Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2014
Юлия Владимировна Щербинина — филолог, профессор Московского педагогического государственного университета. Основная специализация — речеведение, коммуникативистика. Занимается исследованиями дискурсивных процессов в разных областях культуры.
Слова действительно являются сильнейшим
из наркотиков, применяемых человечеством.
Редьярд Киплинг
Что ни день — опаньки: у нас новое слово! Чем бы дитя ни тешилось — названия найдутся. Охмурил девушку — ты пикапер. Организовал презентацию — культуртрегер. Подрался спьяну на официальном мероприятии — траблмейкер. Применил нехитрые приемы для решения бытовых задач — лайфхакер. Развлек детишек на празднике — аниматор. Бросил курить и начал бегать по утрам — занялся велнесом.
Покупки (точнее, шопинг) тоже дело непростое: в моде нынче бадлоны, свитшоты, лонгсливы и прочие худи. Одним словом — оверсайз. В переводе: водолазки, толстовки, фуфайки и хэбэшные кофты с капюшоном, все — свободного покроя. Смущает неблагозвучная фуфайка? Замените футболкой с длинным рукавом.
В спорте (пардон, фитнесе) также ни слова в простоте: сандбег, болстер, бодибар… Только тссс, никому не говорите, что это всего-навсего тренировочный мешок с песком, мягкий валик для йоги и обыкновенная гимнастическая палка. Слово — оно, и только оно превращает палочку из простой в волшебную.
Точно так же обыкновенный подогреватель еды превращается в замысловатый стимер, заурядная пивнушка — в респектабельный паб, нехитрая закуска — в модный снек, надоевший компот — в оригинальный смузи, обычный творожный сыр — в благородный кварк, простая вода — в особую, бутилированную.
Вся окружающая действительность — «модельное агентство», поставляющее стандарты речи, стереотипы речевого поведения. Коммуникация — словесное «дефиле», шествие по красной дорожке языка (не случайно «дискурс» дословно с греч. «бегать туда-сюда»). Вопрос: кто выступает в роли лексических кутюрье? Ответ вроде бы лежит на поверхности: публичные авторитеты, причем преимущественно медиаперсонажи (ведь если человека нет на телеэкране и в Интернете — значит, нынче его вовсе нет). Видные общественные и культурные деятели, известные журналисты, статусные политики, популярные артисты, влиятельные бизнесмены — вот кто прежде всего задает языковую моду, так или иначе вводит в повседневный обиход те или иные слова, выражения, обороты речи.
Однако если поразмыслить глубже, то личностная привязка слов окажется скорее частной возможностью, нежели общей закономерностью. Стоит посмотреть масштабнее — и станет очевидно: появление, распространение, усвоение речевых форм стихийно, хаотично, неуправляемо. Вряд ли в наше время можно говорить о персонификации словесной власти. Ведь зачастую мы совершенно не помним, где, когда и от кого узнали новое слово, — но мы его присвоили, включили в индивидуальный оборот и считаем «своим».
Не менее очевидно и то, что незнакомые нам слова в речи статусных лиц нередко вызывают недоверие и даже отторжение, а вовсе не желание пополнить персональный словарь. Возьмем конкретный пример — интервью главного редактора издательства «Ад маргинем» Александра Иванова «Бизнес-газете» Татарстана: меппинг, фидбэк, лонг-селлер, ворк-шоп, фикшн-развлечения.… Добавить, что многие читатели названного издания не особо ведают и вряд ли используют употребленные в том же интервью медиашум, тренд, кэш1 — и получится вполне убедительное доказательство последнего тезиса.
Так что же все-таки первопричинно и первородно — предмет или слово? Явление или речь о нем? Тот, кто сказал, или то, что сказано? Традиционный ответ давно известен, но в современных условиях, где перевернулись и исказились все категории, изменился и порядок установления отношений. Порой начинаешь замечать: сначала возникает слово — и параллельно возникают соответствующие социальные, культурные, бытовые практики. Человек цепляется за ранее неизвестное ему понятие — и начинает встраиваться в систему открывшихся значений, инсталлировать свое мышление в новую лексическую систему.
Вначале било слово.
Однако постмодерн изменил не только формы мироустройства — он изменил характер, способы и механизмы отношений между вещами и их названиями. Конфуцианская идея «исправления имен» и древнегреческие споры о «природе имени» рассматривали реально существующие предметы и относительно устоявшиеся, предустановленные понятия. Лингвокультура новейшего времени принципиально иная: слова не только именуют новые реалии, но и порождают вовсе… несуществующие.
Если принять тезис А. Ф. Лосева о мире как «совокупности разной степени затверделости слова», то современный мир представляется предельно размягченным, очень пластичным и переменчивым. В нем уже не вещи требуют имен, но сами имена бродят в поисках материальных оболочек.
Причем проблема отнюдь не в «старом и новом слоге» и не в банальных варваризмах — чуждых и ненужных иноязычных заимствованиях, о которых рьяно спорили еще «шишковисты» с «карамзинистами». Брюзжать по поводу «засилья иностранщины» в эпоху глобализации попросту бессмысленно. Проблема совершенно в другом: искусственные слова, обозначающие мнимые понятия, создают пространство псевдосмыслов. Точно так же можно измазать лицо краской, сделать отпечаток на бумаге и назвать портретом.
Такие слова — костыли сознания и котурны мысли. Они превращают ничтожное в значительное, низменное — в возвышенное, ненужное — в полезное. Используя технологическую метафору, эти слова еще можно уподобить девайсам — вспомогательным речевым устройствам для комфортного существования в современных условиях, коммуникативным приспособлениям для средовой адаптации, достижения жизненного успеха, повышения социального статуса, профессиональной реализации и т. п. Так семантические связи трансформируются в социальные связи, так отношения между словами превращаются в отношения между людьми. Эти связи и отношения заметно спекулятивны и во многом симулированны. Аналогично понятию информационный шум пора ввести понятие семантический туман.
Вряд ли стоит говорить о тотальном засилье искусственных («как бы типа») слов, но вполне можно заметить, что они уже образовали некую параллельную вселенную, особую логосферу и обозначили смысловые доминанты современности. Условно эти слова-подмененыши можно распределить по трем кластерам:
— виды деятельности (псевдопрофессии);
— формы речи (квазижанры);
— способы и инструменты создания высказываний (паратехнологии).
Рассмотрим каждый из них подробнее.
Кафедра бубна
Изобретение псевдопрофессий имеет у нас достаточно давнюю и весьма яркую историю. Первая заметная волна реноминаций хлынула в постсоветсткое время. Проституток стали кликать путанами, поскольку те стали брать за свои услуги «зелеными», а не «деревянными». Кладовщики решили стать мерчендайзерами, так как трудились теперь не в универсамах, а в супермаркетах. Нянечки хотели называться беби-ситтерами, потому что смотрели уже не за простыми ребятишками, а за отпрысками нарождающихся бизнесменов. Охранники желали именоваться секьюрити, ибо стерегли драгоценные тела все тех же бизнесменов. Штат уборщиц превратился в клининг-персонал. Конторы переименовались в офисы, обеденные перерывы — в кофе-брейки, праздничные мероприятия — в корпоративы. Закупщики превратились в байеров, виночерпии — в сомелье, садоводы — в ландшафтных дизайнеров, маникюрши — в специалистов ногтевого сервиса. Даже уличные зазывалы — и те стали промоутерами, поскольку зазывали уже не простых прохожих, а все тех же байеров, мерчендайзеров и специалистов ногтевого сервиса.
Постиндустриальная эпоха принесла новые профессии: брейдер, постинжер, сисадмин, супервайзер, лайф-коуч, тайм-менеджер, арт-терапевт, веб-садовник, гастрономический журналист… Но это вполне нормально и закономерно. На сломе эпох мы были эстетами и жаждали красоты. На этапе укоренения в новой жизни мы были педантами и стремились к номинативной точности.
Нынче мы пошли гораздо дальше: названия профессий начали прирастать словами, обозначающими симулятивные и имитационные виды деятельности. Нутрициолог, космохирург, персональный шопер, ивент-маркетолог, участник MLM-сети.… К вечным русским вопросам «Что делать?» и «Кто виноват?» впору добавить еще один, едва ли не самый актуальный: кто все эти люди? А «всех этих» людей — отправить на кафедру бубна из знаменитой КВН-репризы «Уральских пельменей». Кафедра бубна пускает пыль в глаза, втирает очки, вешает лапшу на уши; занимается псевдонаукой и псевдопреподаванием.
В настоящее время за профессию нередко выдается некий набор прикладных умений и частных навыков, притом зачастую не предполагающих специального обучения. Главное не быть, а слыть. Этакая профи-хлестаковщина. Эрзац-опыт без научной основы, без социальной потребности, без опоры на культурную традицию.
Особо можно говорить о псевдодеятельности в области писательства, сочинительства и — шире — создания текстов вообще. Про блогеров говорить не интересно: их уже давно препарируют в научных работах и делают персонажами анекдотов. Но в блогосфере есть более специфические, узпрофильные «профессии». Например, сочинитель отзывов на книги. Думаете, ерундовое занятие? Ан нет: в организованной компанией OZON «Книжной премии Рунета» есть спецноминация «Лучший книжный блогер» и соответствующее звание — «Человек слова».
Еще в Интернете водятся буктуберы (англ. book — книга + tube — канал) — ведущие персональных литературных онлайн-видеоканалов. Упрощенно: видеоораторы на литтемы. Адресуясь самой широкой аудитории, рядовые интернет-пользователи на правах профессионалов от библиоиндустрии рассказывают о своих книжных покупках, пересказывают сюжеты произведений, отзываются о прочитанном, обозревают и комментируют. У нас сие занятие только набирает популярность, а в Европе и США вовсю процветает; слово «буктубер» зафиксировано в словаре «Urban Dictionary».
Есть и другие, не менее популярные занятия, связанные с сочинительством. Например, сторителлер — профессиональный рассказчик историй. Английская калька «сторителлинг» означает нарративный способ обмена информацией, используемый преимущественно в бизнесе и психотерапии. В ход идут как готовые притчи, легенды, сказки, так и реальные жизненные случаи, и самостоятельно придуманные рассказы. История должна быть яркой, запоминающейся и «трансформирующей», то есть дающей стимул и импульс к каким-либо изменениям в сознании слушателей.
Методика пользуется спросом, разработаны специальные упражнения, проводятся тренинги, выпускаются практические пособия. Соединивший эстетику с прагматикой, приспособивший древнейший подход к новейшим условиям сторителлер — сказитель новейшей формации, этакий Боян с айфоном. Еще в 2003 году возникло русскоязычное интернет-сообщество Narratoria. В 2013-м российское издательство «Манн, Иванов и Фербер» выпустило перевод книги Аннет Симмонс «Сторителлинг. Как использовать силу историй».
Любителям больше читать, чем говорить и слушать, может приглянуться работа бета-ридера (англ. бета-тестер + читатель) — эксперта, дающего по запросу автора предварительную оценку произведения перед его публичным обнародованием и/или отправкой в издательство. В задачи бета-ридера входит выявление ошибок любого рода, смысловых пропусков, неоправданных повторов, сюжетных нестыковок, стилевых недочетов, сложных для восприятия фрагментов2. Иногда также требуется экспертиза соответствия написанного представлению, восприятию и запросам целевой аудитории. В зависимости от конкретной ситуации бета-ридер совмещает функции редактора, корректора, внутреннего рецензента, литературного критика, маркетолога и даже библиопсихолога. Чаще всего такую работу выполняют друзья или близкие автора; реже — наемные специалисты. Иногда их можно идентифицировать по разделу «Благодарности» в уже выпущенной книге.
Работа, безусловно, нужная и важная, но все же рутинная и не имеющая четкого функционала, чтобы считаться подлинной профессией, как считают иные амбициозные работники пера. Суждения, замечания, оценки бета-ридера нередко проходят по категории явной вкусовщины, балансируя между частным отзывом и дружеским советом. Однако бета-ридерству порой придается статус гиперзначимости, а сам бета-ридер кичится своей причастностью к чужому тексту. Особенно часто такое можно наблюдать на сайтах фанфикшна — любительского сочинительства по мотивам и сюжетам популярных книг, фильмов, интернет-игр.
Желающим не читать чужое, а писать свое — прямая дорога в рерайтеры (англ. rewriting — переписывание), переработчики текстов с изменением формы изложения при сохранении оригинального смысла и фактической основы. Рерайтинг применяется для текстового наполнения сайтов и повышения релевантности информационных материалов в поисковых системах, при передаче и тиражировании сообщений информационных агентств в СМИ, а также при использовании чужих проектов, рефератов, дипломов и т. п.
Основные приемы рерайтинга — перефразирование, синонимические замены, перевод прямой речи в косвенную, переструктурирование абзацев, изменение грамматического строя предложений. При этом часто используются специальные компьютерные программы-трансформаторы (см. далее). Специально выделяют и особо ценят SEO-рерайтинг — оптимизацию текстового документа под поисковые интернет-системы для улучшения его ранжирования. Метод предполагает включение в заданном количестве в исходный текст определенных слов и фраз, по которым страница с текстом будет продвигаться в поисковых системах и успешно проходить фильтрацию на уникальность3.
В зависимости от сферы конкретной деятельности и поставленных задач специалиста по рерайтингу называют райтер, технический писатель, контент-писатель (англ. content — объем, содержимое), а иногда и просто «заливщик». Рерайтер — техническая обслуга компьютерного инженеринга, журналистики, отчасти педагогики и, конечно, спекулятивной науки, выдающей компиляции и плагиат за оригинальные исследовательские разработки.
Если же у вас не просто потребность писать, но именно творческий зуд — добро пожаловать в гострайтеры, сочинители книг на заказ. Правда, при этом придется наступить на горло тщеславию и амбициям, отказавшись от собственного имени и подписываясь псевдонимом, а то и просто отдавая свои труды фиктивным авторам. Изначально услугами гострайтеров пользовались преимущественно во внетворческих целях — для создания текстов публичных выступлений, имиджевых речей, деловой литературы, официальных биографий, семейных историй. Однако затем эта прикладная деятельность прочно вошла в художественную сферу и обрела статус «профессии». Безымянные наемные авторы обслуживают не только производителей массовой литературы, но и получивших серьезное признание писателей, для которых обрабатывают черновой и/или «доводят до кондиции» готовый текстовый материал4.
Гострайтер лишь на первый взгляд представляется творческим работником — на поверку его труд строго регламентирован, до предела формализован и определен множеством условностей. Не случайно само слово происходит от англ. ghost (дух, тень) и дословно означает писатель-призрак, призрак пера; а его синонимы сплошь пренебрежительны и ироничны: hackwriter (англ. «литературный поденщик»); книггер (искаж. контаминация «книга + негр»); литературный негр (калька с фр. nиgre littйraire); литраб (сокр. от «литературный работник»); афролитератор (ирон. произв. от «литературный негр»). Не случайно также данный род занятий применительно к художественным текстам часто обозначается эвфемизмами вроде творческий помощник, литературный секретарь, литературный обработчик, художественный редактор и др.
Не менее очевидно и то, что само гострайтерство во многом основано на интеллектуальном паразитизме (заказчика) и спекуляциях (исполнителя). Примечательно, что еще в 1999 году автор «Толкового словаря обществоведческих терминов» Н. Е. Яценко охарактеризовал использование услуг гострайтеров как один из путей возникновения плутократической формы собственности, то есть «такой системы экономических отношений и деловых связей, которая определяет присвоение различных благ не по труду и не по способностям, базируется на незаконных формах присвоения общественного продукта».
Псевдопрофессии на ниве речетворчества уже стали источником фантазий для… самих писателей. Так, герой романа Юстейна Гордера «Дочь циркача» — литературный фабрикант, продавец книжных сюжетов. В романе Джаспера Ффорде «Дело Джен, или Эйра немилосердия» герой — агент литературной полиции, которая ловит преступников, покушающихся на литературных персонажей. Герой «Медведок» Марии Галиной избрал не менее благородное ремесло — он пишет на заказ произведения, оказывающие терапевтическое воздействие на клиентов, избавляя их от комплексов и душевных страданий. Название романа Мерси Шелли (Алексея Андреева) «Худловары. Или Страшная правда о писателях» говорит само за себя: герои — «специалисты по худлу», язык — «вирус», литература — «болезнь»…
Итак, писателем нынче может назвать себя любой человек: издавший книгу за собственный счет или выложивший ее в Сеть, рядовой блогер и популярный певец, школьник-двоечник и высоколобый интеллектуал. Иногда даже не обязательно что-то публиковать — достаточно стать, например, покупателем телефона Vertu от компании Rush PLC, которая решила увековечить имена своих клиентов: каждый приобретатель аппарата из коллекции Signature с корпусом из драгоценного металла, украшенным бриллиантами, сапфирами и рубинами (цена от 26 тысяч┬), может стать героем литературного произведения5. Фирма разослала 400 состоятельным россиянам именные «удостоверения писателей» и предложение «вписать свою главу в книгу Vertu». Стиль и жанр — на выбор: от мелодрамы до приключенческого романа.
Вместо резюме — знаменитое пелевинское: «Криэйтором, Вава, криэйтором, творцы нам тут на х… не нужны!»
Занимательное стихоплюйство
Псевдосочинительство вызывает к жизни соответствующие ему типы текстов, порождает квазиформаты и квазижанры.
Наиболее аутентичными и иллюстративными можно считать «нерукотворные» произведения — сгенерированные компьютерными программами и получившие собирательно-обобщенное название киберлитература (и даже короче — кибература). В некоторых источниках в качестве синонимов используются также понятия компьютерная литература, цифровая литература, электронная литература (не путать с цифровой книгой!). Ее основу составляет нелинейный текст (гипертекст), а базовым критерием успеха является высокая скорость производства.
Один из первых отечественных опытов — созданная еще в 1991 году простенькая программка «Стихоплюй», содержащая базу слов с указанием ударных и безударных слогов и возможностей рифмовки. Программа выдавала псевдостихотворения, составленные из случайно подобранных слов, но с учетом ударений и рифм. Через десять лет Сергеем Тетериным был создан уже технически более сложный проект «Кибер-Пушкин: стихи из машины»: в компьютер были заложены размер стиха, правила рифмы и лучшие образцы русской поэзии. «Кибер-Пушкин» прогремел в австрийском Museumsquartier, был представлен в Третьяковке, красовался в Эрмитаже. Публика восторгалась тетеринской изобретательностью, но читать творения машинного «поэта» не рвалась.
Массовое распространение в России компьютерное сочинительство получило в 2008 году — после создания романа «Настоящая любовь» программой PC Writer 1.0, база данных которой содержала тексты 17 писателей, а за основу была взята «Анна Каренина». По свидетельству разработчиков, на сочинение сего опуса машине понадобилось лишь три дня, и последующая литературная правка была минимальной. Плюясь от зависти, Толстой босиком ушел из Ясной Поляны скитаться по бескрайним просторам Сети…
Однако, несмотря на массированную издательскую рекламу и ажиотаж в Интернете, текст не вызвал массового интереса и не был принят большинством экспертов. Так, Андрей Степанов беспощадно назвал его «случаем так называемого вранья», «текстом удручающе бездарным» и иронически предложил издателям «гораздо более перспективный проект: роман, написанный собакой»6. Что ж, добавить к этому нечего, кроме разве что «лайка», только не собачьего, а блогерского. И еще, наверное, вопроса: чего здесь больше — смелого экспериментаторства, творческой симуляции или торжества все той же интеллектуальной плутократии?
С киберпрозой конкурирует киберпоэзия, наиболее заметным направлением (или популярной технологией?) которой можно считать фларф (англ. сленг. flarf — нечто неприятное, дурацкое, фривольное) — создание стихотворений с использованием поисковых интернет-систем и компьютерных программ7. Тексты, написанные с привлечением компьютера как «поэзогенератора», получили также обобщенные названия человеко-машинная поэзия, гугл-поэзия, яндекс-поэзия, спамопоэзия, поэзия поисковых запросов.
Изобретатель фларфа Гарри Салливан определил его как «своего рода коррозийную, симпатичную или надоедливую ужасность». Специфические свойства фларфа: намеренная концентрация ненормативных и эрозивных элементов языка путем грамматической несогласованности, «опечаточной логики», орфографических девиаций, смысловых нестыковок и т. п.
Дальше — круче: за писателями и поэтами потянулись… ученые. 3 августа 2012 года авторитетный математический журнал «Advances in Pure Mathematics» принял статью от генератора текстов Mathgen, подписанную именем вымышленного профессора Marcie Rathke из несуществующего университета Южной Северной Дакоты. Полностью (от аннотации до библиографического списка) написанная машиной статья называлась незамысловато: «Независимые, отрицательные, канонические стрелы Тьюринга в уравнениях и задачах прикладной формальной PDE». Через десять дней редакция направила «автору» поздравительное письмо: текст принят к печати! Увидеть свет сему достославному творению помешала разве что скупость его подлинного создателя — математика Натана Элдриджа, решившего не платить пятисотдолларовый взнос за публикацию.
Конечно, все эти опыты и опусы можно не воспринимать всерьез, а просто побрюзжать или посмеяться, исключая даже мысль о том, что подобное квазитворчество способно потеснить «настоящую» литературу. Между тем за беззаботным зубоскальством нередко скрывается тревожный симптом. В качестве метафорической его иллюстрации украинский писатель Алексей Надэмлинский приводит следующий исторический случай: в начале ХХ века Сергей Уточкин на одесском ипподроме катал всех желающих на аэроплане — и один бравый генерал высказался о воздушных полетах как о бесполезной вещи, способной разве что развлекать народ. Спустя несколько лет генерал погиб на германском фронте от бомбы, сброшенной с немецкого аэроплана…
Квазижанры разрастаются с заметной скоростью, захватывая все новые угодья изящной словесности. Причем вовсе не обязательно прибегать к помощи компьютерных программ или копаться в интернет-поисковиках — в ход идут самые обыденные вещи и подручные средства. На этом основана, например, предложенная еще в 1913 году французским художником Марселем Дюшаном творческая практика реди мейд (англ. redy-made — букв. «сделанный из готового»), представляющая в качестве произведения уже существующий предмет или готовый текст, построенная на обыгрывании реальной вещи в новом контексте, ее изъятии из среды утилитарного функционирования и перемещении в сферу искусства.
Один из методов авангардного искусства и ведущий принцип дадаизма, реди мейд оказался невероятно востребован постмодерном, став одновременно концептуальным и технологическим приемом для целого ряда экспериментов в сфере литературного творчества8, в частности — фаунд-поэтри (англ. found poetry — букв. «найденная поэзия»; контекстный синоним — поэзия «готовых слов»), которая обнаруживает эстетическое содержание в текстах иной функциональной направленности и «присваивает» эти тексты, подвергая творческой обработке и переработке.
Популярность реди мейда навязчиво волнообразна. Но если, скажем, в 1979 году опыты Михаила Гробмана по изготовлению стихов-коллажей из заголовков журнала «Америка» носили явно маргинальный характер, то спустя тридцать лет технология блэкаут (англ. blackout — букв. «затемнение»; контекстный русский перевод — «зачеркнутые стихи») Остина Клеона, создающего поэтические тексты вычеркиванием слов из газетных колонок, сделалась предметом всемирного обсуждения и оказалась в центре внимания экспертов.
В схожей — конструктивистско-аппликативной — технике выдержан другой, не менее востребованный нынче квазижанр блог-роман, или блук, основу которого составляют записи в персональных интернет-дневниках9. По одной версии, название происходит от механического соединения английских слов blog (сетевой журнал) и book (книга); по другой версии — это производное от «looks like a book» (букв. англ. «выглядеть как книга»).
Среди наиболее известных российских блог-романов — «Владимир Владимирович≥» Максима Кононенко, «Дневник 2002–2006» и «Дневник 2006–2011» Александра Маркина, «Путь ежика» Леонида Каганова, «Год жизни» Евгения Гришковца, «Убить эмо» Юлии Лемеш, «Бутырка-блог» Ольги Романовой, «Любовь к истории» Бориса Акунина.
Помимо увлеченности сетевыми откровениями и общением в соцсетях, высок интерес к технике вербатим (лат. «дословно») в документальной драме и новейшей прозе. Если в интернет-дневниках материал все-таки редактируется, то в вербатим-произведениях реальные монологи и диалоги лишь отбираются и монтируются в соответствии с авторским замыслом.
«Живые» истории нынче вообще на пике популярности. Их тиражирование возведено в эстетический принцип, поставлено на поток и запущено как соцсоревнование: у кого круче повороты биографии, драматургичнее судьбы, головокружительнее жизненные виражи. Но достоверность и документальность — разные понятия. Бытовое правдоподобие отнюдь не критерий художественной подлинности.
В этой связи весьма симптоматичен особо пристальный интерес литературной критики к вышедшему в 2013 году дебютному роману Антона Понизовского «Обращение в слух», значительная часть которого составлена из реальных интервью, собранных автором в лечебных и торговых учреждениях. Произведение было напечатано тиражом 50 тысяч, вышло в финал премии «Большая книга». Преувеличенные восторги и дифирамбы — словно бы от неведения, что задолго до Понизовского у нас были (и есть!) Светлана Алексиевич и Людмила Петрушевская. Про последнюю еще в советские годы ходил миф, будто ее рассказы и пьесы не что иное, как перенесенные на бумагу магнитофонные записи.
Популярность вербатима тем выше, чем отчетливее ощущение фальши реального бытия и отсутствия вкуса к жизни. Вербатим не просто восполняет нехватку чувств, но более того — имитирует их отсутствие. «Чувства уходят, остается какой-то стон, затиснутый меж тэгов и баннеров», — справедливо заметил переводчик Дмитрий Коваленин в «Дискуссии о Сетературе».
Профицит креатива при дефиците эмоций. Кстати, это тоже отражается в языке. Раньше говорили: меня это трогает, волнует, впечатляет. Сейчас говорят куда проще: доставляет!
Того же самого — квазихудожественного, суррогатного, эрзацного — происхождения не менее популярные жанры массовой литературы фанфик (англ. fan fiction) и мэшап-роман (англ. mashup)10. Первый трансформирует идеи, сюжеты, персонажей оригинального произведения в производный текст его поклонников и эпигонов; второй — имплантирует в классические сюжеты элементы современного хоррора.
Появление фанфиков принято связывать с научно-фантастическим журналом «Spockanalia» (1967). Мэшап начался с «Гордости и предубеждения и зомби» Сета Грэм-Смита (2009), после которого последовали не менее популярный «Андроид Каренина» Бена Уинтерса и множество других подобных текстов. В 2011 году издательство «Астрель» выпустило первый отечественный мэшап «Тимур и его команда и вампиры» авторства Татьяны Королевой.
Идейная новизна, приращение смыслов, эстетическая ценность здесь весьма сомнительны. Вместо творческого поиска и жанрового прорыва — имитация, комбинирование, перестановка слагаемых без изменения суммы. Это тот же самый рерайтинг, только на ниве художественного сочинительства. Сферы разные — технологии одинаковые.
Той же квазиприроды — устойчивая мода на ремейки (новые версии и интерпретации ранее изданных произведений) и новеллизации (создание вторичных произведений по сценариям либо сюжетам кинофильмов, сериалов, компьютерных игр). Не менее показательна активная спекуляция самим понятием «ремейк», что, по справедливому мнению М. В. Петровой, «указывает на приоритетность ремейка в массовой коммуникации» и «делает его поистине модным аспектом повседневной жизни» 11. Из художественной сферы ремейк перекочевывает в самые разные виды деятельности — для подтверждения этого тезиса исследователь приводит примеры употребления слова применительно к… футбольному матчу, новой модели «Нивы», парфюмерной продукции и даже голодовке Ходорковского. И, видать, близок час, когда начнут создавать фанфики мэшапов, а потом делать их ремейки.
В квазижанрах есть поле для фантазии, но нет пространства для мысли. То есть сама мысль присутствует, усилием слова все же прорастая сквозь замысловатый сюжет, пробиваясь через хитросплетения отношений героев, — однако ей негде развернуться, не в чем развиваться, некуда двигаться. Налицо очевидный парадокс: напрямую апеллируя к уже существующим текстам, эти произведения предельно герметичны и изолированы от жизни. Они наследуют не общенациональной культуре, а породившим их субкультурам. Они коммуницируют лишь сами с собой, в них нет диалога между автором и читателем.
Основная цель пишущего — самовыразиться, сказать свое слово. Отклик интересен лишь как эхо собственного высказывания, отзвук персональной речи, но не как чужое (другое) слово. В такой системе понятие «Другой» вообще нивелируется, обнуляется и автоматически исчезает — остается только «Я». По сути, это то же самое «занимательное стихоплюйство».
Заметна и другая особенность квазижанровых текстов: все они выраженно механистичны и процедурно выверены. Процесс их создания определяется не перинатальной (родовой), а технической метафорой: они не вынашиваются и не рождаются, но конструируются, кроятся, вытачиваются, склеиваются и т. п. Это не организмы, а механизмы. Или даже электроприборы, работающие от розетки маркетинга на переменном токе потребительского спроса.
Причем в отличие от традиционной массовой (в известной теории Дж. Кавелти — «формульной») литературы, основанной на типовом наборе сюжетных, идейных, образных схем, литература квазижанровая создается из полностью готовых элементов. То есть она даже не моделируется по предлагаемым образцам, а отливается из заготовок. Это комплект заранее отформатированных слов, набор готовых речевых форм — этакое «лего-лого». Подобное сочинительство живо напоминает импатику — литературу будущего, спрогнозированную в фантастическом романе Юрия Никитина «Великий маг»; гибрид собственно литературы, компьютерной игры и кинофильма, основанный на новых элементарных устойчивых образах — «импах».
Авторы квазипроизведений вполне способны на художественный вымысел, но не способны на творческое изобретение. Как вращение калейдоскопа лишь меняет конфигурацию имеющихся элементов, но не создает принципиально новых узоров. В подлинной литературе перестановка и замена слов онтологически невозможны, тогда как квазитворчество изначально основано на механической комбинаторике, произвольном сочетании разнородных элементов. Синтез подменяется эклектикой. Это становится одновременно и целью, и средством, и инструментом создания текста. Основной принцип — эффект ради эффекта.
Именно поэтому квазижанры так легко упорядочить, каталогизировать, разместить на полки книгоиздательских форматов, что и делают педантичные редакторы, маркетологи, дистрибьюторы. И это уже даже не постмодернизм, а его самоисчерпание. Тотальное замещение естественного искусственным. Энтропия речи.
Бестселлер за/на час
Как верно заметил Вальтер Беньямин, «в основании литературного мастерства лежит отныне не специальное образование, но многообразие техник, оно в известном смысле становится общим достоянием». Применяя техники, каждый может сочинять, создавать тексты. К таким техникам логично приписать приставку «пара-», которая указывала бы на их условную, относительную причастность к подлинному творчеству. Все они в лучшем случае «возле» и «около» настоящего писательства, а в худшем — «мимо» и «вне».
Можно рассматривать три вида паратехнологий создания текстов:
— автоматические (существующие в виде готовых компьютерных и онлайновых программ, не требующие участия человека либо предполагающие его минимальную вовлеченность);
— дидактические (учебные пособия, практические руководства, сборники рекомендаций, просветительские брошюры);
— процедурные (специальные приемы, особые способы текстопорождения).
Так, софт для писателей представлен множеством программ, среди которых наиболее известны yWriter (позволяет разбивать произведение на главы и сцены, добавлять персонажей, вносить комментарии); yEdit2 (имеет функцию ограничения количества символов, что облегчает создание текстов для литконкурсов); Delirium generator (позволяет создавать иллюзорно осмысленные тексты); CELTX (помимо текстов, позволяет работать с графикой, аудио, видео); RHYMES (подбирает рифмы на основе множества словарей); Fresh Eye, Word Tabulator (дают статистику слов и словосочетаний, выявляют тавтологии и трудночитаемые фрагменты); XMind (сервис для составления ментальных карт для наглядного изображения и пошагового воплощения идей); Liquid Story Binder XE, Scrivener (текстовые редакторы с функциями заметок, тезауруса, таблиц, шаблонов сюжетных зарисовок, создания резервных копий книг и мн. др.); Dramatica Pro (программа для разработки сюжетных линий, анализа отдельных эпизодов произведения, редактирования характеристик героев); Russian Word Constructor (алгоритмический генератор неологизмов).
Особое место занимают так называемые синонимайзеры, или инонимизаторы, — рограммы, позволяющие изменять текст посредством близких по значению слов из имеющейся базы и продуцировать из одного исходного текста ряд содержательно одинаковых, но написанных разными словами. Синонимайзеры бывают десктопные (устанавливаются на компьютер; например, Generating The Web, USyn) и серверные (располагаются в Интернете; например, Sinonimy.ru, Seosin.ru). Более частные различия заключаются в объемах и составе баз данных и наборах дополнительных функций.
Помимо компьютерных помогалок, нет отбоя и от живых помощников, гордо именующих себя «литературными наставниками» и выпускающих соответствующие руководства. Книги по написанию текстов самых разных жанров (проза, стихи, театральные и киносценарии, деловые письма, ведение блогов, создание афоризмов) заполонили российский рынок с конца 1980-х. Что ни год — то новое издание, оригинальное либо переводное: Ю. Никитин «Как стать писателем и заработать миллион», Э. Барякина «Справочник писателя», Т. Неретина «Искусство беллетристики», Ю. Вольф «Школа литературного мастерства», Д. Ягер «Писателями не рождаются», Т. Любовская «52 способа написать бестселлер», А. Парабеллум «10 дней для создания книги», У. Зинсер «Как писать хорошо», Д. Фрэй «Как написать гениальный роман», Р. Макки «История на миллион долларов», Я. Франк «Муза и чудовище: как организовать писательский труд», М. Леви «Гениальность на заказ»… Переиздаются и советы от именитых авторов, например: «Слова» Сартра, «Радость писательства» Брэдбери, «Создание научно-фантастических романов» Желязны, «Как писать книги» Кинга.
Гуру от писательства выступают как сольно, так и коллективно, организуя разовые мастер-классы, авторские курсы для начинающих авторов и целые школы «креативного письма» (англ. creative writing). Так, активно рекламирует свою «Школу писательского мастерства» издатель и бизнесмен Сергей Лихачев из Самары. Известен интернет-проект Артема Васюковича «Твоя первая книга». Популярны дистанционные курсы Андрея Воронцова. В 2013 году Московская городская организация Союза писателей России, Союз писателей-переводчиков и Лига писателей Евразии запустили образовательный курс коммерческой литературы. Задача: «за шесть месяцев сделать из новичка востребованного писателя, сотрудничающего с крупнейшими издательствами России». Ни больше ни меньше! Чаще всего вступающим на писательское поприще предлагают комбинированные техники, сочетающие несколько подходов к развитию и совершенствованию литературных способностей. Среди самых часто упоминаемых: наблюдение и фиксация заметных явлений, фактов, событий; моделирование общения с реальными людьми и ролевые перевоплощения в вымышленных персонажей; написание тематических аметок, отчетов, этюдов, эссе; комбинирование случайно и целенаправленно отбираемых слов по заданным образцам; составление словарных списков и лексических карт; поиск и творческая обработка новой, необычной, оригинальной информации; трансформация текстов других авторов (создание продолжений, жанровых вариаций и т. п.). Конкретные методики и частные рекомендации различаются концептуальными подходами, степенью оригинальности, сложностью практического воплощения. Так, многие литнаставники наследуют традициям американской риторики, исходя из того, что «перед листом чистой бумаги (или клавишами и экраном компьютера) все равны» (Н. Басов «Творческое саморазвитие, или Как написать роман»). В книге А. Цукермана «Как написать бестселлер» способ создания художественного текста сформулирован уже в подзаголовке: «Рецепт приготовления суперромана, которым будут зачитываться миллионы». Писательство уподобляется кулинарии, автор — повару12. В статье Р. Флореску «Технология управления сюжетом в научной фантастике» предложена модификация «четырехэтажной лестницы», или «эвроритма», Г. Альтова, дающая возможность развивать фантастические идеи, ситуации и сюжеты. Почитать подобные руководства — увериться в том, что научить сочинять можно точно так же, как кататься на коньках, заниматься икебаной или составлять индивидуальные гороскопы. При этом все пособия кричат об уникальности (пардон, эксклюзивности) предлагаемых методик. Твори, выдумывай, пробуй — и будет тебе цунами творческой активности, море новых идей, океанские глубины мысли. Так ведь, не ровен час, и захлебнуться можно! Существуют также специальные, имеющие самостоятельные названия технологии различного уровня сложности. Проще всего создать какой-либо текст, используя элементарный копипаст (англ. copy-paste — скопировать-вставить; от англ. названия операций текстовых редакторов: копирования и вставки из буфера обмена) — механическое комбинирование фрагментов из одного или нескольких источников, иногда даже без итогового редактирования. Такой текст заведомо может содержать логические нарушения, зияния на границах цитат и, как следствие, быть неинтересным и малоинформативным. Между тем именно к копипасту прибегают нерадивые студенты при написании рефератов, некомпетентные журналисты в ситуации аврала, амбициозные, но косноязычные блогеры, выдающие чужие мнения за собственные. При более осмысленном подходе и претензии на самостоятельное творчество предлагается использовать кьюбинг (англ. сubing) — генерацию идей и целостных текстов путем изменения фокуса внимания и преодоления стереотипов мышления-речи13. Кьюбинг относят к тренировочным (разминочным, «разогревающим») техникам и применяют в журналистике, дизайне, контент-менеджменте, а также в художественном сочинительстве.Методика предлагает задания, связанные с уровнями познавательной деятельности (знание, понимание, применение, анализ, синтез, оценка) по Бенджамину Блуму. Для тренировки необходимо выбрать материальный предмет со сложной топологией (скажем, игрушку, чашку, статуэтку) и как можно более полно и подробно описать его качества, свойства, особенности, возможности применения, а также возникающие ассоциации, мнения, оценки. Затем — повернуть предмет на 90 градусов и опять описать, не дублируя ответы. Процедура кьюбинга предполагает описание вещи с каждой грани гипотетического куба — в шести ракурсах (отсюда название). Аналогичные операции проводятся при создании текстов: необходимо представить минимум шесть разных точек зрения при разработке какой-либо темы, концепции, идеи, тем самым генерируя «информационное поле» вокруг исследуемого объекта. Назвать кьюбинг новым словом в создании новых слов вряд ли возможно. Еще в классических учебниках риторики широко тиражировано упражнение по описанию яблока с использованием речемыслительных моделей — топов, или «общих мест» (род и вид, часть и целое, причина и следствие, etc.). Для натур романтических, не приемлющих рационализации творчества и ратующих за свободный полет фантазии, — не менее модная нынче технология фрирайтинг (англ. freewriting — букв. «свободное письмо»; возможные русскоязычные синонимы: простописание, вольное самовысказывание) — выработка сочинительских навыков с помощью спонтанного произвольного безостановочного письма. В результате, как уверяют специалисты, возникает временная блокировка критического мышления (так называемого «внутреннего цензора»), происходит преодоление эмоциональных барьеров, устранение информационных помех, высвобождение творческих ресурсов. Психофизиологические механизмы фрирайтинга обоснованы в теории психоанализа и активно пропагандируются рядом современных практических психологов (Джулия Кэмерон, Питер Элбоу, Марк Леви и др.)14. В России последних лет фрирайтинг набирает все бульшую популярность у начинающих писателей, блогеров, журналистов, специалистов в сфере рекламы и пиара. Как и кьюбинг, эта технология явно не отличается ни новизной, ни оригинальностью. Прямые аналоги фрирайтинга обнаруживаются в целом ряде давно известных интеллектуальных практик: «автоматическом письме» Бретона, «потоке сознания» Джойса, творческих экспериментах Беккета, бредогенерации (например, знаменитая задача-вопрос Л. Кэрролла «Что общего между вороном и столом?»). Приемы фрирайтинга реконструируются также из черновых рукописей, записных книжек, писем, дневников писателей-классиков: Гюго, Бальзака, Франса, Гоголя, Достоевского. Вспоминаются, например, гоголевские наставления обуреваемого ленью Владимира Соллогуба. Так, Соллогуб сетовал: «Не пишется». Гоголь отвечал: «А вы все-таки пишите… Возьмите хорошенькое перышко, хорошенько его очините, положите перед собой лист бумаги и начните таким образом: “мне сегодня что-то не пишется”. Напишите это много раз кряду, и вдруг вам придет хорошая мысль в голову». Не правда ли очень похоже на фрирайтинг?
Возникает проблема оценки: как относиться к формализованным процедурам и «особым» технологиям текстопорождения? Ответ неоднозначен. Конечно, можно получить вполне качественный оригинальный текст, но и то лишь в случае, если автор обладает какими-то способностями и проявляет добросовестность в работе. Гораздо чаще возникает так называемый паразитный текст — созданный за счет эксплуатации чужого интеллектуального труда15 (см.: Караковский А. Паразитный текст и массовое книгоиздание // Вопросы литературы. 2011. № 3). В сущности, это все та же плутократия в сфере словесности. Набор спекулятивных манипуляций, создающих ложный эффект изменения либо приращения смыслов.
В поисках лектона
Попавший в плен слов-подмененышей начинает жить в подмененном мире, напоминая героя известного анекдота: «Ты зачем в шкаф залез?» — «Нарнию искал!» Но нечасто находится некто, способный задать нам этот вопрос. Все активнее и все чаще псевдоавторы создают квазитексты, используя паратехнологии. Как автопортреты, сделанные мобильником перед зеркалом, давно стали показателем дурного вкуса, но с завидной регулярностью продолжают появляться в блогах и соцсетях. И все очевиднее: слова не просто отрываются от своих смыслов и начинают жить непонятной, причудливой, хаотической жизнью — они уже начинают творить собственную реальность, создавать новые предметы и понятия, претендующие считаться настоящими. И уже давным-давно никем не ведется «спор о названиях» — они входят в нашу речь без разрешения и даже без стука. И мы все дальше и дальше от того, что у древнегреческих стоиков называлось лектон — «чистый смысл». Лектон — трудноформулируемое, сложно определимое на современном языке понятие, которое в наиболее общем виде можно представить как словесно оформленное исходное содержание, нейтральное по отношению к значениям, но так или иначе соотносимое с действительностью. Нечто умопостигаемое, а не чувственно-воспринимаемое. А. Ф. Лосев в «Истории античной эстетики» описывает лектон как «словесную предметность физического тела», «смысл высказываемой предметности»; словесный атрибут, лишенный какой бы то ни было положительной или отрицательной оценки, «безразличный» к внешним воздействиям. Лектон — субстанция, устанавливающая объективные отношения между словами и вещами, приводящая предметы и их названия в гармоническое соответствие. Нейтральный и безоценочный лектон стоиков противопоставлен платоновским «эйдосам» — идеальным образам предметов. По Лосеву, «идея была не чем иным, как слепым и безотчетным представлением, лектон же трактовался как осмысленная конструкция, являющаяся предметом разумного высказывания». Последнему «свойственна своя имманентная истинность, не всегда соответствующая объективной истинности материальных вещей». Где и как искать лектон в мире развоплощенных смыслов? Может, нужен новый исихазм? Речевой покой, режим безмолвия, словесная отрешенность. Намеренный отказ от знания того, что искажает речевую картину мира и множит паразитные тексты. Возможно, необходима словесная диета, вербальное самоограничение? Жесткий отбор лексических единиц для индивидуального употребления. Строго критическое осмысление всего, что слышим и читаем. Либо стоит отважиться на прорыв — к живому истоку Речи, к естественному состоянию Языка? Заменить суррогат вербатима «реальным театром» из романа Павла Крусанова «Мертвый язык», где актеры живут и умирают не понарошку, а взаправду, по-настоящему.Или надо просто перестать постоянно потреблять чужое, присваивать готовое — но обретать свое? Не придумывать слова для несуществующих вещей, а самим стать воплощенными словами, постепенно возвращая Слову утраченный статус Дела. Или… Press any key to continue.
1 Александр Иванов: «Конкуренции нет, и это касается не только книжного рынка. У нас похожая ситуация с авиацией» // Бизнес-газета. 2013. 7 декабря.
2 Подробнее см., например: Барякина Э. Бета-ридер: человек, который первым читает книгу // Avtoram.com: интернет-портал.
3 Подробнее см., например: Алешин Л. И., Гузеев Ю. С. Рерайтинг — переработка текстов своими руками: учебно-практическое пособие. М.: Литера, 2011.
4 Подробнее см., например: Горалик Л. Его зовут Лабиринт // Грани.ру: интернет-газета. 2001. 13 марта; Басинский П. Книггеры // Русский курьер. 2007. 31 июля; Коваленко Ю. Литературный негр против трех мушкетеров // Известия. 2010. 12 февраля; Жуков В. Как стать писателем за 60 минут… и даже меньше. М.: НТ Пресс, 2007.
5 Горелова Е. Роман с бизнесом: продакт-плейсмент в книгах // Ведомости. 2008. 10 ноября.
6 Степанов А. PC Writer 1.0. Настоящая любовь // Прочтение. 2008. 2 июля.
7 Подробнее см., например: Суховей Д. А. Графика современной поэзии: Дис. ‹…› канд. филол. наук. СПб., 2008; Оборин Л. Фларф, поэглы и спамоэзия: как это делается // OpenSpace. 2010. 1 октября; Сундуков А. «Рифматор»: почувствуйте себя заправским рифмоплетом // Планета iPhone. 2013. 21 июня.
8 Подробнее см.: Неклассические письменные практики современности: Коллективная монография / Под ред. Т. В. Шмелевой. Великий Новгород, 2012; Степанов А. Д. Минимализм как коммуникативный парадокс // Новый филологический вестник. 2008. № 2 (7). С. 5-29; Губайловский В. Искусство памяти // Дружба народов. 2012. № 5.
9 Подробнее см., например: Левкович-Маслюк Л. Информативный и циничный блук // Компьтерра. 2005. 18 октября (№ 38); Биргер Л. Кликни книжку // Ведомости. 2006. 18 августа; Галина М. Блог-романы // Знамя. 2007. № 3; Формула появления блуков / Пер. А. Макаровой // Seonews.ru: интернет-портал. 2007. 3 июля.
10 Подробнее см., например: Антоничева М. Роман с зомби // Знамя. 2012. № 1.
11 Петрова М. В. Ремейк как социокультурный феномен // Ярославский педагогический вестник. 2009. № 3 (60). С. 165.
12 О пищевой метафорике в сфере современного книгоиздания и литературных практик — см.: Щербинина Ю. Дикта(н)т еды // Нева. 2012. № 7.
13 Подробнее см., например: Колесник В. Креативные методы // www. kolesnik.ru: персональный сайт Виталия Колесника. 2009. 8 августа.
14 Подробнее см., например: Кэмерон Д. Путь художника. М.: Гаятри, 2008; Леви М. Фрирайтинг: современная техника поиска креативных решений. М.: Эксмо, 2011.
15 См.: Караковский А. Паразитный текст и массовое книгоиздание // Вопросы литературы. 2011. № 3.