФ (1995), премии «Северная
Пальмира» (1995), журнала «НМ» (1997), Пушкинской премии фонда А. Тепфера (1998), Пушкинской премии РФ (2001). Лауреат премии
«Поэт» (2005), лауреат премии журнала «Нева».
* * *
Наша тень любознательней нас
И зайти норовит за ограду,
Где клубятся кустарник и вяз,
И взобраться наверх по фасаду,
И припасть к обнаженным ногам
Застоявшейся кариатиды,
И к чугунным прильнуть завиткам,
И прилечь на гранитные плиты.
Рисковала собой столько раз!
Что ей ров, что зубцы, что бойницы?
Наша тень безрассуднее нас
И храбрей, ничего не боится.
Любопытной, не терпится ей,
Наши беды презрев и заботы,
Оторваться от нас поскорей
В предвкушенье грядущей свободы.
* * *
Гертруда:
Вот он идет печально с книгой, бедный…
Какую книгу он читал, об этом
Нам не сказал Шекспир — и мы не знаем.
Читал! При том, что сцена грозным светом
Была в то время залита; за краем
Земного мира тоже было мрачно,
Там бледный призрак требовал отмщенья.
И все же — с книгой, с книгой! Как удачно,
Что мы его застали в то мгновенье.
А в чем еще найти он утешенье
Мог, если все так гибельно и дико?
И нам везло, и нас спасало чтенье,
И нас в беде поддерживала книга!
Уйти отсюда в вымысел заветный
Хотя б на час, в другую обстановку.
«Вот он идет печально с книгой, бедный»,
Безумье отложив и маскировку.
* * *
Д. Гранину
Помнишь, Болконский не стал старика генерала
Слушать, велел обождать, перебил, оборвал.
Тот раскраснелся, и, кажется, челюсть дрожала.
При орденах, не штабной, — боевой генерал.
Чуть не навытяжку стоя, просил адъютанта,
Чтобы к Кутузову тот пропустил его. — Нет,
Ждите в приемной. Болконскому блеск бриллианта
Дан от рожденья, старик же неловок и сед.
Дело обычное. Субординация жизни
Не подчиняется выученной, уставной.
Вот наш любимец, он смел и умен, бескорыстен,
Но в этой сцене противен, надменный и злой.
Скажешь: ведь это же все персонажи романа,
Можно ли требовать сердца от них и добра?
Можно! И горько, и больно, и дико, и странно.
И понимаю: давно бы привыкнуть пора.
* * *
Навести бы порядок, ей-богу,
И все лишнее с полок убрать,
И пойти в обучение к Блоку,
Справа ручка, а слева тетрадь.
А все эти поделки, подарки
Отнести на помойку — долой!
Хороши петербургские арки
С их прохладой и тенью сквозной.
Хороша в отдаленье колонна,
Невский блеск и ускоренный шаг.
Жизнь пуста у него и бездомна.
Я ошибся: бездонна! Пусть так.
Острова
На Корсику, на Мальту, боже мой,
На Крит, на Кипр, еще куда? На Родос
Счастливец прилетает, как домой.
На Суматру, к его услугам глобус,
На Яву, на Ямайку, если он
Экзотики любитель, на Багамы.
Или туда, где был Наполеон
Так одинок в конце великой драмы.
И в Англию, ведь Англия — страна,
В отличие от многих, островная,
И славится туманами она,
Своих соседей плохо понимая.
Что ж, в Англии я был, на Крите был,
Спасибо и за то, за берег плоский
Или скалистый, но всю жизнь любил
Елагин остров, Каменный, Крестовский.
* * *
Что ж, я видел стихов торжество,
А теперь посмотрю на упадок.
Словно спать прилегло божество.
Я надеюсь, что сон будет краток.
А с другой стороны, без стихов
На земле обходились веками:
Шили, ткали, лепили богов,
Украшали ларцы жемчугами.
Алебастровый, здравствуй, сосуд
Из Урука, бычок из Майкопа.
А стихи… А стихи подождут.
Это пауза, это синкопа.
* * *
Держать в уме все сразу, всех людей,
Все мысли их, все просьбы и желанья,
Быть там и здесь, везде, среди огней
Последних, нет последних в мирозданье,
В одно и то же время всех детей
Иметь в виду, и в Двинске, и в Танзанье,
Всех стариков у гробовых дверей,
Дарить любовь и облегчать страданье.
За мигом миг, и так из века в век,
Вселенную прижав к себе всю разом,
В любую щель вникая и отсек,
Да не столкнется ваш «фиат» с КамАЗом.
И обретете вовремя ночлег, —
Вы верите в такой небесный разум?
* * *
«Полевые цветы» — называется эта книга.
Я на полку поставил ее со стихами рядом.
Пастернак, показалось мне, с ней подружился мигом,
Фет растроганным встретил ее благодарным взглядом.
Василек, медуница, фиалка, цикорий, дудник,
А еще есть цветок, называется «недотрога».
Боже мой, как же счастлив в полях одинокий путник
И заброшенная до чего ж хороша дорога!
А волшебная книга поделена на разделы,
И каких только чудных созданий в ней не нашел ты!
Самый распространенный цвет знаешь какой?
Не белый,
Не лиловый, не розовый, не голубой,
а желтый.
Девясил, череда, мать-и-мачеха, ястребинка.
А как желт одуванчик или, например, желтушник,
Солнцесвет — и приложена тут же к нему картинка,
Он воистину солнечный, ласково-простодушный.
А стихи все написаны раньше, чем написали
Их, задолго до нас они были уже на свете.
Полевые цветы, сколько радости и печали
В них, и слезы дрожат по утрам на щеках соцветий!