Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2012
Гульфия Базиева
Гульфия Джамаловна Базиева родилась в 1961 году. Старший научный сотрудник сектора этнологии Кабардино-Балкарского института гуманитарных исследований, кандидат философских наук. Окончила докторантуру Российского института культурологии. Автор трех монографий и более чем пятидесяти статей по проблемам развития национальной культуры в Кабардино-Балкарии в научных журналах “Вопросы культурологии”, “Вестник Московского государственного университета культуры и искусств”, “Вестник Московского государственного лингвистического университета” и др. Живет в г. Нальчике. Награждена грамотой правительства КБР в 2006 году.
Национальные элиты Российской империи
Национальные элиты Северного Кавказа начинают активно формироваться в XIX веке. Типичный представитель северокавказской элиты — выходец из аристократических верхов, получивший образование в светском российском учреждении либо поступивший на военную службу в царскую армию.
При Ставропольской гимназии, открытой в 1837 году, состоял “благородный пансион”, в котором жили и учились дети горской знати. Гимназию окончили многие известные общественные деятели и просветители северокавказских народов (А. Г. Кешев, К. М. Атажукин, Х. Урусбиев, К. Л. Хетагуров, С. А. Абаев, И. Крымшамхалов и др.). С 1850-го по 1860 год директором гимназии был М. Неверов, хорошо знавший В. Г. Белинского, И. С. Тургенева, Н. А. Некрасова. Атмосфера учебного заведения способствовала формированию гуманистического мировоззрения учащихся.
Выпускник Ставропольской гимназии Кази Атажукин (1841–1899) основывает первую в Кабарде светскую школу, издает азбуку и книги на кабардинском языке. Азбука К. М. Атажукина была составлена на основе русской графической системы, так как просветитель считал, что в таком случае будет облегчено изучение русского языка. Школа, открытая К. М. Атажукиным, просуществовала всего год и была закрыта “за неимением слушателей”. Впоследствии в газете “Терские ведомости” К. М. Атажукин писал, что “школа, несмотря на свое непродолжительное существование и притом в самое неудобное время, доказала, что способна была исполнять свое назначение — подготовлять учителей, и принесла значительную пользу”1. Просветитель отстаивал право кабардинского народа обучаться на родном языке, так как был уверен, что “кабардинская письменность должна способствовать быстрейшему распространению грамотности и “грамотность не должна вредить русскому языку, а, напротив, благоприятствовать его распространению”2.
Адиль-Гирей Кешев (1840–1872) после окончания Ставропольской гимназии продолжил свое образование на факультете восточных языков в Петербургском университете. Первые рассказы А. Г. Кешева были опубликованы в “Библиотеке для чтения” (СПб., 1860. Т. 159). В наиболее значительном произведении “На холме” писатель, с одной стороны, пытается вникнуть в суть народной жизни, а с другой — осознать историческую судьбу Родины как свою собственную. “Двойная жизнь”, которую вел автор (находясь в России, был черкесом, а в родном ауле воспринимался как русский), перестает его устраивать, и автор предпринимает нелегкие попытки сблизиться с “холмовниками”: примечательно, что помогают ему в этом басни И. А. Крылова. Постепенно образованный сородич начинает пользоваться уважением, что подкрепляет его собственную мысль о том, что “образование отнюдь не должно отчуждать человека от его родного круга, как бы низко ни стоял этот круг; напротив, оно необходимо должно вести к самому тесному сближению с ним”3. Более того, только в кругу своих “полудиких” сородичей проходит ипохондрия героя и сменяется “свежей картиной” мировосприятия. “Мало-мальский образованный черкес должен быть и есть на самом деле во сто крат более черкес, чем простой собрат его. Вот простая разгадка того, почему так грустно окончилась моя карьера в России, не оправдав ни одной моей надежды”4, — с грустью отмечает автор и с жадностью прислушивается к разумным и здравым рассуждениям простых людей, прекрасно осознающих, что по уровню цивилизации они отстают от многих народов. Вопросы, волновавшие аульчан, носят не только философский, но и политический характер: кто сильнее — Англия, Россия или Турция? Мнения разделяются: одни восхваляют русских “иванычей”, другие веруют в могущество турков; при этом “партия приверженцев “иванычей” оказывается на холме гораздо многочисленней.
Если образование, полученное в Ставрополе, стимулировало развитие творческих и прежде всего литературных способностей, то в учебных заведениях Владикавказа формировались разносторонние интересы (к примеру, выпускник Владикавказской гимназии М. Абаев стал первым балкарским историком, С. Урусбиев после окончания реального училища г. Владикавказа поступил в Петровско-Разумовскую сельскохозяйственную академию).
М. Абаев, создавая свои произведения на русском языке, ратовал за образование и просвещение родного народа, считая, что чем выше уровень образованности, тем лучше качество жизни. В публицистике М. Абаев выражал либерально-демократические взгляды и проповедовал народническую идею “крестьянского социализма”. “Народ не был угнетен и забит, так как высшее сословие относилось гуманно, благодаря чему до сих пор сохранились довольно хорошие отношения между сословиями, поэтому горцы были довольны своей жизнью и имели досуг для того, чтобы устраивать народные веселья”5, — отмечал М. Абаев в очерке “Балкария”, который публиковался отдельными статьями в газете “Каспий”, а затем вышел в журнале “Мусульманин” (Париж, 1911).
Значительный вклад в изучение и развитие культуры горских народов в ХIХ веке внесла семья балкарских князей Урусбиевых (Исмаил и его сыновья Сафар-Али, Науруз). Исмаил Урусбиев лично встречался с С. П. Танеевым, М. А. Балакиревым, открывая для них самобытный мир национальной музыки. “Князь — отличный знаток национальных преданий и легенд, и голова его кишит гипотезами о заселении Кавказа и об его прошлых судьбах. Память у князя феноменальная. Однажды, беседуя с нами о русской литературе, он в доказательство своей мысли цитировал несколько мест из Добролюбова”6, — писал С. П. Танеев в одном из своих писем.
Сафар-Али Урусбиев предпринимает первые попытки создания грамматики балкарского языка, кроме того, он — автор интересного исследования “Сказание о нартовских богатырях у татар-горцев Пятигорского округа Терской области” (Тифлис, 1881), в котором подробно останавливается на ряде сказаний из эпоса “Нарты”, подчеркивая его общий для северокавказских народов характер. Сбором фольклора занимался также Науруз Урусбиев, его фольклорные записи были опубликованы Н. П. Тульчинским в 1903 году с примечанием: “Заимствовано из тетради Н. И. Урусбиева”.
Несмотря на внимательное изучение обычаев и обрядов родного народа, представители национальной элиты, будучи подолгу оторванными от “корней”, иногда не воспринимали некоторых особенностей этнической культуры. К примеру, Хан-Гирей описывает черкесскую пляску: его раздражает чрезмерный шум, который “заглушал звуки музыки”, и он предпочитает этому шумному действу записывание древней песни “в самой отдаленной и глухой комнате”. В “Путевых заметках” Султан Крым-Гирей (Инатов) (1843 — год смерти неизвестен) также отмечает определенное несоответствие между традиционным укладом жизни родного народа и европейскими обычаями. “Вы порядочно обрусели… это нехорошо”, — говорит ему кормилица, когда он предлагает девушкам сесть и продолжить свои занятия в его присутствии. Такую же оплошность допускает автор и в мечети, встав не на свое место, по левую сторону человека, стоящего ниже его по рангу. “Мулла обратился к моему соседу со словами: └Грешный! Аллах не примет твоей молитвы, если будешь так нагло изменять обычаям своих отцов, как ты изменяешь им в настоящую минуту: ты стоишь по правую сторону человека, который к тебе слишком снисходителен и которого ты должен уважать…“”7 Отрицательное отношение к строгим религиозным предписаниям было продиктовано стремлением к европейским формам цивилизации, так как русская культура значительно нейтрализовала мусульманское мировоззрение “пророссийской” элиты.
Кроме “культурно-образовательного” канала существовал и другой не менее мощный канал формирования национальных элит — “военный”. Адыгский военный деятель и просветитель С. Хан-Гирей (1808–1842) в царской армии дослужился до придворного звания флигель-адъютанта. Однако репрессивная политика царизма на Кавказе вынудила его уйти в отставку. Материалы очерка С. Хан-Гирея “Записки о Черкесии” (1836) собирались автором в течение нескольких лет (1829–1836) и были представлены Николаю I, но не были опубликованы, более того, рукопись не была возвращена автору. “Николай I, лицемерно назвав Хан-Гирея черкесским Карамзиным, запретил издание └Записок о Черкесии“”8. “Камнем преткновения” стала третья книга “Записок”, не одобренная царской администрацией, которая, будучи сторонником подчинения горцев только военными средствами, выступила с резкой критикой утверждения Хан-Гирея о приведении горцев “в гражданское состояние кроткими мерами во имя избежания кровопролития”9.
Представляет интерес и художественное творчество Хан-Гирея, в частности, очерк “Бесльний Абат”, посвященный событиям 1792–1796 годов на Северном Кавказе. Главный герой — шапсугский князь, стремясь объединить адыгские племена, поражает своей жестокостью и коварностью. Но вместе с тем автор отмечает его ум и прозорливость: “…неграмотный, почти полудикий Бесльний сидит передо мной, или то говорит человек опытный, просвещенный в делах государственных?”10 Бесльний с одинаковой легкостью рассуждал о Турции, недостатках и достоинствах турецких сановников, о константинопольских министрах и удивлял “умными и резкими суждениями”.
В Зимнем дворце, в отличие от горцев, громко выражавших свое удивление при виде бриллиантов и других драгоценностей, Бесльний “не удивлялся ничему”. На вопрос о причине его равнодушия Бесльний отвечает: “Я удивляюсь всему, что мы видим, потому что ничего подобного мне не случалось нигде встречать, но стараюсь это скрыть от русских, а то они, пожалуй, подумают, что мы вышли из нищеты и ничего не знаем”11.
Образ Бесльния Абата в чем-то схож с образом Хаджи-Мурата Л. Н. Толстого. Вспомним первое присутствие Хаджи-Мурата в театре: “…с восточным мусульманским достоинством, не только без выражения удивления, но и с видом равнодушия, просидев первый акт, Хаджи-Мурат встал и, спокойно оглядев зрителей, вышел, обращая на себя внимание всех зрителей”12. Подобным образом Хаджи-Мурат ведет себя и на светском балу, на все вопросы отвечая, “что у них этого нет, — не выказывая того, что хорошо или дурно то, что этого нет у них”13.
Интерес к особенностям духовной жизни и менталитету кавказских народов ярко проявился в русской литературе и искусстве ХIХ века (А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, А. А. Бестужев-Марлинский, Л. Н. Толстой, Н. А. Ярошенко, М. А. Балакирев, С. П. Танеев и др.). При этом русские деятели культуры не только изучали культуру и быт местных народов, но и принимали активное участие в “продвижении” национальных кадров. К примеру, в первом томе журнала “Современник” (1836) была опубликована повесть адыгского писателя и просветителя С. Казы-Гирея “Долина Ажитугай”. В послесловии к произведению А. С. Пушкин писал: “Вот явление, неожиданное в нашей литературе. Сын полудикого Кавказа становится в ряды наших писателей; черкес изъясняется на русском языке свободно, сильно и живописно. Мы ни одного слова не хотели переменить в предлагаемом отрывке; любопытно видеть, как Султан Казы-Гирей (потомок крымских Гиреев), видевший вблизи роскошную образованность, остался верен привычкам и преданиям наследственным, как русский офицер помнит чувства ненависти к России, волновавшие его отроческое сердце; как, наконец, магометанин с глубокой думою смотрит на крест, эту хоругвь Европы и просвещения”14. Высокую оценку повести дал и В. Г. Белинский, отметив, что она “примечательна как произведение черкеса, который владеет русским языком лучше многих почетных наших литераторов”15.
Гуманизм русской культуры способствовал выработке общечеловеческих идеалов местных элит, пропагандирующих европейские идеи. Но национальная элита народов Северного Кавказа в ХIХ — начале ХХ века была неоднородна как по своим политическим, так и по религиозным убеждениям. Основной чертой мусульманcкой национальной элиты, так же как и европейской, было стремление к повышению уровня национального самосознания, определению идентичности. В отличие от национальной элиты “российской направленности”, мусульманские лидеры опирались на традиционный уклад жизни горцев, тесно связанный с религией. Попытки христианизации региона потерпели неудачу, так как исламское вероучение было более близко горской ментальности: ислам канонизировал и предписывал строгое соблюдение свода морально-этических принципов, близких по духу регламентированным традиционным правовым и нравственно-этическим кодексам горцев, принятых еще в доисламский период.
В целом период конца XIX — начала ХХ века явился для народов Северного Кавказа важной вехой в развитии культуры и образования как на светской, так и на мусульманской основах. Несмотря на то, что представители национальных элит стояли на разных позициях в оценке исторических путей Родины, их объединяло желание выхода из феодализма и приобщения родных народов к мировой цивилизации.
Национальные элиты СССР
Национальная политика раннего советского периода проходила до начала тридцатых годов под знаком “коренизации”, которая выражалась в укреплении национальных элит и строительстве политических и культурных институтов национальной репрезентации (органы власти) и самовоспроизведения (образовательные структуры). В начале тридцатых годов данные процессы в основном были завершены, в силу чего острым становится вопрос о культурной политике в целом. Наиболее остро стоит задача “атеизации” общества, в мусульманских регионах решение данной задачи усложняется. “Культурно-просветительская работа среди трудовых масс нерусских национальностей была сопряжена с серьезными трудностями. Безграмотность населения, отсутствие достаточных культурных кадров, сохранение средневековых религиозно-бытовых предрассудков — все это мешало делу коммунистического просвещения. В силу ряда исторических и бытовых условий влияние духовенства среди нерусских национальностей, особенно среди мусульман, было гораздо сильнее, чем влияние православного духовенства в соответствующей среде”16.
В Кабардино-Балкарской автономной области отношение населения к нововведениям социалистического строительства, которые не затрагивали религиозных чувств, на первых порах было достаточно лояльным. В советский период многие деятели, в том числе восточноориентированного просветительства (Н. А. Цагов, П. И. Тамбиев, И. Я. Акбаев, С. О. Шахмурзаев и др.), активно включаются в процессы ликвидации безграмотности и создания учебных заведений нового типа, надеясь на сохранение мусульманских школ. Но в тридцатые годы в результате гонений на мусульманское духовенство проходит серия арестов служителей культа, закрываются мечети, в результате этих акций в республике не осталось ни одной действующей мечети, ни одного медресе, ни одной школы арабского языка17.
В сфере культуры и образования начинаются процессы активного усвоения западноевропейской культуры (через русскую культуру), в то время как влияние восточных традиций заметно ослабевает. Процессы аккультурации происходят во всех сферах духовной культуры: создается светская система образования, формируются профессиональное искусство и литература.
В своем вступительном докладе на I съезде писателей СССР (1934 год) А. М. Горький подчеркнул, что “советская литература не является только литературой русского языка, это — всесоюзная литература”18. В 1935 году произведения кабардинских и балкарских авторов впервые появляются в поэтическом сборнике “Поэзия горцев Кавказа” под редакцией А. А. Суркова, изданном в Москве. Известный исследователь культуры народов Кабардино-Балкарии М. Е. Талпа писал: “Самый факт выхода в свет такого сборника — исторический этап в развитии литературы народов Кабардино-Балкарии. Всего десять-одиннадцать лет существует у них письменность, и вот писатели области уже создали ряд вещей, заслуженно признанных достойными ознакомления с ними читателей всего Советского Союза”19. М. Е. Талпа отметил творчество таких кабардинских и балкарских поэтов и писателей, как А. А. Шогенцуков, М. А. Афаунов, Б. И. Гуртуев, Д. М. Налоев, С. М. Кожаев и др.
В советский период важное значение придавалось “взращиванию” научных и творческих национальных элит, пропагандирующих ценности социалистического образа жизни. С этой целью выделяются так называемые “целевые” места для обучения в престижных учебных заведениях Москвы и Ленинграда, в ведущих театральных вузах страны открываются национальные студии. К примеру, несколько поколений кабардинских и балкарских артистов обучались в ГИТИСе (1935–1939, 1953–1958, 1972–1977, 1987–1991 годы), а также в Щепкинском и (балкарская студия, 1958–1963) и Щукинском училищах (кабардинская студия, 1971–1975, 1984–1988).
Советская культурная политика также уделяла большое внимание “поощрению” национальных творческих элит: Государственной премией РСФСР (1966), Государственной премией СССР (1974), Ленинской премией СССР (1990, посмертно) было отмечено творчество балкарского поэта К. Кулиева; кабардинский поэт А. П. Кешоков награждается Государственной премией РСФСР (1969) и Государственной премией СССР (1978), в 1990 году ему присваивается звание Героя Социалистического Труда; балкарская поэтесса Т. М. Зумакулова в 1977 году была удостоена Государственной премии РСФСР им. М. Горького.
В 1966 году первой премии на II Всесоюзном конкурсе дирижеров был удостоен также кабардинец Ю. Х. Темирканов — аспирант Ленинградской консерватории. Ю. Х. Темирканов окончил Ленинградскую консерваторию дважды: в 1961 году по классу альта, а в 1966-м — дирижерское отделение (класс профессора И. А. Мусина). C 1988 года Темирканов работает художественным руководителем и главным дирижером Академического симфонического оркестра Санкт-Петербургской филармонии. Ю. Х. Темирканов был удостоен Государственной премии СССР в 1976 и 1985 годах, а также награжден Государственной премией РФ (1998) и премией Президента РФ (2002) в постсоветский период.
Творческим национальным элитам принадлежала особая роль в формировании положительного имиджа государства, которое из “тюрьмы народов” превратилось в “союз нерушимый республик свободных”. Первые творческие национальные кадры получают художественное образование в учебных заведениях России, Украины, Грузии. Однако культура мусульманских регионов СССР была ориентирована на формирование единой общесоюзной культуры. В такой ситуации стали наблюдаться процессы, характерные для авторитарной системы, когда официально провозглашаемые достижения расходятся с объективными результатами. В то же время отдельные позитивные культурные достижения советского периода представляют собой объективную реальность.
Национальные элиты Российской Федерации
В связи со стихийностью процессов, происходящих в РФ после развала СССР в 1991 году, так же “стихийно” формируется и национальная элита. Как правило, это либо представители (потомки) старой “советской” элиты, либо нувориши, так как “элитарность” начинает тесно “увязываться” с уровнем финансово-экономической успешности.
Ввиду отсутствия четкой идеологии творческая элита национальных республик, занимавшая ведущее место в духовной культуре СССР, перестает играть важную роль в жизни общества. Нигилистическое отношение к ценностям профессиональной национальной культуры начинает “вызревать” еще в советский период, когда добровольно-принудительные походы в театр, факультативное изучение национальной поэзии и прозы (как правило, с жесткой установкой на “ленинскую тематику” и на успехи социалистического строительства) вырабатывали некий стереотип в восприятии национальной литературы и искусства как вторичного, заидеологизированного, низкохудожественного материала. Исключение составляли и составляют широко известные в России и за рубежом имена (поэты К. Кулиев, Р. Гамзатов, Д. Кугультинов, а также представители мировой дирижерской элиты Ю. Темирканов, В. Гергиев и др.), “выпестованные” советской художественной школой.
В настоящий период национальные элиты активно занимаются поиском “своих корней”, в связи с этим резко возрос интерес к истории, культуре, религии. Для усиления этнического самосознания родных народов, а также повышения культурного уровня населения в целом активно привлекаются представители национальных диаспор и соотечественники из других регионов России и из-за рубежа (США, Турция, Сирия), а также российские и зарубежные деятели культуры с мировым именем. В результате данных акций А. Сокуров в 2010 году открыл в Кабардино-Балкарском государственном университете отделение режиссуры; М. Шемякин посещает Северную Осетию и Кабардино-Балкарию, его выставки демонстрируются в лучших выставочных залах Нальчика и Владикавказа.
Но представители творческой интеллигенции народов Северного Кавказа ввиду “невостребованности” на исторической Родине, а также по сугубо личным мотивам работают в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске и других крупных городах России и за рубежом (Германия, Дания, Турция, Австралия, США). К примеру, талантливый балкарский художник А. Уянаев и кабардинский художник Х. Савкуев работают в Санкт-Петербурге, балкарские художники А. Кулиев и Х. Теппеев — в Турции, кабардинский художник М. Кишев — в Испании и Великобритании. Но находясь за пределами республики, художники продолжают не только интересоваться, но и участвовать в культурной жизни республики (в 2007 году А. Кулиев в Музее изобразительных искусств КБР организовал выставку работ австрийских художников, в 2010 году состоялась выставка Х. Савкуева в Национальном музее КБР, в Нальчике регулярно экспонируются выставки М. Кишева).
В более “затруднительном” положении находятся представители литературной элиты, так как искусство слова напрямую связано с языковой традицией. В 2006 году в Железноводске проходило заседание круглого стола “Литература Северного Кавказа: многообразие и единство”, организованного редакцией журнала “Дружба народов” при содействии фонда С. Филатова. В работе круглого стола приняли участие известные литературоведы: Л. Аннинский, Л. Теракопян, А. Эбаноидзе, поэты и писатели Северного Кавказа: Т. Зумакулова, Н. Куек, М. Хакуашева, а также переводчики А. Кобенков, А. Преловский, Г. Немченко.
В своем выступлении Л. Теракопян отметил: “Литературы Северного Кавказа живут ощущением драматизма. Их контекст — это рожденные в прошлом, но далеко не исчерпанные исторические, социальные, экологические, нравственно-психологические конфликты. Отсюда напряженность анализа, потребность в раскрытии и утверждении ценностей национальной культуры и этики в сопоставлении собственного опыта с опытом других народов, других литератур страны. Иначе угроза провинциализма, соскальзывание в этнографический колорит, утрата диалога с магистральными эстетическими, стилевыми, философскими тенденциями”20.
На заседании круглого стола было принято решение об издании сборников прозы народов Северного Кавказа на русском языке. В 2007 году в рамках федеральной целевой программы “Культура России” был издан сборник рассказов “Война длиною в жизнь”, а в 2009 году повести народов Северного Кавказа в двух книгах — “Лес одиночества” и “Цепи снеговых гор” (в сборники включены произведения не только русскоязычных авторов, но и переведенные на русский язык). Сборник “Война длиною в жизнь” вошел в десятку победителей ежегодного национального конкурса “Книга года”, был награжден специальным дипломом жюри и бронзовой статуэткой “Идущий с книгой”.
Но наряду с данными положительными акциями и тенденциями (носящими скорее “точечный” характер) наблюдается кризисное положение национальных творческих элит в целом. Как отмечает С. Моттаева: “Российский литературный процесс течет по двум руслам, он являет собой две параллельные, не пересекающиеся линии. То есть мы имеем так называемую большую литературу и литературу малых этносов, которая… варится в собственном соку, и сложно сказать, появятся ли на небосклоне общероссийской литературы, пока еще многонациональной, новые Кешоковы и Кулиевы?”21
В свою очередь, в современной российской публицистике нередки заметки о том, что литература бывших республик СССР была создана переводчиками. Действительно, в советской культурной политике большое значение придавалось пропаганде достижений национальных культур и в этой связи и делу перевода, так как большинство поэтов и писателей национальных республик не владело русским языком на высоком профессиональном уровне. Однако национальная литература, питаясь народной фольклорной традицией, отражала те особенности менталитета, мироощущения и миропонимания, которые делали ее содержание, а нередко и форму узнаваемой не только на родном, но и на других языках (в этом, безусловно, была немалая заслуга переводчиков, однако при отсутствии качественного первоисточника очень сложно сделать качественный перевод). “Подлинность, чистота и сила Ваших оригиналов доходила через все подстрочные произведения и передачи, значит, она лежала не в привычной, повседневной прелести и документации народного речевого оборота, а перерастала их и коренилась в образном содержании сказанного”22, — писал Б. Л. Пастернак К. Ш. Кулиеву.
Национальная творческая элита (советского образца) с ностальгией вспоминает времена, когда произведения писателей и поэтов СССР переводились на русский и другие языки мира, когда в Москве регулярно проводились выставки художников национальных республик и т. д. В современный период в этой сфере происходят очень сложные и неоднозначные процессы: рыночная экономика и отсутствие продуманной национальной политики породили хаос и “неразбериху” в области оценки художественной ценности произведений искусства и литературы “на местах”. Миссию компетентного искусствоведческого, театроведческого, литературоведческого мнения всегда выполнял “центр”, который уже двадцать лет “безмолвствует”.
Социокультурные процессы в республиках Северного Кавказа в целом осложнены целым рядом факторов экономического, этнорелигиозного и межнационального характера. Ввиду жесткого лимита на рабочие места, а также низкого уровня заработной платы большинство северокавказской молодежи, получившей образование в престижных учебных заведениях России и за рубежом, предпочитает не возвращаться на историческую Родину и, соответственно, не в состоянии влиять на происходящие здесь процессы.
Радикализация ислама на Северном Кавказе связана не только с этнорелигиозными, но и с социальными проблемами: высокий уровень безработицы в молодежной среде, чувство гражданской незащищенности, отсутствие перспектив и т. д. Как справедливо отмечает Р. Г. Абдулатипов, “в Дагестане, на Северном Кавказе в целом значительная, быть может, даже большая часть населения разочарована в своих этнорелигиозных элитах. Люди разочаровались и в федеральном центре, который был занят больше собой, чем делами граждан-соотечественников, показывая равнодушие к особенностям “мусульманских регионов”, к их кризисному состоянию”23.
Формирование гражданской “российской” идентичности невозможно без осознания многонациональности и многокультурности современного общества. В советском искусстве и литературе создавались и культивировались положительные образы представителей различных национальностей. “Настоящие эмоции безнациональны. Невозможно сказать: “он рассмеялся как типичный немец, а заплакал как типичный француз”, — записал в начале восьмидесятых годов в своих дневниках С. Довлатов.
“Лица кавказской национальности” в поисках “хлеба насущного” отправляются в крупные российские города и чувствуют настороженное, а иногда и предвзятое внимание к своим персонам и, вспомнив одну из основ кавказского быта — коллективность, собираются в группы, вызывая еще большую настороженность. Есть ли выход из этого замкнутого круга? Конечно, дело не только в знании русского языка, большинство выходцев из Северного Кавказа свободно владеют русским языком. Более того, в Кабардино-Балкарии наиболее остро стоит проблема изучения родных языков (особенно в среде городского населения, которое превалирует над сельским).
И не только в необходимости “адаптации”: история многовековых отношений России с Северным Кавказом демонстрирует высокий уровень адаптивности северокавказских культур. Причина, на наш взгляд, кроется в отсутствии “правил игры”, той самой идеологии, которая в советские времена четко постулировала: “Человек человеку — брат”.
Национальная элита Российской империи приобщалась к великой русской (дворянской) культуре, советские национальные элиты активно участвовали в строительстве коммунизма (многие представители национальных элит искренне верили в коммунистические идеалы), современная национальная элита оказалась в “вакууме” (идеологические ориентиры неубедительны, цели неясны). Таким образом, национальный “вопрос” до сих пор остается “вопросом”, а острые “вызовы” современности так и остаются без ответа.
1 Атажукин К. М. Попытки введения кабардинской письменности // Атажукин К. М. Избранное. Нальчик, 1991. С. 237.
2 Там же. С. 244.
3 Кешев А. Г. На холме // Адыгские писатели-просветители ХIХ в. / Сост. Ш. Х. Хут. Краснодар, 1986. С. 220.
4 Там же.
5 Абаев М. Балкария // Карачаево-балкарские деятели культуры конца ХIХ — нач. ХХ вв. Ч. 1. / Сост. Т. Ш. Биттирова. Нальчик, 1993. С. 191.
6 Танеев С. П. Избранные письма. Т. 2. М., 1958. С. 491.
7 Крым-Гирей С. Путевые заметки // Адыгские писатели-просветители ХIХ в. / Сост. Ш. Х. Хут. Краснодар, 1986. С. 382.
8 Кумыков Т. Х. Общественная мысль и просвещение адыгов и балкаро-карачаевцев в ХIХ — начале ХХ вв. Нальчик, 2002. С. 53.
9 Гарданов В. К., Мамбетов Г. Х. Введение // Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик, 1978. С. 25–26.
10 Хан-Гирей С. Бесльний Абат // Адыгские писатели-просветители ХIХ века / Сост. Ш. Х. Хут. Краснодар, 1986. С. 153.
11 Там же. С. 155.
12 Толстой Л. Н. Собр. соч. В 22 т. Т. 14. М., 1983. С. 66.
13 Там же.
14 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В 10 Т. М., 1964. Т. 7. С. 343.
15 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. В 13 Т. Т. 2. М., 1953. С. 180.
16 Ким М. П. 40 лет советской культуры. М., 1957. С. 164.
17 Мамсиров Х. Б. Советская конфессиональная политика на Северном Кавказе в 20-е гг. ХХ в. // Литературная Кабардино-Балкария. 2003, № 6. С. 179.
18 Горький А. М. Собр. соч. В 30 Т. Т. 27. М., 1953. С. 324.
19 Талпа М. Е. Писатели Кабардино-Балкарии // Налоев Д. М. История литературы / Сост. З. М. Налоев. Нальчик, 2004. С. 205.
20 Теракопян Л. Потребность в раскрытии ценностей национальной культуры // Дружба народов. 2006. № 8. С. 103.
21 Моттаева С. Появятся ли у нас новые Кешоковы и Кулиевы? // КБП. 16 октября 2007.
22 Кулиев К. Ш. Так растет и дерево. Нальчик, 1975. С. 328.
23 Абдулатипов Р. Г. Судьбы ислама в России. М., 2002. С. 290.