Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2010
Ирина Знаменская
Ирина Владимировна Знаменская родилась в Ленинграде. Публиковалась в журналах “Звезда”, “Новый мир”, “Юность” и других. Автор трех поэтических книг. Живет в Санкт-Петербурге.
Утопленное в памяти кромешной…
В Крещенье освящается вода,
од постоит — и снова станет грешной.
Уже почти закончится зима
И жизнь почти начнется с новой строчки,
Но совесть — хуже горя от ума
рядущее размелет на кусочки,
На колкую крупу, на пыль, — и вот
Ее метелью побивает всходы,
И этот шквал несет тебя, несет
И бьет о стенки скальные свободы,
О грабли окровавленные, о…
И неоткуда вроде ждать прощенья…
…Но снова наступает Рождество.
И воды освящаются в Крещенье.
* * *
Вечный ноябрь. Непролазны борозды.
Пухлый “Бедекер” глядит удивленно:
Так для кого ж устилаются гнезда
Темно-багровыми листьями клена?
Кто в этот срок, для любви непригодный,
К ним прилетит — и зачем? И — откуда?
Ангел надменный ли, демон голодный
Или иное пернатое чудо?
Дома скучайте, заморские мымры, —
Всем же известно, что по гололеди
В Питер, во Псков, и в Саратов, и в Кимры
По вечерам забредают медведи,
Сырость вползает, и бездна зияет,
Евроремонты прижав к развалюхам…
Так что рубиновый отсвет сияет
В гнездах вороньих, присыпанных пухом,
Не на показ, не про ваше везенье —
Это для тех, кто уже не впервые
Здесь народился во дни потрясенья —
И умирает в года роковые.
Фобия
Все жуки-чернотелки, все бабочки, все пауки! —
Все — по душу мою, на свечу мою односвечовую:
Я отнюдь не блаженствую и почти что не ем и не пью
В этом знойном краю, проживая священной коровою…
Подступает инсект, в парафин окунает крыло,
По тетрадке топочет, роняет себя мне на голову,
А вон тот, зверозубый, — в ночи воплощенное Зло —
Обжигает мне палец, подобно кипящему олову!
Так чужие во всем — намекают, что сам ты чужак
В насекомых мирах, где невнятные пользы хоронятся!
Ночь хрустит и стрекочет, как полный сверчками пиджак,
Что ни вор не возьмет, ни бродяга, дрожа, не притронется.
Даже звезды жужжат и свивают над свечкой венок —
Их нездешняя речь набивается в стихотворение!
…Я надеюсь, мой Боже, что Ты — не совсем шестиног? —
Впрочем, это, наверно, проблема любви и смирения…
Изгнание из рая
…За большой компостной кучей
Лунным светом осиян —
Мандалы клубок шипучий:
Кошка-инь и кошка-ян.
Ночь прострочена сверчками,
Вся полна брегов и вод,
И облаплен облаками
Черный иньский небосвод.
Ночи — до любви охочи,
В вечность звездами сквозя…
Если — очень, очень, очень! —
Разве может быть — “нельзя”?
— Чао, — говорю, — какао!
А в ответ: — Не уходи…
…Ах ты, дао мое, дао! —
Давишь сердце из груди!
Филин, сбив свою программу,
По-кошачьи закричал:
— Нету ни стыда, ни сраму
В тесном благе двух начал!
Все в обнимку, всё как надо:
Черный — белый, добрый — злой.
…Так что — время гнать из сада
Нас каленою метлой.
* * *
Пассажиры кали-юги
дружно окна трут,
проклиная встречной вьюги
вдохновенный труд:
вьюга склон небесный мажет,
точно белит печь!
Слова доброго не скажет
человечья речь —
кто мычит, кто матерится,
кто бормочет зло…
Ладит вьюга-мастерица
розы на стекло,
брызжет мелкими мазками
из сквозящих дыр —
и встает меж облаками
свежий божий мир,
да — не нашего разлива…
…С камбуза на ют
здесь опять проносят пиво,
семечки плюют…
Перед весной
…Знаки подаешь, тревожишь,
То усадишь, то уложишь,
То в стекло дохнешь — вот-вот
Кто-то раненый войдет?..
Из твоей февральской шубы
Молча выпрастали губы
Вега, Ригель, Процион…
Проскрипел по снегу слон
Ростом чуть побольше кошки,
И луна с лицом матрешки —
Меж сырых овчинных туч…
…Вот уж не луна, а луч —
Так, мизинчик лунный голый
Скрылся в шубе долгополой…
Запах ночи.
Звездный зрак,
Круглый, как Иван-дурак…
Скрип судьбы.
Предвестник чуда.
Ты — сюда? А мы — отсюда:
Уж покинули места
Два жасминовых куста,
А садовая скамейка
Спит, как дружная семейка
Реек, скоб, гвоздей и дыр…
Так и был задуман мир!
Так и стал, исполнен в снеге!
(Кто там едет на телеге,
На соленом колесе?
Вроде – неживые все…)
Есть ли разница какая? —
Ты лежи, земля, сверкая,
Стой, бездвижная вода!..
Вы — сюда.
А мы — туда.
Дверь
…Не страсть беззубая с косой,
Не дядька черный и босой
И не набор костей,
Не плоский всадник в простыне
На обезвоженом коне
Из составных частей —
Но попросту — любая дверь…
А ну, открой ее, проверь,
Что там за нею?
— Сад!
А за другой — вода бежит,
И ужик вдоль воды лежит…
Закрой ее назад.
За этой, глянешь, — просто шкаф.
А у иной — железный нрав:
Там цербер и грифон,
Не напасешься там очей,
Зубов и прочих мелочей,
Что требует Харон.
Но как-нибудь откроешь Ту,
де вдруг застынешь на свету,
Из тьмы шагнув едва…
Там наших больше, нежли здесь:
Она там есть, и он там есть,
Там все подряд умеет цвесть —
И мысли, и слова…
Стихи на пушкинскую годовщину
…Поэт беседует с Творцом —
что для читателя обидно:
они парят к лицу лицом,
и снизу ничего не видно.
Читатель позже припадет
к остаткам их беседы сладкой,
влипая крылышками в мед
и лапки облизнув украдкой.
Читатель в горние меды
макнет усы в девятом классе —
и прочь от этой ерунды! —
в свои пенаты, восвояси.
И во своясях будет дуть
на воду, кофе, чай и пиццу
и, кончив жизнь, продолжит путь:
очнется, перевоплотится —
решит учиться на трубе,
запьет, поэтов в дом натащит,
но собеседника себе
уже в одном Творце обрящет!
Схлопочет пулю или нож
(общение с Творцом — опасно)
и перевоплотится в дождь
и ветер…
Далее — неясно.