Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2010
Юрий Поляков
Юрий Сергеевич Поляков родился в 1937 году в Воронеже. Окончил Педагогический институт в Сыктывкаре. Работает доцентом в Санкт-Петербургском государственном университете аэрокосмического приборостроения. Автор двух поэтических книг. Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
Есть у Руси наследственный недуг:
И в наши дни, как при тебе, Радищев,
Державные Москва и Петербург —
Два острова в российском море нищем.
Не та теперь деревни нищета —
Лучин, лаптей, полатей нет в помине.
Да ведь и роскошь стольная — не та,
Так что все та же пропасть между ними.
Всё норовят Сибирью прирастать
Столицы — дочери, одна другой красивей,
Будто не знают, что глубинка — мать,
Вскормившая их, чахнет, обессилев…
Раскинулась Россия — велика,
Но так несправедливо разнолика,
Что не дает мне чувство языка
Страну большую называть великой.
* * *
Над тайгой, над тундрой потемневшей
Голубой гогочет небосвод.
Караван, изрядно похудевший,
Завершает долгий перелет.
Где гусиной памяти истоки,
Где в озерах талая вода,
Предстоят им брачные восторги,
Потому торопятся туда…
Но вот этот, до смерти усталый,
Позади бредущий кое-как,
Что же он пустился вслед за стаей,
Из рассудка выживший гусак?
На исходе старческие силы,
Измотался, выдохся вконец.
На любовном игрище гусином
Ну какой назавтра он боец?
Никому не нужный одиночка,
Он от гнезд подальше отойдет
И к утру за ягодною кочкой
Не проснется, тихо отойдет.
Без него крылатая армада
Будет вечный повторять маршрут.
…И зачем, зачем так это надо
Старику — не где-нибудь, а тут…
* * *
Мы сродни любой зверушке, птахе
Так, что и не верится подчас.
На Голопогосах черепахи
В миг любви напоминают нас…
Мы того же племени и рода,
Что и все живое на Земле.
Но в семье, увы, не без урода —
Не без нас в большой живой семье.
Вырубаем, косим, травим, ловим,
Принуждаем за решетку лезть…
Да, конечно, бережем и холим,
Но зачем? Чтоб выкормить и съесть.
Ни на чью иную не похожей,
Радуемся выпавшей судьбе.
Если мы и впрямь — подобье Божье,
Господи, что думать о Тебе…
* * *
Все те же сосны и ручей в овраге,
На холме песчаном — никого.
Здесь был когда-то пионерский лагерь,
Теперь — руины детства моего.
К унылым остовам без крыш, дверей и окон
Свернет с шоссе престижный “мерседес”,
Вальяжный вылезет, оценит цепким оком
Высокий холм, все обойдет окрест,
Потом вздремнет на кожаном сиденье,
Смолистым духом надышавшись всласть
И обозвав собакою на сене
Районную медлительную власть.
Они поладят. Скоро станет частным
Не только холм, но и ручей, и лес.
А мне, пожалуй, выделят участок
Среди общественных — пока еще — небес…
* * *
Когда две трети жизни за плечами
И даль ясна — не хочется смотреть, —
Как заморить червя твоей печали,
Недужная и немощная треть?
Не опущусь до старческой бравады.
Душа слабеет с телом наравне.
И мне теперь уже почти не надо
Всего, чего так не хватало мне.
От дорогих по крови и по мысли,
Кому меня и вправду не забыть,
Как из гостей, уйти бы по-английски
И за собой в безвестность дверь закрыть.
За этой дверью, думаю, не буду
Никем, ничем, нигде и никогда.
Мы все пришли сюда из ниоткуда,
И все уйдем отсюда в никуда.
Пускай в безверье мало утешенья,
Да только с верой тягостней вдвойне:
рехи сулят нам адские мученья,
А их и здесь достаточно вполне.
* * *
Что ж, так пришлось: не в первых к тридцати,
Богемной нищетою озабочен,
Я посвятил науке трудодни.
Поэзии достались трудоночи.
Свою виновность признаю вполне.
Но любящая Муза все прощает
И предана двояко — мной и мне, —
Порой звонит и даже навещает…