Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2011
Архимандрит Августин (Никитин)
Архимандрит Августин (в миру — Дмитрий Евгениевич Никитин) родился в 1946 году в Ленинграде. В 1969 году окончил физический факультет Ленинградского университета. В 1973 году принял монашеский постриг с именем Августин. Пострижен в монашество митрополитом Никодимом в Благовещенской церкви его резиденции в Серебряном Бору в Москве. В 1974 году им же рукоположен во иеродиакона и иеромонаха. Окончил Ленинградскую Духовную академию (1975), с этого времени — преподаватель, с 1978 года — доцент Санкт-Петербургской Духовной академии.
«Всех дороже мне Равенна»
В 1909 году русский поэт А. А. Блок побывал в Равенне. Италия оставила у Блока неизгладимые впечатления. В том году он побывал в 13 городах страны. В письме к матери от 13 мая 1909 года А. Блок писал о Равенне: “Городишко спит крепко, и всюду – церкви и образа первых веков христианства. Равенна сохранила лучше всех городов раннее искусство, переход от Рима к Византии. Мы видели могилу Данте, древние саркофаги, поразительные мозаики, дворец Теодорика”1. В том же 1909 году А. Блок написал стихотворение о Равенне, с ее памятниками Античности и Средневековья, городе, живущем прошлым и в прошлом:
Все, что минутно, все, что бренно,
Похоронило ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках…
Лишь по ночам, склоняясь к долинам,
Ведя векам грядущим счет,
Тень Данте с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет2.
А 19 июня 1909 года (за два дня до отъезда из Италии) Блок пишет матери большое письмо, где подводит итог своему итальянскому путешествию: “Чего мы только не видели: чуть не все итальянские горы, два моря, десятки музеев, сотни церквей. Всех дороже мне Равенна”3.
Страницы истории
Равенна — один из древнейших городов в Эмилии-Романье. По преданию, он был основан этрусками и умбрами; в дальнейшем — римский муниципий. Время возникновения Равенны точно не установлено; известно, что уже в I веке до н. э. среди болот и речных наносов, между реками По и Савио был небольшой город, находившийся в союзнических отношениях с Римом.
Юлий Цезарь строил здесь порт; Август сделал его своей главной морской базой для защиты Адриатики и Ближнего Востока; в порту находилось 250 кораблей, охранявших Адриатику. В период империи город рос прежде всего как военная и морская база римлян.
Судьба Равенны изменилась после окончательного разделения Римского государства (395 г.). В 402 году император Западной Римской империи Гонорий перенес сюда из Милана свою столицу. В 476 году город был захвачен Одоакром, уничтожившим Западную Римскую империю, а в 493 году его сменил король остготов Теодорих, также сделавший Равенну своей столицей.
В 523 году по приказу Теодориха был казнен знаменитый римский философ и богослов Боэций, а вскоре и тесть философа Симмах. Прокопий Кессарийский рассказывает, что через несколько месяцев после казни Боэция и Симмаха король однажды, сидя за столом, вдруг закричал, указывая на рыбу, поданную ему, что он видит лицо Симмаха, пылающее гневом, что Симмах скалит зубы, чтобы разорвать его. Король быстро удалился к себе; три дня он мучился внутренними болями; он говорил своему врачу, что воспоминание о Боэции и Симмахе страшно его мучает. Через три дня после галлюцинаций он испустил дух. Произошло это в его любимом равеннском дворце в 525 году после тридцати трех лет царствования4.
После смерти Теодориха Равенна в 540 году перешла в руки императора Восточной Римской империи Юстиниана и стала столицей итальянских владений Византии. В 554–751 годах город был столицей подчиненного Византии Равеннского экзархата. “Равенна, по признанию историков искусства, город более византийский, чем сама Византия, — писал в 1886 году отечественный путешественник Дедлов (В. Л. Кигн). — Тут сохранилось несколько церквей и несколько часовен шестого, пятого, даже четвертого веков. Тут есть портреты Юстиниана и Феодоры, гробница Теодориха Великого и изображения современных ему Равенны и ее гавани. Краски этих изображений свежи, как во время их создания. Это — мозаики”5.
Поэт русского зарубежья Юрий Иваск в своем стихотворении “Равенна” также отметил византийский характер этого города:
Я видел диво цареградской веры —
Осенне-мозаичные покровы,
Мерцающий, магический кристалл,
Я видел чудеса в раю пещеры —
Светящейся, янтарной и медовой,
Я вечное блаженство испытал6.
Византийский период — это время расцвета Равенны. Но природные факторы меняют судьбу города к худшему: за два-три века берег заносит песком, дюны все более отодвигают море от византийского города на севере Италии, к IX веку он теряет свое значение ведущего порта и приходит в упадок.
В IХ веке была написана церковная история Равенны, принадлежавшая перу Агнеллия из Равенны (805 — около 854). Серьезный и вдумчивый историк Агнеллий старался критически оценивать свои источники (грамоты, буллы, письма, анналы, эпитафии и др.). С наибольшим увлечением выписаны в “Истории равеннских архиепископов” батальные сцены, обнаруживающие, что их автор — бывший военный, ставший клириком, внимательно читал “Энеиду”. Стиль и язык Агнеллия и других писателей IX века указывает на упадок грамматических знаний7.
К Х столетию в церковных и монастырских школах Европы усилился интерес к изучению античного наследия. Эта неотвязная мысль об античности так обострялась в некоторых умах, что приводила к жертвам. В числе событий, предшествовавших наступлению тысячного года, “Пять книг по истории” (“Historiarum libri quinque”) Рауля Глабера повествуют о странном еретическом движении, начало которому положил около 970 г. некий Вильгардо из Равенны. Этот Вильгардо был увлечен изучением грамматики, в чем нет ничего удивительного, поскольку он был итальянцем, а итальянцы, согласно интересному замечанию Глабера (кн. II, гл. 12), всегда были готовы пренебречь другими искусствами ради грамматики: Italis mos semper fuit artes negligere ceteras, illam sectari.
Вильгардо отличался от своих собратьев только тем, что любил грамматику до безумия. Гордость, которую он испытывал от ее знания, сделала его чудаковатым и превратила в явную добычу демонов. Однажды ночью трое их явились ему в обличье Вергилия, Горация и Ювенала, поблагодарили за любовь к их творениям и пообещали поделиться с ним своей славой. Вследствие этого, полностью потеряв рассудок, бедняга стал проповедовать учение, противоречащее вере: он утверждал, что все сказанное древними поэтами должно считаться истиной. Вильгардо был осужден как еретик, но Глабер уверяет, что многие в Италии разделяли эту ересь и некоторые из них были задушены или сожжены; другие бежали на Сардинию, где еще долго эта секта оставалась многочисленной (ex Sardinia quoque insula, quae his plurimum abundare solet), а затем переселились в Испанию, нашли там новых сторонников и в конце концов были уничтожены католиками8.
…Равенна начала возрождаться уже в составе Священной Римской Империи при германской династии Оттонов. Затем она стала полем борьбы гвельфов и гибеллинов, пока в XIII–XIV веках господство не перешло в руки Да Поленты, среди членов которой выделяется некто Гвидо Новело (он заслужил добрую память тем, что радушно принял изгнанного из Флоренции Данте Алигьери).
С 1441 года город находится под юрисдикцией Венецианской республики (когда-то, наоборот, маленькая Венеция была вассалом могучей Равенны). В 1509 году папа Юлий II присоединил ее окончательно к папской области. К этому времени город заглох, и лишь великолепие церквей V–VI веков напоминало о былом величии Равенны. “Равенна — издревле папежскому престолу принадлежащий город в Италии, с великим собором, также с довольным числом приходских церквей и монастырей”9, — читаем в старинном путеводителе середины ХVIII века. Римский папа Пасхалий II (Раньеро, 1099–1118) был выходцем из Бьеда близ Равенны.
В ряду архипастырей, прославивших Равенну, стоит святой Феликс, епископ Равеннский. Он выделялся своей ученостью и красноречием, но так как он восстанавливал народ против императора, то был по приказанию Юстиниана II отправлен в Константинополь, где вел себя с большим мужеством. Филиппик вернул его в 712 году в Равенну, где Феликс и скончался в 716 году.
На пути в Равенну
В начале ХХ века путешествие по Италии уже было относительно безопасным, но тем россиянам, которые отваживались на такую поездку до объединения Севера и Юга (1870 г.), приходилось нелегко. О своих приключениях на пути в Равенну повествует отечественный литератор П. В. Анненков (1813–1860).
“Из Болоньи я отправился в Равенну осмотреть ее древнехристианские памятники, но при этом только одна случайность помешала мне сделаться свидетелем и участником чисто итальянской черты народного быта, — пишет Павел Васильевич. — Я пошел в почтамт, чтобы взять единственный остававшийся свободным билет в купе, которое отправлялось в Равенну. Не помню, что помешало мне овладеть им, только я отложил свою поездку до следующего раза. Толпа итальянцев, окружающая обыкновенно все входы и выходы присутственных мест, подметила меня и, вероятно, приняла за англичанина с туго набитым кошельком. На другой день утром я был разбужен лакеем гостиницы, который сообщал мне испуганным голосом следующее: “Вы собираетесь в Равенну — будьте осторожны… Вчера бандиты остановили почтовый дилижанс и, вероятно, ограбили бы его, если бы ехавший с ними офицер не разогнал их своим револьвером”. Я пошел тотчас же на разведки — билет, который был уже в моих руках, попал к офицеру итальянской армии, вероятно, более меня знавшему об анархии в тогдашней Италии, только что переменившей у себя “правительство”, и на всякий случай взявшем с собой заряженный револьвер. Угрозой выстрелов он и обратил в бегство мошенников, еще не приученных к ремеслу, как их собраты в Папской области. Рассчитав, что лучшего времени для вояжа и быть не может, я опять взял билет в карету, и мы благополучно достигли Равенны, сопровождаемые отрядом берсальеров с ружьями, в почтовой тележке, приданных нам администрацией для сохранения свободы сообщений; они всю ночь распевали итальянские патриотические песни”10.
В первые годы после объединения Италии Равенна влачила жалкое существование, о чем свидетельствует профессор археологии и истории искусств Московского университета К. К. Гёрц (1820–1883), побывавший в Италии в 1871 году: “Если бы кто пожелал воскресить пред собою последние времена Римской империи, эпоху владычества остготов в Италии и влияние Византии на Запад и его искусство, тот должен посетить Равенну, один из самых отдаленных, запущенных и обнищавших городов Италии, обыкновенно минуемый толпой праздных туристов”11.
Со второй половины ХIХ века паломники и путешественники из России все чаще стали посещать Равенну. Один из них — Дедлов (В. Л. Кигн), побывавший в этом городе в начале 1880-х годов, пишет: “Очень любопытной оказалась книга гостиницы, куда вписывают свои имена путешественники, начиная с 1850 года. Из русских — больше всего путешествующей знати, а затем архитекторов: Севастьянов, Месмахер, Авдеев. Из ученых и литераторов тут были: В. Боткин, известный описатель Испании, граф Уваров, археолог, граф Толстой (кажется, Алексей, судя по почерку), Д. Иловайский, Вышеславцев, Спасович. Живописца нашли одного, В. М. Васнецова, бывшего тут в мае прошлого года. На лестнице гостиницы висят гербы владетельных особ, останавливавшихся тут”12.
Вот отрывок из воспоминаний академика Ф. И. Буслаева, посетившего Равенну в 1870 году: “Из Болоньи мы съездили дня на три в Равенну. До тех пор я не был в ней ни разу. И с каким же восторгом посещал я мавзолей Теодориха Великого и его дворец, превращенный в монастырь, усыпальницу Галлы Плацидии и эти бесподобные византийские церкви времен императора Юстиниана с драгоценными мозаиками!”13
В начале ХХ века приток путешественников, желавших лицезреть старинную Равенну, увеличился. Их привлекали не только храмы с византийской мозаикой, но и романтическая атмосфера города, связанного с именами Данте и Франчески да Римини. Отечественный историк Н. П. Анциферов, побывавший в Италии накануне Первой мировой войны, вспоминал: “В Равенну мы прибыли вечером и остановились во дворце Франчески да Римини. Потемневшие, мрачные своды, сумрачные комнаты не были удобны и привлекательны. Но древний палаццо был дорог нам тенями Паоло и Франчески, судьба которых повергла в скорбь Данте, который, выслушав их повесть:
Caddi come corpo morto cade!
(Упал, как падает мертвое тело)14
Св. Аполлинарий — покровитель Равенны
В Равенне особо почитается память св. Аполлинария (скончался в 75 г. по Р. Х., память 23 июля). Согласно его житию, составленному на рубеже VI–VII веков, он родом был антиохиец, ученик апостола Петра. Аполлинарий прибыл в Италию вместе с апостолом Петром, посвятившим его во епископа Равеннского (около 49 г.). Придя в Равенну как странник, Аполлинарий стал проповедовать о Христе, проявив дар исцеления. По требованию жрецов-язычников Аполлинарий трижды представал перед судом и подвергался пыткам, однако не прекращал проповедовать, за что был приговорен к изгнанию из города. Закованного в цепи Аполлинария посадили на корабль, плывший в Иллирик. По пути судно потерпело кораблекрушение, почти все утонули, спаслись только Аполлинарий, три христианина, последовавшие за ним в изгнание, и два воина, которые, слушая Аполлинария, уверовали во Христа и приняли крещение. Не найдя нигде пристанища, путники пришли в Мисию, где Аполлинарий исцелил от проказы одного знатного жителя, за что получил со своими спутниками приют в его доме.
Через три года Аполлинарий вернулся в Равенну и был с радостью принят своей паствой. Язычники же, напав на церковь, где святой совершал Божественную литургию, разогнали молящихся, а святого повели в храм Аполлона. Как только Аполлинарий вошел в храм, идол языческого божества упал и разбился. На суде Аполлинарий сотворил новое чудо, исцелив слепорожденного сына правителя города. В благодарность правитель постарался укрыть Аполлинария от разъяренной толпы. Однако языческие жрецы отправили донесение императору Веспасиану с просьбой осудить на смерть или изгнание христианского “волхва”. Он был схвачен и жестоко избит в портовом предместье Равенны — Классе, где христиане нашли его едва живым и перенесли в город. Аполлинарий скончался через семь дней. На месте гробницы святого была сооружена базилика.
Аполлинарий считается покровителем Равенны, итальянских областей Эмилия-Романья и Кампания15.
Базилика Св. Аполлинария “в порту” (Сант Аполлинаре ин Классе)
В Равенне в память св. Аполлинария выстроены две базилики: Сант Аполлинаре ин Классе и Сант Аполлинаре Нуово. Мощи святого мученика сохранялись в базилике Сант Аполлинаре ин Классе. Местность к югу от Равенны носит название Chiassi или Classe (от латинского classis — флот, потому что во времена императорского Рима здесь был расположен морской порт (Portus Classis) Равенны. Впоследствии море отступило к востоку, и сегодня базилика одиноко высится в пяти километрах от Равенны. Поэт русского зарубежья Георгий Эристов посвятил этому храму стихотворение “Базилика S. Apollinare in Classe”:
Нет, мне не грустно, но легко.
Вот храм и голуби у входа.
Хоть море скрылось далеко,
Я чую терпкий запах йода.
И даже небо здесь — мое!
Цветы, как будто бы степные,
И солнце весело поет
Мне песни звонкие, родные!16
Во время Второй мировой войны один русский офицер, служивший в английской армии, каким-то образом сумел защитить эту базилику от разрушения, после чего благодарное население Равенны сделало его почетным гражданином. Его имя красуется на мраморной доске при входе в базилику. Здесь описана и его доблесть.
Базилика Сант Аполлинаре ин Классе была возведена на месте погребения первого епископа Равенны священномученика Аполлинария. Храм создан по благословению епископа Урсицина (532–536) на средства состоятельного жителя города Юлиана Аргентария, освящен в 549 году, после перехода Равеннской кафедры от ариан к Православной церкви. Высящаяся рядом с храмом кампанила (колокольня) возведена в ХI столетии. “Базилика S. Ароllinаrе in Classe сохранила все мозаики трибуны и драгоценный ряд древнехристианских мраморных саркофагов, — пишет К. К. Гёрц. — Внутреннее ее устройство представляет самую полную картину устройства древнехристианских базилик. Это — последнее, великое здание Равенны. Затем для города наступает эпоха постепенного упадка, и прежнее значение к нему более не возвращается”17.
Тот же автор с сожалением повествует об упадке, царившем в Равенне в начале 1870-х годов: “Нынешние дома ее напоминают бедненькие провинциальные города; улицы тихи, и порядочно одетый человек в них редкость. Нищенствует, по возможности, всё. Прекрасные памятники прошлого, как например S. Ароllinаrе in Classe, гибнут непростительным образом, и даже заезжие иностранцы не оживляют сонной жизни забытого города. В течение нескольких дней, пишущий эти строки был единственным путешественником в Равенне. Одни памятники стоять нерушимые и говорят красноречивым языком”18.
В начале ХХ века в Равенне побывал отечественный искусствовед Е. К. Редин. В своих записках он приводит сведения об истории базилики Св. Аполлинария, о былом величии Равенны и о ее упадке.
Сегодня я предпринял, подобно богомольцам нашей православной родины, путешествие к церкви св. Аполлинария во Флоте (in Classe), где покоится тело св. Аполлинария, патрона, первого епископа города Равенны. Церковь находится в расстоянии 5 километров от города; здесь недалеко от церкви находилась прежде гавань, основанная во времена Августа, в ней могли вмещаться 250 военных кораблей; у гавани образовался целый городок, носивший название Классис, он соединялся с другим предместьем — Caesarea и самим городом каналами; главный канал брал воду из По и наполнял остальные канальчики города. Теперь от всего этого ничего не осталось; одна лишь громадная базилика св. Аполлинария, построенная в половине VI века служит остатком прошлого величия предместья города. Она стоит одна-одинешенька среди широких полей. Большими дверьми вы входите во внутрь ее и видите, как она 24 мраморными колоннами разделяется на 3 нефа, средний большой высокий, и два маленьких пониже; алтарь стоит на крипте и к нему нужно подняться по мраморной лестнице; под алтарем теперь и сохраняются останки св. Аполлинария. Не доходя до лестницы, к алтарю, вы останавливаетесь и смотрите на мозаику, которой украшена триумфальная арка, свод абсиды и стены ее19.
Мозаики церкви Св. Аполлинария привлекали к себе внимание целого ряда отечественных исследователей. “Как ни хороши мозаики равеннских церквей, все-таки лучшие часы из проведенных здесь — это часы поездок в окрестности города, — писал в начале ХХ века отечественный искусствовед П. П. Муратов. — Большинство приезжающих ограничивается осмотром старинной базилики С. Аполлинаре ин Классе, называющейся так потому, что некогда она стояла посреди пригорода Равенны, Классе. В ней имеются мозаики, но только не на стенах главного нефа, а в алтарной апсиде. Эти мозаики исполнены позднее, чем все другие в Равенне, и здесь это искусство не стоит на такой высоте, как в мавзолее Галлы Плацидии или даже как в Сан Витале. Кроме того, здешних мозаик сильно коснулась реставрация, сделавшая сомнительными многие части их”20.
Внутреннее пространство этой трехнефной базилики поражает своей грандиозностью. Огромная, несколько приземистая абсида превосходно соответствует спокойному и широкому ритму всего здания. Триумфальную арку и апсиду украшают мозаики VI—VII веков. Наиболее ранними и совершенными из них являются изображения двух архангелов на столбах арки, относящиеся к юстиниановской эпохе. Видимо, тогда же были выполнены фигуры четырех равеннских епископов, украшающие простенки между окнами апсиды. На их лицах — печать особой, трудно передаваемой словами мужественно-скорбной напряженности дум. В конхе под символом Преображения изображен св. Аполлинарий (считающийся покровителем Равенны), вокруг него на нежно-зеленом фоне — деревья, белые цветы и агнцы.
“Мозаика церкви св. Аполлинария, по-видимому, разновременная; лучшая, VI в., это — украшающая триумфальную арку: образ Христа Спасителя в строгом типе, из которого выработался тип Христа Вседержителя, символы евангелистов по сторонам Его на облаках и пониже — 12 овец, выходящих из ворот города Вифлеема и Иерусалима, — пишет Е. К. Редин. — В своде абсиды представлено Преображение Христа, но в символическом виде: на звездном небе в кругу крест с бюстом Христа, на облаках по сторонам Илия и Моисей, ниже 3 овцы (3 Апостола), а на лугу, среди деревьев 12 овец; между последними, в центре, стоит в молитвенной позе величественная фигура св. Аполлинария. Вокруг стен базилики идут все саркофаги, украшенные древнехристианскими изображениями: монограммами, павлинами, агнцами и т. п.”21.
В начале ХХ века в Равенне побывал отечественный публицист А. А. Трубников, автор книги “Моя Италия” (СПб., 1908). В отличие от своих собратьев по перу, он не описывает архитектуру храмов и их интерьеры, — строки его повествования передают те чувства, которые охватывают странника, созерцающего храмы Равенны.
“Вечер на равнине; беззвучно текут медленные, заросшие травами речки.
Здесь стоял богатый Классе; волны Адриатики бились о его стены и, белея парусами, подплывали стаи кораблей.
Но море ушло и город исчез.
О нем воспоминание — одинокий Sant’Apollinareс колокольней, как маяк. Воспоминания и выкапываемые плугом обломки мрамора и мозаики, темные червонцы с гордой надписью: Ravennafelix.
Вдали город, тихий, пустынный; розовеют от зари кирпичи седых церквей. Как внутри иных камней, на вид обыкновенных, горят кристаллы, так в храмах Равенны за темными стенами — драгоценные клады.
Вечер перламутрами убирает небо.
Колокола сказали медным языком предсумеречную молитву — Ave Maria!
В желтом воздухе, над необъятным безмолвием задрожали звоны, улетели вдаль к чернеющей роще, умерли в готических сводах морских сосен.
А с болотистой равнины потянулись туманы, чуть окрашенные закатом и в них, казалось, клубились бледные и кровавые призраки агонии Империи”22.
Под сводами древней базилики исчезают мысли о суетном, и даже профессиональные исследователи в своих научных записях невольно переходят на лирический стиль. “Торжественная тишина дарила в церкви: я был в ней один и, как бы совершая священнодействие, переходил от одного памятника к другому; величественная, строгая обстановка настроила и меня как-то строго меланхолично, — пишет Е. К. Редин. — Окончив обзор, я присел на боку колонны и задумался: где я путешествую, что смотрю… Как уходит время, лета… и что останется от тебя, какой след? Кто вспомнит о тебе?..
Вышедши из базилики и полюбовавшись на видневшийся на горизонте лес — знаменитую Пинету, прославленную Дантом, Боккаччо, Байроном, я несколько рассеялся от своих печальных дум и возвращаясь домой, идя посреди лугов, предался наслаждению природой, мечтам, грезам о будущем…”23
С базиликой Сант Аполлинаре ин Классе связана история ордена камальдулов. Камальдолийцы (или камальдулы) — монашеский орден, созданный итальянским религиозным движением конца X века. Это движение отличалось бурным и резко аскетическим характером, выдвинув ряд основывавших эремитории пустынников, таких, как Симеон, Доминик Веригоносец и Нил. Таким пустынником был и основатель Камальдоли св. Ромуальд, родившийся около 950 года в равеннской герцогской семье и вступивший в монастырь Сант Аполлинаре ин Классе около Равенны, чтобы замолить грех отца, убившего на поединке родственника. Увлеченный аскезой, Ромуальд покинул монастырь, став пустынником. В 996 году Оттон III назначил его аббатом Сант Аполлинаре, в котором он возрождает строгость жизни и распространяет свою реформаторскую деятельностъ на ряд монастырей Италии и Франции. В 999 году Ромуальд сложил с себя сан аббата, возвращаясь к пустынножительству, сначала в Пере (около Венеции), потом и в других местах.
Каждый раз около него собираются ученики, и, организовав их, Ромуальд покидает их для новой пустыни. В 1012 году возникла таким путем самая известная из основанных им пустыней в тосканском Казентино, на вершине Гран-Сассо-д’Италия (1122 м), получившая название Камальдоли (Кампус Мальдоли). Ромуальд организовал свой эремиторий на основе устава преп. Бенедикта, строгость которого была им усилена. Братья жили в отдельных кельях, собираясь вместе только для молитвы в оратории. Религиозные упражнения заключались главным образом в пении псалтири, строгих постах и молчании. К этому присоединялся физический труд (полевые работы, плетение корзин и т. д.) Миссионерская деятельность учеников Ромуальда обеспечила успех его дела даже после ухода самого основателя ордена в пустынь Ситрию около Сассоферрато (1020) и его смерти (1027). В эпоху своего расцвета в XVII–XVIII веках орден камальдулов насчитывал пять конгрегаций.
Базилика Св. Аполлинария “новая” (Сант Аполлинаре Нуово)
В центре Равенны высится еще один храм, посвященный св. Аполлинарию — Сант Аполлинаре Нуово (начало VI в.; мозаика — первая четверть VI в. и около 560 г.; портик — XVI в.; кампанила — VIII–IX вв.). По обычаям распространенного среди остготов арианства базилика очень проста по своему плану: она лишена трансепта, и три ее нефа прямо замыкаются абсидами. Построенная еще Теодорихом Великим как дворцовая (до 526 г.), эта базилика сохранила целиком две длинные полосы мозаик на стенах главного нефа и утратила их в алтаре.
Некогда украшавшие абсиды мозаики погибли в VIII веке во время землетрясения. Но над аркадами центрального нефа, между окнами и над ними хорошо сохранились изображения сцен из жизни Христа (вверху), пророков и святых (в простенках между окнами), мучениц и мучеников (непосредственно над арками разделяющих нефы колоннад). Они представляют большой интерес, как одна из первых попыток художественного воплощения евангельских тем, которые потом столько веков питали итальянскую живопись.
Процессии мучеников и мучениц вдоль обеих стен главного нефа Сант Аполлинаре Нуово движутся — мученики, предводительствуемые св. Мартином Турским, к Спасителю на троне в окружении четырех ангелов, мученицы, впереди которых трое волхвов, — к Богородице с Младенцем Иисусом на коленях и в таком же ангельском окружении. “Надо отдать справедливость византийцам, что, в общем они лучше понимали законы искусства мозаики, чем их западные предшественники и современники, — пишет П. П. Муратов. — В той же церкви С. Аполлинаре Нуово на стенах главного нефа тянутся процессии мучеников и мучениц, несомненно, византийского происхождения.
Трудно представить себе более простое и величественное украшение базилики с ее уходящей к алтарю колоннадой, чем эти бесконечные ряды святых дев и мучеников, уходящие к изображениям Христа и Богоматери. С гениальным декоративным тактом византийские мастера устранили из этих фигур все индивидуальное, всякий человеческий интерес, который мог бы развлечь внимание молящегося. Они стремились к общему впечатлению, в котором лики святых девственниц и мужей играют ту же роль, что и нимбы, окружающие их головы, венцы мученические, которые они держат в руках, пальмы райских садов, которые разделяют их друг от друга”24.
Любопытные сведения, связанные с посещением древней базилики, содержатся в записках Е. К. Редина. “С утра и почти до вечера я провел в церкви Аполлинария Нового, рассматривая и изучая ее замечательные мозаики, любуясь чудными капителями мраморных колонн, — пишет отечественный искусствовед. — Я забрал с собою все фотографии и в том числе раскрашенные, и стал проверять цвета и присматриваться, где есть реставрации. Мои занятия привлекли внимание кустода — доброй старушки итальянки и двух патеров — одного молодого, другого старого. Они с любопытством рассматривали фотографии, особенно тех мозаик, что идут в самом верхнем ряду в среднем нефе на стене поверх колонн — чудеса и страсти Христа; они говорили мне, что сколько лет проводят в базилике, и никогда не видали так вблизи мозаики, как теперь, и не знали настоящим образом их содержания. При каждой новой сцене они произносили на латинском языке тексты из Евангелия. Увлечение их и любезность ко мне дошли до того, что, когда я стал сомневаться, не сделаны ли живописью Ангелы по сторонам Богородицы, они принесли лестницу, и молодой взобрался наверх и присматривался к характеру работы. Затем оба мы лазили на хоры над входом, где орга2н, и я смотрел, не видна ли фигура в воротах города и что изображает мозаика в люнете их”25.
Далее Редин переходит к описанию церкви “Аполлинария Нового” и ее мозаик. Его повествование кое в чем перекликается со строками П. П. Муратова, а где-то дополняет сказанное выше.
Начало базилики восходит к VI веку, была построена при Теодорихе и служила придворной церковью. Она трехнефная, с плоским потолком, который был украшен чудными позолоченными кассетами, за что и церковь получила название “in соеlо аurео”. Теперь древнего в церкви остается лишь средний неф, с колоннами и мозаиками, идущими в трех полосах на левой и правой стороне поверх арок колонн. В первой нижней полосе слева представлен город Классис (часть Равенны) с гаванью, из ворот направляется процессия святых дев — прекрасные фигуры, одетые, как невесты, в белые с золотом одежды, с венками на головах и вуалями, концы которых покрывают их руки, на которых они держат мученические венцы. Процессия, идя по зеленому лугу, покрытому цветами и усаженному пальмовыми деревьями, направляется к Богородице, которая сидит с Младенцем, как царица, на престоле, окруженная почетной стражей — Ангелами с золотыми жезлами. На правой стороне из города Равенны, от дворца выходит процессия Св. Мучеников и предводимая св. Мартином, в честь которого первоначально была посвящена базилика, неся на руках мученические венцы, направляется к Христу, который тоже, как царь, окруженный стражей, сидит на престоле.
Во втором ряду, по сторонам окон идут изображения Апостолов или пророков, в третьем ряду, как я уже сказал, сцены из жизни Христа (чудеса и страсти Его). Мозаики представляют лучшей образчик византийской живописи VI в. и являются замечательнейшим памятником среди других — весьма немногочисленных от этого времени, находимых, кроме Италии, на Востоке26.
Базилика Урсиана
К числу древнейших храмов Равенны относится базилика Урсиана (начало V в., кампанила — IX–X вв.). Вот что пишет об этом храме профессор Московского университета К. К. Гёрц: “Когда император Гонорий перенес в 404 году свою резиденцию из Милана в Равенну, то уже весь город исповедовал христианскую веру, между тем как в Риме христианство еще должно было бороться с сильным языческим элементом. Уже в 400 году епископ Ursus основал в Равенне, названную по его имени церковь, Ессlеsiа Ursiаnа, нынешний собор и близ него баптистерий, почти целиком дошедший до наших дней”27.
В 1743 году базилика Урсиана была переделана в собор; именно ее имел в виду П. П. Муратов в своем описании Равенны: “От первых веков христианства в Равенне уцелело немного церквей. Другие погибли в междоусобиях средневековья и войнах ренессанса или в разрушительных переделках архитекторов XVIII столетия, более опасного для памятников древности, чем самые варварские эпохи.
Снаружи все эти церкви по традициям древнехристианского строительства лишены всяких украшений. Они представляются хмурыми и довольно неуклюжими зданиями, и только их потемневшие камни внушают впечатление глубокой исторической святости. Но внутренним убранством, великолепными мозаиками своих церквей Равенна справедливо прославлена. Она хранит на своих церковных стенах создания искусства, некогда процветавшего, а теперь настолько утраченного, что прелесть его кажется нам почти чудесной и таинственной”28.
Баптистерии
Мозаичные украшения сохранились в двух равеннских баптистериях — православном (середина V в.; мозаика в куполе — того же времени) и арианском (конец V — начало VI вв.; мозаика в куполе — около 520 г.). Внутри православного баптистерия, построенного и украшенного епископом Неоном в середине V века, восхищает гармоническое сочетание разноцветных мраморных инкрустаций, лепных украшений и лучевидного колеса сине-золотых мозаик, кружащего вокруг неподвижного центра (купол с изображением крещения Христа с фигурами Иоанна Крестителя и мужской персонификацией реки Иордан). “Вся внутренность баптистерия покрыта мозаиками, в которых античные персонификации рек и других предметов допускаются в чисто христианских сюжетах”29, — пишет К. К. Гёрц.
Эта постройка была возведена по приказанию и на средства императрицы Галлы Плацидии, дочери императора Феодосия Великого и матери императора Валентиниана III. Постройка и сделанная в ней мозаичная роспись были исполнением благочестивого обета, в благодарность за спасение от бури, застигшей императрицу на пути из Константинополя в Равенну.
Российский паломник Дедлов (В. Л. Кигн) оставил красочное описание православного баптистерия.
Вошедши в низкий, бочкообразный баптистерий S. Giovanni in Fonte, мы очутились не то в волшебном саду, не то в каком-то лазурном гроте. Прекрасные, нигде и никогда не виданные орнаменты подымались по стенам и ползли по куполу сказочными стволами, листьями, плодами и цветами. Краски, свежие как в первый день, горели и переливались так многообразно и неистощимо, что не верилось, будто это богатство создано людьми. Только природа может дать такую богатую и изящную игру красок: в переливах моря, в вечерней заре, в лунной ночи. Изображения людей поразили нас своей жизненностью, свободой и правдивостью. Глаза блестят, как живые; в лице играет кровь; тело округляется здоровыми мускулами, кожа — здоровых, цветущих людей. Некоторые лица даже слишком правдивы, и в них несомненно чувствуется портрет. Впечатление тела, погруженного в чистую воду зеленоватого итальянского горного ручья (в изображении крещения Иисуса Христа), передано изумительно верно. Это была не каменная мозаика, а струящаяся, преломляющая предметы влага30.
Е. К. Редин дополняет сказанное его предшественником: “Сегодня был в православной крещальне (баптистерии) и начал изучать ее мозаики. Чудные мозаики, удивительные типы апостолов — вокруг Крещения! Один из них — Варфоломей — чистый римлянин, и я его сравниваю с такими, какие встречаются в картинах Тициана (мощная, полная, здоровая фигура)31.
Эти строки довольно краткие, но гораздо больше внимания Е. К. Редин уделил описанию мозаик арианского баптистерия. “Арианская крещальня — здание весьма сходное в архитектурном устройстве с православной крещальней, такое же круглое, 8-мистороннее, с куполом, — пишет отечественный исследователь. — Но по украшению мозаиками оно беднее его, все стены в настоящее время голы, только в одном куполе в двух концентрических кругах идут изображения — в центре Крещения Христова с любопытными фигурами: плебейского типа Иоанна Крестителя, прикрытого лишь звериной шкурой и с пастушеской искривленной палкой в руке, и олицетворения реки Иордана в виде богатыря старца, сидящего с пальмовой ветвью в руке, опираясь на сосуд, из которого течет вода, и подымающего в изумлении другую руку.
В другом круге представлены 12 Апостолов во главе с Петром и Павлом, направляющихся с мученическими венцами на руках, по зеленому лугу, усаженному пальмовыми деревьями, к уготованному престолу, на котором воссядет Судия в день Страшного Суда”32.
Мавзолей Галлы Плацидии
В Равенне полностью сохранился мавзолей Галлы Плацидии (ок. 440 г., с мозаикой). Мавзолей Галлы Плацидии — это маленький домик в форме равноконечного креста с четырехскатной крышей, из которого на четыре стороны выдвигаются кубики еще меньше с двускатной черепицей. Сейчас мавзолей, уйдя в почву на полтора метра, кажется просто крошечным; он стоит словно на задворках храма Сан Витале. Он остался невредим, несмотря на англо-американские бомбардировки, немало порушившие в этом городе.
“Глубокое впечатление производит надгробная церковь Галлы Плацидии, дочери Феодосия Великого, сестры Гонория и Аркадия, двадцать пять лет управлявшей Западной Римской импеpиeй за своего сына Валентиниана III, — писал К. К. Гёрц в 1871 году. — В этой церкви, имеющей весьма небольшие размеры, до настоящего дня стоят на первобытных местах своих громадные мраморные саркофаги Галлы Плацидии (сконч. 450 г.), императора Гонория (сконч. 423 г.) и Констанция III Августа (сконч. 42 г.), отца Валентиниана III и супруга Галлы Плацидии. Мозаики этой церкви принадлежат к лучшим произведениям древнехристианского искусства, и в особенности, изображение └Доброго Пастыря” есть один из перлов этого искусства”33.
Внутри мавзолея — целый космос, объемлющий святых мучеников в люнетах, оленей, пьющих в райских кущах воду вечной жизни из источника, голубей, пьющих ее же из чаш, гирлянды листьев и плодов, вьющиеся по аркам, синее небо в золотых звездах на своде. В центре этого космоса — золотой крест, осеняющий всё изображенное. Здесь каким-то особым совершенством выделяется “Пастырь добрый”. Он помещен прямо над входом изнутри, но все тут устроено так, чтобы заметить его не при входе, когда в полумраке почти ничего, кроме синего неба и золотого креста в золотых звездах, не видно, а при выходе, когда привыкнувший к темноте взгляд неизбежно устремляется к Нему.
Подробное описание мозаик мавзолея приводит в своей книге Е. К. Редин.
Сегодня был в усыпальнице Галлы Плацидии, — пишет отечественный искусствовед. — Это небольшое, невысокое квадратное здание. В основании оно имеет латинский крест, каждая часть которого покрыта коробовым сводом; среднее пространство приподнято в четырехугольной надстройке, покрытой круглым куполом. Приблизительно с половины высоты стены своды покрыты мозаиками — такой чудной красоты, которая производит необыкновенно сильное впечатление. Небольшие окна пропускают не очень много света, но он все же достаточен, чтобы видеть мозаики, насладиться их красотой…
Входя в усыпальницу, вы над дверьми встречаете чудный образ Доброго Пастыря среди идиллической обстановки: прекрасный юноша в далматике и пурпурной мантии, красиво переброшенной через его плечо, сидит на скале, опираясь одной рукой на крест, а другой лаская одну из овец, расположившихся вокруг него. Образ Пастыря — лучшее создание древнехристианского искусства, наиболее прекрасно выражающее идеал первых христиан. Своды усыпальницы украшены по голубому фону в светлых красках различными цветами, изображениями апостолов, символами — голубками, пьющими из сосудов с водой, оленями, пьющими из источника, а купол представляет голубое звездное небо, с золотым крестом в центре.
Общее впечатление — светлое, ясное, оно ничем не нарушается. Тихое успокоение по смерти и надежда на жизнь небесную, светлую — такой мыслью руководились, очевидно, украшавшие усыпальницу, и эту мысль постигаешь вполне, пробыв здесь некоторое время 34.
В записках Е. К. Редина есть такая фраза: “Меланхолический покой, торжественная тишина царят в этом уголке, месте упокоения замечательной женщины своего времени, императрицы Галлы Плацидии, громадный саркофаг с прахом которой стоит здесь в восточной части”35. На самом деле мужественная императрица, спасшая Рим от полчищ Аттилы, похоронена не здесь, но по давней традиции мавзолей носит ее имя.
Под сводами этого мавзолея побывал и отечественный историк Н. П. Анциферов. Казалось бы, трудно что-либо добавить к обстоятельному рассказу Редина, но Анциферов находит новые слова, описывающие этот шедевр: “Наиболее сильное впечатление произвел Мавзолей Галлы Плакиды. Небольшой храм с темно-синим куполом, на котором звезды напоминают кристаллы снежинок. Мраморные стены местами оранжевого оттенка зари. В трех нишах размещены гробницы. Одна из них — Галлы Плакиды…
Над входом — мозаика с юным Христом — добрым пастырем. Садится солнце. Легкие тучки снизу окрашены пурпуром. На зеленом лугу — ароматные цветы. Белые овцы теснятся вокруг своего пастыря. Одна из них касается Его руки. Широко раскрытые глаза Христа устремлены в бесконечность. Здесь Он похож на Орфея. И хотя нет ничего говорящего о музыке, вся мозаика звучит какой-то проникновенной мелодией. Свет проникает в Мавзолей через раскрытую дверь, над которой эта мозаика”36.
В отличие от прочих путешественников, посещавших Равенну, Н. П. Анциферов не ограничился простым созерцанием древней мозаики. “В сумраке ее камешки сияют особым светом, — продолжает он. — Но разве на такое освещение были рассчитаны своими творцами эти мозаики? Не сотни ли колеблющихся огоньков от восковых свечей должны были освещать их? Что, если прийти сюда ночью, подкупить сторожа, запастись десятками “черини” и озарить их огнями мавзолей? Я подал padre эту идею. Сперва он недоверчиво покачал головой, а потом улыбнулся и согласился”37. И вот ночью русский историк и его спутники вошли в Мавзолей, прикрепили черини к трем саркофагам, зажгли, а вслед за тем засветили свечи в своих руках. “Теперь нежным ровным светом озарились своды, — пишет Анциферов. — Купол словно стал выше, и его снежные звезды как бы повисли в воздухе. Появилось много нежнейших оттенков на мозаике с Добрым Пастырем. Переливы всех тонов стали богаче. Мы стояли с этими легкими черини в руках и смотрели, смотрели. Быть может, в эти минуты и наши глаза стали похожи на глаза ликов мозаик… И все же… При этом свете, столь обогатившем наши впечатления, было что-то утрачено, что в полусумраке дневного храма выступало ярче. Так, перестали казаться рубинами и сапфирами камешки мозаики. Когда мы вышли из Мавзолея, я остановился и смотрел на ночное небо с ярко сверкавшими звездами”38.
“Голубое звездное небо”, “ярко сверкающие звезды” — лейтмотив повествования русских авторов о Равенне. В этом ряду стоят и строки Георгия Эристова:
О родине, о вечности, о храме
Равенна шепчет тихо целый день.
На фрески, в солнечной, янтарной раме,
Легла чудесная столетий тень.
Зеленый полумрак. Тяжка гробница —
Здесь Галлы вздох окаменел навек.
Перелистав прошедшего страницы,
Не поднимает время тяжких век.
Иду по улицам, их будто знаю…
Ночное небо — звездная купель…
Всех нас взрастила, по дороге к раю,
Родная Византии колыбель!39
Выйдя из усыпальницы Галлы Плацидии, посетители направляются через дворик к базилике Cв. Виталия, находящейся близ мавзолея. Вот как выглядел этот двор, по свидетельству Редина, в начале ХХ века: “За церковью, на пути к усыпальнице Галлы Плацидии, находится могила знаменитого экзарха Исаака. Какое поэтическое живописное местечко представляет эта могила! Оно вполне отвечаете той древности, которая находится среди него. Пред вами с одной стороны стены Cв. Виталия, его контрфорсы, полуобрушившиеся, обломки колонн, капителей, с другой, неподалеку, усыпальница Галлы Плацидии, и между ними этот небольшой храмик, с тремя стенами, обвитый весь плющем; кругом него зелень, шумящий камыш; а внутри его саркофаг самого Исаака и множество плит, барельефов, разбросанных по полу в беспорядке. Стены поободраны, кирпич свалившейся со стен, здесь же на полу. Запустенье полнейшее! И оно вполне отвечает древности, которая глядит на тебя отовсюду. Жаль, если осуществится проект — разрушить храмик и перенести гробницу Исаака в музей. Отчего не привести бы ее в порядок и оставить здесь же на месте? Имя Исаака связывается с Арменией, откуда он был родом, потому и гробница его была для меня особенно интересна, привлекательна, помимо той поэтичности ее обстановки, о которой я упомянул.
Поэтичен и двор Св. Виталия, в который, прежде чем попасть в церковь, вы входите с улицы. Он весь в зелени, а кусты роз нежно обнимают мощные, древние стены Виталия. Это юная, прекрасная, но слабая дева обнимает своего отца, 13-ти векового старца”40.
Церковь Св. Виталия (Сан Витале)
На расстоянии 20 метров от мавзолея Галлы Плацидии, внутри того же двора, находится восьмигранная церковь св. Виталия (Сан-Витале, 526–547 гг., с мозаикой). (Мученик Виталий, наряду со св. Аполлинарием, считается покровителем Равенны. Сыновья св. Виталия — свв. Гервасий и Протасий, были замучены при Нероне (54–68).) Вот что пишет об этом храме Е. К. Редин: “Церковь св. Виталия — это обширное круглое здание с куполом, который опирается на аркады, поддерживаемые колоннами, образующими восьмиугольник; эти аркады, как и колонны, идут в два этажа; с восточной стороны присоединяется алтарь — с коробовым сводом и с абпсидой, имеющей полукруглый свод. В свое время (в VI веке) церковь была убрана блестящим разноцветным мрамором и представляла богатейшую церковь, лучший образчик византийского искусства. Теперь она несколько обеднела, мрамора осталось немного, он был поободран, но тем не менее и в том виде, в каком она теперь, это лучший и замечательнейший памятник, который может спорить лишь с Св. Софией Константинопольской”41.
Эта уникальная церковь, построенная еще во времена владычества остготов, украшалась с 521 года и была освящена уже после установления византийского господства при архиепископе Максимиане в 547 году. И снова слово Е. К. Редину: “В церкви масса света, масса мрамора в сохранившихся невредимыми колоннах и их чудных капителях. По последним особенно можно судить о той роскоши, утонченном вкусе, которые были привлечены в оставшееся наследие античного искусства византийцами: античная капитель совершенно ими изменена, она представляет у них отдельный, независимый от колонны член, целое художественное произведение. Она вся изрезывается такой резьбой, которая дает удивительную орнаментацию различных геометрических рисунков, то в виде цветков, листков, особенно виноградных, то в виде птиц — павлинов, пьющих из сосуда, или агнцев, стоящих по сторонам креста и т. д. Для усиления красоты эта резьба иногда покрывалась золотом; такого рода есть несколько колонн в алтаре св. Виталия, это чудные кружева в мраморе”42.
Однако не все мозаики, украшающие интерьер церкви, дошли до нашего времени. “В этом храме сохранились только мозаики алтарной абсиды и ведущего к ней пресбитерия, тогда как купол и вся система арок и галерей, рассчитанные на мозаичные украшения, не сохранили их, — отмечает П. П. Муратов. — Требуется некоторое усилие, чтобы представить себе этот храм таким, каким он был во времена экзархов, — легким и ясным в своей конструкции, залитым сплошь мозаиками, являвшимся во всем до последних мелочей плодом тонкой и бережной работы, о которой и сейчас дают понятие изваянные капители его колонн”43.
Паломников, входящих под своды храма св. Виталия, поражают изумительные по красоте мозаики и фрески. Бесконечные художественно исполненные мозаики, дивной красоты колонны с кружевным орнаментом мраморной капители, арки, своды, галереи с переходами (для женщин) и ниши, все это в каком-то сказочном полумраке из-за алебастровых окон, создает незабываемую по красоте и величию картину. В интерьере храма — величайший живописный памятник византийской симфонии — парных изображений Юстиниана (с блюдом для просфор) и Феодоры (с чашей для Св. Даров) с придворными, движущихся к престолу.
“Церковь св. Виталия и ее мозаики — необыкновенной красоты, — пишет К. К. Гёрц. — В числе этих картин два изображения привлекают к себе особое внимание по своей исторической и археологической важности. Одна мозаика изображает императора Юстиниана, окруженного придворными и гвардией. Он передает золотой сосуд, дар для церкви, архиепископу Максимиану, которого сопровождают два священнослужителя. На другой мозаике представлена, тоже с золотым сосудом в руках, Теодора, супруга Юстиниана, окруженная придворными. В этих мозаиках сохранены потомству портреты важных деятелей и византийские костюмы VI века”44.
На стене апсидной ниши — в золотом свечении нетварной благодати — окруженный ангелами юный безбородый Христос, держащий в одной руке свиток с семью печатями, правой подает мученический венец св. Виталию, свидетелем чего является стоящий с противоположной стороны строитель церкви епископ Экклесий, держащий модель начатого им храма.
Св. Виталий и св. Аполлинарий — покровители Равенны; именно их имена упомянул в своём стихотворении Михаил Кузмин (1872–1936):
Не умерли, но жить устали,
И ждет умолкнувший амвон,
Что пробудившихся Италий
Завеет вещий аквилон,
И строго ступят из икон
Аполлинарий и Виталий.
Мою любовь, мои томленья
В тебе мне легче вспоминать,
Пусть глубже, глуше что ни день я
В пучине должен утопать, —
К тебе, о золотая мать,
Прильну в минуту воскресенья!45
Дедлов (В. Л. Кигн) подробно описывает мозаики уцелевшего придела храма Св. Виталия.
Тут мы увидели образцы портретной живописи (Юстиниан и Феодора) и почти бытовое трактование сюжетов Священной истории. Рядом с евангелистами — их книжные шкафы и письменные принадлежности. Рядом с ветхозаветными патриархами — их стада, на лугах и у ручьев; из ручья на берег лезет маленькая черепаха, а цапля, широко и важно шагая, нацелилась ее схватить. Тут Моисей, заботливо насупившись, зашнуровывает себе башмак; там кто-то осторожно выглядывает из полуотворенной двери хаты, крытой соломой; рядом — согнувшись, несут вязанку дров. И все это сделано не машинально и холодно, а с теплой, художественной любовью и к согнутому носильщику, и к воде ручья, и к цапле, и к черепахе.
Огромные картины, изображающие Юстиниана и Феодору с их свитой, величественны. Юстиниан, несколько похожий на Наполеона I, утомленно, озабоченно и по-царски непринужденно сжал свои бритые, отливающие чернотой губы. Изображения святых, каждое — тип, если не портрет. Юноша Христос, на запрестольной стене, — прекрасный, величественный, чистый юноша. Белокурые ангелы, с полными овальными лицами, мягкими, покойными глазами и золотистыми кудрями — точно сошли с картин Веронезе и писаны с великолепных белокурых красавиц Ломбардии. И все это сделано тринадцать веков тому назад...46
Е. К. Редин словно соревнуется с Дедловым в подробном рассказе о мозаиках храма Св. Виталия; один исследователь дополняет другого. “Лучшее украшение церкви, равное которому трудно где найти — это ее мозаики, покрывающие стены, потолок алтаря и свод и стены апсиды, — пишет Редин. — Тут мы видим и богатую орнаментацию во вкусе древнехристианского искусства и символические изображения, и евхаристические, и, наконец, чисто реальные портреты. Bсе изображения даны среди прекрасного пейзажа, с преобладающими зеленым и голубым цветом; пейзаж оживлен кроме того многими предметами, имеющими чисто орнаментальный характер, как например, птицами, павлинами, голубями. Последние особенно излюблены, они часто с красными ленточками на шее… Идиллия! Идиллический характер орнаментации прежде всего и сильнее всего бросается в глаза и в соединении с чудными сочными красками, с блестящим золотом, которое оттеняет изображения… он оставляет сильное и приятное впечатление”47.
Похоже, Е. К. Редин превзошел своих предшественников в скрупулезном описании мозаик церкви Св. Виталия. И это не случайно: ведь его перу принадлежит монография “Мозаики равеннских церквей” (СПб., 1896). Вот еще несколько фрагментов из повествования отечественного искусствоведа.
Характерны и особенно замечательны в этом отношении мозаики потолка алтаря; в центре в голубом медальоне белый агнец; медальон поддерживается четырьмя ангелами, стоящими на 4 сферах; 4 ребра потолка украшены гирляндами, составленными из цветов и плодов, а промежуточное пространство между ребрами потолка занято опять цветами, плодами, птицами и рыбами, — продолжает Редин. — На боковых стенах алтаря соединены сцены евхаристического характера — гостеприимство и жертвоприношение Авраама и жертвоприношение Авеля и Мельхиседека.
В своде апсиды — чудный образ юного Христа, сидящего на сфере со свитком, запечатанным семью печатями, среди райской обстановки, зелени, деревьев и 4 райских рек. Один ангел подводит к нему св. Виталия, в честь которого воздвигнута церковь, и другой — св. Экклезия — устроителя церкви. На стенах апсиды знаменитые изображения императора Юстиниана и Феодоры с их свитой — приносящих дары в церковь. В этих образах настоящая, реальная Византия, по ним лучшим и наглядным образом можно познакомиться или, по крайней мере, составить понятие о византийском дворе, его утонченной роскоши, его сложном церемониале48.
А теперь — слово другому отечественному искусствоведу. “Мысли о золоте и камнях византийской царской и патриаршей казны приходят на ум в храме Юстиниана, Сан Витале, — пишет П. П. Муратов. — Этот храм, построенный в VI веке, чрезвычайно интересен по своей архитектуре, которая явится в первоначальном виде, когда будут сломаны различные позднейшие пристройки. Но погибших мозаик его все равно не восстановить, и только апсида, где мозаики уцелели, остается настоящим святым местом Византии, дошедшим до нас в хорошей сохранности. На стенах абсиды и ведущего к ней пресбитерия расцветают сверкающие всеми красками мозаичные ковры. Виноградные лозы вьются вокруг окон “матронея”, верхней галереи, отведенной для женщин. Резкие лики византийских святых смотрят из круглых медальонов, точно в самом деле осыпанных жемчугом, рубинами, сапфирами и изумрудами. В залитой золотом абсиде восседает торжественный, но еще безбородый молодой Христос — еще молодой, как еще молода Византия. По сторонам, среди министров, священников, телохранителей, евнухов и наперсниц, изображены нечеловеческие, неподвижные правители Византии — император Юстиниан и императрица Феодора”49.
В ином стиле пишет о храме Св. Виталия А. А. Трубников в книге “Моя Италия” (СПб., 1908). Он не фиксирует внимание читателей на конкретных сюжетах, а передает те чувства, которые рождаются в душе зрителя, созерцающего древние шедевры.
“У San Vitale ночь. Мигают далекие молнии, небо вспыхивает, то краем, то все озаряется огненно. Над Равенной дрожат звезды, без числа.
Я знаю другие звезды, — мавзолея Галлы Плачидии. Они сияют огромные на мозаичном небе; под их лучами расцветают сапфировые, изумрудные, золотые цветы.
Среди этой флоры, окруженный стадом, сидит Спаситель, — не грозно неумолимый судья базилик, а юноша, античный Орфей, не суровый Христос догмата и Церкви, а Христос первых евангелий, нежный Учитель мистического Иоанна.
Затрепетала зарница, ясно выступила и исчезла церковь San Vitale.
Она хранить Византийство. Мозаичная чешуя покрывает стены многоцветными сплетеньями, как бы сказочными коврами, и кажется, когда взглянешь наверх, что стаи павлинов и райских птиц, распустив искристые хвосты, парят под сводами.
У древнего алтаря предстоят со свитой и приближенными властители: Юстиниан, император голубого Босфора, храма Премудрости Божьей и императрица Феодора. Она, в притонах торговавшая ласками, с сиянием на голове, как святая, смотрит магическими глазами со стен святыни.
Этой странной ночью создается безумно красочная картина: богослужение Востока.
Древняя литургия идет в сиянии мозаик, яхонтов, унизывающих одеяния, в переливах парчи, пурпура и шелка, при блеске крестов, чаш, евангелий, обрызганных каменьями; голубой ладан струится из кадильниц, подымается от кружевных капителей к сводам и тает у изумрудных павлинов, у радужных цветов. И белоснежные священники, и диаконы, и придворные поклоняются Тому, Кто в царской одежде сидит на престоле — Христу, Царю царствующих, у которого и свита, и празднества пышнее византийских.
Ближе гроза; пустынными улицами возвращаюсь домой; трепетно освещаются сады, дома, башни. Вся история Равенны — предгрозовое время. Она последний светильник античного мира. Италия наводнена варварами, кругом буря нашествий и только над ней еще сияют звезды”50.
Словно продолжая эту мысль, поэт русского зарубежья В. С. Ильяшенко написал такие строки:
У этих стен, добычею вражды,
Ложились воинов несметные ряды,
И варваров нестройные орды
Сражала римская когорта.
Былых побед отмечены следы,
Но обронила их плоды
Равенна тихая — la dolce morta…51
Завершая повествование об убранстве храма Св. Виталия, можно привести слова Е. К. Редина, перед мысленным взором которого прошла вся история Равенны эпохи раннего Средневековья: “Я долго стоял пред этими образами, долго наслаждался всеми мозаиками, видом церкви… В ней царила полная тишина. Я был один в ней. Исторические воспоминания проносились предо мной, и я уносился туда на Восток, в древнюю Византию, откуда в течение средних веков исходили культура и просвещение на весь мир; уносился в прошлое Равенны, этого древнего знаменитого города, бывшего то столицей остготского царства, то резиденцией византийского экзархата и центром византийской администрации в Италии. Я представляю себе мысленно, какой богатой она была тогда. Предо мной восстают ее дворцы, базилики, украшенные со всем блеском, пышностью. Мне кажется, что и эта базилика, в которой я сижу, занимаюсь и мечтаю, наполняется народом, мужчины внизу, а женщины наверху, на хорах. Я смотрю на их костюмы и замечаю сходство с теми, в которые одеты лица придворной свиты; среди итальянцев замечаю и греков, и сирийцев, и армян. Да, в ту эпоху (V–VI вв.) Равенна была богатейшим городом и только по таким памятниками как церковь св. Виталия, церковь Аполлинария Нового и др., можно восстановить себе всю картину этого былого ее величия, богатства”52.
Могила-мавзолей Данте
Данте Алигьери — знаменитый изгнанник, нашедший последнее прибежище в Равенне. Здесь он закончил “Божественную комедию”. В ночь с 13 на 14 сентября 1321 года тихо и мирно великий поэт окончил здесь свой долгий и горький земной путь. Дочь Данте Антония ушла от мирской жизни в равеннский монастырь Св. Стефана (Santo Stefano degli Olivi) и приняла имя Беатриче.
Особый интерес к Данте был у Пушкина. Оба поэта испытали тяготы изгнания, как, впрочем, и их далекий предшественник — Овидий. Русский поэт, посвятивший одно из своих стихотворений Овидию, не обошел вниманием и судьбу Данте. В “Пиковой даме” есть такие строки: “Горек чужой хлеб, говорит Данте, и тяжелы ступени чужого крыльца”53. Находясь в ссылке, Пушкин иногда вспоминал о Данте. “В Италии, кроме Данте единственно, не было романтизма. А он в Италии-то и возник”54, — читаем в письме, которое опальный поэт отправил из Михайловского в середине июня 1824 года П. А. Вяземскому. О Данте Пушкин упоминал не только в прозе, но и воспевал его творчество в стихах. “Суровый Дант не презирал сонета”55 — так начинается одно из стихотворений Пушкина. А в 1829 году русский поэт посвятил Данте целое пятистишие:
Зорю бьют… из рук моих
Ветхий Данте выпадает,
На устах начатый стих
Недочитанный затих —
Дух далече улетает56.
“Дантовская тема” проскальзывает в переписке Пушкина с Чаадаевым. В одном из писем (18 сентября 1831 г.) Чаадаев называет Пушкина “национальным поэтом”: “Мне хочется сказать себе: вот, наконец, явился наш Данте”57. Пушкин знал Данте не только во французском переводе, но и в подлиннике. По выпискам в тетрадях Пушкина видно, что его внимание привлекала “Божественная комедия”, в частности песнь V-я “Ада”. А в июне 1832 года Пушкин написал стихотворение, в котором есть такие строки: “И дале мы пошли — и страх обнял меня”. Эти отрывки — вольное переложение фрагментов из “Ада” (“Божественная комедия” Данте)58.
Пушкин считал, что гений Данте не может быть ограничен одной лишь Италией; его творчество является достоянием всего человечества. “Есть высшая смелость: смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческою мыслию, — такова смелость Шекспира, Данте, Мильтона”59, — отмечал Пушкин. Он ставит Данте в один ряд с двумя великими англичанами — драматургом и поэтом. А между тем на родине Данте в ХIII веке подвизались его соотечественники — св. Франциск Ассизский и Джотто, занявшие почетное место в истории раннего итальянского Возрождения.
Прах изгнанника покоится в часовне в центре города. Часовня окружена лавровой рощицей. На каменной плите рельеф с профилем Данте и на латинском языке надпись: “1357 год”. Папа Лев X Медичи из флорентийского патриотизма повелел перевести прах Данте во Флоренцию. Торжественно гробница была помещена в соборе Санта Кроче. После смерти папы выяснилось, что равеннские монахи прибегли к “благочестивому обману”: прах Данте утаили для Равенны — того города, где великий флорентиец нашел последний приют60.
В 1483 году над могилой Данте был поставлен надгробный памятник (работы П. Ломбарде), а в 1780 году он был заключен в небольшой храм (архитектор К. Мориджа). Однако этот скромный мемориал был несоизмерим со всемирной славой поэта. “Еще один мавзолей находится в Равенне — часовня, сохраняющая священный прах Данте, умершего здесь в 1321 году, — пишет П. П. Муратов. — Но его великой памяти недостойно это незначительное здание, окруженное провинциальными скучными домами. Дух изгнанника живет не здесь, но в печальных равнинах, отделяющих Равенну от моря, и в вечнозеленых рощах ее Пинеты”61. А Михаил Кузмин посвятил великому поэту такие строки:
Изгнанница, открыла двери,
Дала изгнанникам приют,
И строфы Данте Алигьери
О славном времени поют,
Когда вились поверх кают
Аллегорические звери.
Восторженного патриота
Загробная вернет ли тень?
Забыта пестрая забота,
Лениво проплывает день,
На побледневшую ступень
Легла прозрачная дремота62.
В старинном здании бывшего монастыря, что находится на улице Данте, всего в двадцати шагах от скромного белого мавзолея с могилой Данте, ежегодно проводятся международные выставки работ из бронзы, посвященные великому итальянскому поэту-мыслителю и его произведению “Божественная комедия”. А в постоянной экспозиции представлено около трехсот скульптур авторов из нескольких десятков стран мира. Помимо скульптур, здесь представлены также большая коллекция юбилейных медалей, посвященных Данте, различные издания книг поэта.
В 2006 году итальянские ученые восстановили облик великого поэта Данте Алигьери. В основу портрета автора “Божественной комедии”, созданного при помощи сложного компьютерного моделирования, легли подробные описания и гипсовый слепок с черепа, сделанный, когда могилу Данте в последний раз вскрывали в 1921 году. Среди характерных черт облика поэта современники отмечали его крючковатый нос, тонкие губы, нахмуренные брови. На традиционном портрете Данте предстает как человек, имеющий тонкий длинный нос с горбинкой. Однако данные, полученные учеными на основе параметров черепа, показывают, что нос у поэта был хотя и крючковатый, но короткий и несколько приплюснутый. В результате черты его лица оказались не столь изящными, но зато более демократичными. Авторами открытия являются исследователи из университетов Болоньи и Пизы63.
В эпоху “оттепели” небольшие делегации советских писателей и поэтов стали бывать в Италии. В составе одной из них, посетивших Равенну, был Николай Заболоцкий. В своем стихотворении “У гробницы Данте” (1958 г.) поэт влагает в уста великого флорентийца такие строки:
Мне мачехой Флоренция была,
Я пожелал покоиться в Равенне.
Не говори, прохожий, о измене,
Пусть даже смерть клеймит ее дела.
Над белой усыпальницей моей
Воркует голубь, сладостная птица.
Но родина и до сих пор мне снится,
И до сих пор я верен только ей.
Разбитой лютни не берут в поход,
Она мертва среди родного стана.
Зачем же ты, печаль моя, Тоскана,
Целуешь мой осиротевший рот?
А голубь рвется с крыши и летит,
Как будто опасается кого-то,
И злая тень чужого самолета
Свои круги над городом чертит.
Так бей, звонарь, в свои колокола!
Не забывай, что мир в кровавой пене!
Я пожелал покоиться в Равенне,
Но и Равенна мне не помогла64.
Отечественные путешественники, бывавшие в Равенне, посещали и другие места, связанные с Данте. Одним из них была “Пинетта” — роща из пиний, воспетая в “Божественной комедии”. Историк Н. П. Анциферов оставил подробное описание своей прогулки по дантовскому лесу.
Мы искали следов Данте в Италии. Мы пошли в его лес, в Пинетту. Это уже не была selva selvaggia (ed) aspra e forte65. Пинетта сильно поредела. И все же она была полна для нас таинственного очарования. Мощные красноватые стволы пиний, их густые кроны, образовавшие над лесом своды, их шум, такой густой и глубокий, река Монтоне, медленно струившая свои воды — все это дышало “Божественной комедией”. Здесь слагалась Песнь 28-я Purgatorio, песнь о встрече с Мадленой. Наш padre раскрыл томик Данте и, когда мы уселись на берегу, медленно прочел нам:
Ma con piena letizia l’ore prime,
Cantando, riceviиno intra le foglie;
Che tenevan bordone alle sue rime;
Tal qual di ramo in ramo si raccoglie
Per la pineta in su’l lito di Chiassi,
Quand’ Eolo Scirocco fuor discioglie.
(Они, ликуя посреди дерев,
Встречали песнью веянье востока
В листве, гудевшей их стихам припев,
Тот самый, что в ветвях растет широко,
Над взморьем Кьясси наполняя бор,
Когда Эол освободит Сирокко)66.
Всё тогда казалось чем-то сказочным: и этот густой ковер из золотистых игл, и этот сочный зеленый берег, и эти воды, и, в особенности, колонны пиний и темные своды их хвои — все это стало храмом Данте. Мы тронулись в путь, когда лучи склонившегося к закату солнца озолотили самый воздух Пинетты.
Тень Данте с профилем орлиным
О вечной жизни нам поет.
Вероятно, не одному мне вспомнилась там та комната, где мы за длинным столом перелистывали труды Данте, где изображение флорентийского изгнанника украшало стену и где кукушка, выскакивая из деревянного домика, отсчитывала протекшие часы67.
В стихотворении Михаила Кузмина “Равенна” пинии именуются “соснами”, но эта поэтическая вольность простительна пииту, подарившему нам такие строки:
Меж сосен сонная Равенна,
О, черный, золоченый сон!
Ты и блаженна, и нетленна,
Как византийский небосклон.
С вечерних гор, далекий звон
Благовестит “Благословенна”.
Зарница отшумевшей мощи,
Еле колеблемая медь,
Ты бережешь святые мощи,
Чтоб дольше, дольше не мертветь,
И ветер медлит прошуметь
В раздолиях прибрежной рощи68.
Вячеслав Иванов (1866–1949), большая часть жизни которого прошла в Италии, посвятил дантовскому лесу стихотворение “La Pineta”; его строки словно перекликаются с “Равенной” Кузмина:
Покорный день сходил из облаков усталых;
И, как сомкнутые покорные уста,
Была беззвучна даль, и никла немота
Зеленохвойных чащ и немощь листв увялых.
И кроткою лилась истомой теплота
На нищий блеск дубов, на купы пиний малых;
И влажная земля, под тленьем кущ опалых,
Была, как Смерть и Сев, смиренна и свята…
Таким явился мне, о, мертвая Равенна!
Твой лес прославленный, — ты, в лепоте святынь,
Под златом мозаик хранительных забвенна!
И был таков твой сон и скорбь твоих пустынь,
Где веет кротко Смерть, под миром крыл лелея
Мерцающую Жизнь, как бледный огнь елея69.
Церковь Санта Мария ин Порто
У многих паломников зачастую не остается времени посетить церковь Санта Мария ин Порто, расположенную в нескольких километрах от города. А между тем эта церковь была воспета Данте: “Дом нашей Владычицы на Адриатическом берегу”, — так упоминает об этой церкви Данте в XXI песне “Рая”, когда говорит об ее основателе, подвижнике Пьетро дельи Онести.
Она стоит в том месте, где был когда-то порт Равенны, что и объясняет ее название. Порт давно занесен песком, но, судя по словам Данте, в его время церковь еще была недалеко от моря. Церковь становится видна издалека — коричневая бесформенная группа каменных строений с высокой четырехугольной башней, кампаниле.
Одним из немногих отечественных паломников. посетивших этот храм в начале ХХ века, был Е. К. Редин. По его мнению, церковь Санта Мария ин Порто была расписана самим Джотто, и в подтверждение этого отечественный исследователь высказывает такое предположение: “В Равенне, как и Падуе, Джотто оставил след своей деятельности. Сюда он приходил для свидания со своим другом Данте и в это-то время, вероятно, расписал потолок в церкви св. Иоанна Евангелиста (4 евангелиста и отцы Церкви) и всю церковь, быть может, с учениками, S. Maria in Porto fuori”70.
Вот как описывает Редин интерьер этой небольшой трехнефной базилики: “Быть может, благодаря своему дальнему расстоянию от города, она находилась и находится в запущении; большая часть знаменитых фресок погибла; кое-что осталось на триумфальной арке у алтаря и в двух боковых приделах. Не знаю, чем это объяснить, но здесь фрески Джотто мне понравились еще более, чем в Падуе, я положительно упивался красотой их. Ангелы в раю — на триумфальной арке — это святые идеальные лица, красоту которых нельзя ни с чем сравнить. Тип ангельский усвоен и другим фигурам в фресках — женским: св. девам, юношам: это продолговатое тонкое лицо, с выступающим довольно сильно вперед подбородком, узкими тонкими глазами; волосы светло-русые. Замечательно приятные цвета употреблены для изображения, они — на зеленом фоне, одежды белые, светлорозовые, или желтые. Много фигур, данных совершенно в одном цвете — одежды, лицо, волосы. Красиво и изящно! Мне кажется, что это мотив, заимствованный Джотто у византийцев; с ним позже встречаемся и в русской иконописи”71.
В отличие от Е. К. Редина, П. П. Муратов более осторожен в своих оценках; он считает авторов этих фресок “пока неизвестными живописцами” школы Джотто, при этом с сожалением отмечая плохую сохранность старинной живописи. “Удивительно, как еще могли тут сохраниться фрески, — пишет русский искусствовед. — Большая часть их уже осыпалась или превратилась в неопределенные пятна. Кое-что здесь, однако, удержалось, как, например, характерные головы, предполагаемые портреты Данте, его гостеприимного хозяина, местного правителя, Гвидо да Полента, и дочери Гвидо, Франчески, — Франчески да Римини. В таком предположении есть доля вероятия, хотя эта живопись и была исполнена лет через сорок после кончины Данте. Мало кому известно, что упомянутые портретные головы составляют лишь часть довольно большой фрески. Молодая женщина, которую считают Франческой да Римини, и другая постарше, быть может благочестивая Клара из той же семьи Полента, изображены в окне. Перед ними развертывается сцена избиения младенцев, нарисованная с большой энергией и живым драматизмом. Авторы этой фрески и других в Санта Мария ин Порто остаются пока “неизвестными живописцами” школы Джотто. Рождество и Успение Богоматери в изображении здешних мастеров проникнуты необычайной для того века музыкальностью и стройностью. В сцене суда Теодориха над папой Иоанном I видна зрелость художественной мысли. Едва ли во всем искусстве треченто после Джотто найдется еще такая свободная и верная фигура короля. Эти темные и провинциальные последователи Джотто решительно превзошли в понимании формы и движения очень и очень многих флорентийских современников, более счастливых и более прославленных”72.
В записках П. П. Муратова фигурирует не только имя Данте, но и Франчески да Римини. О том, что жители Равенны чтут память уроженки этого города, свидетельствует Редин, побывавший в местном театре.
Давали “Франческа да Римини” Сильвио Пеллико. Меня очень заинтересовала и трагедия, и автор, так как я немного был знаком с его несчастной судьбой. Пеллико — поэт лирик, и потому неудивительно, что его трагедия так прекрасна, трогательна и пользуется славой в Италии. Она положена также на музыку, как у самого Сильвио в его “Lе miе Prigioni”, — дневнике, веденном им в заключении, с которым с сегодняшнего дня по поводу трагедии начинаю знакомиться. Народу в театре было много; весь двор (партер под открытым небом) был заполнен: и Франческа — родом из Равенны и имя города часто упоминается в трагедии. Актеры, сверх обыкновения, играли прекрасно, особенно Павел, брат Ланцелотта, любящий его жену Франческу. Знакомый с текстом трагедии, я с удовольствием прослушал ее в игре артистов73.
Прощание с Равенной
Для того, чтобы познакомиться с главными достопамятностями Равенны, нужно прожить здесь, по крайней мере, неделю. Но большинство туристических групп за неделю объезжает несколько старинных итальянских городов, уделяя каждому в лучшем случае 1–2 дня. В конце ХIХ — начале ХХ века путешествия по Италии отличались неспешностью, и российские пилигримы, посещавшие Равенну, могли без торопливости созерцать ее шедевры.
К числу таких исследователей относится Е. К Редин, чьи записки о Равенне отличаются систематичностью и полнотой. Вместе с отечественным искусствоведом побываем в тех местах Равенны, которые обычно не входят в перечень традиционных “объектов” посещения. “Посетил небольшую базилику св. Агаты, любопытную своей архитектурой; в ней я впервые встретил ясно сохранившийся нартекс, — пишет Редин. — Он отделен от собственного храма высокой триумфальной аркой, словно, в готических храмах (напр., Веронском соборе), а затем мраморные колонны по сторонам большого нефа образуют 3 части базилики. До 1688 года в апсиде была мозаика (века V), но землетрясением она была уничтожена”74.
В Равенне имеется Архиепископский музей, с “троном Максимиана” (VI в.). В начале ХХ века этот “трон” находился в соборе, о чем и пишет Е. К. Редин: “Видел воочию и поражался тонкой изящной работой, вероятно, сирийского происхождения знаменитого кресла епископа Максимиана (половины VI века), столь для меня памятного и назидательного по апокрифическим сценам, изображенным на нем. Оно находится в соборе и помещается в шкафу на круге, повернув который, можно видеть ту или другую его сторону. Увы, массы дощечек из слоновой кости нет: расхищены”75.
Будучи в Равенне, Е. К. Редин посетил и Архиепископский дворец, находящийся недалеко от собора и православного баптистерия. “Во дворце находится небольшая капелла Петра Хризолога, названная так потому, что устройство ее приписывают последнему (439–449 гг.), — пишет Редин. — Потолок ее и арки сводов украшены мозаикой: монограмма Христа, поддерживаемая четырьмя ангелами, символы евангелистов (в потолке), апостолы и Христос юный, мученики и св. девы (в арках). Мозаика имеет признаки этого времени, но большинство из них повреждено реставрацией. Замечателен алтарный мозаичный образ Богородицы Оранты; он весьма близок к образу Богородицы Нерушимой стены св. Софии Киевской и принадлежит, вероятно, веку X-му.
Не менее интересен мозаичный образ на правой стене юного Христа (наполовину разрушен) с длинным крестом на плече и с Евангелием в руках, открытым на словах: └Я есмь путь” и т. д. Таким образом, это — Христос путник — редкий иконографический образ, который известен еще лишь в картине Фра Анжелико (в монастыре св. Марка во Флоренции), в которой Христос представлен в виде странствующего пилигрима, с посохом в руках”76. Отечественный искусствовед побывал и в Национальном музее Равенны, основанном в 1887 году, и в библиотеке, и в Пинакотеке Академии изящных искусств, о чем он повествует на страницах своей книги “Италия” (Харьков, 1903) (см. приложение 1).
Однако подошло время прощания с Равенной. И снова можно обратиться к запискам Е. К. Редина, передающим атмосферу тихой Равенны конца ХIХ — начала ХХ века: “Под вечер я устроил приятную прогулку по древним стенам города, обходящим вокруг него. В былые времена, как сообщают историки Прокопий, Аполлинарий Сидоний и др., город окружен был болотами, каналы, реки перерезывали город, походивший таким образом на Венецию. Теперь пред стенами и за стенами одна твердая суша, море ушло далеко от города. Древность стен восходит, по-видимому, еще к временам римских императоров. В некоторых частях они сохранились хорошо, в других видно только основание. Чудная прогулка по этим стенам! Глаз все время встречает живописные, поэтические картинки; высокие стены, обвитые вьющимися растениями, сады с виноградниками, огороды, расположившиеся у самых стен. Отсюда видишь и самый город. Вот я прохожу мимо древнейшей базилики; внури ее ничего нет любопытного, но интересен лишь один ее наружный вид… Вот отсюда я вижу высокую кампанилу Аполлинария Нового, св. Виталия. Сколько веков они возвышаются над городом, что они видели в стенах его!”77
Приложение 1. Редин Е. К. Италия. Харьков, 1903, С. 78–80.
Музей в Равенне представляет богатое собрание надписей, как римского времени, так и древнехристианского; последние, как и надписи, находимые в Риме, сопровождаются монограммой Христа, изображениями различных символов: птицы на деревьях, по сторонам сосуда и т. п. Они также лаконичны и некоторые трогательны по чувствам, выраженным в них — люди всегда люди, только при одних условиях у них перевес берет хорошая сторона их существа, при других дурная! Я с удовольствием прошел два длинных коридора, на стенах которых размещены эти надписи.
Византийский музей, помещающийся в бывшей церкви Ромуальда, состоит из двух больших зал. Замечу здесь то наблюдение, которое сделал из посещения немногих пока городов. Настоящее правительство итальянское не терпит духовенства, монахов! Масса монастырей позакрыта, и их имущество захвачено муниципией. В закрытых церквах, монастырях и помещаются теперь в большинстве случаев различные учреждения вроде музеев, академий художеств (удивительно, как много здесь последних; но, очевидно, эти академии только по названию академии и мало чем разнятся от наших школ рисования и т. п.), библиотеки. Равенна, как город, бывший прежде подчиненным папе, представляет собою, можно сказать сплошной монастырь. При всех почти церквах был непременно монастырь. Теперь нет ни одного монастыря.
Византийский музей Равенны состоит пока преимущественно из архитектурных и скульптурных памятников; он с каждым днем все обогащается и в будущем, очевидно, будет замечательнейшим музеем, с которым необходимо будет знакомиться каждому византологу.
Много интересных памятников находится и в библиотеке, особенно резьбы на слоновой кости. Здесь знаменитый диптих VI века, две доски с изображением Успения Богородицы, Христа Пантократора, в медальоне, поддерживаемом 4 ангелами (композиция из Вознесения), досок с изображениями Рождества Христова (века ХII), Христа Еммануила, ангела (IX в.) и т. д. Есть две любопытные шкатулки, очевидно, восточной работы; масса деревянных панагий, из которых много русских (XVI–ХVII вв.). Библиотекарь — весьма любезный итальянец, с удовольствием все показывал, открывал шкафы и интересовался определением времени византийских и русских памятников. При этом конечно, заходила речь и о России, сравнении ее с Италией и т. п.
Академия Художеств, которую я посетил, совершенно бедное учреждение; картинам посвящена одна зала и картины все незначительные, бледные; много картин Луки Лонги, плохого подражателя Рафаэля, не выдающегося ни колоритом, ни сюжетами. Но чем может гордиться Академия — это скульптурой Кановы. Я с удовольствием любовался на его “спящего Эндимиона” и два надгробных памятника с женскими фигурами. Последние мне напомнили надгробный памятник его же, виденный мною в Падуе. Удивительна также по реализму могильная статуя лежащего умершего Гвидарелло Гвидарелли — работы Giасоmelli (1490). Перед вами совершенный мертвец в рыцарском костюме. Передают, что англичане без ума от этого памятника и некоторые приезжают в Равенну специально для него.
Примечания
1 Блок А. Избранное. Т. 2. М. 1955. С. 627.
2 Блок А. Избранное. Т. 1. М. 1955. С. 315–316.
3 Блок А. А. Собр. соч. в 8 т. М.; Л. 1960–1963, т. 8. С. 289.
4 Тарле Е. В. История Италии в средние века. СПб. 1906. С. 24.
5 Дедлов (В. Л. Кигн). Приключения и впечатления в Италии и Египте. СПб. 1886. С. 51.
6 Юрий Иваск. Равенна // Содружество. Из современной поэзии русского зарубежья. Вашингтон, 1966. С. 223.
7 Голенищев-Кутузов И. Н. Средневековая латинская литература Италии. М. 1972. С. 164.
8 Жильсон Этьен. Философия в средние века. М. 2004. С. 174–175.
9 Рот Рудольф. Достопамятное в Европе. Изд. 2. М. 1782. С. 339.
10 Анненков П. В. Литературные воспоминания. М. 1989. С. 420.
11 Гёрц К. К. Письма из Италии и Сицилии. М. 1873. С. 39.
12 Дедлов ( В. Л. Кигн). Приключения и впечатления в Италии и Египте. СПб. 1886. С. 50.
13 Буслаев Ф. И. Мои воспоминания. М. 1897. С. 375.
14 Анциферов Н. П. Из дум о былом. Воспоминания. М. 1992. С. 286.
15 Православная энциклопедия. Т. 3. М. 2001. С. 60.
16 Эристов Георгий. Ладья. Париж, 1966. С. 8.
17 Гёрц К. К. Указ. соч. С. 43.
18 Там же. С. 46.
19 Редин Е. К. Италия. Харьков, 1903. С. 76.
20 Муратов П. П. Образы Италии. М. 1994. С. 97.
21 Редин Е. К. Указ. соч. С. 76–77.
22 Трубников А. А. Моя Италия. СПб. 1908. С. 27–29.
23 Редин Е. К. Указ. соч. С. 77.
24 Муратов П. П. Образы Италии. М. 1994. С. 94.
25 Редин Е. К. Италия. Харьков, 1903. С. 70.
26 Редин Е. К. Указ. соч. С. 71.
27 Гёрц К. К. Письма из Италии и Сицилии. М. 1873. С. 40–41.
28 Муратов П. П. Образы Италии. М. 1994. С. 91.
29 Гёрц К. К. Указ. соч. С. 41.
30 Дедлов (В. Л. Кигн). Приключения и впечатления в Италии и Египте. СПб. 1886. С. 52–53.
31 Редин Е. К. Указ. соч. С. 68.
32 Редин Е. К. Указ. соч. С. 69.
33 Гёрц К. К. Указ. соч. С. 41.
34 Редин Е. К. Указ. соч. С. 68–69.
35 Там же. С. 69.
36 Анциферов Н. П. Из дум о былом. Воспоминания. М. 1992 С. 288.
37 Там же. С. 288–289.
38 Там же. С. 289.
39 Эристов Георгий. Указ. соч. С. 7. Стихотворение “Равенна”.
40 Редин Е. К. Указ. соч. С. 74.
41 Там же. С. 71–72.
42 Там же. С. 72.
43 Муратов П. П. Образы Италии. М. 1994. С. 92.
44 Гёрц К. К. Указ. соч. С. 42–43.
45 Кузмин М. Нездешние вечера. Петербург, 1921 С. 111.
46 Дедлов (В. Л. Кигн). Приключения и впечатления в Италии и Египте. СПб. 1886. С. 53–54.
47 Редин Е. К. Указ. соч. С. 72.
48 Там же. С. 73.
49 Муратов П. П. Образы Италии. М. 1994. С. 95.
50 Трубников А. А. Моя Италия. СПб. 1908. С. 31.
51 Ильяшенко В. С. Равенна // Четырнадцать. Кружок русских поэтов в Америке. Нью-Йорк, 1949. С. 60.
52 Редин Е. К. Указ. соч. С. 73–74.
53 Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. Пиковая дама. Т. VIII. М. 1938. С. 233.
54 Пушкин А. С. ПСС, т. ХIII. Переписка 1815–1827. M. 1937. C. 184.
55 Пушкин А. С. ПСС, т. III. С. 214. Стихотворение “Сонет” (1830 г.).
56 Там же, т. III. Стихотворения 1826–1836 гг. М. 1948. С. 170.
57 Летопись жизни… Т. 3. М. 1999. С. 388.
58 Там же. С. 355.
59 Пушкин А. С. ПСС. т. 11. Критика и публицистика (1819–1834). М. 1949. С. 61.
60 Анциферов Н. П. Из дум о былом. Воспоминания. М. 1992. С. 288.
61 Муратов П. П. Образы Италии. М. 1994, С. 97.
62 Кузмин М. Нездешние вечера. Пг. 1921, С. 110–111.
63 Эхо планеты, № 3, январь, 2007. С. 3.
64 Заболоцкий Н. А. Стихотворения и поэмы. М.; Л. 1965. С. 172.
65 Конец ст. 5 пролога к “Аду” из “Божественной комедии”. В переводе М. Л. Лозинского: “…дикий лес, дремучий и грозящий”.
66 “Мне жаль, что в прекрасном переводе M. Л. Лозинского не сохранено слово Пинетта, — замечает Н. П. Анциферов. — Данте ведь назвал даже местность Кьясси, где Пинетта”. Анциферов Н. П. Из дум о былом. Воспоминания. М. 1992. С. 286.
67 Анциферов Н. П. Указ. соч. С. 286–287.
68 Кузмин М. Указ. соч. С. 110.
69 Иванов Вячеслав. Собр. соч., т. 1. Брюссель, 1971. С. 614–615.
70 Редин Е. К. Указ. соч. С. 77.
71 Там же. С. 77–78.
72 Муратов П. П. Образы Италии. М. 1994, С. 97–98.
73 Редин Е. К. Указ. соч. С. 80.
74 Там же. С. 78.
75 Там же. С. 78.
76 Там же. С. 74–75.
77 Там же. С. 75–76.