Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2012
Александр Добровольский
Александр Владимирович Добровольский родился в 1985 году в Смоленске. Окончил Смоленский государственный институт искусств, факультет культуроведения. Работает сотрудником отдела литературы по искусству Смоленской областной универсальной библиотеки им. А. Т. Твардовского.среди елей болотно взглянувших звездой
постоять на снегу
осыпанном шахматно старой хвоей
чтобы хвоинка запуталась свежестью
в каблуке
…на небе скалисто-угрюмом
тучи как айсберги
котомками пилигримов
двинутся в путь
по белой тени радуги
вниз осыпая
морозные цветы
цветы цветы следы
иголки в одну сторону как компас
деревянной мощи мощей деревень
блуждающих огоньками
дремучих биноклей окон
исполненных Рождества
где в красном углу
стоят прекрасно-скромно-строгие
стройные пшеничные снопы
как салют
а вокруг
псиного лая нимб
пробирает до озноба: финифть
узоров мороза на стеклах
и шубно греют пальмовые мхи
меж двух зорь
где родник как фарфоровый
бьется подснежник над рекою снегов
постоять
глядя как розовыми крыльями прожигают метель лучи
от сердца вымени
и как мыча промолчать спасибо
качая купол в колыбельных руках
под роскошными ресницами снежинок
постоять
под звоном колокольным
в малиновой дымке…
под хруст среброснежных ветвей в алмазных почках
К России
словно что-то забыл
но выворачивающе хочу вспомнить,
с лицом страшным
как ангел с морщинами —
неуловимо
как распрямляется трава после стопы —
Ты поднимаешься,
приближаясь оттуда
где не птицы — но сами песни
с ветки на ветку
перелетают,
Ты оттуда — сюда
в новом свете являешься
и морщины судеб Твоих
близостью разлетаются:
Ты теперь — приближаешься!
чтоб Собою войти в свое
как размять после гипса руку.
Эх, давно не стоял я так
после подъезда,
так веря в жизнь
не потому что не обманет
а потому что с ней един
посредством Твоего оживления,
Россия.
Росси-я. Рост-сея. РОССИЯ.
* * *
переливчатая как северное сияние
необъятная пустыня молчащего Бога
потому что она объемлет большее
чем пламенеющий гласом куст
и не умещается в языке
тем более — наизусть
не решает твоих проблем
тем что в присутствии опрокинутой звезды костра
от тебя падает тень величия
намного длиннее тебя
рукоятью обоюдоострого в руку —
но она, пустыня непостижимости,
просто оставляет тебя спокойным наедине
с тем что есть
* * *
поднимаясь по лестнице
молча мимо проходит
алкоголик-афганец
из тех семи
что остались от батальона
в живых
покрывающая мужская спина
семья
тельняшка как титры
бежит под ним
и сквозит горячо и горько как тот орден:
жена дочка сын
жена сын дочка
Древесная тоска
все мы немножко деревья…
когда без особой надобности
спиливают живые деревья
такое чувство
что из них будут делать плахи
оооооооооооооооооооооооооо
обнуление пространства
пни: ноли ноли ноли ноли
висят в искусственной пустоте плоскости
и остается лишь поднять
веточку
как сердца трещину
все что осталось от дома места
втоптанного в покатую раковину небытия
дети и алмазные когти
чтобы не скользили
на стеклянности пустыни
спиленных зрачков
ооооооооооооооооо
ведь все взаимосвязано
и словно нулем
подошвы прикован
смотрю в пустую как черный раму
ибо вместе с деревьями
выпилили отсюда свет
стоявший здесь столько моих лет
Утром
открыта как вода
и волосы ручейками обегают
гладкоокруглые
и круглогладкие плечи
вытачиваемые мягким светом
бледно-золотых волн рассвета
отражаемых потолком
и овевающих с пола
босиком на котором
так что пятки розовеют
нежно как ушко
от придыханий
когда в него шепчешь
и такая
на весь мир
тишина
от этой загорающей глади
Совесть
приглушенная,
как шторами утро,
музыка,
все — прошло,
а душа идет в ванную
и открывает все краны
чтобы не слышали
как она плачет:
и плачет.
Громко шумит вода
и запотевает стекло,
которое называется — слезы:
лопнувшее зеркало
размазывается по щекам,
и отставшая чешуя
блестящим ворохом
скатывается к ногам.
Деревянный нимб дома
лучи бороздят
мерный плеск
опрокинутого мягко сном неба
куда закинуты
деревья словно невод
и полые стены комнаты
раскрываются по бревнышку как веер
от изголовья
встает древесный нимб дома
листая свои годичные коло-
кольца
пока на кухне
тень закипающего чайника
слегка дрожит как дым
и холодильник звякает посудой
как столик в поезде часами и стаканом…
сооруженьем праздника свеча
то плавный силуэт
то — конской гривой
а сторожевая агатовая ночь
переливается редким лаем
из одной собаки в другую
кругом по округе
пока сердце балансирует на кромке
луны двоящейся под перекладиной окна
как перекинутая на веревке простыня
и дома нимб
задевая медлительную бахрому взмывающих теней, —
искрит
и скрипят половицы
высекает цикада
шуршат домовые
проходят года
Безотчетная ширь
я вспоминаю Новый год,
несколько лет назад:
бомж, у моста
(странная причуда!)
спросивший который час,
скамейка, я, широким жестом
поставивший ему пиво
и скрасивший его страшный час
праздника без людей
равнодушным
(был тогда духовным бомжом)
общением,
впитавшим всю подноготную,
я помню, как он кричал
гирлянде разноцветных лампочек
над мостом
убегающих в даль,
которую отсечет полночь:
“С Новым годом, люди!..”
“С Новым годом, Смоленск!..”
“Спасибоо!..”
он был счастлив!
я — был счастлив
его безотчетною ширью
Колька, Колька…