Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2012
Елена Айзенштейн
Елена Оскаровна Айзенштейн — автор книг о творчестве М. И. Цветаевой. Публиковала свои статьи о русской поэзии ХХ века на страницах “Невы”, “Звезды”, “Литературной учебы”. Живет в Ленинградской области.
«Земли чудесный посетитель»
Миф Цветаевой о Наполеоне
Памяти Дмитрия Алексеевича Мачинского
Глава первая. “СПЛОШНАЯ ЗАГАДКА”
13 июля 1908 года пятнадцатилетняя Марина Цветаева писала своему другу П. И. Юркевичу, отзываясь на впервые прочитанный ею “Подросток” Достоевского, выписывая понравившиеся ей мысли: “Сильному человеку иногда очень трудно перенести свою силу. Эти люди выбирают Бога, чтоб не преклоняться перед людьми <…>” (VI, 21). Эти слова в полной мере можно отнести к самой Цветаевой, которой в течение всего творческого пути было свойственно обожествление сильной личности, и исторической фигурой, наиболее ярко воплощавшей этот культ, являлся Наполеон. Примерно в то же время, в 1909 году, она дружила с Эллисом, поэтом и мастером перевоплощения, талантливо изображавшим Наполеона. В поэме “Чародей” в 1914 году Цветаева так вспоминает о Наполеоне Эллиса:
Он тот, в чьих белых пальцах сжаты
Сердца и судьбы, сжат весь мир.
На нем зеленый и помятый
Простой мундир.
Он тот, кто у кремлевских башен
Стоял во весь свой малый рост,
В чьи вольные цвета окрашен
Аркольский мост.
(“Чародей”)
В комнате Цветаевой в доме отца, в Трехпрудном переулке, витал дух императора: “Комната с каюту, по красному полю золотые звезды (мой выбор обоев: хотелось с наполеоновскими пчелами1 , но так как в Москве таковых не оказалось, примирилась на звездах) — звездах, к счастью, почти сплошь скрытых портретами Отца и Сына <…> вплоть до киота, в котором богоматерь заставлена Наполеоном, глядящим на горящую Москву” (IV, 163). Любовь к Наполеону Цветаева пронесла через жизнь: “с 12 лет и поныне — Наполеониада, перебитая в 1905 г. Спиридоновой и Шмидтом” (IV, 622), — признается Цветаева в анкете 1926 года. В юношеском стихотворении “(Бонапартисты)” чувство к Наполеону названо “роковой” любовью. Возможно, именно с поклонением французскому императору связано предпочтение ивы другим деревьям:
Длинные кудри склонила к земле,
Словно вдова молчаливо.
Вспомнилось, — там, на гранитной скале,
Тоже плакучая ива.
В стихах упомянута гранитная скала, под которой был похоронен Наполеон на Святой Елене. С детства Марина во сне и наяву видела “гранитные глыбы” и, возвращаясь в наполеоновскую эпоху, представляла себя в императорской свите, соотносила свой путь с биографией Наполеона. В “Молитве”, написанной после возвращения из Парижа, в день рождения, 26 сентября 1909 года, семнадцатилетняя Марина просила у Бога чуда перехода в мир иной, как мечтал семнадцатилетний артиллерийский поручик Бонапарт, всю жизнь носивший на груди ладанку с ядом2.
Имя Бонапарт впервые Цветаева узнала благодаря стихам Пушкина. В прозе “Мой Пушкин” Цветаева рассказывает о таинственности стихов Пушкина, в которых упоминался Наполеон: “Сплошная загадка было стихотворение “Черногорцы? Кто такое? — Бонапарте вопросил”3 — с двумя неизвестными, по одному на каждую строку: Черногорцами и Бонапарте, Черногорцами, усугубленно-неизвестными своей неизвестностью второму неизвестному — Бонапарте.
“А Бонапарте — что такое?” — нет, я этого у матери не спросила, слишком памятуя одну с ней нашу для меня злосчастную прогулку “на пеньки”: мою первую и единственную за всё детство попытку вопроса: “Мама, что такое Наполеон?” — “Как? Ты не знаешь, что такое Наполеон?” — “Нет, мне никто не сказал”. — “Да ведь это же — в воздухе носится!”4 Никогда не забуду чувство своей глубочайшей безнадежнейшей опозоренности: я не знала того — что в воздухе носится! Причем, “в воздухе носится” я, конечно, не поняла, а увидела: что-то, что называется Наполеоном и что в воздухе носится, что2 очень вскоре было подтверждено теми же хрестоматическими “Воздушным кораблем” и “Ночным смотром”.
Черногорцев я себе, конечно, представляла совершенно черными: неграми — представляла, Пушкиным — представляла, и горы, на которых живет это племя злое, — совершенно черные: черные люди в черных горах: на каждом зубце горы — по крохотному злому черному черногорчику (просто — чертику). А Бонапарте, наверное, красный. И страшный. И один на одной горе. (Что Бонапарте — тот же Наполеон, который в воздухе носится, я и не подозревала, потому что мать, потрясенная возможностью такого вопроса, ответить — забыла.)
Не мать и никто другой. Мне на вопрос, что такое Наполеон, ответил сам Пушкин” (V, 82–83). Именно из рук любимого поэта получила Цветаева первые сведения о Наполеоне. Пушкинское “К морю” создало у Цветаевой представление о легендарной личности: ей хотелось поехать к морю, а на самом деле стремилась она “в пушкинскую грудь, с Наполеоном, с Байроном, с шумом, и плеском, и говором волн его души” (V, 90) (“Мой Пушкин”).
Каким было представление Цветаевой о Наполеоне благодаря Пушкину? Пушкин творчески отозвался на перемены в судьбе Бонапарта, с сочувствием отнесся к его смерти на острове Святой Елены. Пушкин прощал Наполеону его кровавые деяния; в романе “Евгений Онегин”, говоря о непокорной, не сдавшейся Наполеону Москве, назвал Наполеона “нетерпеливым героем” — в таком определении чувствуется уважение. “Столбик с куклою чугунной” украшал кабинет доброго пушкинского приятеля — Онегина. В раннем стихотворении “Наполеон на Эльбе” (1815), написанном после получения известия, что Наполеон покинул остров Эльба и 1 марта 1815 года высадился во Франции, шестнадцатилетний Пушкин нарисовал образ свирепого “губителя”, мечтавшего о крови и брани, о мировом господстве. В финале стихотворения юный поэт предсказывал диктатору страшный конец: “…трепещи! погибель над тобою, / И жребий твой еще сокрыт!” Узнав о смерти изгнанника 18 июля 1821 года, в стихотворении “Наполеон” (1821) Пушкин написал о смерти великого человека: “Чудесный жребий совершился: / Угас великий человек”. Наполеон одновременно — злодей и кумир. Со смертью Наполеона умирают кровавые поступки тирана — нетленной остается память о “чудной” личности с “дивным” умом, над которым сияет “луч бессмертия”. Стихи о Наполеоне создавались Пушкиным в изгнании — вот почему у него переменилось отношение к Бонапарту: “Искуплены его стяжанья / И зло воинственных чудес / Тоскою душного изгнанья / Под сенью чуждою небес”. Пушкин видел ссылку Наполеона искуплением грехов, предсказывал, что на могильном камне Наполеона будет начертано “слово примиренья”. Отчасти заслугой Наполеона считал Пушкин и его роль в судьбе России, бранной царицы, которая объединила силы для борьбы с французами: “Хвала!.. Он русскому народу / Высокий жребий указал” (“Наполеон”).
В статье “Поэт и время” (1932) Цветаева напишет о современности: “Истинно современное есть то, что во времени — вечного, посему, кроме показательности для данного времени, своевременно — всегда, современно — всему. Пушкинские стихи “К Морю”, например, с тенями Наполеона и Байрона на вечном фоне Океана. <…> Современность не есть все мое время, но так же и вся современность не есть одно из ее явлений. Эпоха Гёте одновременно и эпоха Наполеона и эпоха Бетховена. Современность есть совокупность лучшего” (V, 341). Такой повтор многозначащ. Наполеон, злой гений Силы, Одиночества и Власти, у Цветаевой рядом с Байроном, Гёте, Пушкиным (гениями Поэзии) и Бетховеном (гением Музыки). На протяжении всей жизни в воображении Цветаевой, в мире ценностей, точнее, в мире бесценного царил Герой, воплощавший высочайшие ступени, которых может достичь человек. Среди пушкинских стихотворений, посвященных Наполеону, — стихотворение “Герой” (29 сентября 1830), которое строится в форме беседы между Поэтом и его Другом. Друг спрашивает Поэта, кто из избранных огненным языком славы властвует над душой Поэта, сильнее других поражает его воображение. И Поэт называет Наполеона: “Нет, не у счастия на лоне / Его я вижу, не в бою, / Не зятем кесаря на троне, / Не там, где на скалу свою / Сев, мучим казнию покоя, / Осмеян прозвищем героя, / Он угасает недвижим, / Плащом закрывшись боевым; / Не та картина предо мною!” Наполеон более всего поразил воображение Поэта, когда находился “между одрами” гибнущих от чумы, пришедший к умирающим, “чтоб ободрить угасший взор”. Друг уверяет: легенду о посещении Наполеоном чумного госпиталя разбивает рассказ беспристрастного историка (мемуары секретаря Наполеона, опровергавшие этот факт, были подложными). На это поэт отвечает:
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…
Оставь герою сердце! Что же
Он будет без него? Тиран…—
по-видимому, Цветаевой эти слова Пушкина близки: не случайно она цитирует их в прозе “Пушкин и Пугачев” (1937): “Если Пушкин о Наполеоне, своем и всей мировой лирики боге, отвечая досужему резонеру, разубеждавшему его в том, что Наполеон в Яффе прикасался к чумным, если Пушкин о Наполеоне мог сказать:
Тьмы низких истин нам дороже5
Нас возвышающий обман,
то насколько это уместнее звучит о Пугачеве, достоверные низкие истины о котором он глазами вычитывал и своей рукой выписывал — ряд месяцев.
О Наполеоне Пушкин это сказал.
С Пугачевым он это сделал” (V, 521). Именно в тетради, содержащей “Стихи к Пушкину”, записывает Марина Ивановна свое признание: “Наибольшим событием (и наидлительнейшим) своей жизни считаю Наполеона”6 . Безусловно, Цветаева Наполеона воспринимала через поэзию. Например, через стихотворение 1824 года, написанное Пушкиным в период южной ссылки:
Зачем ты послан был и кто тебя послал?
Чего, добра иль зла, ты верный был свершитель?
Зачем потух, зачем блистал,
Земли чудесный посетитель?7
Цветаева видела в Наполеоне мессию, посланника, неземного Гостя, от которого веяло чудом и чарой. Она читала эти стихи под метафизическим углом. Наполеон был для нее не французский император, не Завоеватель, а “муж судеб”, Демон, “дух изгнанья” (Лермонтов). Цветаева полагала, что без самозванца, без бунта (стихии) внутри, без наличия собственного мира, противопоставленного реальности, не бывает настоящего поэта, ощущала сходство Поэта (Пушкина) и Диктатора: “Найдите мне поэта без Пугачева! без Самозванца! без Корсиканца! — внутри. У поэта на Пугачева может только не хватить сил (средств). Mais 1’intention у est — toujours”8 (V, 367).
Любопытно совпадение: Наполеон добился власти в 1799 году, в год рождения Пушкина, первого поэта России. А день второй коронации Наполеона, на голову которого возложили корону ломбардских королей, 26 мая 1805 года, совпал с днем рождения А. С. Пушкина, которому тогда было шесть лет.
Глава вторая. “ИМЕНЕМ НАПОЛЕОНА”
В душе Цветаевой особый отпечаток оставили строки Пушкина о сыне бывшего императора: “Один, один о милом сыне / В унынье горьком думал он” (“Наполеон”, 1921), — чей образ станет неотъемлемой частью ее душевной жизни в юношеские годы: стихи “В Шёнбрунне”, “Расставание”, “Прежнему Понтику”, “Стук в дверь” и др. Марина Цветаева поступает, как герой пьесы Ростана “Орленок”, герцог Рейх-
штадтский,“гения божественного сын”, обожавший отца:
Я засыпал — и тайной властью сна
Являлася крылатая война:
Сражений шум я слышал в мраке ночи,
Лавровый дождь мне упадал на очи,
Мне виделся все он, все он, все он!9
Юная Цветаева так любила эту пьесу, что сновидела своего кумира, жалела о том, что о Наполеоне-Орленке уже написал Ростан. Вероятно, в истории Наполеона и Орленка — истоки мечты Цветаевой о сыне, жажды иметь именно сына — свое духовное продолжение… Молодого Мандельштама, поэта-сновидца с полузакрытыми глазами, в 1916 году видит она похожим на герцога Рейхштадтского: “Растреплют крылья твои по всем четырем ветрам, / Серафим! — Орленок!..” С. Ельницкая обратила внимание на использование топонима Ваграм (название селения, где Наполеон в 1809 году одержал победу над войсками Австрии) в стихах к Н. Гронскому “Лес: сплошная маслобойня…”10 . Думается, Цветаева видела в Гронском сходство с сыном Наполеона, с Орленком. Сын императора ассоциировался, по пьесе Ростана, со святым Георгием: “Так смело он, спокойно взял барьер. / Сам белокурый, как святой Георгий”. Святого Георгия Цветаева видела и своим святым, не случайно назвала его именем одноименный цикл стихов, когда ждала пропавшего без вести мужа. Пьеса “Орленок” дает представление о том, что в мифе о Наполеоне и его сыне важно для Марины. Орленок, как и юная Цветаева, жил книжной жизнью, “спал под куполом из книг”, читал все ночи напролет. Сын Наполеона, пленник жизни, задумал бежать из Шёнбрунна11 , чтобы стать, подобно отцу, императором Франции. Он слаб, нежен, мягок и, когда наконец пытается совершить свой побег, на Ваграмской равнине, после встречи с толпой погибших призраков, понимает, что его отталкивают зловещие картины войны, что его единственный удел — гибель. В финале пьесы Орленок умирает с мыслями об отце, и его смерть соотносится с началом пути, с рождением. Впоследствии мотив смерти как рождения многократно будет развит в ряде произведений Цветаевой. Сама Марина, в отличие от сына Наполеона, с детства была крупная и сильная. Орленок напоминает по характеру хрупкого Царевича, героя ее поэмы “Царь-Девица”, и мужа Цветаевой, Сергея Эфрона. Будущего мужа Цветаева встретила 5 мая 1911 года в Коктебеле, в гостях у Волошина. В календаре Марины Цветаевой — это годовщина со дня смерти Наполеона (1821) и столетие со дня рождения сына императора, герцога Рейхштадтского (1811–1832). Волошину из Москвы в Париж юная Цветаева писала 3 ноября 1911 года: “В январе я венчаюсь с Сережей, — приезжай. Ты будешь моим шафером. Твое присутствие совершенно необходимо. <…> Я всем довольна, январь — начало нового года, 1912 г., — год пребывания Наполеона в Москве”12 .
Неоднократно в творчестве Цветаевой обыгрывается множество кровей в ее жилах: польской, русской, немецкой: “Обеим бабкам я вышла — внучка: / Чернорабочий — и белоручка!”, “Моих прабабушек полячек / Сказалась кровь”. Не могла пройти Цветаева мимо факта женитьбы императора на “прекрасной креолке” — Жозефине Богарнэ, которая была на шесть лет старше мужа. Именно “прекрасной креолкой” современники именовали и мать А. С. Пушкина, Надежду Осиповну. Между Наполеоном и Пушкиным Цветаева, вероятно, выстраивала свое мифическое родство. Образ креолки использует Цветаева в черновиках стихотворения “Куст” (1934), наверное, вспомнив свою мать, Марию Александровну Мейн, страдавшую чахоткой, которая с детства погрузила дочь в атмосферу высокого искусства:
<Да вот и сейчас, словарю
Предавши бессмертную силу —
Да разве я то говорю,
Что знала, пока не раскрыла>
Рта… Знала еще пока шла
Речь горлом, как кровь у креолки…
И снова<, во всей полноте,
Знать буду, как тольк<о> умолкну>13 .
Кровь в данном контексте — напоминание о детстве, о связанности лирического высказывания с прапамятью, с предками кровными и метафизическими, о сыновьях креолки: о Наполеоне? о Пушкине? о себе и материнском влиянии, о матери, поившей “из вскрытой жилы Лирики”? В жилах Сергея Эфрона тоже “трагически слились / Две древних крови”, русская и еврейская (“С. Э.”). Как Жозефина, Цветаева была старше мужа на год. После замужества миф о Герое связался с Эфроном: “Вашего полка — драгун, / Декабристы и версальцы…”. Внутри имени Napoleon — Lion (Лев). Наполеон родился в августе, под знаком Льва. Обожаемый “Лев” — домашнее имя Сергея Эфрона, которым Цветаева именует мужа до конца жизни. К мужу 26 декабря 1913 года обращено стихотворение “Генералам двенадцатого года”, в котором рисуется собирательный портрет воинов, окруженных романтическим ореолом за то, что они жили в эпоху Наполеона. В стихотворении — восхищение героем войны 1812 года, генерал-майором Александром Алексеевичем Тучковым, (1778–1812) со знаменем в руках возглавившим атаку и геройски погибшим в Бородинском сражении14 . В записной книжке Цветаевой — строки: “Сегодня утром я написала стихи героям 1812 г. и главным образом Тучкову IV, — прекрасному, к<а>к Сережа. Будем с Асей читать их на вечере 30 го”15 :
Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-Четвертый,
Ваш нежный лик.
И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена…
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна16 .
Полна романтики история любви и верности, благородства и человеческого подвига жены Тучкова Маргариты (1781–1852), отказавшейся от всех прав и притязаний на мирское счастье, ставшей монахиней и построившей храм в память о муже. Среди генералов 12 года, которым Цветаева посвятила свои стихи, — Николай Алексеевич (1765–1812), Сергей Алексеевич (1767–1839), Павел Алексеевич (1775–1858) Тучковы — участники Отечественной войны 1812 года, сыновья Алексея Васильевича Тучкова, инженер-генерал-поручика. После Смоленского сражения, где Павел Алексеевич Тучков успешно командовал авангардом правой колонны отходившей 1-й армии, он был тяжело ранен и взят в плен. В плену Павел Тучков беседовал с самим Наполеоном.
В одном из стихотворений 1919 года, “Когда-нибудь, прелестное созданье…”, обращенном к дочери Але, Цветаева воспевала свой горбоносый профиль. Если вглядеться в ранний портрет Наполеона, можно увидеть некоторое внешнее сходство с Цветаевой, которое она, конечно, чувствовала. Недаром дочь Аля в 1919 году записала про Марину: “Может разговаривать и с бабой и с Царем и с уличным мальчишкой и с Богом. Похожа на Наполеона. Показывает злую Силу. Может не есть неделю. Любит музыку. Даже играет на рояле. <…> Пишет пьесы, книги”17 . Позже, в августе 1935 года, Цветаева радовалась, видя явное внешнее сходство сына Георгия с Бонапартом: “Мур (тьфу, тьфу!) совсем поправился. Говорят — очень красив. Мне важно, что — живой Наполеон: раскраска, сложение, выражение, не говоря уже о чертах. Только — светловолосый. Еще бы написать Святую Елену: дань любви — за жизнь” (VII, 294). Наполеонидом назвал Георгия Б. Л. Пастернак, чем не мог не польстить Цветаевой18 . Есть письмо к Пастернаку, где она называет Георгия “Napoleon — Sohn”19 .
Два стихотворения написаны Цветаевой в годовщину Аустерлица: “Я знаю эту бархатную бренность…” (1920) и “Так, Господи! И мой обол…” (1921). 2 декабря 1805 года около селения Аустерлиц в Моравии французские войска нанесли сокрушительное поражение соединенным армиям России и Австрии. Попытка привязать упомянутые стихи к исторической дате может вызвать недоумение, и все же в стихотворении “Я знаю эту бархатную бренность…” (1920) Цветаева рисует образ человека, с которым ощущает родство, в чьем облике заключена магическая сила. Он из тех, кто недосягаем, от кого исходит “великое равнодушье”, но для лирической героини стихотворения физическая прелесть ни идет в сравнение с душевной красотой:
Я знаю эту бархатную бренность
— Верней брони! — от зябких плеч сутулых
— От худобы пролегшие — две складки
Вдоль бархата груди,
К которой не прижмусь — хотя так нежно
Щеке — к которой не прижмусь я, ибо
Такая в этом грусть: щека и бархат,
А не — душа и грудь!
И в праведнических ладонях лоб твой
Я знаю — в кипарисовых ладонях
Зажатый и склоненный — дабы легче
Переложить в мои —
В которые не будет переложен,
Которые в великом равнодушьи
Раскрытые — как две страницы книги —
Застыли вдоль колен.
(2 декабря 1920 г.) (I, 572–573)
Сутулые плечи появятся 15 августа 1921 года в стихах памяти Блока (“плечи сутулые гнулись от крыл”). А 2 декабря 1921 года в стихотворении “Так, Господи! И мой обол…” Блок будет назван праведником, певцом и мертвым. Образ поэта, который рисует Цветаева в стихотворении 1920 года, по-видимому, напоминание о сыне Наполеона. Это близкий, интересный ей мужской личностный тип недоступного, притягивающего ее человека-поэта, заставляющего смирить чувства. Бархатная бренность, влекущая женщину, останавливает духовидицу Цветаеву, созерцающую сквозь земной облик Небожителя. Щека и бархат противопоставлены в стихотворении душе и духовной сути адресата стихов. Не сходятся Небо и Земля, не может лирическая героиня оказаться в земных объятиях, и попытка любовного признания в финале оборачивается великим равнодушием. Не случайно ладони лирической героини отождествлены со страницами книги, а тот, к кому она обращается, нарисован через образы кипарисовых ладоней и лба. Эпитет “в кипарисовых ладонях” напоминает о пушкинской дружбе в Гурзуфе с кипарисом (Пушкин. “Отрывок из письма к Д.”, 1824), о посмертной книге И. Анненского “Кипарисовый ларец”, о цикле “Подруга” к С. Парнок, где “крестик кипарисный” выступает знаком родства и верности. Эпитет “кипарисовый” должен относиться к Поэту. “Кипарисом” Цветаева увидит устремленного в поэтические высоты Пастернака (рифма: кипарис — Борис): в письме к А. А. Тесковой от 7 апреля 1929 года напишет: “Я все вспоминаю мой куст можжевельника на горе, который я звала кипарис. А иногда Борис (Пастернак)”. А в статье “Поэты с историей и поэты без истории” Цветаева упомянет о кипарисах Пастернака в связи с его поэмой “Лейтенант Шмидт”20 . Адресат стихотворения “Я знаю эту бархатную бренность” — поэт Евгений Ланн, напоминавший Цветаевой то ли Наполеона, то ли Орленка, носивший псевдоним любимого маршала Наполеона, его друга и спасителя, смертельно раненного в 1809 году под Эсслингом, рано погибшего Ж. Ланна, которого Ж. Мишле считал великим полководцем. Ланн подарил Цветаевой свое стихотворение “Бонапарт” (1921). Возможно, именно из-за отблеска наполеоновской эпохи, царящего в слове (Цветаева и звала Ланна только по фамилии!), она так увлеклась Ланном, его негармоничными, тяжеловесными стихами, что сочинила поэму “На красном коне” (1921). Похожее чувство, еще более двойственное и сложное, Цветаева испытывала в 1916 году к Блоку. Смерть Блока совпала со столетием со дня смерти Наполеона, поэтому Цветаева, думая о Блоке 2 декабря 1921 года, в годовщину Аустерлица, в стихотворении “Так, Господи! И мой обол…” соотнесла его с Наполеоном. Уход Блока — уход героя и воина “без дружин”, рана Отечества:
Не скаредника ржавый ларь —
Гранит, коленами протертый!
Всем отданы герой и царь,
Всем: праведник — певец — и мертвый.
Блок близок Наполеону в глазах Цветаевой не только одиноким противостоянием миру. Православная символика цветаевского текста соотносится с темой упокоения императора Франции. Останки Наполеона в 1840 году были помещены в часовне парижского Дворца инвалидов, согласно завещанию императора. Цветаева закладывает стихотворную основу поэтического храма, памятника Блоку; ей словно слышится хор оплакивающих, славящих Блока голосов:
Так, сердце, плачь и славословь!
Пусть вопль твой — тысяча который?
Ревнует смертная любовь.
Другая — радуется хору.
Глава третья. СОН О НАПОЛЕОНЕ
В 1927 году имя Наполеона неожиданно появляется на страницах черновиков поэмы, никакого отношения не имевшей к наполеоновской эпохе, когда Цветаева живописала свое представление о полете личности после смерти в бесконечность. Мысль о невероятности происходящего в рабочих материалах к “Поэме Воздуха” дается через отождествление с пробуждением от сна: “С полной живостью / Мысль: (вернусь/проснусь — в тетрадь)”21 . Проснусь в тетрадь, то есть вернусь в ту истинную реальность, в которой существую на земле, поскольку именно творческий сон и есть для Цветаевой настоящая жизнь, где сбывается душа. Во время работы над первым воздухом поэмы Цветаева записала сон, в котором ведет разговор о Наполеоне и Наполеоне-сыне: “Сон среди бела дня
Автомобиль. Чужие дамы. Одна с четырехлетним соверш<енно> голым коричн<евым> мальчиком. Хочу пересесть. Тревога за Мура.
Гостиница. Яблоко, от к<оторо>го умирают (каменеют). Не ем от мысли: “А что если не съесть? Что станет с построением сказки? Как, не съев, умру, и, не извергнув (от толчка в гробу. NB! Белоснежка) оживу?” Не ем. Топот каменного слона, <d’un elephant vivant qui aurait quatre preds en pierre>22 . Зала. Чужая игра. Выбираю воспоминани<я>. Куклы. Роговая пепельница Turino-Turin23 . Горлом С<ережи> “Да что мы делаем?” Бег вещ<ей> по мраморн<ым> лестницам24 , с постоянно теряемым<и> (кончающи<мися>, переходящи<ми>, уходящим<и> ввысь) и занов<о> возникающи<ми> перилами. Бег без конца, мелькание… Совс<ем> внизу чужой необыкн<овенно> прилич<ный> господ<ин> в шоколадн<ом> кост<юме>: (Spazierganger25 ) —Guten Tag, Froulein26 . — Bonjour Monsieur, Monsieur, puis-je vous adresser une prierre.
C’ est tres gentit a1 vous m-elle.. / — Je vous d’oublier en haut —je ne sais quell <le> age une <пропуск в рукописи> mappemonde? avec les gravures, veuillez faire qu’on les garde. C’est du Napoleon et du Napoleon II27 . — C’est l’ Hotel de l’Eclair?28 —полуутверд<ительно>, полувопросит<ельно>”29 .
Цветаева вспоминает сцену с яблоком из пушкинской “Сказки о мертвой царевне” или похожую сказку о Белоснежке. В черновиках “Поэмы Воздуха”, посвященной новой жизни после смерти, сравнение с яблоком воздушного грунта: “Облаком и яблоком / Грунт — как будто грудь / Женщины <…>” 30 Анастасия Цветаева писала о том, что Марина в юности “жила только в портретах и книгах”31 и повторяла слова Наполеона: “L’imaginaition gouverne le monde!”32 , украшала стены своего кабинета гравюрами с изображением Наполеона и его сына33 . Господин в шоколадном костюме — прохожий, спускающийся с горы, к которому сновидящая обращается по-французски с просьбой сохранить гравюры Наполеона или Наполеона II. Отец и сын воспринимались “знакомыми” в безлюдной пустоте того света. Близкий записанному сну мотив восхождения встречаем в юношеском стихотворении “Я подымаюсь по белой дороге…” (первоначальное название — “Сон о Пушкине”). Во сне о Наполеоне Цветаева тоже идет в гору одна, что перекликается с записью во время работы над “Поэмой Воздуха”: “Никаких земель не открыть вдвоем”34 . Мотив географической карты полушарий напоминает о завоевательных походах Наполеона. Название упомянутой гостиницы Hotel de l’Eclair, то есть Гостиницы Свет, созвучно теме “Поэмы Воздуха”, рисующей восхождение на тот свет, родственно “Гостинице Свиданье Душ” в другой поэме Цветаевой — “Попытка Комнаты” — о встрече во сне с умершим Рильке35. Предположительно образ Гостиницы связан для М. Цветаевой с биографией Гёте: его предки были владельцами гостиницы; со сном матери Цветаевой, М. А. Мейн, о Гёте, где свет выступает важным символом посмертия36 , поэтому обращение к матери К. Линдберга в “Поэме Воздуха” (“Мать! Не даром чаяла…”) могло быть продиктовано воспоминанием о М. А. Мейн. Из “Разговоров с Гёте” Цветаева знала о том, что Наполеон Бонапарт, молодой. никому не известный артиллерийский лейтенант, в свой египетский поход брал для чтения “Страдания молодого Вертера”37 и даже говорил о романе с автором. В 1826 году Гёте назвал Наполеона “квинтэссенцией человечества” (“Разговоры с Гёте”). Думается, отношение к Наполеону как к личности гениальной, необыкновенной тоже сложилось не без влияния Гёте.
Д. С. Мережковский в своем романе о Наполеоне пишет, что после излечения от тулонской чесотки Наполеон начал полнеть. Вспоминая молодость, Наполеон будто бы говорил о себе молодом: “Я тогда как будто летел по воздуху”38 . Воздушная стихия “Поэмы Воздуха” литературно связана с именем Наполеона и через “Ночной смотр” В. А. Жуковского, положенный на музыку М. Глинкой перевод “Das Geisterschiff” И.-К. фон Цедлица:
С востока и с запада мчатся
На легких воздушных конях
Один за другим эскадроны.
В двенадцать часов по ночам
Из гроба встает полководец…
(январь–март (?) 1836)
Воздушные кони Жуковского — предвестники Гения Марины Цветаевой — Всадника на красном коне из одноименной поэмы. Кстати, в пушкинском стихотворении “Бонапарт и черногорцы” маленькая Марина видела Наполеона красным, а черногорцев — черными, похожими на чертей (см. выше).
Еще в раннем детстве Цветаеву, склонную верить в воскресение душ, потрясло лермонтовское видение в стихотворении “Воздушный корабль” (1840) (перевод “Das Geisterschiff” из И.-К. фон Цедлица): император, встающий из гроба на острове Святой Елены затем, чтобы отправиться на воздушном корабле в сером сюртуке к берегу милой Франции39 . Серый — во сне Цветаевой цвет гравюр с изображением императора, “волшебный цвет”, как сказала она в автобиографической прозе “То, что было”, цвет фотографической пленки, на которой во сне отпечатывается жизнь души:
И в час его грустной кончины,
В полночь, как свершается год,
К высокому берегу тихо
Воздушный корабль пристает.
Из гроба тогда император,
Очнувшись, является вдруг;
На нем треугольная шляпа
И серый походный сюртук.
Так Наполеон и его сын, живущие в лирике и в мире снов, оказывают влияние на формирование нового поэтического замысла Цветаевой — “Поэмы Воздуха”.
Глава четвертая. СВЯТАЯ ЕЛЕНА
В тетради 1935 года с именем Наполеона связано создание стихотворения “Окно раскрыло створки…”:
Окно раскрыло створки —
Как руки. Но скрестив
Свои — взирает с форта:
На мыс — отвес — залив
Глядит — с такою силой,
Так вглубь, так сверх всего —
Что море сохранило
Навек — глаза его.
(26–27 июля 1935 г.)
Второй стих рисует живого императора, вглядывающегося в морскую даль из окна. Цветаевой казалось, что лик Наполеона отпечатывается на глади моря. В стихотворении речь идет о форте Брегансон, “где, по преданию, ночевал после Эльбы Наполеон”40 . В письмах Цветаевой можно встретить неоднократное упоминание исторических мест, связанных с биографией Наполеона: Тулон, Фонтенбло, Святая Елена. В записи об отъезде из Фавьера 28 сентября 1935 года Цветаева упоминает, что ходила на рынок в Тулон41 , символ первой наполеоновской победы, строки, передающие соседство земных примет и Поэзии. В письме к Тесковой 26 января 1937 года Марина Ивановна, надеясь на встречу в Париже, предлагает ей посетить Фонтенбло, где Наполеон подписал отречение от престола. В письме 6 сентября 1929 года Цветаева рассказывает о своей предстоящей поездке и о состоявшейся поездке в Бельгию42 С. Я. Эфрона, о том, как муж стоял там, где стоял Наполеон, и мысленно следовал за боем (VI, 381). Для нее эта деталь весьма существенна: 18 июня 1815 года у деревушки Ватерлоо, неподалеку от Брюсселя, Наполеон проиграл главную битву своей жизни. По стечению обстоятельств Цветаева въехала в СССР в 1939 году тоже 18 июня. Спустя два года на экземпляре фотографии, сделанной в Кускове, Цветаева пометит: “…в день двухлетия моего въезда. МЦ. 18-го июня 1941 г.”43 . Перед трагедией возвращения, по дороге в Россию, она вспоминала Наполеона и предчувствовала, что этот въезд ставит крест на ее будущем: “Ходила по мосту, потом стояла и — пусть смешно! не смешно — физически ощутила Н<аполеона>, едущего на Св<ятую> Елену. Ведь — тот же мост: доски. Но тогда были — паруса, и страшнее было ехать. Наполеон. Святая Елена. <…>”44 . “Ведь я островитянка / С далеких островов!” (1, 562) — признавалась Цветаева в стихах. В одном из писем молодой поэт Гронский обращает внимание Марины Ивановны на слова князя Волконского об островах в жизни Наполеона: “Рождение — Корсика, Отречение — на острове, Бегство — Эльба, Смерть — Св. Елена”45 . Сама Цветаева в своей жизни тоже искала реальные и метафорические аналогии с островной биографией Наполеона. Однажды написала о себе как о Святой Елене, которую минуют все корабли. В ряде ее текстов остров Святой Елены — символ полного одиночества, равного Одиночеству Поэта. В прозе “Жених”, чтобы показать непреодолимость непонимания и отчуждения между нею и собеседником, Цветаева вспоминает утес Святой Елены: “Между ним же и мной стоял непреложный утес Святой Елены” (V, 183). У жениха в голове были русалки, наяды и весталки, у Марины — Наполеон, поэтому жених, отчаявшись, “отвалился”. Она любила в Наполеоне не полководца, а поверженного Героя, изгнанника и писателя и признавалась в 1919 году: “В Гёте мне мешает Farbenlehre46 , в Наполеоне — все его походы”47 . Ей хотелось “не скакат<ь> с Напол<еоном> на коне, а сидет<ь> с ним на Св. Елене и слушать (служит<ь>)”48 . “Мое дело в мире: ходить за глухим Бетховеном, — писать под диктовку старого Наполеона, — вести Королей в Реймс”49 , — признавалась Цветаева. Так в 1921 году служила князю Волконскому, переписывая его книгу “Родина”. Задуманная большая вещь о Наполеоне не осуществилась, возможно, из-за взыскательности автора и силы любви, для которой Цветаева не нашла Уха. Чтобы написать о Наполеоне, надо было встретиться с ожившим памятником. В тетради осталось трехстишие 1935 года, записанное между 1750 и 21 мая 1935 года:
Черные стены
С подножием пены
Это — Святая Елена51.
Здесь же — стих “Император сшивает тетрад<ь>”52 , ставящий знак равенства между Наполеоном-мемуаристом и Цветаевой-поэтом, по-видимому, связанный с прочтением в марте книги французского историка и писателя Октава Обри “Saint-Hе2lе1ne”. I–II. Paris, 1935. Цветаева взяла ее с собой на лето, чтобы прожить еще раз (VII, 554), настолько книга ей понравилась. Она написала Обри письмо, в котором подробно отозвалась о его произведениях и “окликнула”, возможно, в надежде на эпистолярное общение. Читала она еще в юности и книгу мемуаров Эммануэля Ласказа. Ей хотелось быть Эккерманом или Ласказом, секретарем высшего, да и само слово “секретарь” у нее сопрягалось с понятием секрета, таинственного, непостижимого начала. Наполеон и его сын принадлежали для Цветаевой к лагерю “Великих Одиноких” (VII, 554); она сама была воинствующе одинокой, защищала свое право на мысль, на стих, на час души. И писала в январе 1937 года в “пушкинском” письме, где Наполеон упомянут в связи со стихотворением Пушкина “К морю”, переведенном ею на французский: “(Мир — это бесчисленные единицы. Я — за каждого и против всех)” (VII, 644). А в письме к Тесковой Цветаева, жалуясь на травлю Сергея Яковлевича Эфрона в газетах в связи с его бегством из Франции после убийства
И. Рейсса53, на невозможность писать, сообщает, что утешается погодой и книгами, в том числе книгой Бетси Балькомб о Наполеоне на Святой Елене, и пишет о Бетси: “…она была его последней улыбкой…”54 В этой строке можно услышать предвидение конца жизни, близость отъезда в СССР и смерти, о которой Цветаева раньше писала романтически, стихами прогоняя ее. Перед отъездом в СССР в последнем письме Тесковой читаем: “(Сейчас слышу, гулко и грозно: Express de Vienne55 … и вспоминаю ее башни и мосты, к<отор>ых никогда не увижу.) Кричат: — En voitur, Madame!56 — точно мне, снимая меня со всех прежних мест моей жизни”57 . Может быть, Цветаева вспоминала свое пребывание в Вене вместе с отцом в детские годы или посещение Вены с Эфроном, во время свадебного путешествия. Для нее это город, связанный с сыном Наполеона, с Орленком, с сумрачным Шёнбруннским дворцом, со “Сказками Венского леса” Штрауса.
В не изданный при жизни Цветаевой сборник 1940 года вошло стихотворение 1921 года, получившее в год столетия с момента захоронения останков Наполеона в часовне парижского Дворца инвалидов (1840), в 1940 году, название “Комета”. За семь дней до рождения Наполеона над Парижем видели комету. За три месяца до его смерти над Святой Еленою появилась другая комета, которую Наполеон воспринял вестью о своей кончине. 5 мая, в день его смерти, комета, удаляясь от Земли, исчезла в пространстве58 . Вспоминая Наполеона, думая о близости собственной смерти, Цветаева, особенно остро ощущавшая себя “приблудой” и изгоем, включила в предполагавшийся к изданию сборник 1940 года стихотворение о комете своего поэтического и человеческого пути, исполненного драматизма и высокой поэзии:
Косматая звезда,
Спешащая в никуда
Из страшного ниоткуда,
Между прочих овец приблуда,
В златорунные те стада
Налетающая, как Ревность —
Волосатая звезда древних!
(27 апреля 1921 г.)
Удивительно, насколько поэтическое слово обладает предсказывающей силой; оно на пятнадцать лет вперед знает больше поэта! 1 ноября 1925 года, сразу после приезда в Париж из Чехии, Цветаева выписала в беловую тетрадь фрагменты стихов. Среди них — строки, обращенные к мужу. Цветаева не стала дописывать этих стихов или не успела к ним вернуться, но переписала в тетрадь с надписью “Первый Париж” (публикуется впервые):
Первый Париж
С Вами — мгновенье…
Сани… Олени…
Туда — куда-то —
В санях без возврата.
На2д же2нским стра2хом
До—ха — запа2хом,
На2д женским зно2бом —
Ме—ха сугробом!
………………
С Вами — в опалу!
С тем и покупала —
Кло—чек59 вселенной,
С островом Елены!
Елена: глыба.
Что2 — рок? Все — ветер?
— сами.
О—лени, сани…60
Эти строчки выражают необыкновенную любовь Цветаевой к мужу. Она мчит с ним по жизни, абсолютно веря в необходимость этого пути вдвоем, “в санях без возврата”, и заранее думает об острове Святой Елены для двоих. Конечно, эти строки тогда звучали словом об изгнании, об эмиграции! Но как по-иному читаются они в контексте происшедшего потом, в СССР, куда “в санях без возврата” Цветаева помчится за мужем в 1939 году! И этот образ русских саней, русские сугробы в ноябрьском Париже! Вспоминалась ей “Снежная королева” Андерсена, собственная поэма “Молодец” или пушкинская “телега жизни”? “На — жызть, / На — ”61 смерть была любовь к Эфрону, слабому, мягкому, интеллигентному, немного наивному, обаятельному, иногда увлекавшемуся химерами, видевшему жизнь, словно в тумане. В 1926 году она писала о внешней красоте Эфрона в письме Рильке, которая была знаком избранности, не столько внешней, сколько метафизической62 . С удовольствием написала Рильке, что в юнкерском училище Эфрона в шутку звали “астральный юнкер”63 . Цветаева ценила его страсть к подвигу, любила и жалела как больного, требующего заботы. Очевидно, на долгие годы она сохранила к мужу подлинное чувство и гордилась его добровольческим прошлым. “Евразийская совесть”, “золотое дитя евразийства” — таким видели его современники64 . Цветаева, сильная, мужественная, волевая, талантливая, воспринимала его равномощным сущностью, идейно-страстным, волевым человеком, стремилась защитить и поддержать. Он был ее Мужем и Заботой. В конце жизни Эфрон стал ее смертельной Раной. В уподоблении судьбы мужа судьбе Наполеона сказалась сила любви и абсолютная вера в чистоту души Эфрона, которого она жалела как человека, находящегося на краю гибели, и возвышала как Героя, потому что воспринимала героизм по-своему, делила героическое на отвагу тела и доблесть души. “Руку на сердце положа: на старого больного предсмертного Наполеона не променяла бы только Мура”65 , — писала Марина Цветаева 28 февраля 1936 года. В этих словах — объяснение того, почему она поехала к старому, больному, зараженному большевизмом Эфрону в Россию, на верную гибель в 1939 году. Никто почти не вспоминает, что в парижском паспорте Цветаева имела двойную фамилию: Цветаева-Эфрон.
“Я, в жизни, любила Наполеона и Гёте, т. е. с ними жизнь прожила” (VII, 602), — объясняла Цветаева в 1936 году поэту А. Штейгеру. Среди последних записей 1941 года — строки об отверженности, одиночестве, о Наполеоне: “Сейчас — во мне — лютая тоска по неродине: Франции. <…> Мария Стюарт, Наполеон, не глядевший с корабля, я — ваша”66 . Действительно, миф о Наполеоне прошел через всю жизнь Цветаевой. Она не разочаровалась в Наполеоне и в самые трагические дни, когда диктатура свирепствовала в СССР и миллионы людей страдали от власти другого тирана. Цветаева видела в Наполеоне сверхличность, страдавшую, погибшую, одинокую. Наполеон для нее — фигура титаническая, мифическая, поэтическая.
Примечания
1 Коронационная мантия императора была усеяна золотыми пчелами.
2 Мережковский Д. С. Данте. Наполеон. М., 2000. С. 338.
3 Неточная цитата из стихотворения Пушкина “Бонапарт и черногорцы”.
4 Вероятно, слова, вложенные Цветаевой в реплику матери, — скрытая цитата из Гёте: “Что
носится в воздухе и чего требует время, то может возникнуть одновременно в ста головах безо всякого заимствования”. Слово о науке. Афоризмы, изречения. Литературные цитаты. М., 1976. С. 204.
5 Неточная цитата. Цветаева заменила местоимение “мне”, объединив себя с Пушкиным.
6 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед.хр.22, л.37.
7 Тем же 1824 годом датировано стихотворение В. А. Жуковского “Таинственный посетитель”: “Кто ты, призрак, гость прекрасный? / К нам откуда прилетал? / Безответно и безгласно / Для чего от нас пропал?” Вероятно, Пушкин сознательно использовал слово Жуковского, тем более что это с ним случалось, например, см. обращение “Гений чистой красоты” из стихотворения Жуковского “Я Музу юную, бывало…” (1822–1824).
8 Но умысел, намерение есть всегда (фр.).
9 Ростан Э. СС, 1914, т. 2. Перевод Т. Щепкиной-Куперник. С. 56.
1 0 Ельницкая С. Статьи о Марине Цветаевой. М.: Дом-музей МЦ, 2004. С. 131.
11 Императорский дворец в Вене. Ныне — музей.
12 Марина Цветаева. Неизданное. Семья: История в письмах. М: ЭЛЛИС ЛАК, 1999. С.117.
13 РГАЛИ. ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 25, л. 21.
14 Подробнее о Тучкове-четвертом см.: Баевский В. Стихотворение М. Цветаевой “Генералам двенадцатого года”: Текст и затекст // Studia Russica Budapestensia: Материалы III и IV Пушкинологического коллоквиума в Будапеште. Будапешт, 1995. C. 263–272.
15 Неизданное. Записные книжки в двух томах. М.: ЭЛЛИС ЛАК, 2000–2001. Т. 1. C. 24. Далее — ЗК.
16 Рукописи стихотворения не сохранилось. Первая публикация: // “Северные записки”, Пг., 1915, № 1, с. 94. Сверено по машинописи юношеских стихов с авторской правкой (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 21, л. 22), так как в публикации (Марина Цветаева. Книги стихов. Эллис Лак, 2000) есть неточности.
17 ЗК, т. 2. с. 28.
18 Марина Цветаева. Борис Пастернак. Души начинают видеть. Письма 1922–1936 годов. М.: Вагриус, 2004. С. 283. Далее — ЦП.
19 ЦП, с. 560.
20 Марина Цветаева. Спасибо за долгую память любви… Письма к Анне Тесковой. 1922–1939. М.: Русский путь, 2009. С. 144. Далее — ЦТ.
21 РГАЛИ. ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 87.
22 Живого слона, у которого было бы четыре каменных ноги (фр.).
23 Турин — город в Италии.
24 Судя по итальянскому мотиву, звучащему во сне, Цветаева могла вспоминать римские лестницы.
25 Путешественник, встречный прохожий, идущий с горы (нем.).
26 Здравствуйте (нем.).
27 Здравствуйте, месье, месье, могу ли я обратиться к вам с просьбой? (фр.).
Это очень любезно с вашей стороны, мадемуазель (фр.).
Я вас забуду наверху<,> я не знаю, какой возраст <пропуск в рукописи> карты полушарий с гравюрами, сделайте так, чтобы их сохранили. Это гравюры Наполеона или Наполеона II (фр.).
28 Это гостиница “Свет”? (фр.).
29 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед.хр.17, л. 18. Публикуется впервые.
30 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед.хр.17, л. 12.
31 Цветаева А. Воспоминания. Изд. третье, дополн. М.: Советский писатель, 1983. С. 269. Да-
лее — В83.
32 “Воображение правит миром!” (фр.). В83. С. 269.
33 Там же, с. 268–269.
34 РГАЛИ. ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 4.
35 Символ Гостиницы мог быть продиктован гибелью в гостинице “Англетер” в декабре 1925 года С. Есенина и воспоминанием о журнале, издававшемся имажинистами в 1922–1924 го-
ды, — “Гостиница для путешествующих о прекрасном”. Подробнее о журнале: http://www.katlyric.narod.ru/article16.htm
36 Подробнее об этом см.: Айзенштейн Е. О. Сны Марины Цветаевой, 2003. С. 320. Далее — СМЦ.
37 Мережковский отмечает, что Наполеон пять раз перечитывал роман Гёте.
38 Мережковский Д. С. Наполеон. М.: Республика, 2000. С. 435.
39 Стихотворение написано в связи с решением о перенесении праха Наполеона со Святой Елены в Париж.
40 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 11, л. 8 об. Опубликовано: Цветаева М. Стихотворения и поэмы. 1990, с. 444 с комм. Далее — БП90. См. фотографию Цветаевой с сыном, сделанную в форте Брегансон в 1935 году: Цветаева Марина. Фотолетопись жизнь поэта. М.: Эллис Лак, 2000.
С. 257.
41 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 68.
42 О том, что Бельгия напоминает Прагу, “но — с веяньем моря” см. в письме Цветаевой к Тесковой от 26 октября 1929 года: ЦТ. С. 160.
43 Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М.: Эллислак, 1997. С. 745.
44 ЗК. Т. 2, с. 446–447. См. также сон 23 апреля 1939 года, истолкованный вестью о гибели, где также фигурировал ландшафт Святой Елены. Подробнее: СМЦ. C. 349–362.
45 Марина Цветаева. Николай Гронский. Несколько ударов сердца. М.: Вагриус, 2003. С. 188.
46 Учение о цвете (нем.).
47 ЗК, т. 1. С. 435.
48 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед.хр.25, л. 11 об.
49 ЗК, т. 2. С. 105. Речь идет о Иоанне Д Арк. Цветаева в 1919 году читала шесть книг, посвященных Иоанне. Подробнее об этом: ЗК. Т. 1. С. 556.
50 17 мая 1935 года — 75-летие со дня рождения князя С. М. Волконского. Цветаева пометила этим юбилейным днем начало работы в ЧТ-26.
51 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 5. Опубликовано: БП90. С. 657.
52 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 5.
53 Письмо МЦ от 7 февраля 1938 года. Подробнее об этом см.: И. Кудрова Путь комет. Т. 2.
С. 489–517.
54 Цветаева Марина. Письма к Анне Тесковой. МУК “Мемориальный Дом-музей Марины Цветаевой в Болшеве”, 2008. С. 288. Бетси Балькомб — Абель Лючия-Елизабет.
“NapolйonaSainteHйlиne. Souvenirs de Betsy Balcombe” (Paris, 1898). Там же. С. 462. Далее — МЦТ.
55 Экспресс до Вены (фр.)
56 В вагон, мадам! (фр.)
57 ЦТ, с. 374.
58 Мережковский Д. С. Наполеон, С. 339.
59 Авторское написание слова.
60 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 7, л. 65 об–66.
61 Строки из поэмы Цветаевой “Молодец”.
62 Так же ценила она внешнюю красоту К. Б. Родзевича.
63 Райнер Мария Рильке, Борис Пастернак. Марина Цветаева. Письма 1926 года. М.: Книга, 1990. С. 96.
64 МЦТ, с. 103.
65 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед.хр.26, л. 153 об.
66 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 33, л. 32. Опубликовано: СМЦ. С. 371.