Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2015
Горан Петрович. Под осыпающимся потолком. Пер. с серб. Ларисы
Савельевой. Тюмень: ОАО «Тюменский издательский дом», 2015. — 160 с.
Эта
книга Горана Петровича, одного из наиболее значимых и читаемых современных
сербских писателей, возникла с короткого текста о прерванном показе кинофильма
в день смерти Иосифа Броз Тито. Постепенно рассказ удлинялся: Петрович решил
персонализировать героев, человек тридцать, находившихся в зале в тот момент,
когда сеанс прервался. Каждому из кинозрителей была отведена персональная
главка. А кому-то больше, как, например, билетеру Симоновичу,
принятому на работу 1 сентября 1939 года и уволенному в 90-х по итогам тайного
голосования коллектива городского кинопроката. А кому-то всего несколько
абзацев, как, например, лучшему портному города, лупоглазому Красичу, что пошил
в 39-м модную униформу билетеру по фотографии из французского журнала.
«Портного Красича расстреляли немцы в октябре 1941 года. Рядом с кралевской
железнодорожной станцией за несколько дней было уничтожено около двух тысяч
человек. Даже тогда, на месте казни, Красич до последнего момента, пока не
раздалась команда стрелять, рассматривал форму построенных солдат. И только
шире раскрывал и без того огромные глаза: какой великолепный покрой, какое
гармоничное единство! Ему было просто жалко, что он не может выйти вперед и
подойти к ним ближе, чтобы разобраться, как заделана кромка». Повесть обрастала
новыми яркими подробностями, разбор человеческих судеб, «одна за другой, здесь
и там, строчка за строчкой», разбор характеров требовали отказа от линейного
повествования. Каждый предъявлял свои права, имел свое прошлое, свои колоритные
особенности судьбы и характера. Необходимыми стали экскурсы в начало XX века,
когда Руди Прохаска, побывавший и киномехаником, и одним из арендаторов
кинотеатра, еще мальчиком вместе с дедушкой в 1904 году демонстрировал фильмы
даже самому султану и приобрел на турецком базаре маленькую птичку по имени
Демократия (по «Османскому календарю» 1905 года, слово «демократия» означало
«экзотическая птица из Америки»); к временам, когда сапожник Лаза Йованович
выгодно приобрел на аукционе целый вагон списанных армейских ботинок, сначала
правых, а затем и левых, несколько лет разбирал горы ботинок и сортировал их, а
затем на вырученные деньги построил на главной улице города отель, какого в
Кралеве еще не бывало. Впрочем, Лазу Йовановича «добило поведение собственных
гостей, их расточительность, бесконечная пустая болтовня, неумеренность в еде и
выпивке»… Он стал ругать своих гостей, -вы-ставил на улицу сначала важную
персону, а затем и отель на продажу. По ходу повести отель «Югославия»
становится действующим «лицом», претерпевает трансформации, рассыпается на
частные предприятия, в том числе кинотеатр «Сутьеска», кинотеатр перейдет к
государству, в 90-е станет магазином. Действо перемещается то в начало века, то
во времена Второй мировой войны, из довоенных в послевоенные и, наконец, в
90-е, когда судьбы мирных обывателей, кинозрителей, присутствовавших на
памятном кинопоказе в кинотеатре «Сутьеска» и с любовным юмором обрисованных
автором, совершают причудливые кульбиты. Умер трезвым известный городской
пьянчуга Бодо, унесен ветром бездомный Вейка, пара цыган без паспортов бежала в
Италию, опасаясь угроз криминального авторитета, покинули город хозяин
кондитерской Ибрахим и его семья. Адвокат Лазарь Момировац написал всем бывшим
подзащитным, что раскаивается, что когда-то защищал их, выставил на продажу
свою контору, а диплом, без указания обратного адреса, отправил в секретариат
Югославского университета. Вечный посредник в разных делах, организовывавший показы
эротических фильмов для советских туристов, занялся турами для иностранцев:
«Экстремальный туризм — прогулки по задворкам». Любитель подсматривать стал
работать в одной неправительственной организации, которая занималась изучением
общественного мнения, «там, он наконец-то почувствовал себя на своем месте».
Сопливые хулиганы Ж. и З., -призванные в ряды Югославской народной армии,
погибли в одном из первых вооруженных столкновений при распаде Югославии. Еще
трое, бывшие в 1980-м четырнадцатилетними подростками, спустя двадцать лет
окажутся в одном списке, списке погибших. Представители творческой
интеллигенции, любящие добропорядочные пары, влюбленные парочки, криминальные
авторитеты, проститутки, эксцентричные девицы… Их жизни взаимосвязаны,
сплетены воедино, как сплетены время и люди, люди и общая история страны. Можно
ли передать особенность изображаемой эпохи одним точным штрихом? Можно.
Например, вот так: кабинет кадровика, в котором висят два портрета — Тито и
Сталина, улыбающиеся, первый загадочно, второй по-отечески. В этой книге
«выстреливает» каждое «ружье». Так, попугай, унаследованный Симоновичем от
Руди, заговорил впервые только через сто лет. Он наконец-то произнес свое имя,
добавив еще одно слово: «Демократия, недорого!» Горан Петрович пишет густо,
щедро, ярко — и не одной «лишней детальки». Смешное и трагичное, комичное и
драматичное рядом. Каждый человек у Петровича — яркая индивидуальность,
неповторимая личность, единичная во Вселенной. Тем и дорога2, потому и любима
автором. Герои книги — обитатели маленького сербского городка Кралево, где
родился и живет и сам Горан Петрович. И все вместе они — человечество. И те,
кто пришли на показ, и те, кто не пришли. Рушится их Вселенная, как осыпается
украшавшее потолок кинотеатра панно с изображением звездного неба, опадают
звездочки. И что с того, что панно затянули. Можно ли схоронить Вселенную?
Наверное… но недаром недотепа Отто, подрабатывавший на жизнь упаковкой посылок,
не устает повторять: «все думают,
что Отто тупой, а Отто чмеется, чмеется… Какая разница, что это теперь другая
страна, между людьми-то все по-старому». Блестящий перевод Ларисы Савельевой,
известной своими переводами Павича, великолепно передает и добрый юмор, с
которым Петрович живописует своих героев, и ехидную иронию, с какой он обрисовывает
«времена и нравы», и сочность его прозы, язык которой радует и вкус, и глаз.
Владимир Рецептер. Принц Пушкин, или Драматическое хозяйство
поэта. СПб.: ООО «Журнал └Звезда“», 2014. — 560 с., ил.
Владимир
Рецептер — актер и режиссер, писатель и поэт, художественный руководитель и
основатель первого в России и мире театра Пушкина — «Пушкинская школа». Эта
книга складывалась в течение сорока, а то и более лет. И все эти годы автор
одной ногой стоял на сцене, а другой — в литературе, в том числе и
пушкиноведческой. Играл, читал, исследовал, беседовал с пушкиноведами,
критиками, писателями, не соглашался с ними, обнаруживал то, что осталось вне
поля зрения исследователей. С первых шагов по сцене сама специфика его творчества
— необходимость глубокого проникновения в роль — требовала особого видения,
особого знания. И он искал, искал скрытые смыслы в репликах, в образах своих
героев, в авторских ремарках, в заложенных в пьесы паузах, в композиции
драматургических произведений. Его наблюдения, размышления, аналогии и открытия
рождены, по его же признанию, «не досужим домыслом, а испытаны на собственной
шкуре». Особое значение в творческой судьбе В. Рецептера занимает
драматургия Пушкина, которого, по мнению актера и режиссера, «ставят непростительно
мало, а без пушкинского репертуара нам недостает света, воздуха, глубины и
художественной перспективы». В. Рецептер предлагает свое глубоко
прочувственное и продуманное прочтение драматургических произведений Пушкина.
Десятилетиями он не расставался с трагедией «Моцарт и Сальери»: выходил и
Моцартом, и Сальери в спектакле, игранном в одиночку; напечатал собственную
статью; начал делиться, оставив себе Моцарта, а Сальери отдав партнеру; позже,
учтя требования сцены и возраста, поступил наоборот, то есть взял себе роль Сальери,
а Моцарта передоверил артистам помоложе. Его как актера и постановщика
интересовал не только сам текст, но и то, что проступало между строк пьесы,
малейшие нюансы, например, то, с какой разницей Моцарт и Сальери воспринимают
друг друга в первой и второй сцене. Он досконально исследовал скрытый сюжет
«Скупого рыцаря» — отношения молодого Герцога с давно «отпавшим» от двора
скупым рыцарем — и обнаружил, что именно Герцог, руководствуясь
государственными интересами и стремясь восстановить вертикаль власти, двигает
сюжет. «└Скупой рыцарь“, — пишет В. Рецептер, — действительно шедевр Пушкина, и
нам по-прежнему не хватает ни умения, ни дарования читать и прочитывать
простодушные подсказки автора, добывая драгоценности сокровенных подтекстов».
Он проанализировал эту маленькую трагедию и с биографической точки зрения:
семейные разногласия Пушкина с отцом, скрытая полемика с царем, советы
Бенкендорфа «работать в стиле» (как мы сказали бы сегодня) вошедшего в моду Вальтера
Скотта. И делает заключение: «Типична совершаемая более полутора веков и
повторяемая по сей день ошибка ученых-текстологов, принимающих любой
драматический текст буквально, без учета конкретной ситуации, в которой он
рождается и произносится, то есть в отрыве от неизбежно возникающего
драматического подтекста». Репетируя и играя «Каменного гостя» в 80-х годах
прошлого века, он «на своей шкуре» прочувствовал не только последние дни
легендарной жизни Дон Гуана, но и погрузился в тайные конфликты и грозные
проблемы морали. Актерское воображение ищет и находит, где может, проводит и
параллели с другими ролями. Так, «Пир во время чумы» обрел параллели с
«Гамлетом» Шекспира, с поэмой Вильсона «Чумной город». Особое место в книге
занимает «Русалка», как она заняла его и в судьбе автора этой книги. Пять
работ, написанных в разное время, начиная с 1975 года, знакомят с историей
рукописи «Русалки» и ее сценической судьбой и позволяют заглянуть в лабораторию
Пушкина-драматурга. Черновики, беловики, планы, «Последняя тетрадь Пушкина»,
хранящаяся в Пушкинском доме.
Исследуя рукописи Пушкина, планы драматических произведений, которые у Пушкина
во всех случаях предшествует самой вещи, В. Рецептер пришел к выводу, что
«Русалка», -«Сцены из рыцарских времен», считающиеся не завершенными с точки
зрения многочисленных исследователей, на самом деле завершены. «Тайна
пушкинских финалов» раскрыта. Неоднократно и достаточно глубоко рассматривались
проблемы «шексперизма» Пушкина. Но и на этой практически составленной «карте» -В. Рецептер
обнаруживает «белые» пятна, в театральном аспекте рассматривая «шексперизм»
Пушкина, в котором признавался и сам поэт, и исследователи. И выявляет связи
между «Русалкой» и «Макбетом», «Русалкой» и «Бурей», между «Гамлетом» и
«Борисом Годуновым». Шекспиру посвящено немало страниц, и не только в связи с
Пушкиным. Подробно разбирается «Гамлет», самая таинственная пьеса в мире, еще
одна, которую Рецептер также постигал «на собственной шкуре». Рассказывается и
о погружении в проблему авторства «шекспировских» пьес, состоявшемся под личным
руководством А. Ахматовой, всю жизнь интересовавшейся лицом, которому
удалось скрыться под маской актера. В своих изысканиях -В. Рецептер
опирался не только на тексты и на собственный сценический опыт — истина
рождалась и в полемике с трудами предшественников-исследователей, и в диалогах
и спорах с современными литераторами. П. Вяземский и И. Кириевский,
Б. Томашеский и С. Бонди, А. Ахматова и В. Зелинский,
Т. Цвяловская и Л. Лотман, С. Рассадин и А. Битов,
В. Непомнящий и С. Фомичев… Это книга неожиданных открытий и
творческих откровений. Пушкин, Шекспир, а также Грибоедов, Достоевский,
Пастернак… Смыслы, тексты, аналогии, связи, прочтения, постановки…
Людмила Поликовская. Жизнь Михаила Осоргина, или
Строительство собственного храма. СПб.: Крига; Победа, 2014. — 448 с., ил.
Михаил
Андреевич Осоргин (1878–1942) — один из самых крупных писателей русского
зарубежья, журналист и эссеист, активный общественный деятель и едва ли не
самый выдающийся русский масон XX века. Родился в Перми, умер во французском
городке Шабри. В советскую эпоху его произведения не издавали, что
неудивительно: он был одним из пассажиров знаменитого «философского парохода»,
на котором в 1922 году по воле большевистской власти «антисоветская»
интеллигенция покидала Россию. Переиздали книги Осоргина уже в перестроечную
эпоху, но многие тексты — философско-публицистические, очерковые, рассыпанные
еще и по газетам и журналам, да и книги — до сих пор известны не полностью и
немногим. Эта книга — первая попытка жизнеописания Михаила Осоргина, человека,
который ни разу не пошел против своей совести. Она написана по первоисточникам,
привлечено множество ранее не опубликованных архивных документов, в том числе
Департамента полиции и ГПУ, широко использованы сочинения и переписка Осоргина,
воспоминания его собственные и тех, кто его знал. Людмила Поликовская
последовательно, год за годом, подробно освещает все перипетии его извилистого
жизненного пути: детство и юность в Перми, учеба на юридическом факультете
Московского университета, первые журналистские опыты и первый арест в 1899
году за участие в студенческих беспорядках. Будет еще три ареста, будет и
долгая жизнь вне родины — с 1906-го по 1916-й в Италии, с 1922 года до смерти —
во Франции. На протяжении всей его жизни не прерывалась журналистская работа,
ставшая главным источником средств к существованию. Анализируя —
последовательно, подробно — журналистское наследие Осоргина, Л. Поликовская
отмечает, что уже в первых студенческих корреспонденциях в газету «Пермские
губернские ведомости» был найден особый осоргинский почерк: умная и незлобная
ирония, доверительный разговор с читателем, лирика, неизменно пронизывающая
повествование на любую тему, небоязнь показаться сентиментальным. За десять
лет, проведенных на Апеннинах, автор провинциальной газеты стал не только
крупнейшим специалистом по Италии, но и одним из самых известных и читаемых
русских журналистов. Так же обстоятельно Л. Поликовская проводит разбор
художественных произведений М. Осоргина. А это и книга «Из маленького домика»,
одна из лучших о русской революции, — изданная в Риге в 1921 году, она с тех
пор никогда не переиздавалась, не вошла даже в собрание сочинений. И масонская
книга «Происшествия зеленого мира», отражающая пантеистические воззрения
Осоргина. И «Сивцев Вражек», правдивое, беспристрастное повествование о русской
революции — тысячный тираж книги, созданной на автобиографической основе, с
документальной точностью воспроизводящей события 1917 года, был распродан
сразу. В дилогии, «Свидетель истории» и «Книга о концах», героями являются
профессиональные террористы-смертники (а Осоргин был лично знаком с ведущими
лидерами боевой дружины эсеров) времен первой русской революции, писатель
пересматривает свое прежнее отношение к терроризму уже с позиций масонских
идеалов, отрицая возможность всякого насилия. На протяжении всей своей книги Л.
Поликовская прослеживает, как происходила трансформация взглядов Осоргина, как,
под воздействием каких факторов менялись его воззрения, сравнивает тексты,
ранние и поздние, высказывания, приводит выдержки -из статей, цитаты из
книг. Эсер, еще в 1905 году в таганской тюрьме засомневавшийся в праве человека
на убийство другого, вне зависимости от вопроса «за что?»; в 20-е годы —
анархист, презиравший социал-демократов, марксистов, отошедший от эсеров,
выбравший критерием для оценки событий собственную совесть; масон, вступивший в
масонскую ложу еще в 1914 году в Италии, но по-настоящему принявший масонство
как форму жизни и духовного совершенствования лишь в 1925 году в Париже, в то
время бывшем столицей не только русской эмиграции, но и столицей русских масонов.
Масонским воззрениям и деятельности Осоргина, до 1938 года достопочтимого
мастера ложи «Северные братья», посвящено немало страниц, и это закономерно —
начиная с середины 20-х годов, масон-скими идеями будут пронизаны все его
художественные, а отчасти и публицистические произведения и личная жизнь. В
«хаосе мира и миров» он строил свой собственный храм, мечтая об объединении
человечества в братском союзе и -вечном поиске истины. Он вел работу среди масонов
и среди «профанов», на протяжении всей жизни был чрезвычайно деятельным
человеком и блестящим организатором: устраивал экскурсии для учителей по
Италии; был среди устроителей и руководителей Всероссийского Союза писателей и
одним из организаторов и первым председателем Союза журналистов; в голодные
послереволюционные годы основал небольшую букинистическую книжную лавку,
торговавшую себе в убыток, но поддерживавшую тех, кому еще хуже было. У него
был широкий и многообразный круг общения: М. Горький,
К. Паустовский, Н. Берберова, Е. Кускова, П. Милюков,
А. Керенский, В. Жаботинский… Обаятельный человек, женолюб, он трижды
женился, дважды разводился, последний брак, «счастливый до сияния», -с Татьяной
Бакуниной, длился до конца его жизни. Несмотря на обилие цитат, -книга
Л. Поликовской написана с изяществом хорошей беллетристики, есть и -основательный
вклад в литературоведение, в том числе приведены основные даты жизни и творчества
Осоргина, дан список основных источников, есть указатель имен.
Юрий Штридтер. Плутовской роман в России: к истории русского
романа до Гоголя / пер. с нем. В.
Брун-Цехового, Д. Бордюгова. М.: АИРО-ХХI; Алетейя, 2015. — 416 с.
Произведения,
где героем становился негодяй или плут, ловкий пройдоха и авантюрист,
попадающий в различные комичные ситуации, появлялись и в античности, и в
средние века. Но только в XVI веке в Испании вышла анонимная повесть, ставшая
предвозвестником новой, одной из первых форм европейского романа — плутовского.
Историю пересадки этой формы на российскую почву и дальнейшего ее развития и
рассматривает автор книги, Юрий Штридтер, один из выдающихся литературоведов
послевоенного времени. Западноевропейский плутовской роман пришел в Россию в
1754 году — был опубликован первый перевод романа Лесажа «Жиль Блас». Момент
оказался удачным: печать романов как раз только начала распространяться в
России. Заимствование, указывает исследователь, произошло очень поздно, но то
развитие, которое плутовской роман в Западной Европе претерпел на протяжении
нескольких столетий, было в России наверстано в кратчайшее время, за немногие
десятилетия, в результате чего своеобразие типа романа, полностью постижимое
только в ходе исторического изменения, становится здесь видимым во временно2м
уплотнении. Основной этап развития плутовского романа в России пришелся на
XVIII – начало XIX века. Автор работы рассматривает тексты западноевропейских
писателей, которые оказались важны для развития российской традиции (а переводились
не все репрезентативные произведения западноевропейского плутовского романа,
доминировал «Жиль Блас»), проводит параллели между русской и западной
традицией, отслеживает процесс постепенной «национализации» плутовского романа
в российской империи. -Подробно анализирует основные «образцы» русского
плутовского романа: «Пересмешник» М. Чулкова и его же «Пригожую повариху»; «Рассказ
московского вора, главаря банды и полицейского агента Ваньки Каина» в обработке
М. Комарова; «Российский Жилблаз» В. Нарежного; роман Ф. Булгарина «Иван
Выжигин». -Русский плутовской роман не основывался непосредственно на
отечественных предшественниках, преимущество отдавалось западноевропейским -образцам.
Литературные образцы избирались авторами в соответствии с меняющимися потребностями
и вкусами читателей. Но уже в первых отечественных романах авторы трудились над
«русификацией» своих произведений. Уже в «Пересмешнике М. Чулков щедро
вмонтировал в текст народный русский материал (собрания шванков, лубок и другие).
В. Нарежный в большом количестве применял местное (особенно украинское)
предание, из которого заимствовал ситуации и образы, традиционные для
плутовского романа, на российской почве произрастала сатира на русское
масонство, на сентиментализм Карамзина и архаизм Шишкова. В данной работе
Ю. Штридтер поставил себе двойную задачу: во-первых, проанализировать, в
какой степени западноевропейский плутовской роман подвергся переводу,
подражанию и самостоятельному развитию в России; во-вторых, выяснить, какую
роль плутовской роман сыграл в становлении собственной традиции написания
романов в русской литературе. И делает заключение, что хотя русский плутовской
роман — не высокий образец, но заслуживает внимания как еще один «национальный
вариант», как наглядный пример заимствования, пересадки и преобразования
плутовского романа в национальной литературе. И заслуживает сверх особого
интереса как поздняя фаза общеевропейского развития. Важен и с точки зрения
русского романа: он оказался одним из самых существенных первопроходцев жанра
романа в России; раскрыл предшествующее отечественное наследие шванков и стал
подлинным связующим звеном между старой русской сатирой и великим русским
романом XIX столетия. Работа Ю. Штридтера вышла в 1961 году, у нас она
представлена впервые в серии «АИРО — Первая публикация в России», но своего литературно-исторического
значения не утратила.
Иван Грозный — завоеватель Полоцка (новые документы по
истории Ливонской войны) / Сост., подгот. к публ., вступ. ст. В. Ю. Ермак;
описание рукописи К. Ю. Ерусалимский. — СПб.: ДМИТРИЙ БУЛАНИН, 2014. — 484 с.,
карты.
У
Полоцкой земли (ныне входящей в состав Белоруссии) история сложная, как у
всякого пограничья. В начале XVI века бывшая вотчина полоцкой ветви Рюриковичей
стала частью Великого княжества Литовского, а затем и Речи Посполитой.
Московские Рюриковичи не хотели уступать «свое». И в 1518 году русское войско
предприняло первую неудачную попытку взять Полоцк. Поход Ивана Грозного в 1563
году на Полоцк в ходе Ливонской войны оказался успешнее, и в
1563–1579 годах Полоцк пребывал в составе Русского государства. Не раз еще
эти земли будут переходить от одного государства к другому, и в конце XVIII
века войдут в Белорусскую губернию Российской империи. А переход Полоцка 15
февраля 1563 года под власть Москвы в официальной летописи запечатлен так:
«…Бог… прародителей наших отчину нашу город Полотеск нам в руки дал».
Фактическая сторона истории «Полоцкого взятия», как и подготовка похода,
неоднократно была предметом исследования и у нас, и в Европе, где успех русской
армии произвел тяжелое впечатление. А вот «московский период» полоцкой истории
1563–1579 годов в российской историографии оказался практически не изучен,
нет ни одной специальной работы, раскрывающей, в чем же была суть московской
имперской политики на присоединенных польских землях. Причина — малочисленность
источников, и даже те, что дошли, должным образом не использовались.
Публикуемый источник был известен ученым, но использовался крайне мало из-за
отсутствия полной качественной публикации. Настоящее издание эту лакуну в
значительной степени восполняет. Впервые уникальный документ — Литовская
метрика № 573, Полоцкая писцовая книга 1567–1572 годов — стал предметом столь
пристального анализа. Метрика занимает большую часть данной книги. В ней
содержатся сведения о земельных раздачах в Полоцкой земле в период ее вхождения
в состав Российского государства после взятия Полоцка Иваном Грозным в
1563 году и до возвращения Полоцка в состав Великого княжества Литов-ского
в 1579 году. Эти сведения дают представление о системе дворянского и -церковного
землевладения на завоеванных землях. Во вступительной статье публикатор
документа Виолетта Ермак дает обзор российской и зарубежной историографии,
посвященной военным, политическим, идеологическим аспектам «Полоцкого взятия».
Подробно останавливается она на истории создания Полоцкой писцовой книги: все
раздачи в Полоцком повете, происходившие в 1567–1572 годах, производились
в разное время и разными людьми и уже потом были сведены для отчета перед московской
властью в единую книгу, в заголовке которой значится «Ревизия Полоцкого повета»
(повет — уезд, часть области или губернии, со своим управлением). Окончательно
приведена в порядок она была лишь в 1836 году -комис-сией, учрежденной
министром юстиции для борьбы с подделкой частных дворянских юридических актов
былых ВКЛ и Польши. В статье много таблиц, содержащих сведения о поместных
раздачах по годам и местностям, их количестве, происхождении новых владельцев
земель и даже раскрывающие особенности почерков писцов (к написанию книги
приложили руку 17 человек). Но, быть может, главное в статье — это анализ
политики России на захваченных землях: зачем, как, с какими целями раздавал
земли, вел перетасовку владельцев, переселяя их из одних мест в другие Иван
Грозный. Например, зачем он раздал завоеванные территории новгородцам,
выселенным из Обонежцкой и Бежецкой пятин? На основании анализа В. Ермак делает
ряд важных выводов: «В целом политика, проводимая на новоприсоединенных землях,
носила охранительный характер: она обеспечивала удержание завоеванных
территорий под властью Москвы, а также защищенность приграничных земель на
стратегически важных границах». В послесловии к книге А. Филюшкин пишет так:
«Исследование выпускницы исторического факультета СПб университета Виолетты
Ермак является знаковым: на современном научном уровне, с учетом разных списков
подготовлен текст книги Литовской метрики (учтено несколько тысяч разночтений!);
этот текст является важнейшим и главным источником по московской политике на
захваченных землях Полоцкого повета 1563–1579 годов. Кроме того, благодаря этой
писцовой книге можно воссоздать картину дворянского землевладения на присоединенных
землях Полоцкого повета, демографические, экономические, социальные процессы на
этих землях. Они, собственно, и составляли сущность имперской политики в новых
землях Московского царства и гораздо более полезны для ее понимания, чем
официозные идеологические декларации. …И самое важное этот документ при-открывает
завесу над некоторыми тайнами опричной политики. …Наблюдение о связи практики
земельных поместных раздач в Полоцком повете с опричной политикой в целом по
стране — несомненно, самое интересное достижение Ермак». В книгу помещены также
«Кодикологическое описание книги Литовской метрики № 573», выполненное
К. Ерусалимским, именной и географический указатели.
Процесс антисоветского троцкистского центра (23-30 января
1937 года). С предисловием Николая Старикова. СПб.: Питер, 2015. — 368 с. —
(Серия «Николай Стариков рекомендует прочитать»)
Процесс антисоветского троцкистского центра
(23–30 января 1937 года), стенограмма которого публикуется в данной книге, —
второй из трех больших открытых процессов над бывшими высшими деятелями ВКП(б),
состоявшихся в Москве в 30-е годы прошлого века. (Первый прошел в августе 1936
года над 16 членами так называемого «троцкистско-зиновьевского
террористического центра», третий — в марте 1938-го над участниками
«правотроцкистского блока».) Арестованным по делу параллельного антисоветского
троцкистского центра (всего 17 человек, основные обвиняемые — Радек, Пятаков и
Сокольников) инкриминировали изменническую, диверсионно-вредительскую,
шпионскую и террористическую деятельность в Советском Союзе, развернутую по
указаниям находившегося за границей Троцкого. По итогам слушаний 13 человек
были приговорены к расстрелу, остальные отправлены в лагеря, где вскоре умерли.
Реабилитированы в 1988 году. В предисловии к публикации «Герои 1937 года —
жертвы или настоящие предатели?» Н. Стариков, автор вступительной статьи,
писатель и публицист, констатирует, что вопрос о том, были ли действительно
виновны обвиняемые громких процессов в Советском Союзе конца 30-х годов,
относится к числу дискуссионных и наиболее часто задаваемых. И предлагает
читателю составить свое мнение, опираясь не на публикации последних десятилетий,
в первую очередь перестроечных времен, не на интернетовский вариант,
«удивительным» образом ставший слишком объемным, явно фальсифицированным,
«дописанным», а на документы, на реальную стенограмму. И тогда найдутся ответы
на вопросы, «чего же они добивались», «почему признавались» и даже «применялось
ли к подсудимым какое-либо насилие». В стенограмму входят Судебный отчет по делу
антисоветского троцкистского центра, рассмотренному военной коллегией
Верховного суда Союза ССР 23–30 января 1937 года, протоколы допросов подсудимых
и свидетелей, материалы судебно-технической экспертизы, обвинительное
заключение, речи защитников, последние слова обвиняемых, речь государственного
обвинителя прокурора СССР А. Вышинского. Выспренняя речь Вышин-ского:
«Этот процесс вскрыл все тайные пружины подпольной преступной -деятельности троцкизма,
весь механизм их кровавой, их предательской тактики. Он еще раз показал лицо
настоящего, подлинного троцкизма — этого исконного врага рабочих и крестьян,
исконного врага социализма, верного слуги капитализма», «не политическая
партия, а банда преступников», «морально ничтожные, морально растленные», —
пожалуй, может вызвать отторжение. Высокопарностью отмечены и речи защитников,
и заключительные речи подсудимых. В последних есть и признание вины, и отказ от
троцкизма, разочарование в его целях и средствах, просьбы о помиловании и
снисхождении и готовность искупить вину, а иногда и принять любой приговор. И
тут надо иметь в виду старую, еще дореволюционную школу судебного красноречия,
со временем ушедшую из нашей практики, а и обвинители, и подсудимые были люди
своей эпохи, прочно усвоившие правила риторики. Самое весомое в
стенограммах — допросы обвиняемых, зачастую перекрестные: конкретика, факты,
согласования и возражения, уточнения. Проявляются мотивировки, поступки, цели,
связи и взаимосвязи. Обвиняемые спорят друг с другом, а порой и с обвинителем,
дополняют показания друг друга, проясняют детали. Трудно представить, что
деморализованного человека можно заставить выучить подробности, возникающие
только в перекрестных допросах: о командировке Пятакова в Берлин с немецким
паспортом, его перелете в Осло, тайно переправляемых, спрятанных в ботинках, в
корешках и в переплетах книг записках от Троцкого, тайных встречах, вербовках,
шантаже. А также организация диверсий, связи с германской и японской разведкой,
подготовка терактов — нет смысла приводить примеры, убедительно все это
выглядит только в общем контексте допросов. Многое для самих подсудимых
проясняется по ходу процесса, что и неудивительно, ведь по показаниям
обвиняемых сам Троцкий запретил проводить общее совещание и широко обсуждать
свои директивы, опасаясь раскола в рядах своих единомышленников, бывших и
настоящих. Не все разделяли убеждения Троцкого, но многие имели давние связи с
Троцким, в разные времена были последователями его идей, многие занимали высокие
посты в руководящих органах СССР, в том числе в Совнаркоме. Среди обвиняемых
были и идейно убежденные противники сталинского курса, и аполитичные
«международные бродяги» и авантюристы, люди корыстные или запуганные. Процесс
антисоветского троцкистского центра в 1937 году широко освещался в печати,
тогда же стенограмма этого процесса была издана большим тиражом: при Сталине
тираж составил 50 000 экземпляров, а сегодня стал библиографической
редкостью: большинство книг было уничтожено при Хрущеве. Эта практически
уничтоженная книга и легла в основу настоящей публикации. В дополнение к
стенограмме процесса в книге размещено несколько статей Троцкого. Все они
относятся к периоду его жизни, когда он активно боролся против сталинского
СССР, и, любопытно, очень созвучны с тем, что мы можем встретить в ряде средств
массовой информации сегодня. «Читайте. Думайте. Документы ждут…» — советует Н. Стариков.
Публикация подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги
Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28, т. 448-23-55,
www.spbdk.ru)