Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2015
Игорь
Григорьевич Яковенко родился в Винницкой области Украинской ССР. Окончил Московский
лесотехнический институт (1969) и аспирантуру Института философии АН СССР
(1982). Российский культуролог и философ. Доктор философских наук, член бюро научного
совета РАН «История мировой культуры». Автор 260 публикаций, в том числе девяти
монографий, среди которых книга «Российское государство. Национальные интересы,
границы, перспективы» (2008). «Познание России: цивилизационный
анализ» (2012) и «Россия и модернизация в 1990-е годы
и последующий период: социально-культурное измерение» (2014). Соавтор книги
«История России: конец или новое начало?». (2005). Лауреат премии журнала
«Нева». Живет в Москве.
Сложно в рамках выступления хотя бы обозначить эту на самом деле необозримую тему. Объективные обстоятельства сложились так, что генезис украинского народа разворачивался в зоне географических и цивилизационных разломов. Граница климатических зон (континентального климата Евразии и преимущественно морского климата Западной Европы), граница между Восточной Европой и Евразией (или, если угодно, Азиопой), граница, разделяющая протестантско-католический и православный миры — все это часто описывают под именем лимитрофа.
История свидетельствует, что на пространствах пограничья процессы формирования зрелой государственности и цивилизации идут значительно сложнее, нежели в качественно однородных зонах. Здесь дольше сохраняются рыхлые ранние государства, которые склонны распадаться и собираться заново. Здесь доживают пережиточные военно-демократические, преполитарные феномены. В нашем случае это бродники, а затем казачество. Позже территории лимитрофа разбирают традиционные империи, формирующиеся на лимитрофе либо вблизи, склонные силово интегрировать разнородные этносы и пространства, включая их в жесткую структуру регулярного государства.
Формирование украинского народа происходило на фоне активности двух качественно разнородных акторов — мощных соседних государств имперского типа, втягивающих и поглощающих Украину и пространства догосударственной военной демократии — степи. Государство было чужим. Чужим этнически, конфессионально, культурно. А степь (то есть мир казачества) и город с сельской округой принадлежали разным стадиям исторического развития. Буквально веками, во время, когда формировалась народная культура и складывался национальный характер, украинца окружала цивилизационно либо стадиально иная стихия. Причем степь начиналась буквально за околицей.
Мы родились и прожили жизнь в регулярном государстве. Оно дважды распадалось в ХХ веке. У нас масса претензий к этому государству. Тем не менее за нашей спиной стоит государство. Не слишком задумываясь над этим, мы живем в убеждении, что хаос варварской стихии либо иноземного нашествия нас не коснутся. Поэтому мы не можем до конца осознать мироощущение жителя Афганистана или Сомали.
Украинец формировался и жил в другой реальности. Мне доводилось писать о том, что в русском песенном фольклоре в глаза исследователя бросается множество трагических песен. Недоля, смерть, страдание — сквозной сюжет народного мелоса. Однако в украинской песенной культуре есть сюжетная линия, отсутствующая в русской: отречение матери от собственного сына. Я знаю две песни: «Гомiн, гомiн по дiбровi» и «Пливе кача по Тисинi». В первой воспроизводится диалог отрекающейся матери и ее сына. Вторая песня представляет собой плач сына, от которого отрекается мать.
Гомiн ходе по
дiбровi,
Туман поле покриває,
Туман поле покриває,
Мати сина проганяє.
«iди, сину, геть вiд мене,
Нехай тебе орда вiзьме!»
Мене, мамо, орда знає,
В чистiм полi об’їжджає.
«iди, сину, геть вiд мене,
Нехай тебе турчин вiзьме!»
Мене, мамо, турчин знає,
Срiблом, златом надiляє.
«iди, сину, геть вiд мене,
Нехай тебе ляхи вiзьмуть!»
Мене, мамо, ляхи знають,
Пивом, медом напувають.
«iди, сину, геть вiд мене,
Нехай тебе москаль вiзьме!»
Мене, мамо, москаль знає,
Жить до себе пiдмовляє.
«Вернись, сину, додомоньку,
Змию тобi головоньку!»
Менi, мамо, змиють дощi,
А розвiють буйнi вiтри,
А розчешуть густi
терни.
Вторая лемковская1 песня: «Пливе кача по Тисинi»:
Пливе кача по Тисинi,
Ой, пливе кача по Тисинi.
Мамко моя, не лай менi,
Мамко моя, не лай менi.
Залаєш ми в злу годину,
Ой, залаєш ми в злу годину.
Сам не знаю, де погину,
Сам не знаю, де погину.
Погину я в чужiм краю,
Погину я в чужiм краю.
Хто ж ми буде брати яму?
Хто ж ми буде брати яму?
Виберут мi чужi люде,
Ой виберут мi чужi люде,
Ци не жаль ти, мамко, буде?
Ой, ци не жаль ти, мамко, буде?
Ой як ж менi, синку, не жаль?
Як же менi, синку, не жаль?
Ти на
моїм серцю лежав,
Ти на моїм серцю лежав.
Пливе кача по Тисинi,
Ой, пливе кача по Тисинi.
Мамко моя, не лай менi,
Мамко моя, не лай менi.
В последнее время плач «Пливе кача по Тисинi» обрел новое звучание. Под эту песню на Майдане провожали усопших бойцов «Небесной сотни».
Понятно, что образ матери маркирует последние, экзистенциально значимые основания человека. Приведенные песни доносят до нас не только воспоминание о древнем ритуале отречения семьи от сына, отказывающегося от судьбы своих пращуров и уходящего прочь, но отсылает к особому мироощущению сироты, за спиной которого не стоят государство и цивилизация.
Украинец веками жил в зыбком мире раннего государства, неустойчивого пограничья либо на окраине экзистенциально чуждого государства. Дело не в том, что он подвергался эксплуатации и «гранды» видели в нем холопа. Такова судьба податного населения всех феодальных обществ. Дело в том, что это государство, его вера и культура были чужды и враждебны. Вначале украинский народ оказался в поле притяжения и притязаний Речи Посполитой, Османской империи, Московии. Затем австрийских Габсбургов и позже Австро-Венгрии и Российской империи. И каждый раз интеграция в государство нового суверена требовала очень существенной трансформации, отказа от исконного и устойчивого, изменения собственной сути.
Историк культуры и антрополог хорошо знают, что традиционный человек практически нерасторжим с врожденной ему культурой. По существу, традиционный человек представляет собой культурный автомат, заданный на воспроизводство «своего» универсума. Трансформировать идентичность, переходить в другое культурное пространство может человек большого общества, включенный в мир города и письменной культуры. И там такой переход идет болезненно и растягивается на поколения, вспомним феномен «ени мусульманлар»2. Что же касается простонародья, то здесь подобные трансформации встречают мощнейшее противодействие и идут исключительно болезненно.
В Украине при всей зыбкости и подвижности сложилась устойчивая реальность бытия на окраинах великих империй со своими вольностями, социальными и культурными механизмами, представлениями о норме. Не забудем, что религиозная идентичность в средневековом, пронизанном манихейским мировидением обществе воспринималась как сверхценность, а утрата такой идентичности — как погибель души. Униатская в Польше или Греко-католическая церковь в Австрии была генеральным механизмом интегрировать верхушку украинского общества в имперское целое. Затем медленно, в чреде поколений униатство приникало в глубь народа и становилось традиционной религией отцов. Но однажды регионы, в которых утвердилась греко-католическая идентичность, переходили в Российскую империю, и заново начинался процесс притеснения и выдавливания традиционной веры и насаждения, теперь уже православия.
Интеграция в Речь ли Посполиту, в Австрийскую или Российскую империю оборачивалась распадом и трансформацией устойчивого мира. Перед каждым вставал вопрос — оставаться верным заветам предков или трасформироваться. Но, как я уже отметил, массы людей просто не располагали культурными и психологическими ресурсами, необходимыми для перехода в другой лагерь. Кроме того, здесь вставала проблема морального выбора. И каждый совершал этот выбор по-своему.
Перед человеком, принадлежащим народу, не создавшему собственной государственности либо утратившему эту государственность, разворачиваются три возможных сценария. Первый — полной ассимиляции в этнокультурном целом имперообразующего народа, как чехи в австрийских немцах, хорваты, словенцы и румыны в венграх или верхушка украинского народа в поляках3. Второй — путь своеобразного компромисса. В Австро-Венгрии такой компромисс назывался «рутенство», в Российской империи — «малороссийство». Здесь собственная этнокультурная идентичность не отрицается, но вписывается в культурно-идеологический контекст верноподданнического служения Империи в стратегической перспективе ассимиляции. Третий сценарий предполагал верность породившему тебя миру, моральное противостояние любой ассимиляции и борьбу за национальное возрождение. Причем каждый из этих сценариев глубоко драматичен.
Между обозначенными группами существует отчуждение, а часто и ненависть. Для верных своим корням остальные либо чистые предатели, либо люди недостойного компромисса. Те же, кто пошли на ассимиляцию, остаются людьми второго сорта для коренных носителей имперской идентичности и вынуждены постоянно доказывать свою лояльность новым богам истовым служением и безжалостным отношением к бывшим соотечественникам. Именно поэтому идущие на ассимиляцию стремятся к смешанным бракам с тем, чтобы в следующих поколениях окончательно смыть тавро презренной второсортности. Отказ от врожденной, то есть впитанной с молоком матери, культуры всегда травма.
Компромисс — этически небезупречен, и субъекты такого компромисса осознают это. Они признают доминирование имперского целого, входят в него, и это открывает перед ними новые горизонты. Но эти горизонты покупаются сменой языка, культурного комплекса, уходом из врожденной среды. Позиция противостояния и борьбы за национальное возрождение также остро драматична, ибо реальность фундаментально противостоит идеалам и устремлениям патриота, а перспективы преобразования реальности туманны, несбыточны и остаются предметом веры. Помимо всего, это путь конфликта с имперской властью, который не сулит легкой жизни.
Установка на полную ассимиляцию в культурном отношении бесплодна и не представляет особого интереса. В нашем случае значим выбор между позицией «малоросса» и позицией, которая позже получила обозначение «нацiональна свiдомiсть» — то есть носитель национального сознания.
Перед нами выразительный пример такого выбора и его альтернативы. Николай Гоголь (1809–1852) избрал столицу империи, вошел в русскую языковую среду, русскую культуру и стал великим русским писателем, не перечеркивая своих украинских корней. А его младший современник Тарас Шевченко (1814–1861) не только остался верен родной языковой стихии и культуре, но вошел в острое идеологическое противостояние империи. Шевченко обрел трагическую судьбу, став классиком и основателем украинской литературы. Так мы переходим к нашей основной теме: насилие и ненасилие в истории украинского народа.
Если Гоголь создает прекрасные образы своей родины, ее народа, вводит в русскую культуру украинскую тему, то картина мира, созданная Шевченко, совершенно иная. Для него Российская империя — сила, разрушающая родину и уничтожающая ее народ. В знаменитом программном стихотворении «Заповiт» есть такие строчки:
Поховайте та вставайте,
Кайданы порвите
I вражою злою кров▒ю
Волю окропите.
Гоголь и Шевченко персонифицируют две культурные программы, две различающиеся исторические стратегии. Назовем одну стратегией культурной эволюции, другую — стратегией революционно-политического преобразования. В истории и реальности современной Украины эти стратегии сосуществуют, переплетаются, сменяя друг друга как доминирующие.
Для понимания диалектики насилия и ненасилия в истории украинского народа надо помнить о том, что в XIX веке в Восточной Европе разворачиваются процессы генезиса наций. Регион захватывают процессы секуляризации, которые размывают устойчивые культурно-политические интеграторы и проблематизируют прежние идентичности. На место самосознания верноподданного сакрального правителя, разделяющего «правильную», господствующую веру, в контексте которого происхождение и этническая принадлежность отступают на второй план как второстепенные, частные вещи, приходит новая базовая идентичность. Речь идет о принадлежности к своему народу, ставшему на путь эволюции в нацию. В контексте рационализации сознания и кризиса традиционной религиозности национализм превращается в замещенную форму религии секулярной эпохи.
Описанная нами эволюция культурного сознания преломляется в творчестве Шевченко. В некотором смысле Тарас Григорьевич персонифицирует ее. В программном стихотворении «Заповiт» автор ждет, когда Днепр «понесе з України / У синєє море /Кров ворожу…» И тогда он все бросит и придет «до самого Бога / Молитися… а до того / Я не знаю Бога». Бог отвернулся от Украины и ее народа, и в этом случае Шевченко избирает верность своему народу.
Социальные верхи украинского общества XVII–XVIII веков мыслили традиционными привилегиями и вольностями, которые давала автономия страны в рамках Речи Посполитой. Жизнь украинского города и самосознание горожанина определяло «Магдебургское право», конституирующее городское самоуправление. Традиция европейского феодализма с ее вольностями решительно не компоновалась как в московскую, так и в петербургскую реальность. Отсюда, в частности, феномен гетмана Мазепы. Однако в конце XVIII — первой половине XIX века разворачивается переход к национальному мышлению, и эта духовная революция переводила конфликт между имперским центром и носителями складывающегося национального сознания на новый уровень. В Украине формируется слой людей, фанатично преданных своему народу. Цели и отдаленные перспективы, которые формулировали эти люди, могли различаться (национально-культурная автономия, федерация, национальная государственность), но они совпадали в одном — противостоянии стратегической перспективе имперской ассимиляции Украины. В этой перспективе насилие и ненасилие оказываются базовыми стратегиями действия, устремленного к одной общей цели.
Начнем с ненасилия.
В XVI веке в контексте Контрреформации на территории Речи Посполитой (в Польше и Литве) появляются иезуиты. Особенность иезуитской стратегии состояла в том, что орден боролся с противником с помощью высокой культуры. Иезуиты устраивали бесплатные школы для воспитания детей в католическом духе, писали ученые сочинения против ересей, говорили блестящие проповеди, устраивали диспуты о вере. Эти меры оказались гораздо эффективнее гонений на протестантов. Низовая народная религиозность не могла эффективно противостоять такой стратегии. Иезуитам удалось довольно быстро победить протестантскую «схизму». После этого они обнаружили другого противника — православие — и развернули борьбу теми же методами. Иезуиты приходят на этнические земли Украины в 1574 году. Возникают школы (грамматики, риторики, логики, математики, физики). Старейший университет в Украине и один из старейших в Восточной Европе — Львовский национальный университет — возник из иезуитской коллегии, основанной в 1608 году. В это время власти Речи Посполитой (опираясь на решения Брестского собора 1596 года) активно проводили политику внедрения церковной унии, а православная церковь номинально была упразднена. Православные подвергались гонениям, православие рассматривалось как «хлопская» вера.
Единственный эффективный способ ответа на данный исторический вызов для православного украинского общества состоял в освоении высокой культуры и противостоянии католическому давлению на той же территории. Киевские городские православные братства и монастыри общими усилиями создают богословские школы, из которых выходят образованные защитники православия. В Киеве под патронажем митрополита Петра Могилы возникает Киевско-братская коллегия, ориентированная на западноевропейскую систему образования. Со временем из этой коллегии вырастает национальный университет «Киево-Могилянская академия», также один из старейших в Восточной Европе и в Украине. В стране формируется отвечающая запросам эпохи культура большого общества, способная конкурировать с католическим миром и сохранять собственную идентичность.
Стратегия ненасилия предполагает культурную работу и развитие в рамках эволюционного политического процесса. С XVII века мы можем фиксировать эту линию исторической эволюции в Украине.
Стратегия насилия имеет столь же долгую и драматическую историю. Насилие делится на низовое, стихийное (восстания, резня, погромы) и насилие организованное (военные действия, террористическая деятельность политических объединений). Надо сказать, что низовая стихийная борьба была фоном существования днепровского казачества. Власти Речи Посполитой систематически ущемляли права, привилегии и интересы украинского народа. Тем самым, с точки зрения украинского общества, они нарушили общественный договор, в рамках которого Украина существовала в Речи Посполитой. Среди прочего это касалось статуса, прав и условий существования казачества. Казаки отвечали восстаниями (Косинского, Лободы, Наливайка). Военно-политическая форма борьбы за национальные права и интересы фиксируется еще в эпоху гетмана Петра Сагайдачного (казачество патронирует города и защищает православие). Но радикально разворачивается во времена Богдана Хмельницкого. В 1648 году начинается революционная война, в результате которой значительная часть Украины отходит к Московии.
Эта эпоха отмечена небывалым всплеском низового насилия. Разгром польского войска стал сигналом для беспощадной резни поляков и евреев. В истории еврейского народа событие вошло под именем «катастрофа». Было разгромлено более семисот поселений. Число жертв исчисляется десятками тысяч. Между прочим, православная церковь посильно участвовала в этом. Так, архимандрит Иоанникий Голятовский в сочинении. направленном против католиков, мусульман и евреев, «Мессия Праведный», обращаясь к врагам православия, пишет: «…мы должны… убивать вас мечом, топить в реках и губить различными родами смерти»4.
Следующая полоса массовой резни и погромов падает на XVIII век. Гайдамацкое восстание 1768 года «колиевщина» на территории Правобережной Украины, связанное с именем Ивана Гонты, отмечено «уманской резней». В городе Умань били поляков, греко-католиков, евреев. И здесь во время колиевщины история сохранила примечательный эпизод — православного священника, окроплявшего святой водой возы с ножами, которые были предназначены для заклания «неверных».
Если говорить о еврейских погромах, то история данного феномена насчитывает две тысячи лет и восходит к александрийскому погрому 38 года. Надо сказать, что погромы как стихийная форма низового насилия заданы стадиальными характеристиками общества. Погромы исчерпывают себя, когда умирает традиционное общество. Исторически евреи жили бок о бок с украинцами. Они воплощали образ значимого иного. Этот конфликт переживался традиционно-архаическим человеком как онтологический, а еврей как носитель метафизического зла. Поэтому погромы в Российской империи естественно тяготели к «черте оседлости».
В империи погромы начинаются в XIX веке в Одессе (1821, 1859, 1871). Причем погромы в Одессе, как правило, инициировались греческими купцами, конкурировавшими с евреями. После убийства Александра II прошла волна погромов на юге России. Затем следует эпоха Первой русской революции и, наконец, Гражданской войны. Здесь отметились все стороны: и белогвардейцы, и Красная армия, и украинские националисты, и стихийные погромы, инициированные местным населением. Погромы и мародерство жестко блокировал только Нестор Махно.
Однако шел XX век, общество менялось. С погромами эпохи Гражданской войны все не так однозначно. В 1918–1919 годах мой отец семнадцатилетним мальчиком входил в добровольную вооруженную дружину, созданную украинским населением для охраны соседнего еврейского местечка от погромщиков.
Последний погром, который я могу вспомнить в Украине, произошел в июне–июле 1941 года во Львове. На этом стихийное низовое насилие исчерпывает себя. Причем, по некоторым данным, за этим погромом стояли как немцы, так и украинские националисты. Так что чисто стихийным его не назовешь.
История организованного насилия состоит из разрозненных эпизодов. После вхождения Украины в Московское царство можно вспомнить неудачный переход гетмана Ивана Мазепы на сторону шведов в Северной войне (1708) с малым казачьим отрядом. Это предприятие закончилось поражением и уничтожением Запорожской Сечи.
В XVIII веке стратегия насилия (на территории Российской империи) исчерпала себя. Дальше украинский народ развивается, консолидируется и противостоит ассимиляции на полях культурной работы. В 1798–1820 годах публикуется поэма «Энеида» Ивана Котляревского — первое художественное произведение на современном украинском языке. Заметим, украинская литература появляется одновременно с русской литературой. И это — лишнее свидетельство культурной работы, преследовавшей цель включения украинского общества в современную эпоху. Российская историография трактует произведение как бурлеск, комическую перелицовку Вергилия. Между тем в ней содержится серьезный символический смысл: украинская литература начинается с отнесения Украины к культуре и реальности Древнего Рима. Перед нами — манифест цивилизационного выбора, который не фиксирует внешний наблюдатель.
На территории Австро-Венгрии украинцы существовали в иной, довольно сложной, но более благоприятной общественно-политической ситуации: Вена реализовывала классический принцип «разделяй и властвуй». В рамках этой стратегии, с одной стороны, украинцы отдавались на откуп польским и венгерским феодалам. С другой — Вена поддерживала культурную автономию украинцев и опиралась на них как естественных врагов своих угнетателей. На украинское общество в Галиции существенно подействовала «Весна народов», венгерская революция 1848 года. В Австро-Венгрии разворачивается серьезная культурно-общественная активность украинской интеллигенции, формируется европейское общество Нового времени. Эти процессы идут вплоть до Первой мировой войны.
Если же говорить о России, то здесь на протяжении всего XIX века разворачиваются разнообразные культурные процессы. Украинский эйдос развивается в рамках стратегии ненасилия. Историки, фольклористы, филологи, этнографы, поэты и писатели, публицисты, просветители работают по обе стороны российско-австрийской границы, используя самые разные возможности, консолидируя усилия, противостоя политике русификации, борьбы с греко-католичеством и насаждения идеологии малороссийства.
Отметим, что во второй половине XIX века возникает русский политический радикализм. Народовольцы берут в руки бомбы и пистолеты. За ними приходят эсеры, анархисты, польские радикалы. Что же касается украинского национально-культурного движения, то оно ненасильственное. Рядом в Австро-Венгрии политические убийства и терроризм были обыденной приметой истории второй половины XIX — начала XX века. Убийство эрцгерцога Фердинанда, с которого началась мировая война, завершает очень пространный ряд убитых политиков, чиновников, лиц из императорской фамилии. В Украине ничего подобного не было. Там шла культурная работа; люди реализовывали свою позицию через личностное противостояние. Насилие выходит на повестку дня только в результате Первой мировой войны.
Симон Петлюра характеризуется в российских справочных изданиях как политический деятель и революционер. Однако до 1917 года он поглощен культурной и общественной работой. Революция и Гражданская война кардинально меняют ситуацию. Распад империи ставит на повестку дня проблему украинской государственности, которая неминуемо приводит к борьбе за обретение независимости. Украинское общество, сформировавшееся в предшествующую эпоху, вступает в политическую борьбу и военное противостояние с противником. Национально-освободительное движение 1917–1921 годов закончилось поражением и новым разделом страны. Украинское общество, очевидно, не дозрело до государственности. Однако советская доктрина отказывается от концепции «единой и неделимой», Украина получает статус союзной республики. В межвоенную эпоху был непродолжительный эпизод так называемой «коренизации» (1920–1930), в ходе которой реализовывалась политика продвижения украинского языка и культуры в обществе УССР. Здесь для интеллигентов, лояльных советской власти, открывалась возможность искренней культурной работы. Но счастье длилось недолго. Дальше на Украину сваливаются коллективизация, голодомор, волны чисток и террора.
Вторая мировая война открывает следующий этап украинской исторической драмы. В межвоенной Польше в конце 20-х годов складывается мощная Организация украинских националистов (ОУН). Идеологией движения был «интегральный национализм»5. Эта идеология предполагает силовое решение национальных проблем с использованием всех доступных средств, включая террор. Силовая борьба разворачивается еще в межвоенной Польше. В 1930 году убит министр внутренних дел Польши Бронислав Перацкий, ответственный за кровавую акцию «пацификации» украинского населения Галичины. В 1940 году во главе большей части ОУН оказывается Степан Бандера. ОУН(б)6 формирует Украинскую повстанческую армию — УПА. Вторая мировая еще раз создает исторический шанс обретения независимости. ОУН пытается реализовать данную цель на путях союза с фашистской Германией. Из этого ничего не получилось. Бандера попадает в концлагерь «Заксенхаузен». Во время войны УПА воюет с советскими партизанами, в меньшей степени против германской оккупационной администрации. После отступления немецкой армии на Западной Украине разворачивается партизанская война, которая иссякает в первой половине 50-х годов. В Польше УПА разгромили в 1947 году. На счету УПА доказанные военные преступления как на территории Польши, так и на советской территории. После войны лидеры ОУН отказываются от антисемитской риторики, ищут союза со странами Запада. Но стратегически движение обречено.
Последний штрих. Среди факторов, задавших крушение системы ГУЛАГа, десталинизацию и эпоху Хрущева называют волну восстаний в советских концлагерях конца 40-х — начала 50-х годов (Ухтпечлаг (1947), Воркута (1953), Кенгир (1954) и другие). Украинские историки указывают на то, что существенную роль в этих восстаниях сыграли осужденные воины УПА7.
Крах УПА завершает эпоху силового противостояния. В 50-е годы в Западной Украине возникают разрозненные антисоветские группы. Но они не предполагают силового противодействия.
А в 60–70-е годы формируется украинское диссидентское и правозащитное движение, которое, по принципиальным основаниям, отказывается от стратегии насилия8. Причем этот отказ обосновывается не соображениями относительно эффективности насилия, а моральным неприятием и отказом от последнего.
Перестройка и распад СССР обеспечил ненасильственный, правовой путь обретения независимости Украины. Распад СССР поставил проблему ядерного статуса страны. И страны Запада, и РФ были против расширения клуба ядерных держав. Украина приняла эти аргументы и пошла на передачу советского ядерного оружия, находившегося на территории страны, Российской Федерации. Безъядерный статус Украины закреплен в Будапештском меморандуме 1994 года, согласно которому Украина отказывается от статуса ядерной державы, а Англия, США и РФ выступают гарантами независимости, суверенитета и территориальной целостности Украины.
Практически вся постсоветская эпоха прошла в Украине под знаком отказа от насилия как стратегии общества и государства. Украинская армия ничтожно финансировалась. Два десятилетия шла распродажа «излишков» военной техники и снаряжения, оставшихся от советской эпохи. Если не считать символических контингентов, принимавших участие в миротворческих акциях, армия не участвовала в каких-либо военных конфликтах. Страна и общество не видели оснований для смены этого курса.
За это время внутри страны происходили сложные и драматические политические процессы, но все они были принципиально ненасильственными. Так, «оранжевая» («помаранчева») революция 2004 года — кампания мирных протестов, митингов, пикетов и забастовок — реализовывала принципиально ненасильственную стратегию гражданского противостояния.
Евромайдан, получивший недавно официальное наименование «революция достоинства», 2013–2014 годов также представлял собой исходно и принципиально ненасильственную кампанию давления гражданского общества на власть. Природу Евромайдана иллюстрирует эпизод на Банковой улице, где находится администрация Президента Украины. Молодой львовянин на свои деньги купил пианино и поставил его на улице напротив рядов воинов спецназа «Беркут», охранявших здание администрации президента. В Интернете можно было увидеть сцену: небольшая группа, стоящая напротив бойцов «Беркута», вокруг аккомпанирующего, распевала «Хлопцы пидемо, боротся будемо, за Украину, за вильны права й державу». Когда Янукович начал силовое вытеснение Майдана, он нарушил важнейшее в глазах украинского общества правило — ответил насилием на ненасильственные акции общества. Но и здесь защитники Майдана балансировали на грани: сооружали непроходимые баррикады, жгли шины, кидали «коктейли Молотова», делали метательные установки (катапульты и баллисты), не пускали тяжелую технику, призванную разрушить баррикады, но не стреляли. Стрелять начали анонимные снайперы. И это стало концом режима Януковича. Погибшие герои осмысливаются как праведники, отдавшие жизнь за Родину и свободу.
Крымский кризис — присоединение полуострова к РФ — стал шоковой неожиданностью для общества Украины. А так называемая «гибридная война»9 на востоке страны ознаменовала собой новую эпоху. История продемонстрировала украинскому народу истинность римской сентенции «Si vis pacem, para bellum». В начале военных действий армия была морально не готова стрелять. Однако существует неумолимая логика событий. В июне был сбит военно-транспортный самолет, погибли сорок девять воинов и членов экипажа, начались артиллерийские обстрелы. И сейчас общество Украины твердо ориентировано на силовое противостояние. Помимо кадровых военных, в боевых действиях активно участвуют добровольческие батальоны, по всей стране идет сбор средств на армию, волонтерские движения разнообразным образом помогают армии, артисты выступают в госпиталях и т. д.
В результате описанных событий рухнула идеологема «двух братских народов». Идеологический конструкт «братских народов» по смыслу преемственен имперской формуле «триединого русского народа», воссоединенного в XVII веке и собравшегося под сенью самодержца Великой, Малой и Белой Руси. Автором этой идеологической конструкции принято считать Феофана Прокоповича. Триединый русский народ мыслился как этнический центр Российской империи. Советская идеология делала шаг вперед, признавая реальность существования белорусов, русских и украинцев как самостоятельных народов. Однако братская нерасторжимость этих народов по-прежнему составляла ядро имперского идейного комплекса. Утверждение братского статуса русского и украинского народов пронизывали советский дискурс и звучали бессчетно.
Доживавшая в сознании миллионов людей в качестве очевидного и непреложного стереотипа до последнего времени, эта конструкция рухнула в одночасье. Жесткие украинские националисты получили сильный аргумент в пользу утверждений об имперском характере России и имманентной враждебности русского народа к независимой украинской государственности. Разумеется, однажды страсти улягутся, и между нашими народами установятся приемлемые отношения. Но это будет новая реальность в контексте обретенного исторического опыта.
На фоне революционных событий и внешней агрессии идет формирование украинской политической нации. Родившаяся из мирного гражданского противостояния «революция достоинства» привела народы Украины к войне, которая осмысливается и обозначается в зависимости от идеологических установок и политических позиций. Но как бы ни оценивать происходящее, в этих испытаниях формируется нация и закрепляется цивилизационный выбор.
В завершение я бы хотел процитировать правозащитника Льва Пономарева: «Поголовная высылка запорожцев на Кубань, отмена обещанной по Переяславскому договору автономии, отмена оставшегося со времен Речи Посполитой городского самоуправления (Магдебургского права), позорная политика принудительной русификации — на совести петербургских императоров, но не русского народа. Кровавый террор чекистов, сталинский голодомор, подавление национального развития украинцев во время застоя — дело рук коммунистического тоталитаризма, который был одинаковым врагом и для русских, и для украинцев. А между народами счетов нет»10.
Что можно сказать на это? И да, и нет. В некотором смысле со Львом Пономаревым можно согласиться. В некотором — нет. К сожалению, мы существуем в рамках устойчивой интеллигентской мифологии: народы исходно и безусловно хороши; во всех проблемах ответственность ложится на плохие правительства. Истоки этих воззрений: общегуманистический пафос, идеи демократии, равенства всех народов, просвещенчески-прогрессистская парадигматика.
Россия была (и, к сожалению, остается в сознании многих людей) империей. Русский народ — создатель империи. Он не был и не мог быть чистым объектом воздействия имперской элиты. Имперскую политику воплощали в жизнь сотни тысяч и миллионы русских солдат, переселенцев, администраторов, идеологов, учителей и т .д. Во все времена часть ответственности за империю ложится на народ — созидатель империи. Это в равной степени относится и к туркам, и к пруссакам, и к австрийским немцам. Все покоренные, завоеванные, насильственно присоединенные народы выпивали свою чашу — людей второго сорта, «младших братьев», испытывали страдания, дискомфорт, ассимилятивное давление, уродующий психологический портрет покоренной нации.
Империю не любят и о ней помнят. Народ империи воплощает агрессивное иное, притязающее на растворение твоей национальной и цивилизационной сущности. Если ты идешь на ассимиляцию, давление снижается и в чреде поколений потомки смогут обрести комфорт органичного сына метрополии. Но если ты стремишься сохранять особость — давление неизбежно. Это не означает, что описанный комплекс сохраняется навсегда. Империи распадаются, и страсти угасают. Ситуация напряженного отторжения метрополии как фактор сохранения национального духа становится неактуальной; происходит переоценка эпохи чужого господства. В нем обнаруживаются положительные стороны. Так, в гимназическом учебнике русской истории отмечалось, что недолгое хазарское господство над племенами северян, родимичей, вятичей «открыло для славян доступ на хазарские рынки и втянуло русских в торговлю с востоком»11. Но для этого необходимо время.
Если отворачиваться от этих соображений, мы ничего не поймем в психологии постимперского существования. Не поймем творчества одного из ярких украинских писателей Юрия Андруховича, не поймем нескончаемые анекдоты про «москалей». Наконец, мы не поймем логику процессов культурной интеграции всех без изъятия обществ на постсоветском пространстве.
______________
1 Лемки — субэтническая группа украинцев. Самоназвание — русины. Жители Карпат в зоне пограничья Украины, Польши, Словакии.
2 «Ени мусульманлар» — новообращенные в ислам (новые мусульмане). Переменившие веру под страхом смерти, либо в силу налогового гнета на иноверцев и привилегий, даваемых мусульманину, тайно отмечали христианские праздники, при каждом удобном случае восставали и возвращались в христианство. Исламская идентичность закреплялась только в чреде поколений на фоне смешанных браков и «потуречивания», то есть органического включения в турецкую культуру.
3 Если иметь в виду Австро-Венгрию, то масштаб явления позволяет оценить отчасти ироническое суждение, бытующее в германоязычной культуре: «Трех австрийцев не бывает. У одного из трех австрийцев обязательно обнаружится дедушка-чех или бабушка-венгерка».
4 Poliakov L. Histuare de l▒antisemitisme du crist an juifs de cour. Paris, 1955. P. 279.
5 Идеология интегрального национализма складывается в межвоенной Европе. В трактовке ОУН интегральный национализм мыслился как средство создания иерархической дисциплинированной организации, способной осуществить национальную революцию и установить национальную диктатуру. В качестве ближайшего политико-культурного феномена исследователи указывают на усташизм — идеологию хорватской революционной организации усташей, ставившей своей целью создание хорватского государства методами революционной борьбы.
6 ОУН пережила ряд разделов (на бандеровцев и мельниковцев). ОУН(б) — бандеровский фрагмент организации.
7 Орест Субтельный. Украина: история. Киiв: Либiдь, 1994. С. 627.
8 Лидер правозащитного движения УХС — Украинская Хельсинкская спилка (Союз) — возник в 1971 году — разгромлен в 1981-м. Помимо этого, существовали подпольные националистические организации, такие, как Украинский национальный фронт (1964–1967) и другие группы. Причем в массе своей диссидентское движение не было структурировано. Оно держалось на личных связях и было значительно шире любых групп, обреченных на кратковременное существование и неизбежный разгром.
9 Понятие «гибридная война» находится в стадии становления. Специалисты указывают на то, что это — асимметричная война. Среди ее определений следующее: «Гибридная война — смешение классического ведения войны с использованием нерегулярных вооруженных формирований».
10 Лев Пономарев. Украина и Россия: определяется будущее. http://www.ej.ru/?a=note&id=24308#
11 С. Ф. Платонов. Курс русской истории. С. 12.