Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2008
Руслан. Славянские черты в экранном облике Иисуса.
От театральной красоты до вожделенного искуса
две пары стоптанных веков. Раскосы очи Магдалины,
хитон оранжев, рот багров и горек косточкой калины.
Мир бутафорией смешон, но как реальны пересуды,
слепит рассветом капюшон приговоренного Иуды,
и антиподом белый холст горит мучением Христовым,
летят знамена на погост и в общий пай ложатся словом.
Двенадцать месяцев прошло, бледны апостольские лица,
распяли год, свершилось зло, Пилату снегом не отмыться,
идет по миру эквинокс, шипы секундные вращая,
плетет из времени венок, мгновенной болью причащает.
Чем стало в мире Рождество? Лубком, колядкой электронной,
на крест прибит еловый ствол, к молебну стол накрыт мадонной,
и мы с тобой меж двух отчизн плывем в коммерческие сети,
объем продаж, консьюмеризм, подаркам радуются дети.
* * *
А через тыщи лет услышишь смех,
заметишь старшей дочери румянец,
одной из вероятностных помех
ты стал, в своей отчизне иностранец.
Что выбрал ты в горячке на кресте
и от какой иной судьбы отрекся?
Мир также поклоняется звезде,
горящей высоко, на дне колодца,
и также отмечает Рождество,
встречая ветвью пальмовой, еловой,
в Сочельник зажигает божество
и ловит рыбу в утвари столовой.
Ты смотришь сверху, снизу, сбоку, из —
на праздничную пляску светотени,
и голубем садишься на карниз,
и просишься ребенком на колени.
Ты всюду и во всем, ты — я и он.
Ты ниточка вселенской паутины
и времени тождественный канон
загадочной улыбки Магдалины.
* * *
пенал. таблицы брадиса. брелок.
бумажный век, остывший костерок,
дым памяти сомнением разрежен.
январь идет по миру на восток,
и как бы снег ни красил водосток,
минувший день нe бел, а светло-бежев.
по плану ожидается мороз,
крещение. И снова божьих слез
замерзнет ровно столько, чтоб хватило
на белый холст, в котором спит христос,
на сорок тысяч венчиков из роз,
венчающих небесное светило.
знамение. звезда. сусальный звон.
комета разрезает небосклон
на два материка равновеликих,
мы изменили времени. сезон
кроит чужую жизнь на свой фасон,
под снегом пряча частные улики.
портфель. зеленый стержень. черновик.
дух прошлого учением велик,
ждет будущее в порванном конверте.
подходят эшелоны новых книг,
в окно глядит вчерашний ученик,
деревья выдыхают свежий ветер.
* * *
аква альта, вода высока,
фонари по колено в воде,
подо мною плывут облака
в накрахмаленный ветреный день.
кружева опочивших вельмож
обрамляют манишки дворцов,
с корабля старый город похож
на помпезный приют мертвецов.
лакированный бризом причал
принимает поклоны гондол,
за кормой расплескавшийся чай,
сахариновый призрак лидо.
в стоне волн византийская вязь,
отголоски мольбы и греха,
надо мной золоченая грязь.
аква альта, вода высока.
* * *
и тимофеевки привет,
и ковыля поклон,
и черной рощи силуэт,
ветрами опален,
и расплескавшийся закат
на блюдечке пруда,
и огневые облака,
летящие туда,
где отрешенный взгляд реки
встречается с твоим —
все попадет в черновики
неистощимых зим.
* * *
не выдохнуть. где золото, там кровь.
москва в груди осеннею занозой.
сочатся краски сквозь твою рубашку
и проступают лиственным узором.
и вот ты яркой бабочкой готов
взлететь над ювелирною березой,
сквер оценить с позиций двухэтажных
и не смутиться под случайным взором
мечтателя в окне, который тоже
забыл вдохнуть.
* * *
придет зима и всем повяжет шарфик,
и белая наступит немота.
эол сыграет крыльями на арфе,
и пар повиснет ноткою у рта.
снег бережно возьмет тебя за локоть,
проводит до аптечного ларька,
ты волосы oпустишь в синий деготь,
и звезды отряхнешь с воротника,
и выдохнешь тепло, и выпьешь стужу,
поклонишься завистливой судьбе,
и шарфик вдруг окажется не нужен
ни ветру, ни морозу, ни тебе.
* * *
купола на ходулях, вековые ветра,
удержусь, упаду ли в опрокинутый рай?
венценосный сан марко, голубей кутерьма,
захмелевшие арки, золотая тюрьма.
Адриатика крепко обнимает погост.
в этом городе ветхом, что ни улица — мост,
что ни суша, то площадь, что ни крыша, то склеп,
что ни камень, то мощи, что ни храм, то вертеп.
вырезают гондолы имена по стеклу,
в этом городе полом бьется эхо разлук.
старый мир умирает у зевак на виду,
проплывая над раем — удержусь, упаду?
Времена года
Ренуар
как девочки его прозрачны,
так дочери твои светлы.
еще летает призрак дачный
под мятным пологом ветлы,
и оттеняет зелень клена
нагую матовость плеча,
и осуждают анемоны
бездонным взглядом палача.
беседка тает в повилике,
девичий смех летит гурьбой,
и бант колышется, двуликий —
и розовый, и голубой.
Малевич
графитное небо, жемчужный квадрат
зажженного в полночь окна
нас выбрала в спутники влет, наугад
летящая в холод страна
закон гравитации времени прост
и двойственен, как монохром —
ты черная кошка, и твой снежный хвост
сливается с белым ковром
вращайся по кругу, попробуй поймай
родившийся заново снег
квадратный зима испекла каравай
горелый, как выпавший век