Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2014
Александр Васильевич
Добровольский
родился в 1985 году в Смоленске. Окончил Смоленский государственный институт
искусств. Работает сотрудником редакционно-издательского отдела литературы по
искусству Смоленской областной универсальной библиотеки им. А. Т. Твардовского.
ОЛЬГЕ ТУРКИНОЙ
Черно-белая
метель. — Динь.
Лампочка
под самым потолком
качается
как счастье в колыбели,
колокольчиком
ускользающей тени. — Дом.
И
реальность — слоится. (Читай: искрится)
Гуляет,
словно войлочные кошки по карнизам.
Эти
минуты
сходны
с тем
как
с разных мостов
отыскиваешь
отражение свое — или же
выпукло
не свое —
в
воде, средь плывущих кленовых листьев:
вот
река печатает фото
сплошным
потоком
но
с микропаузами
в
которые и происходит-то
самое
важное —
не
попадая в кадр.
И
под лоскутным одеялом
окон
дремлет
город — (значит, города,
в
каждом окне
время
боится электричества).
Хочешь
молчи,
а
хочешь — кричи
как
дерево кровей
прямо
шелестит красными листьями…
А
на улице, что дугой,
деревья
играют в веселых зверей,
седые
бороды фасадов петербургских,
углы
домов
завязаны
узлом, мерцая
в
сиреневом свете приятнотусклом,
ветер
с пробором косым, —
динь-донн
всем
вам, воздушные пути,
эти
ласковые шажки.
* * *
березы
в инее
схожи
с хрустальными люстрами
и,
вместе с тем, с балеринами
из
«Лебединого озера».
Шерстяная
синяя ночь —
зрительный
зал,
затаивший
дыханье настолько,
что
яблоку света негде упасть.
Редкие,
извилисто и витиевато
вырезанные,
снежинки
замерли
под стеклом воздуха,
как
витрина серебряных чайных ложечек:
лишь,
потрескивая, звезды блестят
с
галерки.
«где
растут радуги?»
* * *
Орнаменты
по квартире.
Лучи
стоят как белые фигуры.
Как
бы во сне.
Как
будто я во сне. Но — нет.
Где-то
ближе
чем
«внутри» и «вовне».
Легко
хожу, легко касаюсь кромки
планеты
синей, словно тень цветов на небе,
в
ореоле том.
Среди
сиреневых — искристо-плавких — как снегов,
текут
розовый и тонкий голубой.
В
прожилках — гулкий серый.
За
раскрытой форточкой и окном
дождь
шумит словно улей
оловянных
пчел. Трава
как
аорты ветра видна.
Немые
ветви тихо смотрят в корни.
Как
по черной бумаге
белый
карандаш
звезды
летят
оставляя
узоры в ночи.
И
чувства поднимают эти реки
наружу
выворачивая точки.
Я
понимаю вектор запредельный,
что
планеты несет на ладонях,
и
что мы несем
из
центра мира:
неповторимость.
Вот
так
сюрприз!
* * *
Как
раньше проверяли тягу,
к
примеру, печной трубы:
открывали
дверцу, подносили спичку,
чье
пламя
отклонялось
в темноту,
и
на оранжеватой ряби этого вымпела
проглядывал
всадник во весь опор,
и
летели алые искры
с
белых подков, —
так
и я —
в
эту пургу.
У
волн печали есть свои хребты,
проходы
внутри времени,
таких
несбыточных пыланий утешения —
которые
порою слаще, много слаще,
любых
побед. Вздох-ширина.
Словно
швейной машинки мелькает игла,
зашивая
в подкладку пространства меня, —
теперь
уже речь, щегловатый язык
мрамор
зерен клюющий с руки.
НАТЮРМОРТЫ
деревья
до неба, дожди еще выше
вчера
лето целовало бабочками
сегодня
— цепи дождя, сматываясь на карнизы,
грозят
обрушить
те
яблоки
что
отливали перламутром…
а
в конфорку горящую
брызнешь
водой — сразу
листья
кленовые, желтые: чудо!
туча
дуется карпом ленивым
блестя
словно репчатый лук
чешуей
и
боками ливней метет
как
вытесняя в подсознание —
окраины
мира
ты
смываешь загар
словно
кочегар — копоть
о
Осень!
(кленовые
листья
румянятся,
дымятся,
принимая
вид
курочек
гриль)
и
бьется зеркало дождя
над
городом твоим
и
сгустки пламени на них
кричат
рябинами
ОТТЕПЕЛЬ
то,
что льнет к изголовью
как
о штанину — кошка,
кузнечик
возле уха
и
рама без стекла
куда
голубь, кружа,
невзначай
хлебный мякиш роняет…
так
известные сны,
лопастями
шурша, вниз бегут и шумят,
из
будущего в настоящее,
по
длине водосточной,
по
серолиловому солнцу —
по
дворам
рассыпается
капели
детвора.
Не
понять — где фонарь,
где
скворечник,
а
может — с крыши
сбрасывают
снег
как
наушники полоумного сердца
МОЕМУ НАРОДУ
мой
народ
закопай
меня в себе
чтобы
я пророс в тебе
закопай
меня везде
мой
народ мой народ мой народ
а
потом
осторожно
как пробуют кромку озера
с
ореолом звезды гладью схожего
ступай
в меня
открой
меня в себе
как
во вздрогнувшей внезапной тишине
которой
оборвался звук
наткнуться
на сердца стук
мой
народ
это
сердце твое
стучит
стучит стучит
шероховатая
вода
твоя
родниковая
тишина…
единственный
мой народ
ты
корень родника
спасибо
что закопал
тихих
ангелов дождь
твоя
это дрожь
но
найди меня