Зарисовки
Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2008
Тарасик Петриченка родился в 1975 году. Работает в СПАТИ. Публикация в “Неве” — дебют прозаика.
Кошка
О кошке и Хармсе
Текст Тараса Петриченко попал ко мне, в общем, случайно. Автор не хлопотал и не просил о публикации. Но после прочтения сразу же захотелось поделиться этим с другими.
Добрый Хармс — таким оксюмороном можно обозначить повествователя этих коротких историй. Усвоив, может быть, не прямо, а из воздуха технику немотивированного абсурда, автор использует ее в прямо противоположных целях.
Абсурд обэриутов — способ неприятия мира. Он призван вызывать едва ли не рвотный рефлекс. “А молодая, толстенькая мать терла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стену. Маленькая собачка, сломав свою тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость. ‹…› Таким образом начинался хороший летний день”. Недаром реальный Д. И. так не любил детей (что, впрочем, его личное дело).
Абсурд автора “Кошки” примиряет с реальностью, сопровождается понимающей улыбкой: все, в общем, выносимо и как-то образуется. Для человекокошки день начинается ожиданием сказки, даже если впереди — подвал метро. Ведь снег все равно придет из Купчина в Озерки, и солнце завтра встанет, “что бы там ни происходило”.
Для автора и Лигово — родное. Кто бывал или живал — поймет. Певцов Летнего сада и Невского и так достаточно.
Кое-что из того, что автору “сказали”, мне хорошо знакомо. Он не послушался, но объяснил. И, наверно, правильно сделал. Как автор.
По-прежнему не согласен только с одним. С тем, что автор “Кошки” кокетливо называет себя неписателем. Написал — значит, писатель. Перефразируя известное: литература слишком серьезное (или веселое) дело, чтобы отдавать ее на откуп только “профессиональным писателям”.
В компьютере, кроме кошки, живут собака, колобок, робот, маг. Готовые жанровые символы, ожидающие своих летописцев.
Игорь Сухих
Автор
уже нет в книге, чем вступление. Оно все портит и делает скучным — куча сухих или, наоборот, нелепо восхитительных абзацев, которые автор вынужден из себя вынуть.
Если вы согласны со мной, не читайте ЭТО далее — идите прямо к сути — пусть она сама за себя… Как-то честнее будет.
А я вынужден продолжать (так мне сказали сделать) — типа “иначе нельзя”…
Невозможно вернуться к тому, что уже прожито, заставить себя погрузиться в то, что ты оставил за спиной. Я уже не такой человечек, каким был, когда писалась эта Книжка (К), и за окном немножко осень, но, открывая ее, я улыбаюсь. И все вокруг как-то светлее, что ли…
Вот, пожалуй, и все, что мне казалось возможным сказать.
Теперь попробую выдавить из себя невозможное — “так надо” — терпите, если вам-таки нужно “ВсТупление” (лучше, пока не поздно, начните читать К, а то, боюсь, вы вообще решите, что читать ее не стоит — ну и ладно — раз вы такие Introфилы, это не ваша книга: “слишком легкомысленна”).
Ладно, давлю:
1) Почему “КОШКА”?
Лично я не люблю кошек, хотя сам по натуре — кошка, если мы делимся на эти Кат(Кот)Егории. Во-вторых, кошка — существо, для меня нераздельное с моим СПб (прости, Господи) — городом. Она — его житель, символ, что ли. Кроме того, кошка — мой помощник в Microsoft Word. Довольно об этом.
2) Почему рассказы расположены по алфавиту? В этом есть “сакральный” смысл?
Никакого смысла в этом нет. Просто компьютер (жуткое слово) имеет свойство располагать файлы в алфавитном порядке — так они и отложились в моей памяти, так и стали жить — по-иному я их не воспринимаю. Жаль, если разочаровал кого-то.
3) Специально ли рассказы имеют “некоторую незавершенность” (“внезапный конец”)?
“Автор нарочно показывает, что он — не Писатель в общепринятом пафосном и бравом значении этого слова… ” — есть у меня и такой отзыв.
Не стану ни опровергать, ни соглашаться — скажем так: а) была цель быть ближе к читателю, б) я — неписатель. А “Внезапный конец” — это “внезапный занавес”, хотя мне само сочетание “внезапный конец” не нравится.
4) Пусть хоть эта К понравится автору.
“Некоторые рассказы выбиваются из общей канвы” — так мне сказали, однако убирать их из “общей толпы” я не могу и не хочу: за ними для меня стоят реальные, дорогие мне люди — таким образом для меня “общая канва” никоим образом не нарушена, да и обидятся еще… люди-то.
5) На самом деле всю эту книгу я всю эту К я написал
a) для своей дочки.
Серафима, когда ты вырастешь, иногда тебе будет тяжело, иногда грустно — это нормально — жизнь… В такие моменты ты откроешь эту К и улыбнешься: вот папка дал! Иногда надо смотреть веселее на одни вещи, внимательнее на другие — тогда понимаешь, какие мы все забавные и замечательные — вот Бог придумал! — понимаешь, что есть люди добрые / есть глупые, есть те, кто пытается сделать мир лучше / есть люди уставшие… Ну и т. д., и т. п.
b) для тех, кто был со мной рядом все это время. Спасибо, Валюшка.
Тут все!
6) “КИН-дЗА-ДЗА” — мой любимый фильм.
7) Не знаю, что еще вам написать…
С усердием и терпением Автор
Алевтина и Анатомиков
— Какая же я молодец я все-таки я. Ножик порезала, яйца заточила,— Алевтина ловко наладила взбившуюся кичку.
— Тады ой! — на кухне неожиданно возник Анатомиков,— однако как красят вас эти славные словообороты, Алевтиночка!
— Что вы, Монитор Филиппович! Льстите вы мне, вот да.
— Нет-нет! Даже слышать этого не желаю! Я знаю, что говорю, а говорю то, что знаю. И если уж мы об этом заговорили, то знаю я ого-го сколько. Будь здоровчик! К примеру вот вы, Але-ве-втина, в курсах, почему у всех скрипачей засос на шее, а у всех виолончелисток пальцы левой руки особым образом скрючены и имеется потертость на внутрях ляшечек?
— А то как же! Знаю. Чай, семнадцать годов за третьим пультом в оркестре Петрова-Сидоркина! Не хухры-мухры!
— Агы-ы… Тады ой! Оп-оба-а-нца, дайте-ка пособлю вам малеха: в некотором роде лучок-с поруба-баю!
— Нет уж-киж, позвольте. Дело это отнюдь-таки не мужское дело вот.
— Стопчик-стопчик. Оно ведь как, Алевти-рина: я ж человек волевой и решительно все делать могущий. Для меня изобразить сей резательно-поступательно-возвратный процесс — сущий пустяк. Более того, я со всей ответственностью не прочь был бы замахнуться на что-либо более великое, глобальное и даже, не побоюсь этого слова, сакральное. Посему, Але-ре-ви-зи-тина, я вопрашиваю: “Чего желаете, Госпожа Моя?” И клянусь непорочным именем Вашего соседа депутата Минасяна, Ваше желание, не удмурдурствуя лукаво, осуществлю я! Ну!
— Ну я бы я бы… я бы хотела бы я бы… бы я бы бы… бы бы я… ну, к примеру бы, вот… лунный зельц или ну что-нибудь… ну, в этом что-нибудь роде — вроде — вроде бы вот… я просто все детство-отроче-ченство-вьюность как бы вот все думала, все, ха, размышляля-ла, да, вот про зельц: вот если бы на Луне как вроде невозыможИно, но… А почему нет? Ну почему НЕТ?
— Ха! — Анатомиков энергично распахнул форточку и вылетел в нее…
…Местечковый Batman, провожаемый удивленными глазами московских окон…
— Итак, на Луну! — ощущение того, что где-то внизу его ждет любящее сердце, придавало Анатомикову необычайную решительность и веру в счастливый исход…
Замеча-ательные. Замеча-ательные действия позволяют совершать человекам так называемую любовь и так называемую влюбленность.
Да…
Замеча-ательные и чудЕсные…
Чуде-есные.
Чуде-есные…
Да-да-да-да-да-да…
… Р-ракита.
БенлАден-бенладЕн-лавАнда-опысыА.
АЛЕКСАНДРА-СЕРГЕИЧЕГО ОКНО
Александр Сергеевич сидел дома и скучал. На улице расположилась осень. Дождь, конечно…
Александр Сергеевич устал смотреть в окно и сел рисовать. Нарисовалось зачем-то все то же окно с дождем.
Александр Сергеевич прислонил рисунок к стенке рядом с розеткой. Теперь в комнате было два окна: одно — большое с подоконником, другое — маленькое на столе с розеткой.
И в обоих окнах творилась безнадежнейшая осень. От этого стало Александру Сергеевичу грустно, даже очень. Стал Александр Сергеевич жить дальше…
Вскорости пришла зима. Лютая была, надо отметить, зима. Лютая…
Вспомнил Александр Сергеевич про свой рисунок (с окном) — нарисовал для порядка новый: с зимой и снегом. Снова поставил на стол рядом с розеткой.
Два окна со снегом — холодновато. Стало Александру Сергеевичу немного страшно от этого обстоятельства. Но жизнь продолжалась…
Наступила весна — окошко на столе было Александром Сергеевичем перерисовано: появились на нем капельницы — сосульки и много воды.
Было у Александра Сергеевича внутри и мокро, и зябко…
Но (наконец-то!) случилось лето! Случилось-таки! В комнате Александра Сергеевича было теперь вдвойне теплее и ве-е-се-е-ле-е! Радостно стало Александру Сергеевичу, хорошо…
Когда снова подошло время осени, Александр Сергеевич решил ничего не перерисовывать.
Теперь у него всегда лето. Хоть на бумажную половинку. Счастливый…
БЕМОЛЬ
“Я толстая, — говорила о себе Оля, — располнела донельзя!”
Мы ей отвечали: “Брось! Ты просто по-особому стройная. Не ной!”
“Я жирная! Это просто ужас!” — говорила через некоторое время Оля.
Мы ей снова: “Ты полненькая. Но ведь это замечательно и тебя очень красит. Не ной!”
Оля по прошествии очередного некоторого времени: “Да я просто женщина-мясо! Подо мною кровати ломаются! Да что ж такое!”
Мы: “Ну сходи к врачу, если уж так тебе неспокойно. Не ной!”
…Оказалось, что Оля была на седьмом месяце беременности.
Вот такая она у нас.
БЛАГОДАТЬ НА БЛАГОДАТНОЙ
Проектировщик дорог Тимоладзе на самом деле являлся ангелом. Да-да. Самым настоящим ангелом. А ангелы, как известно, пытаются научить людей любви, смирению, жизнерадостности и др. замечательным штукам. Еще ангелы творят на Земле всякие там чудеса, приятные ожиданности, странные сюрпризы с последствиями и пр. дела.
Поэтому проектировщик дорог ангел Тимоладзе и сделал так, чтобы проезжая часть улицы Благодатной была вся в рытвинах и колдобинах. Вскоре ангел Тимоладзе исчез…
Сколько потом ни пытались “отремонтировать”, “заново заасфальтировать”, “перепланировать”, “модернизировать”, “смягчить”, “утрамбовать” отданную машинам поверхность — все напрасно. Дорога на Благодатной еще долго оставалась такой, как была,— неказистой. Но такова суть чуда…
Жители микрорайона и др. очень бранили дорогу. Автомобилисты и грузоводители, проезжая по Благодатной, выражались так, что находиться в такие моменты поблизости было даже не неприятно, а неприлично!
Да… Жуткие были времена… Люди переходили дорогу… Гнобливо глядели под ноги старушки с бидончиками. Спотыкаясь, теряли драгоценную тару местечковые алкаши. Радостные мамаши становились грустными, пытаясь уравновесить прыгающие коляски с юными жителями микрорайона и др.
И т. д., и т. д., и т. д.
Только одна девочка Анечка радовалась созданным на Благодатной неблагодатным условиям.
— Классные кочки, — говорила она недовольному отцу с заднего сиденья семейного “Москвича”.
— Чего ж в них “классного”? Того гляди, выхлопную оторвешь! — бурчал отец, совершая искусные маневры по объезду рытвин, впадин и ложбов.
— И все-таки. Так здорово на них подпрыгивать! Раз-два! Раз-два! Ха!
— Прекрати безобразничать, доча.
Гуляя, Аня убеждала недовольных (наверное, поддавшихся на провокацию своих родителей) подруг — Вальку Рыжую и Ольку Пшенку:
— Чего в этих ямках плохого? Вы поглядите, сколько зато луж получилось — почти все “Столбы” видно!
— Ну тебя, Аноха! Вечно ты выдумываешь! Как маленькая!
— Правильно, Валь! И пусть Аноха не подмазывается! “Столбы” — так моя бабушка дом этот называет! И нечего! Повторюшка Аноха!
— Да ну вас…
…Спеша, растаяла осень. Провалялась смятым снегом затяжная зима. Прошел год. Другой. Много…
Жители микрорайона и др. привыкли к неблагодатной составляющей Благодатной улицы. Анечка выросла и поступила в Университет профсоюзов.
Однажды утром Анечка спешила на какой-то очередной и, конечно же, очень важный экзамен. Перебегая проезжую часть, в надежде успеть на светофорную зеленку, Анечка зацепилась за одну из бесчисленных ямок-дырочек-трещинок родной Благодатной улицы и сломала каблучок. Прохожие, бывшие рядом в этот момент, переглянулись и, кто сочувственно, кто, злорадствуя, опустили глаза: приготовились услышать какую-нибудь неприличную тираду из Анечкиных уст. Все-таки каблук… потеря все-таки… Однако суждено им было услышать нечто иное…
“Ах, если бы на свете существовали ангелы, они наверняка смогли бы сделать так, чтобы улица наша стала гладенькой, и никто больше не ломал бы на ней каблучки…” — вот и все, что сказала Анечка.
И тут в небе произошло странное приятное сияние (некоторые очевидцы потом утверждали, что пошел дождь и раздался сакральный голос, но нам это кажется невероятным), и через какую-то секунду улица Благодатная стала совсем иной — гладкой, как шелковая ленточка. Случилось чудо!
После некоторой паузы свидетели чудесного преображения, счастливые и удивленные, уже бежали на работу, то и дело нашептывая про себя: “Улица стала ровной, улица стала ровной, улица стала ровной…”
РОВНОЙ Благодатная остается и по сей день, на радость всем жителям микрорайона и др. Такая вот история…
Говорят, недавно другой ангел (по фамилии Микрошевич) замуровал один из выходов подземного перехода на ж/д. ст. Броневая. Интересно, к чему бы это?
БУЗУКОВ,
БУЗДУНОВ И БУРУНДУЧКОВ. УЖАС
“Бузуков проткнул вилкой щеку Буздунова.
— Подлец,— ответил Буздунов,— если ты это из-за своей тупой бабы, я тебя, суку, подомну ЩЯ!
— Нет-с. Это я случайно,— смущенно ответил Бузуков,— однако за └тупую бабу“ нате вам └доброе утречко“,— и ткнул вилкой в другую щеку.
— Ну, сука, подомну ЩЯ!
— Что это вы, Афанасий Карпович, как словно не в себе вроде? — тут Бузуков исхитрился и прикусил зубьями мохнатую правую бровь Буздунова…”
— Да… Странные вещи пописывал я в юности,— Бурундучков брезгливо захлопнул засаленную, тяжелую от чернил тетрадь,— какая нелепая хармсовщина! У меня, наверное, были психические напряжения в мозгах, не иначе… Чушь какая!.. Зверство!.. Да… Черт возьми, где суп, Зоя?! Вашу мать, вы что, меня голодом заморить хотите, шлюхи?!
В комнату медленно вошли жежежена Бурундучкова с проткнутыми вилкой щеками и его дддодочь с прикушенной бровью.
Обе жежеженщины влюбленно смотрели на отца и мужа — неудавшегося писателя, прораба Бурундучкова. Из-под тетрадной обложки осторожно выглядывали неудавшиеся герои Бузуков и Буздунов…
* * *
Бурундукова, естественно, за глаза называли Бурундуком, и он об этом знал.
“Ну какой я Бурундук?” — размышлял Бурундуков и мечтал стать каким-нибудь Храбровым или на худой конец Колесниченко.
Храброва жена называла Хрябчиком, а соседи по коммуналке — Рабом. Колесниченко же все дразнили Колом, Колесом и Таблеткиным. Поэтому Храбров и Колесниченко мечтали быть Ивановым и Петровичевым.
А Иванов с Петровичевым были крайне довольны своими фамилиями, хотя и мучились икотой.
В силу непредвиденных обстоятельств они вторую неделю пили настойку овса в гостях у гр. Вольперта на Гороховой. Гр. Вольперт тоже был доволен и обстоятельствами, и фамилией, в которой он на досуге даже переставлял буквы в поисках скрытой гармонии. Однажды он исхитрился заменить некоторые буквы фамилии на некоторые буквы имени, получив при этом загадочное ВИВАРИЙ ЛЕВПОЛЬТ. После этого события гр. Вольперт пребывал в некотором “недоразумении” по поводу того, что он на самом деле, может быть, Левпольт?
Тем не менее все ранее описанное лишний раз говорит о том, как часто мы (за редкими исключениями, конечно) не довольны тем, что имеем. Однако даже эти исключения нередко страдают так называемым “лингвистическим геморроем” или еще чем-нибудь желудочно-кишечным…
ВОРОБЫШКИ
У воробышков были странные имена. Одного звали Рубль Двадцать, так как у него не было одной ножки. Другого звали Семь Сорок, потому что у него был семитским образом сломан клювик. Третьего почему-то звали Ленин, из-за того, что он был от природы белого цвета.
За все эти нелепости этих воробышков не любили. И все бы было грустно и мрачно в их воробышкиной жизни, если бы не девочка Надя.
Надя не знала, как зовут воробышков, почему их так зовут. Она просто любила кормить птичек. А так как наши воробышки были самые забитые среди своих собратьев, им доставалось больше всего крошек и семечек. Поэтому воробышки всегда ждали, когда придет Надя…
И она приходила. Смешная, веснушчатая такая девчонка с мешочком крошек и семечек в маленькой детской руке…
…Надя пришла.
В такие моменты воробышкам казалось, что жизнь — не такая уж плохая штука…
ВОСТРИКОВ — РОБОКОП и РЫБАКОВ
Востриков решил, что он — Робокоп.
“А че?! — так он рассуждал.—Мало ли дел сделано добрых, подвигов славных совершено в моей великолепной жизни?! Сколько женщин пало ниц! Сколько судеб сломал я своей железной рукой!.. Да-с… Я определенно — Робокоп”.
И Востриков зашагал навстречу железным подвигам…
Однако через некоторый отрезок времени встретился ему Рыбаков.
— Я — Робокоп, — сказал Рыбакову Востриков.
— Нет, ты — Востриков. Это я — Рыбаков, — ответил Рыбаков.
— Да не Рыбаков, а РОБОКОП. Я — Робокоп. Вот, — пояснил Востриков-Робокоп Рыбакову.
— Нет. Я — Рыбалов, а ты — Востриков. Чудак человек! — ответил Рыбаков.
— РО-БО-КОВ. Тьфу ты!.. РОБОКОП я, РОБОКОП, а не Рыбаков, черт возьми эту фамилию! — заволновался Робокоп-Востриков.
— Я тебя, братец, че-то сегодня не очень-то понимаю. То ты — Рыбаков, то не Рыбаков. А ведь ты — Востриков. Я тебя, тупорылый, с молодых ногтей помню. А насчет фамилии, рожа, это ты зря прошелся! Не позволю над нашей фамилией потешаться! Я, может, дворянские корни имею! — ответил Рыбаков.
— Да послушай, рыбья твоя голова…
— Я тебя еще в школе просил, Сережа, подобных выражений ко мне не использовать! У меня это с мамой связано. Как тебе не совестно! Хорош приятель!
— РО-БО-КОП! РО-БО-КОП! Слышишь?!
— Да ты еще и коверкать вздумал! Я, братец, было подумал, что это ты ненароком: ну там, флюс, еще че… А раз ты специально — нате вам! — и Рыбаков ударил Вострикова-Робокопа в нос.
— Ну я тя ща расщеплю, толстолобый! Ки-и-я-а! — Востриков попытался включить Робокопа на все 100% и попал Рыбакову мизинцем в большую родинку и кадык.
— Все, брательник! Буду мять и кидать больно! — Рыбаков включил KING KONGа…
…KING KONG мял Вострикова-Робокопа и кидал больно.
…На углу Гороховой и Садовой можно было наблюдать крайне неравный поединок человека с KING KONGом…
Человек этот был Востриковым. Трагедия своего рода. Или случай на производстве… иллюзий?
ВОТ ЭТО ДЕЛО!
1. Моисеев покупает себе сумку-бурдюк. По дороге к хатке в размышлениях он вдруг прыщет:
— Не… емкость не та: только винчик. Не-не-не. Х!
Моисеев возвращается в магаз.
Моисеев покупает себе сумку-суперфляга Блинова. Но по пути… в размышлениях… короче, прыщет опять:
— Не. Не то, не то… Нет глубины… Где “полировка” и “тады ой”? Где?!. Х!
И снова возвращается в магаз.
Моисеев покупает себе сумку-кабак.
— Вот это дело, — прыщет Моисеев.
Он спешит к хатке.
2. Выходит девочка во чисто поле. Начинает девочка по полю бродить, коло2сики рвать.
Девочка напевает: “Один колосок беру, на другой смотрю, третий примечаю, а четвертый Турманидзе!”
— Не-ет, не то! — говорит через некоторое время девочка.
Выходит девочка тогда в суперсадик. Начинает девочка по садику бродить, яблo2ки сшибать.
Девочка снова напевает: “Одно яблоко беру, на другое смотрю, третье примечаю, а четвертое Пихлапсон!”
— Тоже не то. Ну не то, и все! А?! — через некоторое… короче, говорит опять.
Выходит девочка тогда в лес уже. Начинает девочка по лесу бродить, ягo2ды дергать.
Девочка снова напевает: “Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвертую Мересьеву!”
— Вот, — говорит девочка, — это дело!
ГВОЗДИКОВ (ДЕЛО БЫЛО В СТОКГОЛЬМЕ)
Гвоздикову казалось, что все за рубежом говорят на русском языке, только он (Гвоздиков) этого русского языка почему-то не понимает…
— Э-э-не-э, мать, врешь — не возьмешь… триста грамм, поняла? Триста… — Гвоздиков заговорщицки подмигивал продавщице в маркете, — то-то!
И довольный Гвоздиков с мешочком лакричных конфет уже спешил озадачить кассира.
Примерно так Гвоздиков доставал всех попадавших в поле его покупательно-оценивательно-познавательной деятельности иностранцев.
Как следствие указанного в начале отоларингологического отклонения Гвоздиков ощущал вокруг себя какой-то непонятный бессмысленный заговор. Вера в этот заговор росла в Гвоздикове с каждым днем, так как:
1) он иногда нарывался на русских,
2) служители иностранного торгового культа каким-то образом понимали Гвоздикова,
3) пятница…
Пятница! Как известно, скандинавы (жуткое слово) всю неделю работают, а по пятницам выпивают и отдыхают.
Гвоздиков гостил у брата, который уже стал скандинавом (жуткое слово, как ни крути), — в пятницу они, конечно, того…
Когда разгоряченный ностальгией и виски Гвоздиков врывался от брата в вечерний Стокгольм, пресловутый языковой барьер падал стремительно и отчаянно. Гвоздиков понимал все, что кричали, шептали, пели и, наконец, просто говорили вокруг!
Он дружески ущипывал болтающих о болонках старушек. С трагическим лицом выслушивал исповеди уличных наркоманов. Подпевал кантри у местечковой уличной эстрады. Негодовал по поводу информации о коррупции в местной реакционной газетке. Громко сочувствовал негру — водителю в автобусе — в ответ на предложение купить билет. Перемигивался с симпатичными женщинами, предлагающими мороженое. С особой, бомжеватого вида категорией граждан Гвоздиков обсуждал вопросы ценовой политики и рассказывал сказки о родине…
Однако в понедельник все возвращалось на свои места. Гвоздиков переставал понимать — заговор нависал…
От недели к неделе Гвоздикову становилось все хуже и хуже. Не выдержав нервного напряжения, Гвоздиков попрощался с братом и уехал на родину раньше срока.
Тут и приключилось с Гвоздиковым самое страшное. На родине Гвоздикову стало казаться, что все говорят на иностранном (непонятном опять же ему, Гвоздикову) языке. Заговор, таким образом, не переставал.
Ситуация уже казалась Гвоздикову безвыходной, когда, выпив по привычке в пятницу спиртуоза, он ощутил знакомую странную отоларингологическую ясность: он снова все понимал!
Чтобы как-то облегчить ситуацию, Гвоздиков нырнул в запой и поступил на заочное отделение кафедры иностранных языков…
Прошло пять неровных лет… Пять лет неясных связей, неожиданных неформальных тусовок, творческого рукоблудия и романтичных гастрологических чаепитий.
Закончив учебу, Гвоздиков чудом по подшивке вышел из запоя и через некоторое время, конечно же, блестяще поступил в аспирантуру. Так-то!
Теперь он работает старшим преподавателем и все понимает…
ГЕНИЙ
Богатырев был гением, поэтому ему все всё прощали.
Богатырев кидался жеваной нотной бумагой в спину дирижера Алексеева на репетиции — никто ничего не замечал.
Богатырев в открытую заигрывал с альтисткой Гелечкой на концерте — приглашенные знакомые & супруга только мило и сочувственно улыбались.
Богатырев не платил по пять лет членские взносы в общество анонимных авангардистов России — опричники платили взносы за него сами.
Изредка Богатырев подворовывал. То ложечку чайную из гостей, то фужер, там, или еще чего покрупнее со званого фуршета… Но и это ему сходило с рук.
“Гений. Стало быть, подвержен разным странностям, отклонениям и, может быть, даже, не побоимся этого слова, фобиям. Бедненький…” — примерно так все рассуждали о Богатыреве в моменты его нелепых провокаций.
Были, конечно, и те, кто Богатыреву не сочувствовал и не жалел его. Но и эти редкие “те”, когда слышали по радио какой-нибудь славный концерт для фортепиано с оркестром, узнавали знакомый почерк, знакомую манеру, неповторимое звучание и т. д. В такие моменты “те” говорили: “Да… Богатырев определенно… Ну конечно же! Это играет Богатырев, и мы, черт возьми, знаем этого человека! Прекрасно, чудесно, изумительно… Он — гений, гений, гений…” — и “те” становились такими же, как все.
Богатырев этим пользовался…
ГЛАЗОК
Перед вами глазок — средство дверной коммуникации.
Эта штука вделана в дверь и “смотрится”.
По разные стороны глазка два разных мира, соединенных так называемой оптической осью. Хозяин — с одной стороны, гость с лестничным пространством — с другой. Можно даже так сказать: глазок — связующее звено для жизни с разных сторон “коммунальной рампы”.
Интересно, что каждому, “смотрящему” в дверной глазок, сопоставляется соответствующая оптическая картина.
Некто видит в глазок юную девушку в “продвинутом” одеянии.
Писатель-народник Алексей в глазке видит босого бородатого мужика.
Татарин-единоборец Кутуев видит своего отца, одетого в национальный костюм, с саблей наперевес.
Хозяин туристического агентства по отмыву денег Валера с первого этажа созерцает скользкого налогового инспектора.
Профессиональный “косильщик от армии” двадцатисемилетний Петров наблюдает в глазке бабу с пустыми ведрами и повесткой.
Оля видит жениха Сергея в свадебном костюме с цветами и свидетелями.
Никита — вернувшуюся внезапно с гастролей жену-актрису.
Наверное, только я в своем дверном глазке никого не вижу…
Ты где-то далеко. А мне так много нужно тебе рассказать…
Глупо.
ГУСИК
Гусев всю жизнь писал романтические стихи-рассказы. Они никому не нравились, но Гусев все равно их писал: он верил в чудо. “А вдруг меня напечатают, и я стану известным поэтописателем”, — говорил он.
Когда напечатают? Где? Кто? — на эти вопросы Гусев ничего ответить не мог даже себе — ждал чуда. Над ним смеялись и за спиной называли Гусиком. Но чудо, конечно, случилось…
Однажды, поймал Гусев ЗРыбку.
— Что тебе надобно, Гусик? — спросила ЗРыбка.
— Хочу стать известным поэтописателем, — ответил Гусев.
— Ну нет проблем… или как там? Не вопрос, — ответила ЗРыбка.
Теперь Гусев — известный мастер современного криминально-детективного жанра. “Чернушник Гусев” — называют его коллеги по цеху.
ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ НИКОЛАЯ
Не первый…
Коля мучился от своей жизни. Может быть, он жалел себя, может, тех, кто рядом. Второе абсурдно, таким образом, скорее всего, первое.
“Уже почти тридцать лет, и — вот он Я,— Коля двигался в утреннем неуютном автобусе на работу,— очередной дурацкий оператор сети в очередной дурацкой конторе! И ладно бы за деньги, а то за гроши, за копейки…”
Не спеша с показательно недовольным лицом Коля спускался по неприятным автобусным ступенечкам, видимо, кто-то наступил ему на ногу: “Мерзкий мальчишка! Разоденутся, как черт знает кто!”
“Да! Да! За копейки! За копейки!.. Как нелепо…” — Коля, как обычно, поскользнулся на так называемой “приступочке” и ввалился в тусклую суету конторы.
“А универ! Да Бог с ним, универ, этот дурацкий факультет! Пять потерянных лет, будь оно неладно!.. И ведь надо ж было проучиться пять лет в гадюшнике только из-за того, что в нем когда-то учился Гребе2нщиков! Какой же я дурак…” — Коля напряженно молчал перед назойливым монитором в ожидании загрузки своей домашней страницы в I-net.
Сотрудники центра, зная Колю за натуру ранимую и тонкую, посему подверженную неврозам и слабоздоровную, участливо смотрели в сторону своего недовольно раздраженного коллеги и, понимая, что у Коли очередная депрессия-хандра, пытались его в плане работы по возможности “подразгрузить”…
“Хотя почему же дурак? Я ведь стихи писал и рассказы. И песни пел под гитару. Ведь многим нравилось!.. наверное… А может быть, они врали? Просто боялись обидеть?.. Ведь все говорят, что у меня лицо, как будто мне все должны… Но ведь я не такой! Я открытый, простой и… талантливый. Да, талантливый! Ведь хорошо же я тогда в школе про коня написал,— Николай брезгливо поглядел на подошедшего к нему с └гарантийным талончиком на ремонт мониторчика“ ушастенького, рыженького студентика — не к нам!”
Как же там было?..
— Ты кто? — спросил я у коня?
Большого, толстого и волосатого,
Как куст какой-то.
— Я — конь,— сказал он мне,—
Иду своей дорогой.
— Ты врешь, подлец:
На месте ты стоишь,—
Вскричал я в гневе
И ударил раза два его лопатой…
Обидел я коня,
И конь ушел.
Но тут же новый подошел.
— Дурак,—
Сказал я новому коню
И отошел подальше.
Ну ведь хорошо… И почему я не пошел по литературной лестнице? Лень? Так я не ленив. Признаться, я за собой каких-то отрицательных качеств вообще не припомню…
Видимо, судьба. Случай… Но почему? Почему? Господи, почему я должен бесполезно торчать в этой мерзкой вонючей конуре, а не сидеть дома за бюро и писать, скажем, оды, сонеты?” — Коленьке вдруг захотелось наложить на себя руки от досады, но сделать этого он не мог. Из-за псевдохристианской интеллигентности, боязни совершать самостоятельные поступки и недостаточной театральности и привлекательности мертвого человеческого тела.
Решив расслабиться перекуром, по пути в “отведенное помещение” Коленька по привычке уронил взгляд на возбуждающие локоны на шейке секретарши Сонечки: “Ух… А ведь еще каких-то семь лет назад у Мурадада Кугутуева со мной танцевала сама Оленька Переелисеева”,— утонувший в воспоминаниях Коленька забыл, зачем шел, и вернулся на “рабочее место”.
“Блистательнейшая! Да-да! Блистательнейшая ныне актриса!.. Ой… Где все это? Зачем все это было? Чтоб я мучился?!.. А зачем ВОТ ЭТО?! — Коля с омерзением не спеша отодвинул от себя клавиатуру,— ведь я это не выбирал. Не выбирал! Кто-то выбрал за меня… Дурацкая судьба! Почему всю жизнь кто-то всегда решал и выбирал за меня?! Мне даже жена сама предложение сделала, тьфу! Тряпка ты!” — Николай начал принимать очередную заявку (“последнюю, наконец?!”) на устранение неполадок в сети…
Рабочий день подходил к концу. Коленька с тоской поглядел на свою тряпковую куртку и на свою вязаную шерстяную шапочку на вешалке вдалеке: “Надоела эта собачья жизнь! Порву все к черту! Как я это все ненавижу! Все…”
Однако у Коли была дочка. И звали ее Анечка.
Когда Коля после работы возвращался домой и видел Анечку, он умилялся и успокаивался…
Коленька ужинал, смотрел очередной “фильм на диске” и, счастливый, ложился спать. Чтобы с утра снова встать, вновь отправиться на работу и опять размышлять о своей жизни…
Таким мог бы стать мой друг Николай. Мой Коля-Коленька-Николай.
Не стал…
ДИМКА
Люди говорили о еде… О том, какая она, еда, бывает, где ее найти, как готовить.
Люди становились богаче — и говорили о плотной еде, становились беднее — говорили о еде попроще…
А Димка был не такой, как все. Димка говорил о любви. Да, Димка говорил о любви. Димка просто не понимал, как это можно — говорить о еде. Везде и при каждом удобном случае Димка выдавал что-нибудь вроде: Вокруг любовь, люди! Она прекрасна!..” — так Димка пытался “раскрыть всему миру глаза”.
Но людям почему-то казалось, что Димка тоже говорит о еде. От этого Димке было очень обидно и больно…
Неужели мы все говорим о еде?
ДОЖДЬ С ПРОСПЕКТА ПРОСВЕЩЕНИЯ.
ПЕРВЫЙ МОНОЛОГ МЕТЕОРОЛОГА
Ты знаешь дождь? Да-да, тот самый дождь, который живет на проспекте Просвещения. Мы с ним давно друг друга знаем.
Раньше я жил в этих краях. Знаешь, в детстве я часто болел, а дождик непременно навещал меня, если, конечно, не отсутствовал по работе. Тогда мы и сдружились.
Я вырос, устроился на работу, переехал… Была у нас, конечно, пара десятков общих знакомых, но… В общем, на долгое время я потерял его из виду. Да чего уж там — я почти забыл про него.
Однако как-то по делам я вынужден был оказаться на местности, где прошло мое детство. Представь себе, каково же было мое изумление, когда я увидел его, идущего мне навстречу. Знаешь, он будто ждал меня все это время, мой дождик.
Я тогда что-то такое понял. Особенное что-то. Такое важное, родное… Не знаю, как сказать, но ты поняла, конечно…
И вот теперь, когда больно и одиноко, греет то, что у меня есть друг. Самый настоящий друг — дождь — дождичек — дождик с проспекта Просвещения.
ДРУЗЬЯ
Когда Эдик бил огнетушителем по голове Алексея, Алексей думал, что это не страшно. Пройдет. Все-таки друг…
Когда Эдик пытался засунуть головой в унитаз своего шефа Апельсиныча, Алексея это даже забавляло. Другу весело. Ну выпил. И че?
Когда Эдик крутил Алексею руки и называл его “падлой”, Алексей молча пытался сопротивляться. Другу надо… Пусть отдыхает.
Когда Эдик грязно домогался до женщины в будке метро, Алексей сосредоточенно думал, как уважает друга своего… Друг…
Когда Эдик пугал Алексея лопатой и говорил, что не простит проигрыш Клячко-младшего, Алексей мучился угрызениями совести. Другу плохо.
Когда Эдик купил единицу белой и выпил ее, приговаривая: “А все ты, бересклет хренов”, Алексей вдруг грустно так сказал: “Эй… Ведь мы же с тобой… Мы же друзья… Друзья, слышишь ты? Друзья, понимаешь?”
Тогда Эдик вдруг заплакал… “Прости меня, пожалуйста, друг… Ты ведь друг мой… Прости меня…”
И они пошли шить вместе… За-а всю фигню!
ЕЖИКИ И КАК ЭТО БЫЛО
Эта история началась летом.
Один маленький человечек не любил ежиков. Потому он придумал специальный ежиковый сачок.
Другой маленький человечек ежиков любил. Очень. Поэтому он развернул боевые действия против сачка и его создателя.
Так началась неясная война…
Третий маленький человечек состоял в родственной связи с маленьким человечком, смастерившим сачок, а четвертый — в деловых отношениях с маленьким человечком, любившим ежиков. Конечно, они присоединились к боевым действиям с соответствующих сторон.
Пятый маленький человечек войн не переносил, был гуманистом — достоевщиком и профессиональным пацифистом. В этом статусе он воевал на третьей стороне — против всех.
Шестой маленький человечек из общества охраны животных долгое время решал, кого ему защищать: ежиков или других маленьких человечков. Он принимал участие в неясной войне с четвертой стороны.
Седьмой и восьмой маленькие человечки участвовали в сражениях из интереса то на одной, то на другой стороне, то на третьей, то на четвертой.
Девятый маленький человечек решительно не понимал, отчего и из-за чего кто воюет. Более того, он вел совершенно оседлый и спокойный образ жизни с диетой и воевать не собирался. Но так как его хатка случайно оказалась в эпицентре событий, пришлось и ему активизироваться.
Десятый маленький человечек всю жизнь ждал войны и готовился к ней, поэтому без разбора кинулся в самую гущу событий.
Были одиннадцатый и двенадцатый маленькие человечки, тринадцатый и четырнадцатый, однако об этих четырех никакие сведения до наших дней не дошли…
Пятнадцатый маленький человечек был героем, но из-за нехватки бумаги мы не будем о нем писать…
Шестнадцатый… тоже не стоит…
…В конце концов в неясную войну были втянуты группа маленьких человечков из Башкортостана и баскетбольная бригада маленьких человечков из Литвы, зачем-то отстаивавшие свой суверенитет.
Война поглотила весь маленький народец.
Тем временем наступила зима, и стало очень холодно. Всю теплую одежду и валенки маленькие человечки забыли дома, но, будучи существами жизнерадостными и отчаянными, решили, что в пылу битв им будет не до холода…
…Все маленькие человечки замерзли и погибли. Нет больше маленьких человечков.
Зато ежики живы по сей день. Вот они идут — маленькие колючие пыхтелки…
ЖИЗНЬ
Сегержицкий думал, что Жизнь — это Тетрис. Оказалось, что это не так.
Балобуев думал, что Жизнь — это Кегельбан. Выяснилось, и он заблуждался.
Петриченков думал, что Жизнь — это Морской Бой. Он тоже был неправ.
Масложиров думал, что Жизнь — это Крестики-Нолики, и даже вступил в тактильный спор с Шаровым, который думал, что Жизнь — это Шахматы. И вот оба они разочарованно смотрят вокруг: Жизнь-то не такая!
Швеллерович вообще о жизни не думал. Оказалось, что и он в дураках. Жизнь настигла его внезапно в виде любовницы Сонечки Писаревской, которая теперь нещадно тратит его деньги. Теперь Швеллерович думает, что Жизнь — это Прятки.
Так что же такое Жизнь, граждане? Лично мы думаем, что Жизнь — это Лапта.
ЗА ШПИЛЬКАМИ. СЛУЧАЙ ОДНОГО ПЕРЕЛОМА
Жена отправляет нерадивого Кузнецова в магазин за шпильками…
По пути Кузнецов встречает: собачку Пукиса, отделывающую собачку Юрчика, абитуриента Бздунова, судорожно набирающего sms, двух электромонтеров с трубой и старуху котозаводчицу Лукошкину-Паркинсон одухотворенную. Кругом стоит весна.
Испив у ларька пива, Кузнецов вожделеет — Упомянутая весна хлынула…
Облака начинают принимать очертания женских гру2дей и прочих притягательностей. Рассматривая эти картинки, Кузнецов спешит дальше…
Впереди его ждет распахнутый люк…
ЗЛОПОЛУЧНЫЕ МЕСТА (СЦЕНАРИЙ)
Сяськиляинен играл на суомалайке и бешено вращал глазами. Жена Сяськиляинена, появившись откуда-то сбоку и сзади, внезапно поразила зал своеобразно свежим обращением с народным инструментом кантеле…
Именно в этот момент Писягин решился-таки сделать Оленьке предложение…
Мандрыкин с тортом и лицом Семена Альтова уже пробирался в это время к злополучным местам…
Сидевшие на оных местах террористы — любители Ширкин и Держателев — были до сего мгновения поглощены наблюдением за президентом Чунгастана Гашишматыевым.
Приняв Мандрыкина за сотрудника “органов в штатском”, Ширкин и Держателев решили взять контроль ситуации в свои руки. Неожиданно встав посреди зрительского зала (а именно там находились), они громко попросили всех сохранять спокойствие. Ширкин произвел предупредительный выстрел в воздух, а Держателев приготовился выдвигать их требования…
Тут случились два не предвиденных никем события:
1) Зритель воспринял все происходящее как элемент театрального шоу и начал бурно аплодировать.
2) Выстрелив предупредительно вверх, Ширкин попал и тем самым нарушил так называемую ременную стягу, крепившую массивный барельеф с изображением вождей Республики.
Барельеф, изготовленный неизвестным мастером ХХ века, хотя и был размером с один метр в квадрике, весил без малого полторы тонны — это была отливка. Конечно, он отстегнулся. Публика зааплодировала еще живее и активнее. Ничего не понимающие Сяськиляинены заиграли народную республиканскую песню “Степной Перекати-Поль”. Мандрыкин, начавший что-то понимать, размахнулся и бросил тортом в Держателева. Но попал в Ольгу, переполненную волнением и всеобщей радостью: Ольга согласилась с Писягиным.
Тем временем барельеф вождей упал на террористов. Точь-в-точь! Овации зала стали уже выплескиваться: президент Чунгастана Гашишматыев стоя приветствовал народ. Мужчин уже потянуло в буфет шарахнуть за Республику. Женщины вытирали народными ковриками-платочками растроганные лица.
Ширкин и Держателев остались погребенными в травяной пол республиканского театра. Места, на которых они сидели, теперь в народе называют злополучными: билеты на них не продают, ибо там таперь лежит — живет барельеф с изображением вождей Республики. Сяськиляиненам было присвоено почетное звание народных артистов Республики, Мандрыкину была вручена премия президента Республики за лучшую роль подсадной утки в массовке. Ольга понесла от Писягина. А президент Чунгастана Гашишматыев любит народ и разводит тушканчиков и коврики — народных животных Республики.
ИССЛЕДОВАТЕЛИ
— Жмых, — сказал Мамонтов.
— Какао-жмых, — уточнил Голобородько-младший.
— Нелепо, — произнес Мамонтов задумчиво.
— Крайне нелепо, — уточнил Голобородько-младший.
— И что же нам теперь делать? — вопросил Мамонтов. — Я, Эдик, разумеется, задал риторический вопрос. Это вам понятно? Чувствуете?
— Да… Что теперь делать, — опоздал младший Голобородько.
— Эдик, пишите! Окурок воткнут в так называемую “куриную гузку”, — скомандовал Мамонтов.
— Вы, Мамыр Аркадьевич, так забавно словами жонглируете, — слебезил Голобородько младший.
— О! Подозреваемый курит и любит курицу… Это Бубыкин! — решительно задумчиво произнес Мамонтов.
— Гениально! — вспыхнул Голобородько-младший.
— Да, Эдик… Поработаешь с мое в половых органах — и не такого навыка перехватишь. Ладно… Ты там мети… А на Бубыкина завтра сигнал подам. Не премину…
И уборщики территории склада, а проще говоря, дворники заерзали лопатой и метлой по шершавым поверхностям…
Говорят, проблемы с чистотой напрямую связаны с тем, что в последнее время многие дворники отягощены высшим образованием. Лично я в этом сомневаюсь. Очередная провокация, не более… Вот так.
ИГРУШКА
У моей дочки есть цветок, который говорит: “Я люблю тебя”. Мне жаль, что это не я его подарил.
Грустно, что мы с ней не можем быть вместе. Что так редко видимся…
Но когда маленькая девчонка протягивает руку к своей игрушке и нажимает на зашитую где-то кнопочку, во мне что-то обрывается и хочется плакать.
“Я люблю тебя”.
“Я люблю тебя”.
“Я люблю тебя”.
Мне кажется, что я — этот цветок, эта странная веселая игрушка.
“Я люблю тебя”.
Как бы ненастоящая, невзаправдашняя. Та, которой вроде бы и нет, но она есть.
“Я люблю тебя”.
Девчонка убирает руку, смотрит на игрушку и улыбается…
“Папа, какой колючий ты…”
“Папка…”
“Папочка мой…”
“Я люблю тебя…”
Серафимушка, если ты когда-нибудь прочитаешь это…
Потерялся: не знаю, что написать.
В общем, ты знай… “Я люблю тебя”.
ИСТОРИЯ
Одним знакомым.
Жила-была одна очень рыженькая девочка. Конечно же, у нее были веснушки и все такое. Мало того — у нее еще и были немножко лопоухие ушки…
Смешно? А по-моему, здорово!
И жил-был один чернявенький (хотя в самом раннем детстве тоже рыжий) мальчик. Конечно же, у него были карие глазки и все такое…
Ничего особенного? А по-моему, здорово!
Так вот…
Этот самый чернявенький мальчик очень мечтал подружиться с рыжей девочкой с именно такими ушками. Но он не знал, что она есть на свете. Все девочки были беленькие или черненькие. Ни одной рыженькой, и у всех ушки как ушки!
Смешно? А по-моему, грустно!
Так вот…
А эта самая рыженькая девочка очень стеснялась веснушек и того, что она рыженькая и ушастенькая.
Смешно? А по-моему, грустно!
Шло время…
Мальчик вырос. Девочка вывела веснушки и покрасила волосы. Только ушки остались теми же…
Однажды они встретились…
Что произошло дальше, как вы думаете?
Возможно, они и прошли бы мимо друг друга, но…
Он узнал ее по ушам!
Смешно? А по-моему, здорово!
ИСТОРИЯ ХАТКИ
В названии “Пиза” есть что-то незавершенное. Будем думать, что это башня. Однако речь не об этом…
Нырнем в Египет — в его названии тоже что-то такое есть.
Так вот, один чел решил построить себе хатку, но чел он был робкий, сомневающийся и упертый…
Только положил он первую кладку, как ему говорят: “Идиот! Да у тебя на такую, блин, ширину-длину камня не хватит! Зови молдаван: не теряй время!”
“Ню-ню”, — ответил чел, однако решил следующую кладку поменьше сделать… Сделал. Ему снова говорят: “Ну не кретин, а?! Дивитесь, люди! Да не хватит тебе камня — зови молдаван, делай у2же и там и сям!”
“Ню-ню”, — ответил чел и положил следующую кладку еще у2же…
Ему говорят: “Не хватит. Тьфу, то есть хватит дурака заваливать! Камня не хватит — зови сам знаешь кого и делай сам знаешь что!”
…Хатка все сужалась и сужалась.
…К концу дня чел так устал, что зашел к себе в хатку и умер. А все вокруг с удивлением смотрели на первую в мире Египетскую Пирамиду. Конечно, она была очень маленькой, нестройной и за давностью лет просто стерлась с лица земли, но… ее вид так всем понравился, что началась эра Пирамидостроения.
Вот так один маленький чел, не позвавший молдаван, изменил ход истории архитектуры.
КАК СПАСЛАСЬ ФИЛИППОВА
Филиппова, имея в своем распоряжении характер довольно неласковый и странную, неясную мужскому народонаселению внешность, устроилась работать в метро жетоновыдавателем…
Давно это было… Тогда еще она произносила какие-то забавные слова, приятные словообороты, да и жетоны были просто пятаками.
Но время шло… и Филиппова жила одинокой женщиной с мамой, с годами все больше становясь стервозной, озлобленной на отсутствие какого-либо мужского внимания девой. Все больше она хамила как-то по-своему понимаемому ей миру через свое окошечко; все больше раздражали ее женщины, менявшиеся с течением времени и моды, студенты и мужчины, то отпускавшие, то бреющие волосы и бороды… — на самом деле почти одни и те же люди изо дня в день, из года в год — люди, живущие “ближе к этому метро”…
Вот она швыряет кому-то жетон в отместку за насыпанную мелочь… Вот она в конце рабочего дня со злорадством высыпает эту мелочь в качестве сдачи, куда-то опаздывающему интеллигенту…
А что люди?
Некоторые спорят (ну-ну…), некоторые, несмотря ни на что, говорят “спасибо”…
Вы знаете, что значит “спасибо”? Это “Спаси Бог”, только сокращенно. Знали, наверно…
Время шло… Умерла мама — появился мужчина, пивший горькую, но “рукастый”. Наведя порядок в квартире и обложив ванную кафелем, пропал… Как тут на весь этот мир не?..
В церковь не пошла, думала, глупости все это, хотя на Пасху куличи с яйцами да свечку Николе Угоднику, как все… В политику не верила, всем и так ясно, что все куплено. Пыталась че-нибудь шить и прочее… Так для кого?
Одна… Только жетоны вокруг… и одни и те же люди, серые весной и осенью, пестрые и раздетые летом и укутанные зимой…
И она все так же то швыряла жетоны, то подкапливала, сливала мелочь…
И люди все так же: то ругались, то говорили “спасибо”…
Вы знаете, если очень часто просить у Бога кого-то спасти, Он обязательно услышит и спасет… А народа в метро за день представляете сколько? И если хотя бы каждый десятый говорит спасибо тому, кто за этим окошечком с монетками…
Время шло… Филиппова ушла на пенсию и закрылась от всего в своей квартире и сериалах — это такие сказки для женщин. Знали, наверно…
Хотела завести кошку, да… не сложилось.
Так в одиночестве она и состарилась…
…и умерла.
Но мы, догадываемся и верим, что она спаслась: ведь ей так много говорили “спасибо”…
Не стесняйтесь чаще говорить это слово — может быть, и вы когда-нибудь спасете кого-то…
КОЕ-КТО
или АНГЕЛ ПО ИМЕНИ К.
Говорят, летать нельзя человеку. Только при помощи всяких приспособлений, там, и все такое. А вот дети во сне летают — растут.
Кое-кто, наверное, всю жизнь рос. Поэтому он летал…
Когда мы его увидели — подумали, что нам все происходящее кажется. Сами подумайте: летит по небу человек — бред, да и только! А потом мы привыкли. Кажется и кажется. Ну, летает этот Кое-кто и летает — нам-то что? Ну, массовая галлюцинация — что тут такого? В общем, удивляться больше не стали.
Вот.
А потом Кое-кто взял и исчез: улетел, наверное. Ну, улетел, и ладно.
Но вчера меня спрашивает девочка-соседка: “А знаешь, кто это на самом деле был? Это был Ангел по имени К.! Вот”, — и книжку какую-то детскую свою мне показывает…
Подумать только! Выходит, мы действительно видели чудо.
Глупо как-то получилось. Теперь ждем: может, Кое-кто вернется…
КОШКА
У кошки жизнь коротка, и в ней барабанная дробь…
Утро, ты уже спешишь куда-то в духе “Служебного романа”, пытаешься поскорее перейти Московский проспект. Слышишь, как стучит сердце: “бум-бум” — жизнь коротка. Флегматично посматриваешь на стоящих рядом мамаш с детишками, вечных синяков и других, каждый день одних и тех же, таких же, как ты, кошек…
Ты — кошка. И так начинается твоя сказка, твой день.
И хочется прожить его как-то особенно. Но ты — кошка. И внутри барабанная дробь. И все будет так, как всегда…
Ты слышишь, как стучит сердце: “бум-бум”…
Мяу — зеленый свет, впереди подвал метро…
ЛЕХИНА БАБУШКА
Когда Лехина бабушка умерла, она прямиком попала на небо.
Бабушка была очень добрым человеком, поэтому Бог спросил у нее: “Есть ли у вас какое-нибудь незавершенное дело там, внизу, на земле? Или какое-нибудь важное пожелание относительно близких?” — такое часто бывает с хорошими людьми.
Лехина бабушка подумала и говорит: “Я бы очень хотела, чтобы мой внук Леха бросил курить и купил себе машину…”
“Да будет так”,— ответил на это Бог…
Когда Лехина бабушка умерла, Леха бросил курить. Через неделю он купил себе подержанный “Ford”.
А многие считают, что чудес не бывает.
ЛОБИКОВ
Лобиков тревожно перебирал круг своих знакомых. Все они имели какие-нибудь проблемы.
Жимахер воевал с зубными врачами. Васильев страдал патетической изжогой. Табуреткина-Богатырева делала карьеру секретаря-референта. Даже Весельдук и тот недавно стал отцом.
“Живут же люди! — размышлял Лобиков. — Один я, как акробат-самоучка: кручусь-верчусь, а все без толку. Все у меня как-то вяло, уныло, все у меня в порядке. И звучит-то как противно: ВСЕ В ПОРЯДКЕ. Па-рь-ря-а-а-а-адке… — тьфу!”
И Лобиков решил жениться. Вскоре у него все было как у людей: проблемы пришли.
ЛЮДИ И СУДЬБЫ
…В Москве девушка Валя поступила в Щукинское театральное училище и вышла замуж за бизнесмена, который заставлял ее пить морковный сок. Чудом она развелась и перевелась с потерей трех лет в Ленинград–Петербург на филфак, где работала ее мама.
Теперь мать гнобит Валю. Валя не рада…
Девушка Света поступила с восьмого раза на филфак, уже будучи замужем за бизнесменом. Вскоре дела у бизнесмена не заладились, и он начал пить горькую — белую и красное кислое. Света убежала…
Теперь ее гнобит любовник — талантливый непризнанный писатель. Света несчастна…
Девушка Зоя случайно родила троих детей в юности (как потом выяснилось, от бизнесмена), поэтому на вступительных экзаменах она была всегда с ними. Зачем-то ее приняли на филфак.
Бизнесмен предлагал Зое замуж, но она отказалась. Теперь ее гнобят дети. Зоя подавлена…
Сакральная связь между бизнесменами средней руки и так называемыми “девушками с филфака” до сих пор остается малоизученной. Мы лишь слегка пытались приоткрыть завесу, скрывающую суть данной проблемы. Далее приоткрывайте сами: нам слезливо на душе — мы слишком сентиментальны…
ЛЮДИ
Люди засовывают себе в рот всякие штуки и называют это едой.
Люди вдыхают дым через специальные палочки — это привычка, от которой почти невозможно избавиться.
Люди придумали фонари — в их свете так красиво падает снег!
Люди придумали космос — они пускают туда какие-то корабли.
Люди умеют полоскать горло. При этом они издают странные звуки.
Люди стригут и бреют волосы на теле, а также моют разными пенами рот и внешние поверхности — это называется гигиеной.
Люди носят и набирают очки.
Люди верят в Бога и чудеса — Бог делает чудеса и верит в людей.
Вот они приходят домой, снимают в ванной тренировочные, распихивая носки по карманам, глядят за убегающим вдаль тараканом.
Вот они следят за прогнозом погоды — он чаще всего врет.
Вот они красят губы и пр., глазея на свои отражения.
Вот они спешат куда-то в различных видах транспорта, похожего на насекомых и аквариумы.
Вот они смотрят друг к другу в глаза с фотографий: все время одни и те же, как бы естественные, настоящие.
Забавные существа.
МАРАТИК
За время работы продавцом-консультантом в магазине “СТРОЙМАРКЕТ” у Маратика украли:
— электролобзик “УРАЛ-52”,
— газонокосилку “ВЕРЕСК”
— и два шуруповерта “БУШ” последних моделей.
Однако за это время Маратик:
— “осознал” “Братьев Карамазовых”, “Идиота” и “Бесов” Достоевского,
— еще два раза перечитал “Мастера и Маргариту”
— и написал сто сорок две претенциозные песни о своей жизни.
За время работы маркером в центре развлечений “ПЛАНЕТА” у Маратика было похищено:
— два шара белых,
— четыре шара цветных (из них три полосатых),
— один шар черный
— и сукно.
Однако за это время Маратик успел:
— выучить двести пятьдесят четыре английских слова и выражения,
— просмотреть одну тысячу восемьсот тридцать два популярных альманаха
— и написать автобиографический роман-эпопею “ПЕТРУЛЬ”.
Маратик также работал:
— менеджером х/б комбината “ЗАРЯ”,
— страховым агентом компании “ГРАБ”,
— мастером по сборке эргономичной мебели в фирме “КРИСТАЛЛ”
— ну и т.д.
О! Это были времена творческих родов!
Ныне, говорят, Маратик играет (во что? чем?) на бирже супротив д/к им. КИРОВА…
Да… Пора бы нашему Маратику становиться МОДНЫМ ПИСАТЕЛЕМ.
МЕЛОЧИ
“Сережа, улыбайся!”
А известно ли вам, что в Петербурге постоянно идет дождь? Просто он такой мелкий, что его невозможно заметить.
А известно ли вам, что в Москве живет Дядя Боря — Шагомер, познавший путем измерений, как наикратчайшим образом добраться с одной станции московского метро до другой. И почему на нынешней схеме московского метрополитена указаны так называемые минуты, а в Питере нет?
А известно ли вам, что у меня на балконе лежат камни для квашеной капусты, глядя на которые я ощущаю свое единение с Тамерланом?
А известно ли вам, что, если несколько раз кряду посмотреть мультфильм “Варежка”, можно заплакать?
Ну?
Похоже, что-то проходит мимо вас?
А известно ли вам, что хотя бы недолгое отсутствие напряженного бизнеса, добрый штопор на несколько дней (ну хоть на денек), компания из двух-трех старых друзей (если они остались) еще могут что-то изменить?
Дерзайте! К чертям эту работу, этот офис, эту чепуху! В кабак!
Да, не забудьте позвонить Сереже, Васе и Толику! Можно и Эдуарда взять: парень-то заводной — только пусть не перебирает — в милиции не отдохнешь: там программа отдыха для обслуживающего персонала.
И, пожалуйста, повнимательней. Повнимательней…
НАУКА И ЖИЗНЬ. Зарисовки
Увидев отражение Вадика в зеркале, вы заметите, что один глаз у него ниже другого…
В то же время сам Вадик, глядя на себя в телеэкране, утверждает, что у него один глаз выше другого.
В чем подвох? Подвывих?
Это ОПТИКА…
Света всегда отвратительно пахнет каким-то можжевельником; в то же время сама утверждает, что это кокосовое молочко так пахнет, а уж жених ее и вовсе утверждает, что это ферромоны…
В чем корень? Зерно?
Это Эмоциональная Баллистика. Отоларингология чюйств.
Управляя кукурузником в нетрезвом виде, Анатолий решительно ощущает себя Гагариным — Экзюпери. В то же самое время все работники местечкового авиахозяйства склонны думать, что Анатолий — нехороший человек.
Где суть? Правда?
Это Химическое Перевоплощение по Менделееву. Теория Эйнштейна о сверхзвуковых скоростях.
Присутствуя на гастрономическом фестивале в Париже, многие парижане заметили, что русский атташе в отставке Кузнецов несколько раз передернул затвор у стола с традиционно немецкими блюдами. В то же самое время Кузнецов на пресс-конференции утверждает, что никакого затвора с собой не имел, а лишь поправлял животики…
Что это было? Какова казуистика?
Это Политический Эротизм. Антиславянская патетика кулинарии.
Выгуливая собаку, Алексей упорно не замечает того, что эта его собака гадит на детской площадке. В то же время подбегающий к нему с лопатой в замахе дворник, очевидно, воспринимает этот факт как призыв к легкому ударению Алексея с собакой в голову и подхвостье соответственно.
Откуда Купаты? Где теология момента?
Это Кинологический Снобизм. Паноптикум орудий труда.
Наука и жизнь…
НЕ ПОНИМАЮ…
Папа Алисы был музыкантом, а мама — натурой глубоко творческой. Может быть, поэтому Алиса всю жизнь пыталась ответить на странные, иногда даже ей самой непонятные вопросы.
Шло Алисино детство…
“Интересно, почему вдоль железной дороги так много станций └Продукты“?” — думала она, глядя в окно электрички по дороге на дачу.
“Не понимаю, └бАйкот“ — это спящий кот, что ли?” — решала Алиса серьезную задачу перед телевизором.
“Что такое └нЕХотин“ и почему один его килограмм убивает лошадь?” — интересовалась она, наблюдая дымящийся рот отца.
“└Насупиться“ — это что, супа наесться? Не понимаю!” — докучала она матери.
Алиса не понимала, что такое “аКтобус” и что такое “кАлорит”.
Она не понимала, кто такие “мЕсТник”, “гноБ”, “Дедуин” и “Тыся Чираз”.
Не понимала, почему “Выборг-убийца” и “Хачи прилетели”.
“Дед! Связано ли слово └губернатор“ — с губами, а слово └катализатор“ — с котом?”, “Бабуля! Почему └нас тройка“? Кого нас? И кто тогда такие └три о“?” — вопросы такого плана сыпались из Алисы десятками.
Ее волновали значения выражений “захоТите к нам на огонек” и “быть в Стонусе”, значения слов “накривляться” и “пыль”.
В музыкальной школе она не понимала, что открывает скрипичный ключ, а в обычной — что пинают знаки препинания.
Дома он не понимала, почему “скороводка”, а на улице — почему “кач ели”.
Казалось, всему этому не будет конца, однако внезапно детство Алисы прошло…
Закончив школу обычную и школу музыкальную, Алиса поступила в университет, стала играть в университетском оркестре Петрова-Сидоркина и утонула в странных молодых мужчинах и людях.
Почему нужно было поступать в универ, Алиса не понимала.
Непонятным казалось ей и само сокращение “универ”. “Зачем так сокращать?” — думала Алиса про себя. Однако игривость данного производного от “университет” ее забавляла и странно радовала. “Прикольно” — так она это называла.
Дирижер оркестра Петров-Сидоркин, будучи по натуре и происхождению евреем, само собой обсчитывал наивных участниц оркестра. Деньги были ему важны и приятны. Поэтому он не любил платить оркестрантам за выступления, а недовольство по этому поводу воспринимал как личное оскорбление. Нерадивый порицатель либо выгонялся из оркестра, либо заваливался “полезной нагрузкой с гноблением” — то как: разбирание, переписывание и распечатывание нот за бесплатно. Алисе все это было непонятно. “А как же искусство?” — недоумевала она, в очередной раз помогая кому-то разбирать ноты.
Кроме того, ей было непонятно, почему ее коллеги по оркестру называют дирижера Петрова-Сидоркина загадочным словом “кондуктор”. “Ведь кондуктор в транспорте”, — думала Алиса. Однако некоторая таинственность и сакральность данного значения слова “кондуктор” пугали и завораживали ее. “Клево” — так она это именовала.
Алиса не понимала своих мальчиков. Ей казалось, что они любят ее не по-настоящему и не до конца. А ведь она могла бы сделать кого-нибудь из них счастливым…
Еще ей было непонятно , почему все ее мальчики называют ее скрипку “пиликалкой”. “Пиликалка — это ведь от слов └пила“ и └кал“! Где связь?” — размышляла Алиса в одиночестве метрополитена, возвращаясь домой после очередной “встречи”, заполненной упреками и сексуальными домогательствами. Однако искренность, с которой произносили мальчики это нелепое “пиликалка”, как-то притягивала ее. “Жестко” — так она это определяла.
Время летело вперед: универ переставал быть интересным и занятным, дирижер становился занудным и жалким, молодые мужчины и люди взрослели, женились и улетали домой.
Алисе все чаще становилось одиноко… Подруг у нее, в общем-то, не было: они были ей слишком понятны и неинтересны, а жизнь, которая интересовала ее по определению, Алиса не понимала.
В довершение ко всему Алису стали часто принимать по телефону за какую-то Олесю, а, увы, небольшое количество знакомых почему-то стало называть ее Дианой. Этого Алиса уже стерпеть не могла…
Однажды вечером, поднявшись на лифте своего бесконечноэтажного дома в Купчине на последний этаж, Алиса вышибла ногой дверь на чердак и вышла после некоторого брожения на крышу.
“Не понимаю!” — закричала она. Под ногами спокойно дремал до боли родной спальный район…
“Не понимаю!” — снова закричала она. Одинокая фигура охранника магазина “24 часа”, скучая, проветривала обувь, сидя на крыльце…
“Не понимаю! — закричала снова Алиса и заплакала, — не понимаю…”
На следующий день Алиса забрала документы из СПбГУ и пошла в ближайший подъезд пить дешевый портвейн с участниками движения “Руки прочь от Войтановского!”, бросила своего очередного нелепого молодого мужчинку-человечка, разругалась с “трендуктором” и ушла играть панк в популярную молодежную группу.
О как!
…Вскоре Алиса поняла, что значат станция “Продукты” — “катализатор”, “нЕХотин” — “аКтобус” — “кАлорит” и “бАйкот”.Что такое пыль с пиликалкой и настройка трио. Кто такие губернатор-“мЕсТник” — анализатор, “гноБ” — “кондуктор” — “Дедуин” и “Тысячи раз”. Почему “Выборг-убийца” и “Хачи прилетели”, скороводка и кач ели, что значит “захоТите к нам на огонек”, накривляться, насупиться и “быть в Стонусе”. Почему нужно было поступать в универ и как же искусство? Зачем мальчики уезжали и Петров был Сидоркиным. Как это: прикольно, клево и жестко.
Она поняла все, но было уже поздно… Такова биография одной из актрис клоун-мим театра “Лицедеи”.
НИЧЕГО
Вот, как вы можете видеть, перед вами сидит человек. Рядом с ним куча часов, телефонов, плейеров-уолкменов и др. вещей, потерянных им за жизнь…
С противоположной относительно него (человека) стороны неприхотливо расположилась куча не сделанных им дел… В ней мы можем заметить: неначатое второе высшее, неубитая старуха процентщица, ненаписанный роман в трех томах, неспетая на свадьбе Петухова застольная песня, незадушенный комплекс неполноценности, незавершенная карьера офисного трудяги, проигранное сражение при Ватерлоо и т. д.
Человек как-то явно подавлен этим “обстоятельством двух куч”. Видимо, это момент истины для него…
Ведь он ничем не отличался от других.
Каждое утро шествовал мимо помойки с п/э мусорным пакетом в веренице случайных граждан.
Каждый вечер спешил или не спешил домой.
Был доволен и недоволен своей работой. Имел право пить или не пить по пятницам и выходным. Чувствовал, что у него есть семья.
Восхищался музыкой и др. Был достаточно честным, достаточно добрым, достаточно спокойным…
Достаточно?
Был, как все.
Так что же произошло?
Ничего.
ОТОШЕЛ
Полтарецкий нырнул в сожаление измученных нежностью дам. Ангел отошел от него. При этом произошло некоторое свечение.
“Должно быть, где-то искру жгут… ” — подумал на это Полтарецкий, однако заказал себе еще… белой…
“Белую ему можно… белую… можно”, — кто-то словно вместе с ним произносил эту чехарду…
А откуда-то сверху уже падал четырехсотграммовый гипсовый бюст А. С. нашего Пушкина…
Вот он все ближе, ближе, ближе…
“Белую можно…”
Не давайте вашему ангелу отходить надолго.
ПАРАЛЛЕЛИ
Моня Делеев, будучи по натуре и призванию физиком-газодинамиком, а не насекомоведом, отказывался верить в существование клопа Нерона. Однако кто-то в этом гостиничном номере его таки кусал по ночам, нашептывая желанную формулу.
— Странно все же, что Он представился, — размышлял Делеев, — возможно, авторские права?.. Что ж, ладно… посмотрим… В конце концов, от воздуха не убежишь, от фактов и временных факторов не увернешься, — Делеев уверенно начертал на бумаге множество неясных обычному человеку символов, обозначавших для него (как физика-газодинамика) объемы, температуры и прочее.
— Да-с… Это она, — сухо произнес Делеев, — хорошо! Окрестим же сие сакральное буквовыражение уравнением Делеева — Нерона!
Жаль, я не могу вам описать радость маленького, никем не любимого насекомого…
ПЕ. ЛИГОВО, РОДНОЕ…
Пе возвращался на Родину после долгой разлуки.
— Лигово, родное… — Пе вздохнул, покинув тамбур электропоезда.
Перед ним раскинулись знакомые с детства неказистые торговые ряды, проявились до слез родные лица местечковых алкоголиков — то ли грузчиков, то ли так просто. Вдалеке виднелись желтые дома-послевоенники, заброшенное уже лет пятнадцать непонятное красного кирпича здание с загадочной надписью “Морилен”. И все зелено так было кругом…
— Лигово, родное… — Пе с упоением вдохнул отдающий дымком железной дороги воздух и прислушался. Движение торговых рядов, товарняков, сбиваемых в составы, отдаленное пение птиц — все это настраивало жизнь в до-мажоре…
Закурив, Пе двинулся к родительскому очагу — пасмурной трехкомнатке с выцветшими обоями в брежневской пятиэтажке — там Пе вырос.
Миновав бывший раньше мясным закрытый магазин на углу, Пе припомнил, как в детстве именно здесь потерялся. Миновав галантерею, проживавшую в том же доме, Пе вспомнил, как здорово было в детстве разглядывать обитавшие под витринным стеклом всяческие пуговицы и блестелки… “Лигово, родное… ” — чтобы насладиться воспоминаниями, Пе свернул во дворы…
Справа показалось общежитие, где жил его первый “учитель на гитаре”, и квадратиковый типовой д/с N… , в котором первый “учитель на гитаре” работал сторожем-дворником.
Припомнилось Пе, что в д/с N… было особенное место с качелями, где они с одноклассниками пили пиво и кормили семечками воробьев. Все спорили о чем-то…
Выйдя на улицу П. Германа, Пе лицезрел уютную притягательную булочную: “Ты еще жива, моя старушка…” Решив ощутить улицу в перспективе, Пе подошел к дороге…
Прямая, как соответствующая кишка, улица П. Германа упиралась одной рукой в извечный лиговский железнодорожный кран, а другой рукой — в бензоколонку и троллейбусное кольцо Юго-Западного района. На горке с универсамом “Бублик” она даже меняла название. Хотя дальше горки с точки наблюдения Пе уже ничего видно не было, он всю эту географию помнил, любил и знал.
“Лигово, родное… ” — Пе взмахнул руками. В ответ ему замахали радостные типовые тополя и редкие, случайные нетиповые елки. И немноголюдно так кругом…
Оценив очередную перемену в торговом центре “Голубой”, Пе направил свои стопы к “родительский дом — начало начал”…
“На школу не глянул — потом”, — Пе приближался к подъему по ступенькам родимой лестницы. В детстве, имея странную фобию, Пе три пролетоподъема из пяти проделывал через одну ступеньку, а два — на каждую. При этом необходимо было не наступить на белое пятно от краски в форме черепа у подвала. Теперь все прошло — Пе наступил на нестираемый временем череп и понесся через два… “Лигово, родное… ” — глянув на надквартирный телефонный ящик, в котором прятались в детстве сигареты, Пе позвонил в квартиру семьдесят два.
Счастливая мама открыла дверь. Отец, как всегда, был где-то в комнате у телевизора — чувств не показывал. Все на своих местах. Как раньше… Только мама немножко постарела, отец, бросивший пить, стал немножко задумчивее и веселее. Мама все еще красит волосы, отец все еще седеет. Собака померла. “Скучно им тут, наверное. Хотя вот рыбки какие-то”, — Пе оглядывал свою комнату…
За секретерским стеклом его фотография — мамина любимая. Стол, набитый его тетрадками, черновиками с детскими стихами. И прочей памятью. Окно, в которое он глядел по ночам, когда читал в последних классах занятные книжки и слушал в плейер занятную музыку. Побелочное пятно на потолке над кроватью, напоминавшее голову охотника. Наклейка с собакой на двери… “Лигово, родное… ” — впереди ждал обед.
“Все тот же борщ, все тот же хлеб. И лишь винца не хватает чуть-чуть”,— Пе перефразировал в голове “старую песню о главном”.
Вино появилось. Пе и мама выпили за встречу по рюмочке, отец глотнул пива “Балтика-0”.
Родители были люди непростые, и Пе тоже — разговор шел о делах. Эмоций было немного, хотя всем и хотелось сказать что-нибудь эдакое (вроде “Лигово, родное… ”), поэтому Пе под предлогом неотложного очередного дела поспешил улетучиться на встречу со школьным товарищем Вадимом Б.
Итак, Пе вышел из дома № 18/… по улице П. Германа. Навстречу ему из дома № 47 по улице Добровольцев вышел Вадим Б.
Выпив у павильона “Зодиак” пива, Пе начал размышлять в дороге. До встречи с Вадимом Б. Пе успел подумать о:
1. разнице между смотреть и видеть по Кастанеде,
2. разнице между слушать и слышать по Чехову,
3. том, как, найдя в сдобе таракана, Филиппов придумал знаменитые булочки с изюмом,
4. том, почему в московском метро нет станций “Содовая”, “Мерзкий проспект”, “Проспект Миттеранов”, “Московские навороты”, “Электросилос” и “В сторону └Спортивной“ отправится следующий поезд”.
Вадик Б. появился:
— Старик, мне завтра в шесть вставать. Так что давай по пивку — и спать.
Пе и Вадим Б. присели на остановке восемьдесят седьмого автобуса…
После третьей бутылки хлынула ностальгия. Пошли до павильона. Вечерело…
У павильона “Зодиак” уже все оживилось. В массе пьющего населения Вадик Б. и Пе различили отчетливо выделяющегося из толпы одноклассника Юру Пожарника с дамами. На капоте Юриной “Нивы” стояли бутылка коньяка и стаканчики пластиковые. “Лигово, родное…”
…Одна из дам, ухватив Пе за рукав, увлекла его за угол “Зодиака”:
— Бери коньяк — и ко мне!
— Не… Я на блуд как-то не настраивался. Простите, мадам, — так Пе ответил даме.
— Ну тогда хоть скажи своему Юре, что ты мой одноклассник или, там, друг детства. Лезет ко мне — достал.
В компанию прибывали люди: высокий со своей водкой, юный наркоман с прострацией, некто с гепатитом С и воспоминаниями о том, что когда-то играл в школьном ансамбле и другие действующие лица и исполнители. Некоторым дамам приспичило домой. Вадик Б. шепнул Пе на ухо: “Пора валить, слышь. Щя займу у Пожарника — и в └Рубеж“ — по белой накатим. Ок? Пусть Пожарник сам этих баб до дома ведет”. — “Ок”, — ответил Пе…
В развлекательном комплексе “Новый рубеж”, бывшем раньше просто кинотеатром “Рубеж”, было громко, весело и безлюдно.
У пивного бара на высоких стульях сидели Ю. Баранов и возвышенная девушка Аня. Увидев Вадима Б. и Пе, оба персонажа подсели: Ю. Баранов к Вадиму Б., возвышенная девушка Аня к Пе.
Снова хлынула ностальгия: оказалось, что все четверо учились в одной школе. На грани 200–300 гг/чел. пошли глубокие разговоры: у Вадика Б. с Ю. Барановым о маслах и машинах, у Пе с возвышенной девушкой Аней о “Тревисе” и о Булгакове.
На грани 300–400 гг/чел., пока Пе рвало в туалете, появился Юра Пожарник вида недовольно потрепанного и увел Вадима Б. и Ю. Баранова к себе домой смотреть порно.
Возвышенная девушка Аня и Пе мочились около гаражей напротив дома
№ 18/4 по улице П. Германа… “Куда прешь?! Иди домой! — внезапно закричала возвышенная девушка Аня на Пе. — Дай сигарету и вали!” — “Да пошла ты!” — кинув в возвышенную девушку Аню пачкой сигарет, Пе ушел, что-то напевая… Возвышенная девушка Аня с чувствами собственного достоинства и выполненного смутного долга напрямки поперла в сторону своего дома у школы. Тяжело ей было.
Родители уже давно были на работе. Утренняя комната давила на Пе. Перед глазами была одна совесть. Неотвратимо приближалось время отъезда…
ПЕТРОВ — ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК
Это собака.
Посмотрите на характерное повиливание хвостом.
Обратите внимание на откровенное желание пометить территорию.
…Вот так… отряхнулся и…
Казалось бы…
Тем не менее это начальник седьмого участка пятого СМУ Петров Константин Игоревич, выпивший политурки.
В силу странных спиртуозных обстоятельств-преображений Константин Игоревич является в данный момент существом прямо-таки очерненным и унизительно обнаженным в глазах читателя…
Пожалуй, что-то мне нужно для него сделать. Написать, например, что-нибудь жизнеутверждающее, располагающее. Что-нибудь вроде: Петров — хороший человек…
ПЕТРОВ — ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК!
ПЛОХОЙ ПИСАТЕЛЬ
— Она любила ромашки и одуванчики. В этом не было ничего удивительного: ведь ее называли Солнышком…
Она любила море и “процесс купания” — она так это называла. В этом тоже не было ничего удивительного: ведь ее называли Рыбкой…
Она чувствовала себя утонченной и прекрасной. Может быть, ей давали повод? Но и в этом тоже ничего удивительного не было: ведь ее называли Принцессой…
Она была безнадежно жизнерадостной, доброй и мягкой, как словно ей было совсем не до досадных мелочей вокруг; однако иногда “выпускала колючки”. Это тоже не удивительно: ведь ее называли Медвежонком и Ежиком…
Господи, как только ее не называли!
Иногда в метро я вижу, как мимо проплывают “Рыбки”, встают “Солнышки”, нисходят “Принцессы”, спешат “Медвежата” и “Ежики” (может быть, хмурятся, пыхтят?), и думаю: “А вдруг это ОНА?” — плохой писатель начал переворачивать страницу…
— Спасибо-спасибо, хватит… Понимаете, тут ведь вот какое дело. Все это недостаточно остро. Читателю сейчас нужно что-то более захватывающее, интригующее, что ли… Может быть, даже из области криминала или обостренных сексуальных отношений… Понимаете, на что я намекаю? Ну там нераскрытые заказные убийства, грязь шоу-бизнеса, понятно? Да что я вам уж в который раз?!. Вот, например, из вашего же: “Портнов, прицелившись в Мамалыгина, напряженно ждал развязки кровавой разборки. Аня, зажатая… —здесь, конечно, у вас как вроде речевой ошибочки. Ну да ладно,— в цепкую стальную хватку головореза, чуть стонала от боли и страха. Прекрасная грудь девушки вздымалась при каждом вздохе все активнее… Но Портнову сейчас было не до этого: он знал, что… ” Ну и так далее. Ведь можете, когда захотите! А то что это? Рыбки, солнышки, медвежата, ежики какие-то? Плохо! Народ, в смысле читатель, этого не поймет!
— А ОНА поймет,— шепотом произнес плохой писатель, уже направлявшийся к двери…
Он почувствовал, что может стать настоящим.
ПОЕДИНОК
А что будет, если все Сережи вызовут на поединок всех Алеш?
Кто кого победит?
P. S.: Нам-то, понятно, ничего не светит…
Мурады и Тарасы
P. S.-2: Может быть, мы — маленькие герои?
ПОСЛЕ ЕЛКИ
После очередной детской елки медведь Степанов и заяц Потапенко курили в подсобке…
— Мне б Гамле2та взять, а я тут паясничаю за копейки. Смешно, Сеня, — Степанов сплюнул.
— Эх! Где наши годы, Сергей Иванович! Мне вот завтра дворника в Мюзик-холле… Сцена всего пять минут, а сиди весь спектакль! Думают, если по трудовой, так им все можно! Звери! Я уж сколько раз ей говорил: “Так и так, мол, Ирина Дмитриевна. Ставлю вопрос ребром. Либо-либо… Не бережете кадры…” А она: разберемся, Феденька, разберемся, Феденька,— только это и слышишь… А я вот с Метелкиным и Художниковым в Петрозаводске полные залы собирал. Да что я вам рассказываю, Сергей Иванович…
Надо отметить, что, являясь вроде бы коллегами по актерскому цеху и имея одну и ту же тарифную сетку, Потапенко и Степанов находились в на удивление странных отношениях. Потапенко был у Степанова в какой-то непонятной кабале. Может быть, из-за своей менее выдающейся комплекции, может быть, из-за того, что состоял в законном браке со степановской сестрой, может быть, в силу каких-то других причин Потапенко явно перед Степановым пасовал и выглядел покладисто и вяло.
Степанов же, наоборот, позволял себе многое. Он называл Потапенко Сеней, хотя прекрасно знал, что по паспорту тот, аки Достоевский, является Федором Михайловичем. А в последнее время повадился брать в долг у Потапенко деньги и сигареты, причем возвращать ни те, ни другие явно не собирался.
— Как-то ты сегодня поешь вяло, Сеня. Опять грудь запираешь. Ты воздух-то, братец, выпускай, не зажимайся. А то оно ведь как: обычному зрителю, может быть, и все равно, а если какой профессионал, к примеру, — так сраму не оберешься. Да еще и фа-диез в сцене на полянке взял грязно. Куда это годится?! Ну-ка попробуй. Раскройся! Выпускай воздух из нижней части живота, из пашка словно бы. Давай-давай, Сенечка! “Снова туда, где море огней…” Давай!
— Снова ту-у-уда, где мо-о-оре а-а-агней, — затянул Потапенко.
— Вот-вот, раскрывайся, из пашка выпускай! Давай, Сеня!
— Сно-о-ова туда…
— Из пашка-а-а… Думай об этом, Сенька, думай!
— С ме-ечто-ою ма-аей, — Потапенко уже начинал краснеть от напряжения, — сыно-ова туда…
— Во-от! От так вот! Ма-аладе-ец! — Степанов запел вместе с коллегой по цеху. — И-из па-аши-ика-а!
Издалека послышался голос:
— Ну кто же это орет? А? Ведь мешаете репетировать детской студии! У нас премьера завтра, а вы тут скулите, как коты мартовские! Из пашка! Совсем уже одурели, ослы старые. Все туда же! Вон! Нет, ну вы слышали, Светлана Анатольевна, а? Из пашка!..
А усталые звезды оперной сцены, перекинувшись чем-то вроде: “Да… Да…”, со смущенными лицами уже торопливо топали по коридору к общей гримерке.
ПОТЕРЯННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ?..
1) Бумага, ручка и кошка из Microsoft Office спасли меня от меня…
2) Это история о потерянных возможностях.
Я написал неординарный роман-эпопею, но потерял его в пьяном автопилоте.
Я сочинил конгениальную фугу, но позабыл ее по дороге в метро.
Я нарисовал изумительную фигуру на белом листе, но до этого ее уже нарисовал Малевич.
Я вывел новую формулу сверхзвуковой струи, но она была присвоена научным руководителем.
Я догадался, в чем смысл жизни, но это было слишком несерьезно.
Я несколько раз прыгал с парашюта, но это было во сне.
Я придумал новое слово, но никто в это не поверил.
Я построил для дочки мегаполис в песочнице, но он был стерт с лица земли собаководами и их питомцами.
Я шел впереди демонстрации протеста, но никто из демонстрантов этого не заметил.
Я считал, что знакомился с красивыми женщинами, но женщины считали с точностью до наоборот.
Я верил в сакральность фамилий и имен, но это не работало.
Я занимался по утрам гимнастикой, но хронический недосып и нервное истощение сказали “нет”.
Я хотел работать, но работа не хотела.
Я ЖИЛ НЕЛЕПО И БЕСПОЛЕЗНО.
? (Так шаг за шагом Я не состоялся.)
ПРОКЛЯТЫЙ ШАТУН
Володенька умел шить.
И с Женечкой Стригалевым, и с Тарасиком Петриченкой, и с Андрейкой Ива2новым, и с Димулей Левитанчиковым, не говоря уж о всяческих там Сизовых, Лускиновых, Нарзанычевых, Альбрехтовичах и Чанских…
С барышнями и без… На брудершафт и под салатики… Взаем и на широкую…
С потерей телефона и без… С ударом и оскорблением охранника в клубе и с медленным танцем…
Короче, умел шить…
Но речь о другом. Дело в том, что в процессе оного “шитья” Володенька как-то странно покачивался.
“Че ты тут качаешься все, как маятник?” — говорили ему.
“Да что ты… Нормально все… Подквасим давай, да… По полтинничку, да… Давай по полтинничку, да… Да…” — отвечал Володя, внутри у которого неприятно подщемляло: “Проклятый шатун”.
И вот однажды некий юный купидон, вооружившись лучком и стрелами по заданию небесной канцелярии, собрался помочь одному человечку ворваться, как это сейчас модно, в жизнь другого. Короче, типа любовь…
Зависнув где-то над стойкой бара у ТВ…
…Красная точка прицела уже упала в район грудины юного неформала. Спуск…
…Володенька в этот вечер шил… Пробираясь к бару в поиске “кого бы окучить” и желанием “накатить”, Володенька снова нелепо качался.
“Проклятый шатун”. Вдруг он почувствовал какое-то странное жжение то ли в животе, то ли в шее… В груди?
Так Володя попал, купидон промахнулся, а проклятый шатун остался виноватым.
ПРЯТКИН И СУНДУКОВ
Пряткин, спрятавшись в сундук, заметил там Сундукова. Сундуков прятался.
— Вот тебе раз! Да что ж это такое-то? Что вы мне все на пятки наступаете, вздохнуть не даете!? Поймите же, наконец: наша жизнь — ведь действительно — театр! И роли уже распределены!.. Понимаете, это мое! Я всю свою жизнь в “любовниках”… Чего вам-то здесь?! Это нелепо, в конце концов!
— Слушайте, отстаньте! А? Плевать мне на ваше дурацкое амплуа или че еще! У меня дома жена с дочкой… Ушел бы с радостью уже!.. Думаете, приятно тут с вами лясы затачивать?
— Ах вы, хам, молодой человек! Хотя б подвиньтесь! Тесно2, знаете ли… Вы ж у нас фигуристый!
— Оставьте ваш скепс! Сидите тихо. Слышите, он идет уже…
Вдалеке послышались уверенные мужские шаги. Это фундаментальное движение было встречено неожиданно радостным женским эмоционом:
— Саша! Радость-то какая!..
Прячущиеся Сундуков и Пряткин нервно заерзали в сундуке… Сундук закачался, вызвав веселый шепот в зрительном зале. Первый акт “завязывался”…
— А знаете что, Саша? — вдруг сказал Пряткин.— Это ведь действительно нелепо… Мы вот с вами сидим в этом нелепом сундуке, совершенно нелепо подгнабливаем друг друга. Да, да. И не спорьте даже! Посмотрите вокруг! Тьфу, черт!.. Как тут пыльно все-таки! Так о чем это я?.. Да-с… Посмотрите правде в глаза, Саша! Мы ведь с вами актеры второй гильдии. Если хотите второго плана. И это навсегда, Саша! Понимаете?! НАВСЕГДА! Главные роли перехватят какие-нибудь эпатажные психи, знакомые знакомых, любовницы режиссеров, но уж никак не мы!.. Даже педикам, говорят, больше везет, чем нам, — продолжал Пряткин некоторое время спустя. — Мы с вами навечно в этом сундуке, Сундуков! Понимаете?! Простите уж меня за этот каламбур или как это называется!.. И знаете, что самое обидное?! Что из этого сундука за весь спектакль вы не выйдете ни разу! Зритель вас не увидит! Понимаете, Сундуков?! НЕ УВИДИТ! Такова задумка этого дурака режиссера! Вот так вот! А мы с вами, Сундуков, пешки! Понимаете, пешки! И ничего уже с этим не поделать! Да что я вам, ей-Богу… Будто вы ничего не знаете! Эй, вы меня вообще слышите, нет?
Сундуков уже давно не слушал Пряткина… Дома его ждали жена и дочка — он был с ними…
Неожиданно для всех Сундуков закурил. На сцене стал появляться мягкий уютный дым… Испуганно смотрели в его сторону Пряткин рядом изнутри и помреж Сафронова далеко снаружи сундука…
Люди в зале начали улыбаться. Им почему-то стало как-то особенно тепло…
И Земля на мгновение завращалась вокруг бутафорского сундука с курящим человеком…
ПУПКИ
Их пять миллиардов!
Вы когда-нибудь думали о том, что у каждого человека есть пупок?
Вот едете вы в метро, а вокруг вас пупки… Большие и маленькие, красивые и не очень, выпуклые и впуклые — разные совершенно пупки вокруг.
Даже у рвущейся перед вами на эскалатор. В будний день. В шесть утра. (Так бы ее и…!) Бабульки — “обладательницы сумки-тележки на колесах” тоже есть пупок!
У недоступной, никаким образом не светящей рядовому труженику чудо-красавицы, поражающей всех традиционной и дорогой ухоженностью и брезгливо не замечающей вокруг себя недостойных и неизбранных (ну ты только погляди на нее, а! нашлась тут..!). У нее тоже, тоже есть пупок. Может быть, даже мохнатенький и до неприличного смешной.
А у какой-нибудь мымры с идиотским китайским зонтиком в двадцать три сложения (вон она: в бабушки-материном пальто придавлена к “не прислоняться” на дверях) суперпупок. Такой, что вам и не снилось! Пупок-распупок, понимаете?! Во как! Даже посмотреть захотелось. Жаль, что скоро ее выйдут… Скорее всего, вот эта старуха процентщица и “союз синих” из двух работяг. Жизнь…
У бизнесмена и у бомжа, у интеллигента и болельщика “Зенита” — у них тоже есть пупки. Может быть, пупы там, пупочки, пупики. Главное — есть!
Даже у президента… Представляете? У президента есть самый что ни на есть обыкновенный ПУПОК!
Да и у вас тоже…
И у меня…
Как же это здорово! Мы вместе!
ПТИЦА
П. бежал по пыльному тротуару.
П. спешил.
Он опаздывал.
П. слышал, как звенят телефоны в квартирах дома, отрывками долетали до него разговоры первого этажа, мельтешили герани, занавески, странные квартирные запахи…
Со временем мы начинаем проще относиться к птицам: не хотим их трогать, смотреть, не пытаемся их догнать и все такое, что любят делать дети. Но в этой птице было что-то особенное… Что?
П. остановился. Глаза… Странная все-таки штука эти птичьи глаза.
П. смотрел на птицу. Птица смотрела на П. На какие-то мгновения ниточка, протянувшаяся между глазом П. и глазом птицы, связала существо бескрылое и существо крылатое — П. и птицу. Куда-то далеко-далеко отошла куча несделанных дел, эти вечные переживания о прошлом, глупый страх за кого-то, за что-то — все пропало куда-то…
Прошла минута.
Возможно, несколько минут…
Наконец птица отвернулась и отошла в сторону.
Две секунды спустя П. уже бежал дальше сквозь звуки, запахи и видеоряд. Вдалеке начинали слышаться гудки и тарахтение спешащих на дачи автомобилей. Приближалось лето…
РИСУНКИ
В детстве Серафима любила рисовать улыбки — теперь она актриса — мим.
Аналогично будучи маленьким, Андрюша любил рисовать зубы. Как вы думаете, кем он стал ныне? Правильно — преуспевающий дантист он теперь.
Стасик в неимоверном количестве рисовал в детстве автомобили — сейчас автослесарь, в прошлом водитель грузовика.
Гоша, наш весельчак и рубаха парень Гоша, не работающий нигде, числящийся в детском музыкальном театре работником сцены, как думаете, что он рисовал, являясь дитем? Гоша рисовал маму — не может без мамы стоять на ногах парень.
Араик рисовал фрукты… Правильно — таперь на Московском рынке встречаемся по разные стороны.
Сло2нов, а иначе его и не назовешь, был мастер рисовать танчики, солдатню всякую, звездочки… — офицер тыла в звании каплея, пожалуйста.
Коленька обожал рисовать свои подписи — принимает квитанции на починку бытовой техники: тут ему и самому подпишись по сто раз на дню, да и на другие подписи посмотри.
Тарас рисовал какие-то знаки — то ли ноты, то ли буквы (родители так и не поняли) — музыкант-неудачник, еще и стихи пишет, лопух.
Гена, ныне Геннадий Викторович, начальник отдела снабжения нашего РЭУ — этот в детстве рисовал большей частью что-нибудь круглое — думали, колбасу — теперь сам круглый.
Леночка Объедкова рисовала исключительно наряды — вышла замуж за богатенького, шастает по презентациям, стерва.
Анжела из второго подъезда, за ней еще все парни-то бегали, как дураки какие, — Анжела наша знала, что рисовать — домики она рисовала. Она директор строительной фирмы… Шутка — она домработница.
Маша рисовала крестики — уже третий год послушница в Новодевичьем монастыре.
Лада рисовала детишек — воспитатель в детском саду, мать троих чудесных деток.
Все что-нибудь да рисовали в детстве. Но не Сережа. Он ничего не рисовал, когда был ребенком. Теперь Сережа — единственный среди нас настоящий, взаправдашний художник. Сережа экономил талант.
РЫБКИ
Человечек завел рыбок. Ему было скучно: он жил один. А так хотелось быть кому-нибудь нужным, так хотелось знать, что в пустой квартире тебя кто-то ждет. Теперь у него были Мокрый Палтус и Крошка Красная Шапочка…
Рыбки ворочались и храпели во сне. Это раздражало. Человечек привык жить некоторым образом, и дискомфорты выбивали его из колеи. Через неделю человечек отнес рыбок на Птичий рынок.
Мокрый Палтус и Крошка Красная Шапочка опять стали ничьими, а человечек опять стал одиноким.
Проходил день, другой — в мире что-то было не так. Метались в аквариуме рыбки на Птичьем рынке, метался в комнате человечек на углу Некрасова и Суворовского… Метались между этими очагами напряженностей автобусы, трамваи и прочие виды транспорта…
Человечек не выдержал: рыбки замерли, транспорт судорожно задвигался — человечек полетел на Птичий рынок. Вокруг мелькали витрины, и еще куча каких-то похожих на аквариумы объектов мелькала внизу — человечек летел. Он чувствовал, что ноги его уже давно оторвались от земли, чувствовал, что задевает размотавшимся шарфом всяческие городские неуклюжие растения, чувствовал…
Человечек вытянул руки.
На Птичьем рынке Мокрый Палтус и Крошка Красная Шапочка выпрыгнули из аквариума и… полетели Ему навстречу.
Шел дождь, играли в кафе музыку Piazzolla, шуршали традиционные листья средней осени…
Наши герои встретились.
РЭНА-ОЛЯ-РЭНА
Будучи девушкой утонченной, неформальной и творческой, Оленька была вынуждена читать Сорокина, слушать тяжелую музыку и писать песни на оригинальном английском языке.
Из-за стремления к оригинальности, а может, из-за того, что внешне Оля напоминала скорее девушку тургеневскую, чем, как сейчас модно выражаться, “вагановскую”, она придумала себе странный (на ее взгляд, содержащий в себе явно харизматические посылы) псевдоним РЭНА и пела в альтернативной рок-группе.
…Прошли некоторые годы творческого поиска, филфака, алкоголическо-неврастенической ненависти к коллегам по коллективу, переживаний о нереализованности и непризнанности.
Да… Олины-Рэнины альтернативные песни на оригинальном английском языке спросом не пользовались; поэтому Рэне-Оле пришлось выйти замуж за богатого предпринимателя, тянущегося к прекрасному… Среди прочих была мысль как-нибудь уговорить мужа на раскрутку нового альбома и снова собрать рок-группу.
Однако получилось так, что Рэна вышла замуж за свою мистически настроенную свекровь, от скуки поехавшую на экзотических религиях (“Музыка — грех”), и вечно пахнущего одеколоном после жизни свекра (“датские забавы, да и только”), так как муж всегда был на работе, а из дома Рэну из-за ревности выпускать не очень-то любил…
Поначалу Рэну это обижало, но потом она свыклась, занялась рукоделием и родила троих детей.
Теперь Оля замечательная домохозяйка, славная хранительница очага, и иногда окружающим кажется, что она счастлива.
Наверное, так оно и есть…
“Сам такой”.
И “Это ты, а я кто?”
“Сам такой”, — то и дело повторял Огурцов.
“Слушай, Огурцов, ты хоть понимаешь, что выглядишь при этом как дурак какой-то?!” — говорили ему на это.
“Сам такой”, — отвечал Огурцов и с довольным видом где-то внутри себя радовался.
Чуть что не по-огурцовски, спор какой или, там, обсуждение — сразу на рожон лез, провоцировал на ругань какую-нибудь, а потом снова за свое: “Сам такой”, “сам такой”, “сам такой”, “сам такой”. Достал всех — жуть.
Но как-то подвернулся Огурцову Глухонюк-Дробипипкин, который тоже “долдонил” на свой лад: он чуть что говорил: “Это ты, а я кто?”
“Разговор” промеж них произошел из-за пустяка какого-то. Сидели-сидели, и тут понеслось: “Сам такой”. — “Это ты, а я кто?” — “Сам такой”. — “Это ты, а я кто?” — “Сам такой”. — “Это ты, а я кто?” — “Сам такой”. — “Это ты, а я кто?”…
Так они и сидят до сих пор: все спорят о чем-то… Придурки.
СЕРАФИМА-СЕРАФИМОЧКА
Девочка Серафима очень любила краны. Может быть, потому, что они отдаленно напоминали ей аистов, которые, как известно, приносят детей. Может быть, потому что они всегда тянулись вверх, а все дети всегда внутренне мечтают подрасти, как думают родители. Может быть, потому, что они (краны) большие, сильные и красивые. Может быть, почему еще.
“Кан”,— частенько выпаливала она на детский манер, указывая вдаль и вверх своим маленьким пухленьким пальчиком.
“Ка-а-ны”,— со вздохом умилялась она так же на манер французский, проезжая в коляске мимо строительной площадки к детской.
Родители Серафимы были христианами и, конечно же, верили в чудеса. А если верить в чудеса, они обязательно случаются.
Наверно, поэтому во время очередной дневной прогулки Серафима заметила у себя за спиной шесть прекрасных крылышек.
Конечно же, она полетела…
Она летела мимо уставшего торгового центра, который за форму все называли “бубликом”, мимо заплаканного детского сада, который за цвет все называли “голубым”, мимо ликующей горки, построенной неизвестным депутатом Белозерских, мимо дискутирующей скамейки, оккупированной известными старушками Кузьминихой и Балалайкиной, мимо измученных типовых домов…
Остановившись у окошка, из которого пахло вишневым вареньем, Серафима махнула ладошкой удивленному водопроводчику внизу и наконец, совершив фигуру высшего детского пилотажа, начала совершать посадку на стрелу самого высокого крана в округе (ну конечно!).
Родители Серафимы молча наблюдали за происходящим. Они, конечно, не удивились…
“Видимо, у девочки выросли крылья. Такое бывает”, — спокойно заметил папа в ответ на нарушившее молчание мамино “ах…”. Он хотел заметить еще что-то, но не успел.
“Ка-ке-до!” — прокричала Серафима родителям с высоты, замахала крылышками и засмеялась.
Родители, конечно, улыбнулись, но потом развели руками: “Не понимаем, доченька, — ответили они Серафиме, — ветер все твои слова унес куда-то. Повтори, пожалуйста!”
“Ка-ке-до!” — прокричала Серафима, засмеялась и крылышками снова…
А родители снова улыбнулись и снова развели руками: “Ветер, доченька. Не слышим тебя совсем! Сейчас стихнет — повтори еще раз, пожалуйста!” — попросили они.
Серафиме очень хотелось, чтобы родители ее услышали, и поэтому, несмотря на то, что ей было весело и смешно, когда ветер стих, она серьезно сосредоточилась: “Ка-а-ны сте-о-ят дом!” — очень громко и размеренно сказала она. Но потом-таки засмеялась и крылышками…
“Краны строят дом. Ясно”, — сказал папа. “Ребенок начинает понимать жизнь”, — снова сказал папа, а мама на это, а может, и нет, даже немножко заплакала. “А давай будем называть ее Серафимочкой”, — вдруг сказала она.
СЛУЧАЙ ИСЦЕЛЕНИЯ
НА ПЛОЩАДИ ВОССТАНИЯ
Посвящается Мише, который может играть, стоя на голове.
Это флейтист Петров, который работает у Московского вокзала. Петров играет там по вторникам и четвергам в свободное от репетиций оркестра время.
Вот, пожалуй, и все, что нам нужно знать о Петрове.
Хотя, постойте, я забыл кое-что добавить… Петров хорошо играет. Знаете, бывает у некоторых Петровых особое чутье: они словно угадывают, что нужно сыграть в данный момент.
У нашего Петрова это чутье носит характер крайне мистический: Петров даже сам не понимает почему, например, при виде какого-нибудь бандита средней руки из его инструмента звучит “Владимирский централ”, а при виде какой-нибудь юной студентки что-то из последней “фабрики звезд”.
Ну вот. Пожалуй, довольно о Петрове…
Это Марина Тимофеевна. Бывшая балерина, ныне глубокая пенсионерка, проживающая на Лиговском, недалеко от известного места, ограниченного Пушкинской, десять с другой стороны.
С вешалки уже снято старое коричневое пальто, когда-то шикарное — “теперь не пойми что”, в прихожей ждут пока еще… “хотя что там! — уже не пойми что” калоши. Марина Тимофеевна собирается за хлебом. В сморщенной временем ладошке мелочь остатков пенсии — “не пойми что”.
Марина Тимофеевна одевается. Марина Тимофеевна оглядывает “на до свидания” свою комнату. С редких фотографий поглядывает на нее прошлое — “девушка, делающая успехи в балете”. Да, когда-то… Это первый выход, это… “не пойми что” — Марина Тимофеевна поправляет что-то, глядя в зеркало, и, хлопая дверью, выходит. Она медленно спускается по ступенькам… Надо было взять трость.
Марина Тимофеевна предпочитает ходить в магазин через площадь… Она переходит Лиговский от ресторана к вокзалу, пропуская трамвай и посматривая по сторонам, опасаясь неожиданной иномарки… Она глядит на слишком знакомое здание вокзала, “ныне — не пойми что — перекрашенное…”
Увидев Марину Тимофеевну, Петров почему-то заиграл “Лебедя” Сен-Санса…
Марина Тимофеевна остановилась и начала слушать…
Прошла минута.
Вдруг Марина Тимофеевна начала танцевать… Медленно, робко…
Площадь закружилась…
Перестукивались трамваи, троллейбусы делали “у-у-у”.
Марина Тимофеевна танцевала…
Мне жаль, что никто ничего не заметил…
СЛУЧАЙ НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ
Когда электричку дернуло, Вадика бросило на Наташу. Женщину с пирожками — на дверь тамбура. Старшего преподавателя Сахина — на пол нечистот. Собачку Пукиса — на собачку Юрчика.
Так произошло первое свидание Вадика с Наташей. Женщины с пирожками — с пирожками и дверью тамбура. Старшего преподавателя Сахина — с полом нечистот. Собачки Пукиса — с собачкой Юрчиком.
СНЕГ
Снег по делу пошел из Купчина в Озерки —
“Снег идет”, — спокойно сказали по телевизору.
Но так как снегу нельзя ездить в общественном транспорте и на метро, а было очень скользко, снег все время падал —
“Падает снег”, — сочувственно сказали по телевизору.
Снег устал падать и прилег отдохнуть где-то на “Горьковской” —
“Лежит снег”, — испуганно сказали по телевизору.
Немного отдохнув, снег отправился дальше —
“Снег снова пошел”, — радостно сказали по телевизору.
Наконец снег добрался до Озерков, и там наступила зима (ты ее так ждала, помнишь?) —
“Прошел снег”, — спокойно сказали по телевизору.
СОЛНЦЕ
Знаешь, что бы там ни происходило, солнцу завтра все равно суждено встать.
И оно встанет…
Самое обыкновенное,
Самое простое,
Самое любимое
Солнышко…
…Оно светит. Оно не может не светить.
И, знаешь, все будет хорошо…
22.11.0?. Твой я. J.
СОЛЬ И САХАР
Одна из них рассыпа2ла соль и часто смеялась.
Другая рассыпа2ла сахар и часто плакала.
Они жили почти рядом…
Перемещались по улицам, в метро и пр. почти рядом…
Думали о простом и сложном почти рядом…
…Одна — смеясь, другая — плача.
Две девушки, которых я люблю.
Вот и сейчас за окном то соль, то сахар…
СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ
Под утро Кумзадзе приснился сон, в котором голос ясно и четко сказал ему: Ганалулу и Ганалайкис соединяются при помощи переходника.
Приняв услышанное как руководство к действию, Кумзадзе первым делом разобрал газовую плиту матери на предмет скрытых сбережений и приобрел на все имеющиеся средства акции Манукянских авиалиний.
Выйдя с Биржи с бутылкой портвейна в руках и подозрительно зелеными глазами, Кумзадзе включил музыку Гребенщикова в наушники и вскорости оказался в аэропорту “Пулково-2”.
Вылетев ближайшим рейсом в Биробиджан, Кумзадзе почувствовал себя счастливым…
Позже, в Биробиджане, он встретит находящуюся там на гастролях свою будущую жену-стюардессу, и они заживут долго и счастливо вдалеке от дома…
Два неясных названия и прибор неизвестной конструкции изменили жизни двух людей, положив им счастливый конец (с концом перебор вышел, прощения просим).
СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД
В квартире сто сорок дома номер сорок шесть по улице Гагарина собрались господа со странными именами Фоад, Г и Тарас, а также девушка с фамилией Якубенайте.
Весело и непринужденно пошел разговор о музыке: все четверо собеседников были музыкантами. Фоад играл на фортепиано, Г играл на барабане, Тарас играл на контрафаготе, а девушка с фамилией Якубенайте играла на арфе. Поднимались вопросы личной жизни звезд, обсуждались тонкости народной ритмической организации, развернулась аппликатурная полемика.
Открыли шампанское, радостным сюрпризом возникли на столе курица с картофелем и традиционный салат.
Выпили за Старый Новый. Каждый из ребят рассказал по забавной истории из своей жизни. Девушка с фамилией Якубенайте неожиданно вспомнила про оставленный дома на Благодатной мобильный телефон. Решили было ехать, но передумали: в районе девятого роддома случился салют — стали смотреть с балкона и “курить на свежем воздухе”.
Заметили заснувшего в сугробе пьяного — спустились и под улюлюканья отволокли его в парадную к батарее.
Внезапно обнаружили, что нет сахара к чаю, но никто особенно не расстроился…
Что-то в этом роде.
А Алеша сидел дома. Ему было очень грустно и одиноко. Падал через окошко скучный фонарный свет, слышались пьяные крики за окном, телевизор врал непонятной радостью… Девушка его бросила, друзей… наверно, и не было. Только снег, телевизор да куча мыслей в голове… Господи…
Что-то в этом роде.
А кого-то вообще не было…
Что-то в этом роде.
ТАРАСИК
Тарасик любил звенеть над левым ухом маленьким колокольчиком (это его успокаивало). “Вкрадчиво”, — подумывал он при этом.
Тарасик любил поддерживать небо правой рукой (это его забавляло). “Фундаментально”, — говаривал он в такие моменты.
Тарасик не любил Амели (он не смотрел этот фильм). “Глупое и слишком доступное лицо на обложке”, — пояснял он эту отсталость от моды.
Тарасик не любил музыкантов, особенно гитаристов-лимитчиков. “Понаехало на нашу голову… А гитара — это ж самый легкий инструмент”, — оправдывал он боязнь конкуренции.
Тарасик любил джаз (сам играл) и не любил стихи, отягощенные знанием жизни (сам писал).
Тарасик любил придумывать слова (он называл это Словотворчеством) и не любил придумывать жизнь (он называл это Нелепостью).
Но, несмотря на отношение Тарасика к чему-либо вышеупомянутому, сие вышеупомянутое таки происходило и имело место быть.
Да!.. И, наконец, Тарасик любил Валюшку, которая всего-навсего любила его… Два раза в неделю он приезжал к ней на “Электросилу”, и они играли на виолончели и саксофоне…
По всей округе неслись задумчиво прекрасные звуки… Люди открывали окна, некоторые даже плакали… “Это Тарасик и Валюшка”, — иногда говорили одни… “Чудесная, наверное, пара”, — говорили другие…
И люди любили друг друга.
ТОПОЛИНЫЙ ПУХ
Очень много тополиного пуха этим летом. Он и там, и тут, и нигде. Мы похожи с ним.
Из него никогда не вырастут деревья — он бесполезен, как грусть по тому, что не случилось, не сбылось — он немножко мешает жить.
В нем есть музыка, до красивого печальная: “Смотрите вокруг! Радуйтесь: ЛЕТО! Оно бывает так редко: всего один раз в году…”
У нас, в городе N, очень много тополей. Говорят, это связано с войной…
И вот он встречает нас июньским утром; влекомый в пустоту колодцев, переполненность проспектов, заглядывает в окна и глаза, будто пытаясь что-то понять. Понять, почему все так. У него это не получится. Мы похожи с ним.
Когда-нибудь он перестанет, а я останусь жить дальше. А пока аллергики страдают, а я радуюсь, потому что мы похожи с ним.
ТРУБА ПИРОГОВА. ПЕРВОМАЙСКАЯ КоЛЯДКА
Пирогов придумал трубу, но что делать с ней, он не знал. Была распита маленькая.
К счастью, неподалеку снимал Задерикобыло — Пирогов рванул к Задерикобыле.
Жестикулируя и стуча трубой по поверхностям, Пирогов объяснил Задерикобыле, в чем дело. Была выпита маленькая.
Задерикобыло не знал, что делать с трубою.
К счастью, рядом проживал Мкртдчан — друзья двинули к нему.
Постучав своим изобретением о водосток, Пирогов вызвал МкрТДчана на диалог из окна первого этажа. Была распита маленькая.
МкрТДчан, конечно, тоже не знал, что делать с трубой.
К счастью, недалеко гостил Це-це-летели. Поэтому некоторое время спустя труба Пирогова уже отбивала неравномерную дробь на це-це-летеливской двери.
Це-це-летели ничего тоже не знал — зря энтузиасты к нему дернулись.
К счастью, поблизости практиковали Нигматулин и Комар Хорям. Была выпита маленькая.
Началась ходьба… То и дело слышались звуки стучащей обо что-то трубы Пирогова. Количество ходоков росло. Район загудел…
Рванув через Красную площадь и отчаянно молотя по трубе, возбужденная спиртуозом компания, насчитывавшая к тому моменту уже сто пятьдесят человек, затянула: “Мы наш, мы новый”.
Некоторые посторонние граждане, толком даже не понимавшие, что происходит, на всякий случай примкнули к поющим и были вовлечены в обнадеживающее поступательное движение. Некоторые примкнули к примкнувшим. Образовалась ВНУШИТЕЛЬНАЯ толпа. Были распиты маленькие.
Через некоторое время движение на основных транспортных аортах Москвы было невозможно из-за непомерного скопления страждущих.
Времена стояли смутные. Поэтому правительство было вынуждено считать создавшееся положение официальным мероприятием — шествием, приуроченным к празднику 1 мая, хотя дело и было в декабре.
Шествие граждан продолжалось до самого что ни на есть позднего вечера, пока наконец не встретился гражданам Попов.
Попов ЗНАЛ, что делать с трубой!
Радостные и усталые, все разбрелись по домам. Так состоялась первая первомайская демонстрация трудящихся.
Вскоре был изобретен телеграф…
ТЯГА К ЗНАНИЯМ
“Забавное это все-таки место у меня внизу позвоночника… Так называемый копчи2к”, — размышлял Мимиладзе, вглядываясь в медицинскую энциклопедию…
В то же мгновение внезапно появившийся Ляшенко неожиданно ударил Мимиладзе по голове бутафорской репкой:
— Как к чужим бабам, так, конечно, первым!.. Понаехало хачья, блин!.. За прописку какую хош оттарабанят, твари!..
…Мимиладзе, конечно, зарезал Ляшенко… и вернулся к чтению.
По2езднер, увидев труп товарища…
…Мимиладзе зарезал Пo2езднера… и вернулся к чтению.
Процесс, что называется, пошел. Вскоре Мимиладзе был окружен горою трупов и робкой толпой зевак… Где-то вдалеке уже звучала милицейская сирена… Рабочий день заканчивался, приближался спокойный, тихий вечер…
УЛЫБКА
Тогда С. был один в большом-пребольшом городе П. Город его не любил. Слишком мягкий, слишком задумчивый, слишком робкий. Поэтому С. было тяжело и… ну вы сами знаете как.
На улице начиналась весна. Капало все, таяло все, текло… С. гулял по городу П. и думал о своих “невезучках” — он только что придумал это слово и был даже немножко счастлив поэтому. Повернув на улицу М. с проспекта Н., С. миновал роддом. Ему показалось, что он слышит голоса удивленных своей новой жизнью малышей…
И тут произошло событие, изменившее его жизнь.
Кто-то улыбнулся С. — он это совершенно ясно почувствовал.
Когда-то давно что-то подобное произошло с юношей К. & девушкой И. Они шли по улице Б., и внезапно из окна первого этажа дома напротив автозаправки им улыбнулся большой белый кот — после этого И. & К. поняли, что должны быть всегда вместе. Спустя месяц они поженились.
А что С.? Внезапно все его существо наполнилось сложными и простыми словесными сентенциями, складывающимися в оригинальные сюжетные формы. “Бумага и ручка”, — мелькнуло в голове — С. уже бежал к находящемуся на проспекте Н. заведению Р. К.
Попросив все, что было необходимо, С. устроился с чашкой кофе и писательными принадлежностями в курительной половине…
Так С. стал писателем…
Как бы мне хотелось узнать, кто улыбнулся С.?
Я пишу и думаю о том, что когда-то тоже встречал эту улыбку, но… слишком давно. Она затерялась в памяти среди многих-многих других.
Да… Улыбались мне часто. Но это уже другая история…
ЧАЙКА ЙОХАНСЕН ШЕРОН СТОУН
— Ну? — спрашиваю я чайку Йохансен Шерон Стоун.
— Что “ну”? — отвечает мне чайка Йохансен Шерон Стоун.
— Ну где? Где? — снова спрашиваю я чайку Йохансен Шерон Стоун.
— Что где? — снова отвечает мне чайка Йохансен Шерон Стоун.
— Где романтика, высшее чувство радости? Полеты? Где все это? Почему не летим? — спрашиваю я.
— Так не летаю я… И вообще, ты о чем? Начитаются всякой ерунды и лезут! “Высшее чувство!..” Бред, ерунда все это! Птицы уже давным-давно не летают. Забудь! — отвечает она.
— Ну а вот это: “Небольшая перемена сегодня приведет тебя в совершенно другое завтра”? — я.
— У тебя конкретно сейчас много вариантов? Даже если они есть, неужели ты и впрямь думаешь, что они тебя приведут к разным завтрашним дням? Чушь! Странный ты какой-то…
Я хотел еще что-то спросить, но не успел: чайка Йохансен Шерон Стоун уже упрыгала на хлебобулочную площадь, где вместе с подругами-чайками Антоновкой Роллинг Стоунз и Дюковкой Эллингтон и крачкой по имени Сюрпа Зи-Зи Гагуль стала весело наклевывать подкидываемый бабушками и детками хлебобулочный мякиш.
А в небе тем временем уже появился естествоиспытатель Ляхович, смастеривший знаменитый небесный тихоход “Алые паруса” — единственную летательную конструкцию на всем птичьем свете…
ЧЕЛОВЕК С ВЕДРОМ
Бобков возвращался с лестничной клетки с только что вынесенным мусорным ведром. Он уже открывал двери ванной, дабы “ополоснуть оное ведро и перста”, когда услышал: “Ну уж нет, Бобков! Ты же видишь — я ребенку лицо мою!” Голос жены заставил Бобкова перебрать ногами.
— И что же мне теперь прикажете делать, Агриппина Марковна? — спросил Бобков. — Мне же по оным делам в город надобно.
— Ну, во-первых, перестань говорить все время слово “оный”. Во-вторых, ежели тебе, Бобков, оно невмоготу, катись себе в город с ведром! — ответили Бобкову.
Так Бобков поехал в город с ведром.
“Оное ведро дает мне многие преимущества перед обычным обывателем,— рассуждал Бобков, шагая по улице Пестеля. — Оно делает меня более объемным и массивным… Кроме того, ведь ничего на случается просто так. Как знать… — Бобков улыбнулся (он верил в скрытый смысл явлений). — Возможно, оно делает меня неуязвимым, — Бобков надел ведро на голову — никто вокруг не обращал на него никакого внимания, — и, может быть, даже невидимым, — Бобков был настроен мистически. — Да-с, все-таки оное чудо-ведро… — Бобков поднимался на эскалаторе к площади Ленина: он впервые в жизни прошел в метро БЕСПЛАТНО. — Оное чудо-ведро, возможно… — Бобкову никак не удавалось закончить мысль. — Оное ведро… ” — тут Бобков внезапно наскочил на Ленина, которого, конечно, не узнал…
…Лапа времени легла на Бобкова. Больше его никто не видел… Хотя, говорят, что кто-то похожий не так давно стал петь в одном детском оперном театре на полставки. Однако мало ли что говорят! Я думаю, это вымыслы…
Милые женщины! Осторожнее со своими Бобковыми.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ТОЛИКОМ
Что случилось с Толиком?
Он всегда был ласковым, отзывчивым и общительным мальчиком. Любил ездить за грибами и ягодами, играть в хоккей и футбол. Он рисовал и писал стихи.
Никогда грубого слова от него не услышишь… Простой такой, весь как на ладони…
Но что-то произошло…
В результате мы имеем совершенно иного: замкнутого, раздражительного, курящего каждые пятнадцать минут, из чтения принимающего только телевизор тридцатилетнего Толика, ушедшего (ко всему!) жить к неизвестной, непроверенной, наверняка порочной женщине с Пионерской.
Ну каково?! А?!
А все дело в том, что в детстве Толик встретил маленького зеленого человечка, который заколдовал его и научил плохому…
И вот теперь все вокруг нетерпеливо ждут, когда же Толик наконец встретит другого, на этот раз розового человечка, который расколдует его и научит хорошему…
Мы тоже ждем и надеемся, что Толик вернется к нам…
Родители Толика
ЭДИК-1 и ЭДИК-2
Перед вами Эдик-1. Солидный, высокий парень. Приятный, обходительный, воспитанный молодой человек, любящий и уважающий маму, друзей и родственников.
Перед вами Эдик-2. Солидный, высокий парень. Приятный, обходительный, воспитанный молодой человек, любящий и уважающий маму, друзей и родственников.
В чем разница?
Если внимательно посмотреть на обоих Эдиков, можно заметить, что Эдик-1 трезв, а Эдик-2 малость того — подшофе.
Я говорю Эдику-1: “Ну че? Пучком?”
Он мне: “Пучком!”
Я ему: “Пиво будешь?”
Он мне: “Не, старик, я в завязке. Только безалкогольное… Нулевочку. Или коку”.
Я говорю Эдику-2: “Ну че? Пу…”
Он мне: “Хрен в оче!”
Я ему: “Пиво будешь?”
Он мне: “Бэлой! И сока! Сока будешь, сока?! Или └Сокола“?! Хе-хе-хе-е! А-на-на-на-на. На-на-на-на-на…”
Встречаю Эдика-1. Стоит, о каких-то делах говорит с приятной барышней. Глаза горят…
Встречаю Эдика-2. Носится с газовым пистолетом и угрозами за бородатым комаром. Глаза горят…
Совершенно разные люди.
Эдик-2 бьет свого соседа Алешу в голову, а Эдик-1 покупает своему соседу Алеше мороженое. Эдик-2 пытается замочить охранника в ресторане, а Эдик-1 вежливо здоровается и проходит мимо. Эдик-2 пролетает мимо меня в каком-то непонятном измерении, а Эдик-1 участливо спрашивает о моих делах. И т. д., и т. д., и т. д.
Я вот звоню ему сейчас по телефону и думаю: кто подойдет? Эдик-1 или Эдик-2? Надо себя к чему-то готовить…
…Иногда оба Эдика соединяются, но об этом как-нибудь в другой раз.
Заключение с сентиментальным концом
— Это не Земля и не Африка, родной.
Это планета Плюк-215 в тентуре, галактика Кин-дза-дза в спирали…
Вот. Настало время написать что-нибудь на “до свидания”. Пару официальных фраз или что-то в этом роде, видимо, должен я из себя вынуть. Хотелось бы с вами поговорить еще о чем-нибудь, но время… Время.
Итак, Официальные Фразы (почти Комические Куплеты).
Спешу довести до вашего сведения следующее (это первая. Вроде ничего получилась. Жирный шрифт не читайте больше, пожалуйста).
1) При создании данного сборника не пострадало… кошек и котов. Ничего, что с ними, хотя бы косвенно, связано (на наш взгляд), мы не изувечили, не опошлили, не оскорбили (это вторая. Держу марку вроде).
2) Само собой, почти все имена, использованные в этой книжке, вымышленные (это третья. Ну, похуже, откровенно говоря).
3) Однако сами герои существуют, описанные (и еще не описанные) события и факты имели и имеют место в действительности (это четвертая. Пора закругляться с ними: как-то не идет официоз сегодня. Ну его!).
Вы сами можете в этом убедиться. Стоит только повнимательней посмотреть вокруг. Мир полон занятных вещей. Мы просто их не замечаем, потому что слишком углублены в себя. Все эти “занимашки” кажутся нам мелочами. Дело понятное… Но ведь если внимательно к ним приглядеться, можно многому научиться. Нужно только правильно выбрать угол зрения…
Глядите на жизнь веселей, граждане. Дорогие вы мои, любимые мои Люди.