Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2010
Александр ХАБАРОВ
Александр Игоревич Хабаров родился в 1954 году в городе Севастополе.
В 1971 году, в 17 лет, “благословлен” на писание стихов мэтром авангарда Андреем Вознесенским. Учился в мореходном училище, в Крымском государственном университете, работал матросом-рулевым, наладчиком ЭВМ, спасателем, инструктором-спелеологом, корреспондентом крымских газет, редактором студенческой газеты. Лауреат поэтических премий журналов “Москва” (1996), “Юность” (им. Владимира Соколова, 1997). За книгу стихов “Ноша” Всероссийская литературная премия им. Н. Заболоцкого-2000 и “Золотое перо Московии”-2004. Стихи вошли в антологию “Русская поэзия. Век ХХ” (Олма-пресс, 1999). Проживает в г. Домодедово Московской области.
МИР ЛЕТЯЩИХ
Я летел в неведомое “нет”.
Кто-то крикнул сверху: “Кончен бал!” —
“Неизвестно…” — я шептал в ответ.
Вот уж пронеслись труды, дела,
Мягкие постели, нар ряды,
Кремль, Адмиралтейская игла;
Промелькнуло имечко — Берды.
Женщины в нарядных кружевах
С легкостью парили в вышине —
Я летел в оковах и в словах,
Не до женщин нынче было мне…
Падал я, как падают слепцы
С шатких крыш, с невидимых краев.
Падал я, как падают птенцы,
Думая, что лучше нет миров,
Чем вот этот, вольный и пустой,
Мир летящих и тяжелых тел…
Как и все, я грезил высотой,
Как и все, упал, а не взлетел…
СЛУХИ О СМЕРТИ ПОЭТА
он сполз по стене и уехал на родину, к Богу —
от глада и хлада, от перипетий перепития,
от яда в газетке и от осложнений соития,
от пули, подброшенной прямо в сердечную сумку,
от фразы зачеркнутой “Я же люблю тебя, суку!”,
от мира, залитого кровью Женевской конвенции;
он умер героем, но был искалечен в Венеции.
Затем, уповая на милость суда городского,
он выслал в Архангельск свое неподкупное слово;
везли в тарантасе; урядник хамил для приличия;
И скорбь мировая росла, как закон из обычая…
Оковы звенели, и вдоль бесконечных обочин
Стояли поэты – голодные все, между прочим…
А прочие — гибли в подвалах, стреляя в Урицкого,
Ведь право на смерть — посерьезнее правила римского…
Его задушила прохожая — из любопытства,
Случайная женская рифма, принцесса бесстыдства…
Его погубила зима, сединой убеленная,
Его отравила Венеция — водка паленая…
Он выжил, конечно, а умер позднее, как гений,
В бреду поминая недобро весь сонм поколений,
Его убивавший годами, бейсбольными битами,
Улыбками злыми, шарфами, руками немытыми…
Легко поэту живется, а умирается — легче…
Родился немым и нескладным, а умер — почти как певчий.
Страдал искривленьем, а выглядел стройным, как линия
Острова жизни и смерти, Василия имени…
Его не убили в Венеции. Метили в небо.
Он умер легко и ни разу в Венеции не был…
Стрелял из партера мазурик, в очечках, как Берия…
Все думали, опера длится, а длилась империя…
НОЧЬ
Или выйти в сумрак ледяной,
Прикрывая профиль топора
Мятою суконною полой,
Или, уповая на живых,
Воспарить над городом шагов,
Смут бесцельных, вкладов целевых,
Красных кнопок, ржавых рычагов…
Ночь повсюду, денег больше нет.
Кончилась дорога, сбит каблук.
Днем окликнут весело: “Поэт!” —
Ночью шепчут, сволочи: “Паук…”
Ночь повсюду, словно ждешь врага —
Слышь, стучит костяшками в стекло…
Глянь в окошко: белые снега
Черным снегом напрочь замело,
И не слышно ни одной души,
Хоть заплачь — напрасные труды!
Хоть всю ночь на стеклышко дыши,
Не надышишь ни одной звезды.
Ночь повсюду, допивай да спи
Или выйди в сумрак ледяной,
Чтоб замерзнуть в мировой степи,
Посреди империи ночной,
Посреди чудес небытия,
Посреди изделий и словес;
Там, где пес каслинского литья —
Самое живое из чудес…
ПОХОДНАЯ ЖИЗНЬ ТРОФИМОВА
Молчит душа, свирепствует свобода.
Я прочитал семьсот священных книг,
когда, как все, вернулся из похода.
А что ждало ушедшего в поход?
Пещера ли без дна? Даль океана?
Зачем вы мне заглядывали в рот,
которым я дышал легко и пьяно?
Не суждено осужденным кричать,
а я иду, во всем подозреваем, —
не стоило, товарищ, руку жать,
ведь мы друзей руками убиваем.
Что ждет тебя-меня, везущих груз
через Баграм, погрязший в мести мерзкой?
Неужто не отметится Союз
за нас, убогих, честью офицерской?
Пока ты, гад, раскуривал косяк
и плакался в жилетку всякой мрази,
наш экипаж клепал отбитый трак
и жизнь свою выталкивал из грязи…
Ну что ж, прости… Тебя не ждет никто.
За перевалом нет библиотеки,
и не спасет тебя стишок Барто
о мячиках, что наполняют реки.
Там ждет тебя, водитель, путь зверей
под перезвон нетронутых копилок.
Тебя спасет начитанный еврей
в ковчеге из прессованных опилок…
Куда бы ты ни выполз — быть беде.
Кровь — оправданье, но твоя 0Ч едва ли…
И те, что задыхались в БМД,
не зря тебя так часто поминали.
На черном, знали, черное — видней;
они теперь белее серафимов.
Куда уполз, как змей, из-под огней
боец несостоявшийся Трофимов?
Там ждут тебя тюремные клопы
с бойцами вологодского конвоя,
картины мира на телах толпы
и шепоток густой заместо воя.
А тот, кто за тебя ушел в поход,
вчера воскрес и найден на покосе;
живым железо — яблочный компот,
а тот, кто мертв, — и не родился вовсе…
Убитым не поможет айкидо,
живым не быть играющему в прятки.
Хотел быть после, а остался до,
мечтал в моря, а сел, как все, за взятки…
Все зря… не зря… Весь мир у наших ног,
и боль, и страх, и пьяная отвага,
Всё знать дано… но отличает Бог
кресты от звезд и грека от варяга.
Что ждет тебя? Кто бил тебя под дых?
Досталась ли тебе любимых жалость?
Немного нас осталось, золотых.
Серебряных — и вовсе не осталось.
СЛОВЕСА
А. Г. Найману
Они роятся в воздухе и в дыме,
Они звенят, тревожа небеса
Неверными октавами своими.
Они молчат, как ангелы, в ночи
И крыльями трепещут, словно птицы,
Их пичкают бессмертьем палачи,
Невинной кровью пачкая страницы.
Они живут… ну, ближе к потолку,
В сиянии светильников Люмьера;
Досталось им, несчастным, на веку
От пишущего в стол легионера.
О, сколько их! — и скверных, и святых
Я выводил, подобно Моисею,
Из тьмы черновиков, из запятых —
В свободную, как рукопись, Расею.
А сколько их осталось там, в песке,
В земле сырой и в бурном океане…
Сгорели синим пламенем в тоске,
Рассеялись по миру, как… славяне…
Несчастные слова, творенья тьмы
И света в золотящейся полоске…
Да кто их различит теперь, как мы
Их различали в каждом отголоске?
И что они без нас? — ни дух, ни плоть,
Абстракция из хаоса и хлама,
Камней набор, из коего Господь
Воздвиг себе потомство Авраама…
САДЫ
кто стучит оловянною кружкой в окно,
кто там плещется в песне бандитской,
расскажи мне, ботаник, о розе ночей,
отвези нас, “Титаник”, из бл…..х Сочей
в райский садик Никитский…
В этой жизни одно и осталось — сады,
золотистые ветви у черной воды
и песчаные кряжи да пляжи,
Мы бежим по причалу на каждый свисток,
Мы по трапам бежим босиком на восток,
И с билетами даже…
Я за каждое слово отвечу сполна,
безымянным растеньям раздам имена,
сберегу корешки от распыла,
да поможет мне эта нехилая плоть,
да спасет от напасти и страсти Господь,
приободрит текила…