Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2009
Алексей Машевский. В поисках реальности. Эссе и статьи. СПб., 2008
Эту книгу ждали давно. Да, уже довольно много лет все те, кто не только был знаком со стихами Алексея Машевского, но и читал его статьи и эссе, появлявшиеся в периодике, кто слушал его лекции или просто был его постоянным собеседником, думали о ней, еще не родившейся, но уже как бы существующей.
Выход в свет этой книги — веский повод поговорить об Алексее Машевском как о явлении современной петербургской и — шире — российской интеллектуальной жизни. Впрочем, сам автор это вряд ли одобрит и предложит обсудить одну из излюбленных своих тем. Например, о смысле культуры. Или о первородном грехе. О кризисе постмодернизма. О героическом сознании. О роли искусственного интеллекта в судьбе человечества. О грядущей виртуализации земной жизни. О Пушкине. О царе Эдипе… Обо всем этом и еще о многом другом говорит он с читателем — говорит обыденным человеческим языком, отказываясь использовать псевдофилософский волапюк, который отбивает всякую охоту знакомиться с трудами стольких современных мыслителей…
“Настоящая книга — попытка поделиться опытом думания… Она не представляет собой ни стилистически, ни идеологически завершенного целого, не претендует на системное изложение какой-то философской концепции или эстетической программы”, — пытается уверить нас автор. И напрасно. Ибо целостное мировоззрение, стройная и прочная система этических и эстетических взглядов автора — именно то, что делает книгу состоявшейся.
Нет, перед нами не последовательное, параграф за параграфом изложенное учение, не поваренная книга житейской мудрости… Это коллекция мыслей и впечатлений, появлявшихся по самым разным поводам. Здесь представлены практически все жанры нехудожественной прозы (хотя о ее “нехудожественности” можно поспорить): статьи, эссе, рецензии, дневниковые записи, философские миниатюры. Сам Алексей Машевский довольно критично относится к современной прозе, считая ее едва ли возможной в старом, “классическом” виде. Он мимоходом жалуется на многословие Музиля и предпочитает читать то, что Лидия Гинзбург называла “промежуточной литературой” — дневники, воспоминания, записки, статьи, очерки, — то, что не несет на себе клейма литературной условности.
В кажущейся чересполосице мыслей и впечатлений есть то, что, подобно магниту, собирающему железные опилки, соединяет разнородные тексты, образуя прочную смысловую структуру. В то же время книгу можно читать с любой страницы — как сборник стихов, как словарь. Просто все тут держится на рефренах — главная мысль предстает перед нами то в одном, то в другом контексте. Это мысль о подлинности. “Подлинность” — ключевое слово в глоссарии Машевского. “В поисках реальности” — читай “В поисках подлинности”. Ее приходится искать в век, когда “сомнению подвергается наличие самой реальности или, во всяком случае, наша способность обнаружить ее кардинальное отличие от виртуальных вселенных, порождаемых фантазией самоутверждающихся индивидов”.
Если бы перед нами стояла задача, не растекаясь по древу многословия, в одном-единственном предложении изложить основное содержание книги, словом, ответить на вопрос, о чем она, мы бы с этой задачей справились блестяще. “В поисках реальности” — это приглашение к разговору о Боге, о любви, о вере, об истине… Стоп. Этой аннотации будет достаточно для того, чтобы половина потенциальной читательской аудитории, зевнув, положила книгу обратно на полку магазина… Действительно, все перечисленное — стандартный набор тем в бдениях кухонных полуночников. Кто из нас, особенно живущих в России, не возносился дерзкой мыслью в заоблачные выси… Но не надо никаких аннотаций — пусть скучающий представитель читающего меньшинства просто откроет книгу наугад — на любой странице. “Я вот только недавно понял, почему Аполлон велел Сократу незадолго до смерти писать стихи”. “История человечества — это история углубления рефлексии…” “Быть может, самое возвышенное, благородное, запредельное в жертве Христа заключается в том, что она была принесена, несмотря на то, что Он, конечно же, знал, насколько Его подвиг бесполезен…” И так далее — на каждой странице автор буквально хватает вас за руку, и не последовать за ним трудно.
Книга — это всегда путь, и в данном случае у читателя есть свой провожатый. Это Орфей, встречающий нас на обложке, — потрясающий Орфей Владимира Паршикова, стоящий на границе золотого света и таинственной мглы, между реальностью и небытием, между культурой и хаосом. Сомнение и душевный озноб читаются во всей его позе, и человек, помещенный на границу миров, на “порог как бы двойного бытия”, не внушает доверия. Нет в этой тонкой фигуре Вергилиевой твердости и уверенности. О, Дантов Вергилий все знал наперед: ведь во времена создателя “Божественной комедии” все было куда яснее — вот Бог, вот дьявол, вот рай, вот ад, вот жизнь, вот смерть, вот добро, а вот зло. А что же теперь? Что мы знаем о мире, в который “заброшены”? Что есть человек и в чем его отличие от животного? Где заканчивается наше существование? Как отличить подлинное от ложного, настоящее от подделки? Пытаясь ответить на эти вопросы, Алексей Машевский, собственно, и написал эту книгу — за более чем двадцать лет…
Машевский — самый настоящий моралист, не боящийся поучать, что такое хорошо, а что такое плохо. Автор не ищет — он уже давно нашел для себя прочную систему координат, сообразно с которой должно выстраивать свою жизнь каждому человеку. И при этом никакой гарантии успеха нет. Рецепт выписан, но эффект зависит от каждого из нас.
Этика в книге сцеплена с философией истории, Алексеем Машевским сделан ряд важных историософских выводов и футурологических прогнозов. Несколько веков назад произошло второе грехопадение Адама: человечество (а точнее, европеизированная часть населения планеты) вступило в эпоху индивидуализма, кризис которого ныне для Алексея Машевского очевиден. Что дальше? Какая духовная модель придет на смену тому, что считалось вечным, неколебимым? Прямых ответов книга не дает, но она формирует своего рода “поле думанья”, входя в которое можно заниматься более или менее реалистичными прогнозами.
Грядущий образ мира, представляемый Алексеем Машевским, связан с приходом так называемого “человека дара”, носителем “настоящего” (не средневекового) соборного сознания, “подчиняющего индивида не общим интересам… а поиску истины”. Слово “истина” резанет слух скептиков, но оно в книге повторяется постоянно — автор вообще не боится оперировать набившими оскомину словами — например, словом “духовность”.
Машевский — антигуманист, если под гуманизмом понимать не элементарное человеколюбие, а систему ценностных установок, сформировавшихся в эпоху Возрождения и являющихся основой современной глобализованной цивилизации. Напротив, антигуманной, по Машевскому, оказывается именно утвердившаяся гуманистическая парадигма. “Нынешняя гуманистическая цивилизация античеловечна. Античеловечна она потому, что не обеспечивает личности смыслового насыщения”, — констатирует он. Человеческая жизнь для автора — не абсолютная ценность, не самоцель, а — только возможность вочеловечивания (ибо ни один представитель вида homo sapiens не имеет права претендовать на звание человека только по факту своего рождения; мы должны каждый день обретать свою человеческую самость, подключаясь к культурно-смысловому полю). “В том-то и дело, что в гуманистическом лозунге абсолютной ценности жизни человека акцент должен быть сделан на последнем слове. А это, между прочим, означает, что за право бытия в духе приходится зачастую расплачиваться своей эмпирической бытовой жизнью”, — замечает, “между прочим”, Машевский.
Автор предъявляет к своим современникам практически невыполнимые требования. Он постоянно ставит “неудобные вопросы”. И не случайно вспоминает притчу о богатом юноше, которому было предложено отказаться от богатства ради царствия истины. Вообще проблематика книги — евангельская проблематика. Машевский — христианский мыслитель.
Мыслитель… В аннотации к книге об авторе сказано: поэт, культуролог, эссеист. После выхода в свет этого издания к данному списку можно будет прибавить еще одно слово — философ. Впрочем, сначала необходимо будет обозначить грань между философом и философствующим интеллектуалом… Но по определению, данному Семеном Франком, философия есть “учение о цельном мировоззрении”. В наличии у автора целостного мировоззрения сомневаться не приходится.
Философ — это тот человек, который осмеливается думать сразу обо всем. Не являясь “узким специалистом”. Не будучи загипнотизированным авторитетом науки. Как это возможно? Только выстроив универсальную мифологему единого мировоззрения. Мировоззрения, в котором нет мелочей, точнее, все мелочи складываются не в хаотическую “совокупность”, а в космическую “систему”.
Кроме того, практически каждый философ предлагает публике свою терминологию. Терминология, которой оперирует Машевский, проста и понятна. Отчасти она заимствована у Канта, отчасти у экзистенциалистов. Кстати, несколько слов о предшественниках. О поэтической генеалогии Алексея Машевского писалось и говорилось много. Справедливо назывались имена Анненского, Кузмина, Кушнера. Теперь появился повод перечислить тех, кто в значительной степени повлиял на формирование мировоззрения автора книги “В поисках реальности”. Прежде всего, это литературовед Лидия Гинзбург, философы Мераб Мамардашвили и Яков Друскин. К слову, Машевскому принадлежит несомненная заслуга открытия философии Якова Друскина для широких читательских кругов. Не будет лишним упомянуть и о современном петербургском герменевте Сергее Чебанове, за изысканиями которого Алексей Машевский с интересом следит.
Книга “В поисках реальности” вышла обычным, то есть ничтожно маленьким, тиражом — всего 500 экземпляров. Едва ли ее выход в свет сделает имя Алексея Машевского широко известным. Впрочем, сам он, наверное, убоялся бы любой шумихи вокруг собственной персоны, ибо популярность — клеймо. Быть знаменитым в наши дни уж точно “некрасиво”. Впрочем, дадим слово автору: “В наше время… известность — скорее негативная характеристика. В фокус общественного понимания попадает технолог-манипулятор. Но не тот, кто ведет подлинный поиск”. Тут можно было бы заподозрить автора в чисто обывательской, “лузерской”, как теперь говорят, неприязни ко всем “успешным”, “звездным” деятелям, не сходящим с телеэкранов. Можно было бы, если бы не сделанная им оговорка: в границах потребительского общества самые великие мысли и глубочайшие художественные откровения “неизбежно становятся только товаром и в этом плане неизбежно опошлятся, └поглупеют“, будут выведены из круга подлинности, следовательно, окажутся духовно неупотребимыми, бесполезными для смыслового насыщения человека (а не потребителя)”. В наши дни настоящая культура может быть только катакомбной — утверждает Алексей Машевский. Что ж, теперь можно констатировать тот факт, что в сумерках катакомб затеплился еще один светильник.