Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2013
Юлия Морозова
Юлия
Юрьевна Морозова родилась в 1983 году в Ленинграде, по образованию юрист. Публиковалась
в журналах «Невский альманах», альманахе «Молодой Петербург», автор двух
поэтиче-ских сборников «Катарсис» (2011) и «Жилищный вопрос» (2012). Член Союза
писателей России. Живет в Санкт-Петербурге.
Век № 21
Угадываю
век по бритому затылку
студента
ПТУ, укравшего в «Полушке»
две
банки «Nescafe», а главное — бутылку.
Что
делать? Не дают родителям получки.
Угадываю
век по джинсам с низкой талией
(ведь
летопись витрин красноречивей книги),
ходулям-каблукам,
по стрингам и так далее,
по
уличной войне, где приняты блицкриги,
по
страху стать собой, по матюгам на стенах —
их
пишет русский бунт под грифом: «Ненавижу!»
Динамики
орут и жаждут перемены,
но
здания стоят, меняют лишь афиши.
Читаю
на столбе: «Они ушли из дома,
пропали
у ларька, по-модному одеты…»
Здесь
надо написать немного по-другому:
«Ищу
двадцатый век. Особые приметы…»
Медовый месяц
Наша
кухня такая большая
в
этой съемной старинной квартире,
только
мебель чужая мешает
безрассудно
пространство транжирить.
Из
признаний готовится ужин,
за
окном по-апрельски дождливо.
Ты
внутри — беззащитен, воздушен,
весь
из боли и сахарных сливок.
Измеряю
улыбками время
без
забот и привычной усталости
и
нежнее вечернего крема
защищаем
друг друга от старости.
И
пускай поседеет от пыли
этот
шкаф с золоченой посудой —
мы
напишем на нем, что «мы были»,
даже
если нас больше не будет.
Колокола
Скоро
сойду с ума от воплей колоколов!
Пятую
ночь подряд не прекращается звон.
Господи,
Ты ль взываешь сотнями языков?
Злюсь,
затыкаю уши, крепче кутаюсь в сон.
Снится,
что мчусь в метро до станции: «БесКонтроль»,
к
прошлому прислоняться строго запрещено…
Гомон
колоколов навязчивее, чем боль.
Яблоней
колокольня лезет ко мне в окно.
Небо
штурмует землю гулом бронзовых пчел!
Кто
переплавил в пушки эти колокола?!
Отче,
в душе бардак… Мне стыдно. Зачем пришел
и
оглушил любовью, когда спала?
Комната смеха
Здесь
кривизна правдивей прямоты
зеркал,
чья истина осточертела…
Смотри,
смотри, как виртуозно тело
освободилось
вмиг от красоты!
Расплющен
нос, смеется Гуинплен,
вот
карапузы, рядом Гулливеры.
Разбить
бы все зеркальные барьеры,
но
искаженье лучше гладких стен.
Зажмуришься,
а все ж таки стоишь
в
каком-то мазохистском упоенье,
желаешь
раздвоенья, растроенья,
кричишь
рассудку: «Кыш, приблудный, кыш!»
Как
будто угодил с разбегу в грязь,
а
эта грязь — доподлинная сущность,
которая
уродливо созвучна
всему
тому, что рвется напоказ
из
зе2ркала кривого, и сейчас
ты
видишь правду в профиль и анфас.
Стиральная машина
Заглянешь
на кухню, не мыт, не брит,
обеденный
стол оботрешь рукой,
свершишь
к холодильнику пару рейдов.
В
машинке под именем «Индези2т»
вращается
прошлое вразнобой
со
скоростью быстрого сна по Фрейду.
Так
вертятся джинсы, трусы, носки,
и
зрелость, пропахшая табаком,
и
детство, неряшливо шебутное.
И
как ни оденься по-щегольски,
ты
будешь крутиться волчком, волчком —
земля
не оставит тебя в покое.
Стираются
простыни, лица, стыд,
примеры
с доски, чехарда задач.
И
ноги стираются в кровь от бега.
Все
чисто — на свет и бело — навзрыд,
ни
пятнышка памяти, плач — не плачь,
как
будто и не было человека.
Духовный кризис
Мне
перекрыли небо и дыханье,
и
жизнь, как шар воздушный, замерла
в
чужой руке, чтоб в срок, по расписанью,
все
довершила смелая игла.
И
лежа здесь под говор каталонца
на
пляжной износившейся земле,
я
от себя желаю отколоться
и
захлебнуться в солнечном тепле.
Кругом
народ, как пирожки в духовке
с
начинками, во мне же — пустота.
Мы
выйдем на конечной остановке
с
названием: «Пришествие Христа».
Каким
тогда заговорим наречьем:
«Шалом!
Хэллоу! Здравствуй! Ясас! Хай!»,
когда
к Нему рекою станем течь мы,
локтями пробиваясь в рай?