Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2009
Золтан Бесермени. Ванда навсегда: Роман / Пер. с венгерского Ю. Гусева. М.: Импэто, 2008
Как очень многие современные писатели, Золтан Бесермени пишет не столько о жизни вообще, сколько о своей жизни. Пишет, так сказать, себя. И писать ему есть что.
Возможно, не все со мной согласятся, но я убежден: в последние несколько десятилетий самые интересные книги появляются в Центральной и Восточной Европе (включая, конечно, Россию). Потому что этот регион на данный исторический период — едва ли не самый неблагополучный в мире. При этом достаточно созревший, чтобы еще и осознавать свое неблагополучие, а следовательно, и осмыслять его в художественной форме.
Жизнь Золтана Бесермени, автора этой книги, сама по себе — настоящий роман. Вырос он в Трансильвании, в условиях чаушесковского “реального социализма” и, подобно многим другим венграм, да и не только венграм, в конце концов сбежал оттуда. Около десяти лет он жил в Канаде, сделав карьеру менеджера и бизнесмена. После развала социалистической системы вернулся на родину, в Трансильванию, где занялся бизнесом, достигнув в этом деле немалых успехов: о нем говорят как о миллионере, а иногда (возможно, в переводе на форинты) даже как о миллиардере. Будучи венгром по рождению и языку, а сейчас и по месту приложения своей неукротимой энергии, Бесермени (возможно, это в нем действует инстинкт осторожности) предпочитает оставаться гражданином мира: деловые интересы и семейные нити связывают его с Канадой, гражданство и дом у него — в Монако, зимой он обычно живет на острове Барбадос, бизнесом занимается в Венгрии, Румынии, а также в других странах этого региона.
Однако разносторонняя энергия, свойственная ему, не исчерпывается географическими аспектами: он разносторонен и по своим душевным наклонностям. Профессиональный делец, менеджер, он едва ли не в такой же степени тяготеет к творчеству, к литературе. В городе Арад (румынское название — Орадя) он содержит газету “Иродалми елен” (“Литературное настоящее”), которая и по содержанию, и по внешнему виду не отстает от уровня самых солидных западноевропейских “магазинов”. Но еще важнее то, что Бесермени сам — художник слова. Ему принадлежат пять или шесть стихотворных сборников (два сборника его стихов вышли во Франции). И вот теперь он, уже далеко не юноша, решил освоить и прозу — и написал свой первый роман, который может сделать честь не только начинающему писателю.
Этот роман, “Ванда навсегда”, написанный от первого лица, отражает тот уникальный жизненный опыт, который Бесермени накопил в своей богатой событиями и переживаниями жизни. Герой его, конечно же, менеджер, который занимается продажей автомобилей, а по вечерам изучает в университете историю философии. Подзаголовок романа — несколько перевернутый знаменитый афоризм Декарта “Сogito, ergo sum” (“мыслю, следовательно, существую”): “Пока я думаю, что существую”. Подзаголовок этот вполне мог бы быть и заголовком (в первоначальном варианте романа он и был заголовком): герой, втянутый в круговерть будничных дел, захлестываемый потоком забот, неприятностей, мелких и крупных дрязг, старающийся — иногда с немалым трудом — держаться на поверхности, все время пытается разобраться в себе, понять, чем и для чего он живет. Подобная установка в литературе подчас чревата большой опасностью: авторы увлекаются глубокомысленными рассуждениями, запутывая читателя паутиной силлогизмов и парадоксов. К счастью, Бесермени хватает чувства меры, чтобы не позволить себе увязнуть в подобной трясине. Глубокомысленность сочетается в его книге с простой, прозрачной коллизией. Вывод, к которому он подводит читателя, довольно прост. Прост и грустен. Суть его в том, что жизнь — штука бессмысленная, даже обескураживающая, как верчение белки в колесе… Вернее, она была бы бессмысленной, если бы ей не сообщал смысл некий фактор, на первый взгляд посторонний, нелогичный. Этот “фактор” (хотя такое слово и выглядит в данном контексте несколько кощунственным) — женщина, любовь.
Бессермени здесь — не знаю, осознанно или случайно — выступает последователем великого венгерского писателя-философа XIX века Имре Мадача. В поэме “Трагедия человека” Мадач изображает историческую траекторию человеческой жизни, взятой в ее символической, экзистенциалистской сути. Адама — того самого Адама, праотца человечества — с его вечной подругой Евой дух сомнения Люцифер проводит по всей истории людского рода, чтобы продемонстрировать первой человеческой паре тщету всякой работы, тщету борьбы, тщету жизни. И Люцифер как будто убеждает в этом Адама; тот находится на грани отчаяния… Но в этот момент Ева сообщает ему: она ждет ребенка. И бессмысленность бытия оборачивается смыслом, бесперспективность — перспективой; хотя логика тут едва ли применима.
Сюжет книги Бесермени не привязан к какой-либо конкретной национальной среде. Даже имена персонажей подчеркнуто интернациональны. То есть ситуация, которую изображает Бесермени, носит, по замыслу автора, универсальный, общечеловеческий характер. Возможно, и здесь содержится некоторая перекличка с Мадачем.
Герой книги Бесермени — энергичный, успешный менеджер Рудольф. Несмотря на внешнее благополучие, несмотря на то, что ему все вроде бы удается, он страдает от одиночества, от душевной неустроенности. Угнетаемый буднями, он не видит цели своего вечного бега. И лишь на пике отчаяния осознает, что жизнь его не просто жизнь, а бытие — в высшем смысле этого слова. Правда, это прозрение сопряжено с трагедией: он безвозвратно теряет свою любовь, его любимая женщина неожиданно и необъяснимо уходит из жизни…
Здесь и раскрывается смысл несколько загадочного подзаголовка, который писатель предпослал своей книге. Пока ты думаешь, что “существуешь”, и всеми силами и способностями пытаешься приспособиться к требованиям “существования”, бытие может приоткрыть перед тобой некоторые неожиданные измерения, от которых у тебя закружится голова, хотя счастлив ты от этого, может быть, и не станешь.
Что ж, совмещенность в одном моменте боли и просветления (это же и есть катарсис), смерти и духовного воспарения всегда была одним из признаков большой литературы. И будем радоваться, что книга Бесермени оказывается причастной к этой великой гуманистической линии.
Можно еще добавить, что стиль, избранный Бесермени для своего повествования, ясен, прост, лаконичен, подчас кажется демонстративно безыскусным. Можно по-разному относиться к этой его особенности, но мне кажется, что она выгодно отличает писателя от многих современных прозаиков, тяготеющих к тяжеловесности, к утомительной игре словами и смыслами.
Дмитрий Уткин