Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2010
Виктор Брюховецкий
Виктор Васильевич Брюховецкий родился в 1945 году в г. Алейске Алтайского края. Окончил Ленинградский институт авиаприборостроения в 1974 году. Автор поэтических книг. Член СП. Живет в п. Кузьмолово Ленинградской области.
Питер
Небо золотом проколото.
Я живу здесь. Ем и пью.
На закате дня из золота
Золотые мысли вью.
Сам себе тиран и мученик,
Сам провидец и пророк,
Сам себя ночами мучаю,
Продираясь между строк.
Словно конь, опутан путами,
Не на свет гляжу — во тьму,
Годы — что? — эпохи путаю,
Где какая не пойму.
И, цветы ногами трогая,
Часто шляюсь по росе
Старой финскою дорогою
Рядом с Выборгским шоссе.
На разливе ниже Лосево,
На кольцо лещей ловлю.
Знаю Бродского. Иосифа.
Очень Бабеля люблю.
Поражаюсь…. Что ж ты, Господи!
Одарил, как наказал…
Слов космические россыпи.
Жизни призрачный вокзал.
Ладога зимняя
1.
Ундины заморожены уста.
Ударь пешней, и голубое тело,
Гулявшее когда-то без предела,
Аукнется сильней, чем пустота.
И долгий звук потонет в небесах.
Ударь еще, и вьющиеся строчки
Пойдут канвой по голубой сорочке,
Ликуя и ныряя в волосах.
И солнца обруч, разгоняя дым,
Покатится верстою золотою,
И далеко, за тоненькой чертою,
Сомкнется голубое с голубым.
2.
Бутерброды с маслицем коровьим.
Лютый сивер холодит ноздрю.
Я здесь не за рыбой — за здоровьем!..
Сталью острой Ладогу бурю.
Черный ворон ходит по торосам,
Вековыми перьями шурша.
Чувствую, как гнется под морозом
Воронова черная душа.
Солнышко скитается по краю,
Рассыпает снежную зарю.
Я хожу, осколки собираю,
Я блесну зарею озаряю,
Я на “ты” с природой говорю.
Жилы отворяю водяные
И над током перевитых струй
Подставляю губы ледяные
Под ее багряный поцелуй.
3.
Мы пьем ее и тонем в ней.
Природа мстит за окуней!
Кому пожалуешься? Боже…
Но это красное перо!
И гнутых блесен серебро,
И скул обветренная кожа!
15.
Встает заря. Идем в зарю.
Как сладко лед бурить! Бурю…
Блесна качнется и зависнет,
И опрометчиво берет
Ее горбатый окунь в рот…
В башке его какие мысли?!
Удар! Подсечка. Снасть — в дугу!..
Не подведи, тверская леса…
И красноперого замеса
Буянит хищник на снегу!
* * *
О чем печалишься, душа?
О чем, былое вороша,
Свистишь в кулак,
В тростинку дуешь?..
Я знаю — ты не существуешь,
Ты просто якобы при мне, —
Остерегаешь, предрекаешь,
Пролетной птицей окликаешь,
Босой собакой по стерне
Хромаешь следом, издалече
Зовешь куда-то, и манишь,
И каждый раз, войдя под вечер
В мой дом, в груди моей болишь.
Картошка
Ведра, воткнутые в ведра.
Вдоль обочины мешки.
Отродясь такого ведра
Не припомнят старики.
По сухой земле картошка
Разбивается звездой.
Вот еще чуть-чуть, немножко,
И покончим с бороздой.
И помчимся, и поедем
Перелеском, над рекой.
И похвастаем соседям:
“Урожай-то вон какой!..”
Клубни ровные, что репы.
Тридцать два кривых мешка!
Целина! Разведай, где бы
Выросла еще така?
Беловарка! Рассыпуха!
На базар и про запас.
Хмелем пахнет медовуха!
Медом — выбродивший квас!
В палисадах за плетнями
Паутины солнце вьет,
И веселыми глотками
Из колоды воду пьет.
Пляшут перья огневые.
В чугунах шумят пары.
И лопаты штыковые
Прибирают.
До поры.
* * *
Моя земля…
Мой лист бумаги…
С утра пишу, потом пашу.
Ищу слова,
Молю о влаге…
Устану, лягу на межу,
На теплый чернозем.
Травинку
Созревшую перекушу,
И муравью-трудяге спинку
Травинкой этой почешу.
Поймет ли, что о нем забота?
Предполагаю, что поймет…
Какая трудная работа!
Июль… жара… сочится пот…
Упала ветка на тропинку,
Упала шишка на тропу,
И он в обход свою хвоинку
Несет упрямо на горбу.
Скрипит, хрипит, глаза таращит,
И все молчком, хоть в пору выть,
И знаю — он ее дотащит,
Иначе — незачем и жить!
Из детства
Меж коротких рогов, перевитых вожжами,
Шло угрюмое действо, сверкая ножами,
Мясо боем светилось, и птицы, и смрад,
И никто не сказал: кто и в чем виноват…
2007
Их кололи, из них текло.
Пахло шкурами и распадом.
Коршун, падая на крыло,
Прикрывался мычащим стадом,
Поднимался и клекотал,
Наливался теплом добычи,
Рыскал ветер и залетал,
Воя в ужасе, в глотки бычьи;
Требуха на кострах варилась,
До небес доставал огонь,
И по всей целине носилась
Сладковатая эта вонь.
Ржали кони, ругались тетки,
О мусаты скребли ножи,
Вынимая из каждой глотки
Сгустки бычьей большой души.
Пили белую за кильдымом.
И, голодные до тоски,
Пацаны, прикрываясь дымом,
Из котлов таскали куски.
Сами ели, и псам кидали,
И смотрели, как от реки,
Желтой пылью марая дали,
Шли за мясом грузовики.
А под берег, насупив лица,
Голубой чередой шурша,
Шли бараны воды напиться,
Муть болотную вороша.
И напиться шли, и умыться,
Как столетья шли, как всегда.
И постукивали копытца,
И почавкивала вода…
Как запомнилось, так и было!
Солнце ярый катило вал
И лучами наотмашь било
Все, что двигалось, наповал.
В ночном
(из детства)
В чепрак завернусь поплотней, закемарю,
Теплом задыхаясь и потом коня.
Луна азиатскую плоскую харю
Просунет меж туч и увидит меня.
Со звоном осыплется небо на землю,
По склону к воде прогремят табуны,
Росинка взойдет по упругому стеблю
И станет серебряной в свете луны.
Откликнутся выпи. Качнутся болота.
Затихнут на дальних лугах косари.
Былины придут и столпятся у входа
В мой сон, что я буду смотреть до зари.
И все оживет — и волшбы, и поверья,
Раскинутся царства, бери и владей!
Ковыль золотой, ястребиные перья,
Упругие спины степных лошадей!
Красавицы, равных которым не будет,
Клинки, закаленные в яром огне,
Хорошие песни, хорошие люди,
Как в жизни, которая выпадет мне.