Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2010
Антон РАТНИКОВ
Обыватель нашего времени
Наталья Ключарева. SOS! Роман. СПб.: Лимбус Пресс, Издательство К. Тублина, 2009. — 192 с.
Вышел в свет роман Натальи Ключаревой “SOS!”, в котором автор предпринял попытку изобразить еще одного “героя нашего времени”. Попытка провалилась.
Первый роман Натальи Ключаревой под названием “Россия: общий вагон” был ласково встречен критикой. Еще бы — по фотографии видно, что умница, провинциальный литературный журнал редактировала, в столице работает журналистом, вроде бы серьезным. Кроме того— поэт. Но главное, роман действительно был хорошим. Про вторую книгу Ключаревой, увы, такого не скажешь.
Главный герой романа (а скорее всего, повести) Георгий Гордеев — молодой московский “левый” художник, потерявший себя между провинциальным прошлым и столичным настоящим. Его, как пинбольный шарик, мотает от благожелательных критиков к радикальной тусовке; от забытой любви, которая “обабилась” в своем захолустье, к безумной байкерше, успокаивающейся, только когда ее привязывают к стулу; от неназванного города на Волге (за которым угадывается родной для Ключаревой Ярославль) к Белому морю. Юноша, видите ли, хандрит. Вернувшись в небольшой родной город, где троллейбусы стоят “с покорным выражением фар”, Гордеев осознает: что-то пошло не так, кричит вынесенное в заголовок “SOS!” и пытается обрести душевное равновесие. На последних страницах это ему удается, хотя и не без труда.
У романа есть две явные проблемы.
Во-первых, он по-детски наивен. Читая его, хочется крикнуть, уподобившись Станиславскому: “Не верю!” Ну, не употребляют молодые люди, ночующие на вокзалах, в речи словосочетания, вроде “уездная барышня”, “церковная мышь” и им подобные. Не кричат отказавшемуся от девушки в твою пользу другу: “Запомни! Ты трижды ее отдал! Запомни!” И уж тем более не предлагают потом этому человеку галлюциногенные грибы. О наркоманах и революционерах Ключарева рассказывает так, как о них написал бы любой человек, не имеющий отношения ни к одним, ни к другим. Автор пишет о том, чего не знает, пытается фантазировать и несет отсебятину. При этом, парадоксальным образом, фантазии тексту и не хватает. Ключарева дает персонажам своего романа усредненные характеристики, подходящие для нужной социальной группы, и заставляет совершать шаблонные поступки. Сразу вспоминается, как Гордеев, он же Гео, преследует девушку, похожую на свою любовь. В какой-то момент она оборачивается, и главный герой понимает, что ошибся. Более затертого “романтического пятака” встречать не приходилось. Не получается списать на заигрывание с читателем и то, что страстный революционер в романе носит фамилию Авроркин, “изнеженный критик” именуется Милославским, а главный герой, страдающий от своей гордыни, — Гордеевым. Фамилии — это еще не самое страшное.
Вторая проблема романа — его предельная серьезность. Автор едва ли не с каждой страницы грозит нам пальцем и поучает: делать другим больно нельзя, добром это не кончится, гордыня — грех, усмирите ее. Но нести такую философию в жизнь — дело нехитрое. Что такое хорошо и что такое плохо, мы и так знаем. Кроме того, морализаторство к лицу старцам с длинной седой бородой, а никак не миловидным двадцати с чем-то летним литераторам.
И выходит, что наивность вкупе с серьезностью просто убивают роман, разрывая его на части. Он словно состоит из лоскутов: вот вам сценки с наркоманами, вот философские разговоры, вот любовный тре-угольник, вот флэшбеки в детство, вот цитаты из Библии. Сшить лоскуты вместе не получается. Ключаревой, пожалуй, помешало, что романов, в которых герой идет к духовному воскрешению, очень много. Сюжет, что называется, избит. Развернуться в таком узком коридоре сложно. Несмотря на попытки выйти из замкнутого круга, текст все равно возвращается в накатанную колею и движется к легкопредсказуемому финалу.
Попытка выведения очередного “героя нашего времени” провалилась. Сгорающий и сжигающий все, что находится рядом, Гео на героя как-то не тянет. Вернее, автор не дотягивает своего персонажа до нужной величины. Вот и получается, что Гео — обыватель нашего времени, человек толпы, таких, как он, — десятки, если не сотни тысяч. Поэтому сверхзадача, стоящая перед романом, кажется невыполненной.
Впрочем, кто в юности не хотел написать роман? Только тот, кто написал его еще раньше.