Очерк
Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2011
Ирина (Ляля) Нисина
Ирина (Ляля) Нисина родилась на Украине в городе Виннице. Окончила Казанский институт культуры и Винницкий пединститут. Работала библиотекарем и учителем средней школы. Играла в “Что? Где? Когда?” в команде молодых учителей, в команде КВН и в Молодежном театре. В 1994 году переехала на постоянное жительство в Австралию. Работает координатором информационного сервиса в государственной школе. Рассказы и повести регулярно печатаются в литературных журналах по всему миру. Ляля Нисина — член Международного союза писателей “Новый современник” и Австралийской литературной ассоциации “Антиподы”.
один день из жизни школьного библиотекаря
Очерк
“Миссис Нисина, а когда вы читаете, то ваш английский просто отличный!”
Дети сидят на ковре передо мной и смотрят ожидающе.
“А может, еще одну историю? — пробует Джейкоб. — Мы сегодня были хорошие!”
“А книжки выбирать?” — спрашиваю я.
Дети тотчас же начинают галдеть — ну невозможно им молчать целых полчаса, а я начинаю воспитательный гипноз. Несколько лет назад приглашенный к нам на совещание психолог рассказал, как формировать ассоциативные связи в неокрепших детских мозгах. С тех пор я стараюсь применять так понравившиеся мне знания на практике. Для этого надо свести всю массу инструкций в короткие предложения-приказы и все время повторять их одними и теми же словами. Например: “Что ты делаешь? А что ты должен делать? Можешь ли ты сделать правильный выбор? Молодец, это, конечно, гораздо лучше!” Мои инструкции малышам сводятся к “Работаем тихо! Не забываем закладки! Книгу держим корешком к себе!”
Дети быстро строятся перед столом выдачи, и я начинаю отмечать книги. Это второй класс, шестилетние дети, так что проблем, вроде “Как же все-таки твоя фамилия? Почему родители не подписали твой библиотечный мешок?”, у нас не бывает. Даже если случается заминка с фамилией, то я знаю почти все фамилии на память. Первую букву уж во всяком случае! Тут работает профессиональная библиотекарская память: “Не помню названия, но знаю, что на “Г””. Второклашки кладут книги “лицом вниз”, чтобы я могла просканировать кодировку.
Книги укладывают в мешки для большей сохранности. Мешки эти, совсем как полотняные торбочки, в которых моя бабушка держала запасы муки и сахара. Но библиотечные мешочки яркие, на каждом картинка — книжные герои. Мальчики предпочитают человека-паука или опять вошедших в моду смелых черепашек. Девочки отдают преимущество феям и бабочкам Ширли Барбер, кукле Барби и всевозможным принцессам. Гарри Поттера любят все, хотя никто еще не читал книги. Зато кино про Гарри они смотрели, несмотря на то, что безопасного рейтинга фильм не получил из-за колдовских заклинаний. В школе мы можем показывать детям только фильмы с безопасным рейтингом. С тех пор как стали пересматривать уровни насилия в старых фильмах (и даже в мультиках про птичку Твитти!), мы не можем показывать почти ничего без предварительного (письменного) родительского разрешения. А что делать с теми, чьи родители разрешения не дали? Посадить лицом к стенке? Отправить в другой класс как нарушителя дисциплины? Вот и получается, что официально показывать почти нечего.
Книжки отмечены, уложены в мешочки, и второклашки строятся у дверей библиотеки. Следующий урок — информационные технологии, его у этих малышей ведет другой учитель.
Я еще раз напоминаю о тишине, и мои маленькие студенты перемещаются к соседней двери в компьютерный класс № 1. А ко мне медленно, с ленцой, подтягивается шестой класс. Снова начинается гипноз: “Построиться в две ровные шеренги!”, “Не шуметь!”, и, наконец, высшая точка гипноза: “Все помнят, что библиотека — это помещение, где работают тихо?”
Они помнят, более того, могут повторить наизусть все правила. Вот выполнять их — это уже совсем другое дело. Шестиклассники рассаживаются по двое перед экранами в компьютерном классе № 2. Сейчас середина четверти, они знают, кто с кем работает и за каким компьютером. У старших классов один проект на всю четверть. Эти шестиклассники изучают планеты Солнечной системы и готовят семинар по каждой планете. В начале семинара презентация планеты, потом вопросы по презентации, потом дети еще должны раздать своим одноклассникам письменные задания, собрать их, проверить, оценить и сдать учителю для оценки за всю проделанную работу. Таким образом, учитель получает результаты опроса каждого ребенка по каждой планете плюс еще оценку за проект, которая выставляется сразу по нескольким предметам. Презентации у нас почти готовы, остались только завершающие штрихи, и можно будет брать на предварительную проверку. Я проверяю только электронную часть и только в виде предложений. “А не лучше ли разделить эту информацию на два слайда, а то экран заполнен настолько, что трудно читать?” или “При таком темном экране красный цвет текста очень раздражает глаза. Попробуй поменять его на светло-голубой!” Втянувшись в работу, шестиклассники разговаривают тихонько, повышая голос, только если им нужна помощь.
“Миссис Нисина! У меня Венера не крутится, а вчера крутилась!”
“У меня абзац про Титан пропал!”
“Миссис Нисина, а вы можете нарисовать мне орбиту, чтобы Марс мог двигаться, когда я читаю текст!”
“Мисс, у меня музыка после второго слайда не играет!”
За две минуты до конца я напоминаю о сроках сдачи работ и принимаю записи на компьютерное время на большом перерыве. Сегодня я дежурю, и мой компьютерный класс открыт.
Третий урок — снова шестиклассники. Перед дверью стоят толпой, лица красные, возбужденные. Джон и Джордан пинают друг друга ногами. Еще миг, и они катаются по земле, поднимая тучи пыли. Джордан — ученик спецкласса, поэтому я даже не пробую их разнимать, а посылаю девочек за его учительницей. В ожидании учителя ору: “Джон! Стоп! Сейчас же!” — и пробую свистеть (у меня есть очень громкий и неприятный свисток). Вмешиваться в драку, то есть оказывать физическое воздействие на детей, нам запрещено. Поэтому я топчусь в пыли вокруг них и взываю: “Джон, тебя опять исключат!” Взывать к Джордану бесполезно: он возбужден до предела и ничего не слышит. Прибегает учительница спецкласса миссис Ирвинг, хватает Джордана за воротник. Увидев ее лицо, Джордан обвисает, как сдувшийся воздушный шарик, отпускает Джона и начинает медленно отряхивать со штанов сухую траву. Он знает, что за драку библиотека и компьютерные классы для него теперь закрыты на две недели.
“Я не хотел, — говорит он мне, — но Джон сказал, что я гей. А я не гей! Я не люблю, когда меня трогают. Если меня не трогают, то я хорошо себя веду, правда?”
Для Джордана — это очень большая речь, обычно он говорит не предложениями, а словами “Нет”, “Не я”, “Мне”, “Буду”. Он совершенно не выносит чужих прикосновений. Это не такая уж редкая психическая патология — только в нашей школе три таких ребенка. Миссис Ирвинг уводит Джордана. Я разрешаю всему классу пройти внутрь и начать наконец работу, а сама остаюсь с Джоном снаружи. Мы садимся на скамейку возле двери. Одна из девочек услужливо выносит мне папку “Руководство поведением”, и я начинаю заполнять оранжевую форму. Оранжевый цвет третьей ступени нарушения. Первая ступень — это обычное замечание, вторая ступень голубого цвета — информация для классного учителя. Результатом голубой формы может стать смена партнера (обычно все задания дети выполняют в паре) или же смена задания на более легкое или же более трудное. По совокупности голубых форм ребенок может быть лишен права участвовать в праздновании окончания четверти. Это серьезное наказание, так как весь класс будет веселиться с девяти до трех: заказывают пиццу, делают воздушную кукурузу, объедаются принесенными из дому сластями.
Первая часть празднования официальная — подведение итогов соревнования между классами, вручение грамот и прочих почетных призов, показательные выступления, последние этапы конкурсов (в этой четверти, например, проводится конкурс талантов по категориям пения и танца). В этот день дети приходят без формы, но строгие школьные правила действуют, и одежда не должна быть прозрачной, короткой или открытой. Кроме того, эти дни проводятся по определенной теме: “Золотой день” (все в желтом!), “День странных причесок” (вся школа со всклокоченными разноцветными волосами!) или “Двести лет тому назад” (девочки в чепчиках и длинных платьях, мальчики — кто во что горазд). После окончания официальной части дети расходятся по классам и радостно поедают пиццу и сладости. Потом начинаются танцы и игры. После большой перемены, смертельно уставшие, они смотрят видео, собравшись по два-три класса в одной комнате.
Нарушители дисциплины стараются в этот день в школе не появляться, зная, что проведут весь день в младшем классе, выполняя задание по математике и английскому под насмешливыми взглядами малышей.
Итак, я заполняю оранжевую форму. Драка — серьезное нарушение. Три оранжевых формы ведут к исключению из школы. Джон информирует меня, что он уже имеет две оранжевые формы и что завтра он не придет, так как его исключают на три дня.
“Ты это сделал нарочно?” — спрашиваю я.
“Да! — ничуть не смущается он. — Я хочу быть дома. Моего друга вчера исключили, я лучше буду с ним по телефону из дому говорить, чем здесь сидеть!”
Я давно знаю, что Джон ненавидит школу и учиться не хочет принципиально. Он мечтает стать ковбоем и жить далеко от больших городов. Ему было чуть больше шести, когда его отец погиб в автокатастрофе. Тогда у него и появилась такая мечта — жить подальше от автокатастроф. Сейчас с ним работает психолог, но результатов пока не видать. Я посылаю Джона вымыть лицо и руки и почистить штаны и рубашку, а сама спешу в класс.
Как я и предполагала, меня встречают шум и возгласы: “Этого ответа здесь нет!” и “Я не знаю, что делать!” Напоминаю задание. Пол-урока мы потеряли, так что сразу уменьшаю количество вопросов вдвое. Дети изучают историю средних веков и должны ответить на вопросы, разыскивая информацию в Интернете. Вопросов три страницы, так что работы много. Отвечают они письменно, а учитель потом проверяет и выставляет оценки за каждую страницу. Сегодня мы как раз должны были вторую страницу закончить. Быстро начинаю гипноз, стараясь не потерять больше ни минуты: “Работаем тихо! Начинаем с вопроса сорок семь! Открываем Гугл! Работаем тихо! На стульях не вертимся!” Кажется, угомонились. Да и пора уже, скоро звонок.
Начинается малый перерыв, но я не отпускаю класс, пока они не сложат задания в папку и не выровняют стулья. Наконец-то! Шестиклассники толпой к выходу, а я — готовиться к следующему уроку. Опускаю большой экран, проверяю динамики — кажется, все сегодня работает — значит, есть время выпить кофе. Моя помощница давно уже ушла есть — в малый перерыв библиотека всегда закрыта. Спешу в учительскую.
Школа наша построена тридцать лет назад, когда здесь еще только строили первые дома. Фасад смотрит на проезжую улицу. Эта дорога на скоростное шоссе, ведущее в Брисбан на севере и в местный аэропорт Кулангатта в южном направлении, так что машины в два ряда мчатся без перерыва в любое время дня. Напротив школы переход с кнопкой. Чуть нажмешь — сразу зажигается зеленый пешеход. Большие дяди из Департамента транспорта понимают: дети ждать не могут, поэтому время ожидания сведено до минимума. Вдоль улицы вытянулось здание администрации: директор, завучи, бухгалтерия, секретариат, туалеты для учителей, кладовка канцтоваров, архив, комната помощников учителя, фотокопировальная и учительская (она же общая комната, она же столовая).
Учительская оборудована холодной и горячей питьевой водой, микроволновками, холодильниками, шкафчиками для посуды. Столы покрыты пластиком, их легко помыть после еды, благо умывальник тут же. После малого перерыва в этой комнате считают деньги перед отправкой в банк (дети оплачивают спортивные занятия, проводимые вне школы, экскурсии и т. п.). После большого перерыва в этой же комнате работают помощники учителя, а после трех, когда уроки окончены, комната превращается в зал заседаний. Учительскую обязательно надо посетить хотя бы раз в день, предпочтительно до начала занятий. На столе перед окном лежит огромная книга, где каждый учитель расписывается о приходе на работу. Уже давно можно было бы перейти на электронный учет: школа выдает компьютеры каждому учителю, и все они подключены к большому серверу, но наш директор любит старый метод. Подписи на листочке слева, а листочек справа в той же книге — сегодняшние новости. Тут и официальные распоряжения, и профсоюзные, и, конечно же, личные объявления типа: “У Сэма ночью родилась вторая девочка. Сэм чувствует себя хорошо и хочет повторить эксперимент, чтобы быть до конца уверенным в том, что такие нежные женщины, как его Маргарет, мужчин не рожают. Поздравляем Сэма и Маргарет!” или “Дэвид решил стать честным человеком и сделал предложение своей подруге Белинде. Поздравляем Дэвида и Белинду с помолвкой!” (При обращении к паре мужчину всегда ставят на первое место!)
В учительской все уже в сборе и допивают кофе. За последние пару лет многие перешли на зеленый чай, но кофе по-прежнему на первом месте. Наливаю кипяток, вытаскиваю из холодильника двухлитровый кувшин молока. Сразу начинаются шутки типа “Это молоко с привкусом кофе!”, “Похоже на воду из посудомоечной машины!”. Я стараюсь пить слабый кофе днем, оставляя дневную дозу на вечер, поэтому мой кофе лишь чуть-чуть кремового цвета. У остальных чашки наполнены густо-коричневым, дымящимся, ароматным допингом. Сегодня мы ничего не празднуем: никто не родился, ни у кого нет других поводов праздновать. В день рождения друзья-сослуживцы покупают торт и угощают именинника. Если же людей связывают более дружеские отношения, то приносят небольшой подарок, в основном дорогое мыло, гель, ароматические соли для ванны и т. п. Сегодня мы дегустируем печенье по новому рецепту, который Сюзанна, учительница второго класса, выискала в Интернете. Быстро пробую печенье, восхищаюсь, допиваю кофе, мою чашку и ставлю ее в шкафчик над мойкой.
Звенит звонок, и сразу образуется очередь к питьевому крану с охлажденной водой. Все набирают воду в термосы и фляжки, где она остается холодной до следующего перерыва. Бегу в туалет. Пока возилась в туалете, очередь рассосалась, и я быстро наполняю свою фляжку.
Дети уже ждут меня, сидя на бетонных плитках под дверью библиотеки. После перерыва они строятся в две шеренги перед классом и ждут учителя. Никто не заходит в помещение без разрешения. Эти третьеклашки — мои любимые. Они милые дети, очень доверчивые и открытые к общению. В первом и втором классах их учила замечательная учительница, сама никогда не повышающая голоса и научившая детей говорить тихо и слышать друг друга. Перед тем как зайти в дверь, все девочки и почти все мальчики обнимают меня, прижимаясь головой в животу. Многие при этом очень эмоционально восклицают: “Люблю тебя!”
Объятия-хаги здесь общепринятое явление. Моих домашних уже давно не удивляют перемазанные шорты, которые надо ежедневно стирать. Только моя мама, человек строгих правил, иногда вздыхает, показывая на сушилку для белья: “Твои соседи, наверное, думают, что ты каждый день в штаны делаешь!” Пять пар школьных и пара белых (принципиально!) для субботы-воскресенья бриджей полощутся на веревке каждый понедельник. Благо малыши не достают выше пояса, так что блузки мои не собирают пятен, а то не знаю, как бы я отмывала томатный соус с белого хлопка.
Третьеклашки выбирают книги и быстро строятся в очередь перед компьютером, а я начинаю выдачу. Мне помогают две девчушки, которых я тренирую на звание моих официальных помощников. В следующем году они будут сами проводить выдачу, расставлять по полкам книжки для малышей и помогать нам в библиотеке в конце каждой четверти. Пока еще они работают под моим руководством, но присутствую я лишь номинально, фактически выдачу проводят они. Жаклин находит карточки в ящике третьеклассников (карточки расставлены по годам обучения), а Эшли сканирует сначала карточку, а затем книжку. Жаклин проверяет запись на экране и благосклонно кивает очередному мальчугану: “Спрячь книгу в мешочек и можешь идти на ковер”. Эшли тут же добавляет: “Следующий! Как твоя фамилия? Положи книгу лицом вниз, баркодом вверх!” Фамилии всего класса они знают наизусть, но вся прелесть игры в наслаждении своей значительностью: “Скажи!”, “Положи!”, “Можешь идти!”. Маленькие женщины!
Выдача закончена, и мы садимся на ковер. То есть дети-то на ковер, а я на маленький стульчик. Стульчик мой неописуемо удобный, но такой маленький, что я (а до худосочности мне ой как далеко!) его полностью закрываю. Недаром один фантазер из первого класса кормил родителей историями о том, что миссис Нисина читает книги, левитируя над ковром. “Не на стуле сидит, а прямо в воздухе!” — захлебываясь, рассказывал он. Оба родителя, уважаемые члены Общества свидетелей Иеговы, примчались в школу разоблачать колдовство. Скандал не состоялся — я просто показала, на чем сижу во время урока. На ковре, уж простите, мне неудобно — спина подводит. Бедному ребенку велели передо мной извиниться. Я думала — возненавидит, а он еще сильнее привязался, теперь каждый урок сидит, привалившись щекой к моим коленям.
Дети ластятся к любимым учителям, как котята, могут тереться носом, любят держать за руку или за ногу, если руки уже разобраны. Однажды (недосмотрела!) один первоклассник зажевал во рту подол моей юбки. Несколько раз подготовишки пытались лизнуть мои колготки. Колготки в здешнем климате редкость, несколько холодных зимних недель вполне можно проходить в брюках. Еще они очень любят выражать свою любовь массажем спины, шеи, рук. Моя помощница-третьеклассница Жаклин делает отличный массаж, которому научилась у мамы, профессиональной массажистки. Пару раз любовь пытались выразить попытками почистить грязь у меня между пальцами ног. Многие дети делятся со мной своими призами-наклейками, которые получают от учителя за хорошую работу. Они отколупывают наклейку с типовой надписью “Отлично!” или “Хорошее чтение!” и наклеивают ее на меня. Причем место наклейки не имеет большого значения: главное — наклеить. Как-то раз наклейка “Восхищаюсь!” оказывается у меня ниже спины, а многоцветный “Острый глаз” однажды нашел место на уровне пупка. Нужно было видеть, как в конце последнего урока, сопящий первоклашка пытался прилепить мне наклейку, а я, не оценив его порыва, пробовала этот процесс остановить, оправдываясь, что у меня, мол, их сегодня уже очень много. Блузка моя и вправду украшена самыми разнообразными лозунгами, венцом которых в этот день стал плакат в три пальца шириной, возвещавший, что “я знаю все буквы алфавита!”. Первоклассник посмотрел на меня и, укоризненно качая головой, прилепил наклейку под грудью. “У тебя такая большая грудь, — очень серьезно сказал он, — что тебе можно казиллион наклеек прилепить и еще место останется!” Так и пришла я домой с наклейкой под грудью, говорящей всему честному народу, что “ты – звезда!”. Ну что ж, светим дальше.
Сегодня третий класс смотрит “Книгу на экране”. Некоторые понравившиеся мне истории и, как правило, все книги года (пять лучших произведений для детей в Австралии ежегодно награждаются призами) я перевожу в электронный формат и показываю детям на большом экране. Сегодня мы смотрим “Искатель воды” — замечательная австралийская история о жизни на ферме во время засухи тридцатых годов прошлого века. Картинки я отсканировала, добавила анимации, расставила акценты (“камера наезжает!”). Каждая картинка растворяется в следующей на фоне тихой японской песни о поиске воды. Листва на деревьях колышется, летают птицы, по поваленному дереву ползет змея, в небе плывут облака, солнце садится. Цвет экрана меняется на темно-синий, а буквы становятся белыми на ночном небе, выходит луна… В классе так тихо, что щелканье компьютерной мышки кажется громким. Наконец: “Ты настоящий искатель воды, сын, достойный своего деда!” — говорит отец с гордостью. Конец. Музыка умолкает, экран гаснет.
Третьеклашки поворачиваются ко мне. Достаточно посмотреть на их лица, чтобы понять, насколько им понравилась книга. Мы еще немного говорим о засухе, о том, как жили на фермах 70 лет назад без газа, электричества и, конечно, без воды. Урок окончен, и учительница пришла забрать их в класс. Дети наперебой делятся с ней впечатлениями об искателе воды. Дарси обнимает меня за ногу, он совсем малыш, ниже всех в классе, и тихонько говорит: “Мисисина, спасибо тебе, что ты поделилась этой историей с нами!”
“Мисисина” — это среднее имя, выкроенное из непомерно длинного для таких малышей “Мис-сис-ни-си-на”. Многие дети не могут выговорить такого длинного имени на одном дыхании, а вот “Мисисина” или “Мисина” получается запросто.
А другой третий класс уже в дверях, они пришли без учителя из компьютерного класса и шумят под дверью. Кто-то пробует залезть по решетке на окно, кто-то брызгается водой из питьевого фонтанчика, прикрепленного к стенке библиотеки. Опять начинается “Построиться в две шеренги!”. С трудом утихомирила, быстренько отметила выдачу книг. В этом классе помощников у меня нет: никто желания не выразил. Класс очень шумный, горластый, состоит из одних индивидуалистов — каждый хочет командовать. Им не повезло: учителя менялись весь год, ни один больше четверти не задержался. Читают детишки посредственно, а книги норовят выбрать толстые с мелким шрифтом — создают впечатление. “Книгу на экране” смотрят невнимательно, вопросов почти не задают. Я рассказываю о тяжелой жизни на ферме, о мытье всей семьи в одной миске.
Бен поднимает руку: “А я не верю, что их мама могла в одной воде купать всех детей! Что если один из них болен СПИДом? Вся семья тогда заболеет!” Ох, Бен-Бен, как много ты знаешь про СПИД. Я говорю, что болезни этой еще не было в тридцатые годы, а Бен глубокомысленно добавляет: “Если бы мой дядя Зэк жил в прошлую засуху, то он бы не болел СПИДом и не умер!”
Тамийка говорит, что она пойдет в университет, а потом вылечит всех людей от болезней. Маркус тут же сообщает, что его мама пошла учиться, но не знает на кого. А Ребекка говорит, что у ее брата есть новая девушка и она медсестра. “Опять шум!” — я начинаю говорить формулами. Дети строятся в две шеренги. Восторгов по поводу книги не слыхать.
“Неужели вам не понравилось?” — удивляюсь я.
“Неплохо… Понравилась…” — снисходительно кивают они. Да-а, выражению чувств тоже надо учиться. А ведь смотрели бы повнимательнее, может, и отзывы были бы поэмоциональнее.
Так, не расслабляемся, впереди класс седьмой.
Семиклассники заходят в библиотеку без учителя и без построения: они выпускной класс, без пяти минут ученики высшей (High) школы. Задание им учитель отправляет по электронной почте, а моя миссия сводится к помощи в выполнении этого задания. По правде говоря, большинству помощь моя требуется только при сбое программы. Небольшая группа учеников, нуждающихся в помощи, садится по левую сторону — мне так удобнее следить за ними и вовремя подправлять.
Сейчас весна, время влюбляться. А когда же влюбляться, если не в двенадцать лет?! Атмосфера накалена до сорока градусов: Лора поссорилась с Макензи и пригласила Брюса к себе домой смотреть видео. Высоченный, метр восемьдесят, Макензи по прозвищу Бэби чуть не плачет. Он уже пытался драться с Брюсом на школьном стадионе, откуда оба позорно бежали, увидев дежурного учителя. Эти волнующие новости мне сообщает сама Лора, закатывая глаза и упиваясь ролью роковой женщины. Ее стыжу я, осуждают завидующие до слез подружки, с ней уже говорила миссис Холден, возглавляющая комиссию по руководству поведением студентов. Но Лоре нравится внимание, нравится командовать высоченным влюбленным Макензи, и нагнетание страстей продолжается. А тут еще Алекс пытается привлечь внимание Лориной подруги Теннеси. Толстушка Теннеси призывно закатывает глаза и дарит улыбки на все стороны, стараясь привлечь еще чье-нибудь внимание.
Весна!
Отправляю Алекса в офис за бумагой для принтера. Сажаю Макензи помогать Филу. Фил перевелся к нам из района печально известного Иннесфэйла, пострадавшего от урагана. Он жил на ферме далеко от школы и обучался по радио. Обучение по радио глубокого отпечатка на нем не оставило. Читает Фил медленно, с напряжением и примерно на уровне третьего класса. Макензи медленно читает ему задание, и оба они начинают рисовать на экране какую-то геометрию. По математике Фил не из последних в классе, ему только надо прочитать и понять задание.
Лора и Теннеси тихонько спорят, растягивая треугольник на пол-экрана. Вернувшегося из офиса Алекса я сажаю за свой компьютер отдельно от класса. После всех перемещений мы минут пятнадцать работаем тихо и, по-моему, продуктивно, так как половина класса задание завершила и отослала учителю для проверки. Оставив семиклассников заканчивать задание, я бегу отмечать выдачу.
Бэби-Макензи садится на ковер с книжкой-картинкой, вытянув свои длиннющие ноги в кроссовках сорок пятого (не меньше!) размера. Лора, отметив свои книги, непринужденно подсаживается к нему, и оба они начинают искать различия в картинках, азартно загибая пальцы “Шесть!”, “Восемь!”, “Еще два!” — идиллия.
Звенит звонок. Большая перемена — ланч. На ланч уходят парами: Макензи с Лорой, Теннеси с Алексом и Брюс с Филом. Последние спешат на стадион: оба без ума от баскетбола — ну зачем им все эти волнения, любовь эта, им и так хорошо.
Перерыв десять минут. Пока дети едят, можно быстро сбегать в туалет или наполнить фляжку свежей водой. Но пришли учителя, им нужно помочь найти наглядные пособия (это срочно!). Как всегда, прямо сейчас, лучше вчера, но вчера они были очень заняты. Мы ищем “грамматику, на которой нарисованы две старушки с чашками на диване”. Старушки находятся (вот сюрприз!), а я выслушиваю восхищение, как хорошо, что я могу все найти и прочее. Две учительницы хотят получить дополнительное компьютерное время для своих классов и пытаются втиснуться в расписание уроков в моем классе. Два университетских студента, проходящие практику в первом классе (и как они только умудряются не наступить на детей — каждый как великан в стране лилипутов!), явились за кухонной тележкой. Тележка огромная, тяжелая, ее только вдвоем и можно катить. Интересно, а что они умеют готовить? Тележка наконец-то уехала вместе со студентами.
Снова звонок: полчаса перерыва и дежурство в компьютерном классе. Тридцать человек, шум-гам. Вынимаю свисток — сразу замолкают. Напоминаю, что библиотека — это… (далее смотри выше).
Новая ученица дергает меня за штаны: “Мисисина, ты японка?”
“Разве я похожа на японку?” — удивляюсь я.
“Нет, не похожа, — пытается объяснить девочка, — но ты говоришь совсем как наша учительница японского языка!”
Дети не могут отличить один акцент от другого, но чувствуют, что я говорю не так, как все.
“А может быть, я говорю как мистер Фенстер?” — улыбаюсь я.
Мистер Фенстер — здоровенный канадец с голосом горноспасательного сенбернара: рычит даже те слова, где, казалось бы, совсем нечему рычать. Например, слово дом, хоум, у него получается хоррррум.
“Нет, — мотает головой малышка, закручивая рукой подол школьного платьица, — мистер Фенстер говорит сердито, как акула, а ты говоришь, как кошечка! Мяу, дети, мяу! — передразнивает она меня. — Наша учительница японского языка тоже так говорит: мяу-мяу!”
Да, сомнительный комплимент, тут и говорящая акула, и японская кошечка…
Наконец звонок возвещает конец ланча, и дети начинают складывать игрушки. Это предупредительный звонок. До начала урока еще пять минут, есть время пробежаться в туалет, попить холодной воды из фонтанчика, убрать за собой. Дети знают, что если игры не будут убраны, то я спрячу их в шкаф до конца четверти, поэтому убирают безропотно. Наведываюсь в компьютерный класс. Удивительно, но все убрано, стулья выровнены, мусора не видать. Похоже, что я их выдрессировала.
Выпроваживаю всех из библиотеки, закрываю дверь и рысью бегу в учительскую. У меня целых тридцать минут на ланч. После обеда у меня только два урока, и обычно это младшая школа, пяти- и шестилетние дети. Учительская уже опустела, все разбежались по классам. Учителя-специалисты почти всегда едят после общего ланча. Физкультурник ставит в микроволновку большую пластмассовую коробку спагетти с мясом и томатным соусом. Учительницы струнных инструментов и пения уже сидят за столом и спорят о руководстве поведением в седьмых классах. Дисциплина на уроках пения всегда больной вопрос. Многие семиклассники играют на скрипках и гитарах (уроки оплачивают родители), и время струнного класса совпадает с уроком пения. Подсаживаюсь к столу. Приходит учительница японского и начинает жаловаться, что новый ученик отказался учить японский язык, а родители его поддерживают, и это совершенное безобразие.
“И чем они мотивируют?” — интересуюсь я.
“Они пошли к директору и сказали, что не разрешают сыну учить японский, потому что японцы убили их дедушку во время Второй мировой войны. Это их политическая платформа, и мы не вправе возражать”.
Да, такой политический ребенок в нашей школе впервые. Администрация ничего сделать не сможет: родители вправе отказаться от изучения иностранного языка. Ребенок, скорее всего, будет приходить в библиотеку с заданием и работать над математикой или английским самостоятельно. Дети — Свидетели Иеговы — всегда приходят в библиотеку с заданиями перед Пасхой и Рождеством — они не признают праздников и им не разрешается даже раскрашивать картинки с пасхальными яйцами и Санта-Клаусом.
Умудряюсь быстро поесть и прибежать в класс до начала следующего урока. Опускаю экран, нахожу нужный документ. Сегодня генеральная репетиция школьного мюзикла, многие учителя заняты на сцене, и мое расписание поменяли: вместо первоклашек придут четвероклассники. Вот они уже маршируют под окнами — шумные, горластые и в массе своей совсем не жаждущие знаний. В компьютерных играх для них все понятно, а в сложности вникать желания нет. Задание у них простое: подготовить и напечатать плакат размером на четыре печатных листа, аккуратно склеить его и представить как часть проекта по защите природы. Изначально задание было дано на три недели, но уже идет пятая неделя, а воз и ныне там.
“Кто-нибудь собирается сегодня закончить и напечатать? — интересуюсь я. — А то скоро конец четверти!”
Дети молчат, лениво рассаживаются и начинают загрузку. Каждый ученик (и учитель!) имеет свой код, и при загрузке компьютера большой школьный сервер выдает персональную страницу каждому. Дети открывают программу и начинают вяло передвигать по экрану картинки. В половине третьего они меняются с другим четвертым классом, который приводит к дверям библиотеки учительница пения. Эти четвероклашки почти все закончили задание. Рассадив двенадцать отстающих по левой стороне класса, я разрешаю остальным играть. Иконки игр на экране. Игры математические, языковые, на тренировку слепого метода печатания, географические и прочие обучающие и развивающие. Без пяти три отпускаю трех детей на первый автобус в три ноль пять. Наконец звенит долгожданный звонок, и класс радостно рвется на свободу.
“Выключить компьютеры, подровнять стулья!”
Фу-у-у, наконец-то можно присесть и передохнуть. Присаживаюсь в кресло поболтать со своей помощницей. За весь день мы друг с другом не успели и парой слов перекинуться.
“Еще один такой день, и я перестану тебя узнавать! — шутит она. — Даже за кофе мы сегодня не встретились!” Шэрон включает чайник, насыпает в чашки растворимый кофе. Пьем, балдеем.
“Мисс Лайонс принесла еще одну книжечку. Родители жаловались, что книжка пропагандирует насилие. Это уже третья из этого класса!” — жалуется мне Шэрон.
В этом втором классе объявились очень странные родители, пытающиеся оградить любимое чадо от насилия, войн, терроризма и тому подобных событий нашей жизни, о которых, по их мнению, детям знать не положено. Иногда мне хочется поинтересоваться, а смотрят ли их дети телевизор. Пролистываю книжечку: дедушка рассказывает внуку об охоте на кроликов. Конечно, насилие, причем в самой отвратительной форме — убийство кроликов! Знают ли уважаемые родители, что правительство нашего штата ежегодно тратит 70 миллионов на борьбу с кроликами? Борьба эта идет уже лет сто, но кролики, по-моему, побеждают. Они — настоящее стихийное бедствие для Австралии.
Допиваю кофе, складываю сумку и выхожу к машине. Сумку забрасываю на пассажирское сиденье, а сама иду к летней сцене, где дети репетируют мюзикл. Сегодня пробуем грим. Мне выпало гримировать мальчиков. Семиклассники в шоке, они не ожидали, что надо красить глаза и губы. Они не согласны! Они не женщины!
“Хватит пороть ерунду! — не выдерживает учитель четвертого класса. — Миссис Нисина, накрась мне губы и глаза, пусть эти дурачки посмотрят и сравнят меня с ненакрашенными актерами!”
Крашу губы мистеру Коннеру. Первый раз в жизни пытаюсь накрасить губы, не задев усов. Помада под усами выглядит дичайше, но это почему-то моих мальчиков успокаивает. Они согласны сотрудничать, и мы довольно быстро приходим к соглашению о цвете помады, теней, тонального крема. Ресницы решаем не красить, а глаза наведем черным карандашом. Раскрашиваю Джейка, которому по жребию выпало быть “учебным пособием” для грима. Стараясь не дышать, навожу усы и бороду. Красавец! Мальчикам в общем нравится. Отобранную косметику складываю в коробку и заклеиваю липкой лентой. Подписываю коробку: “Мальчики. Мюзикл”.
Теперь можно и домой.
Подъезжаю к дому около пяти. Надо же, а в школе нам оплачивают только пять рабочих часов в день! Из дому выехала в полвосьмого. Плюс пять — после часу дня должна быть дома. Как говорят мои дети, “во сне не приснится”.
Поели, посмотрели новости, проверили почту, поговорили. Укладываю спать дочку. Она обнимает меня: “Ты самый классный учитель в мире!”
Спать хочется.
“Ну хоть полчаса попечатаю!” — думаю я. — Надо же наконец закончить этот скучный рассказ о дне школьного библиотекаря”. Должность моя теперь называется “координатор информационного сервиса”. Звучит солиднее, но суть от нового названия не меняется. Я работала на этой должности в четырех странах. Стаж работы, подумать страшно, больше двадцати лет. И единственное, что могу сказать утвердительно: если после двадцати лет работы с детьми вы все еще любите свою работу, то в психбольницу вас примут безо всякого обследования, просто по записи в трудовой книжке.
А я, признаться, очень люблю не только детей, но и мою работу.
Тяжелый случай…