Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2007
Тамара Селитрина. Сравнительное литературоведение. Уфа: Изд-во “Восточный университет”, 2006
Завидно краткое название книги не только много обещает, но и соответствует своему назначению. С первых же страниц автор проявляет важнейшую способность к самоограничению: сознавая неиссякаемость объявленной темы, он после краткого вступления, точно определяющего ее задачи, демонстрирует разнообразные способы их решения в коротких очерках из истории литературного взаимодействия России и западных стран. Эти очерки касаются проблем, издавна привлекательных, но трактуют их с непривычной стороны, сопоставляя имена и названия обычно несопоставляемые.
Таким образом, достигается двойная цель: читатель не отрывается от почтенных традиций и в то же время обогащает свои знания, расширяет круг своих представлений и тем самым может лучше постигнуть “типологическую общность художественных явлений”.
Хотя используемые в рецензируемой книге материалы черпаются из двух столетий развития мировой литературы, однако в интересах полноты и точности привлекаются также сведения о более ранних периодах, а заключительные рассуждения выводят в “дивный новый мир” XXI века, с его захватывающими дыхание проблемами и перспективами, дают новое измерение давним вопросам и сомнениям.
Центральным по объему и значению, бесспорно, следует считать первый раздел книги: “русско-зарубежные литературные связи и типологические схождения”. Одна — первая — глава посвящена Пушкину и Конраду, три — вторая, третья и четвертая — месту С. Т. Аксакова в европейской литературе, две — пятая и седьмая — русской литературе в восприятии Генри Джеймса и одна — шестая — роли английских писателей второй половины XIX века в духовной эволюции Л. Н. Толстого.
Согласимся сразу: подбор новаторский, хотя традиции не противоречит!
В очерке о “Выстреле” Пушкина и “Дуэли” Конрада, “близких по проблематике, характерологии, сюжетостроению” Т. Л. Селитрина показывает, что свое ложно понятое “право на злобу и месть” герои русского и английского писателей “возводят в моральный принцип”. Оба писателя отказываются выносить приговор своим героям и сосредоточены на психологическом обосновании их, казалось бы, бессмысленных поступков.
Наряду с интересными обобщающими замечаниями о соотношении двух писателей Селитрина ставит еще нерешенный вопрос о возможности прямого влияния Пушкина на Конрада и, пристально рассмотрев круг чтения, принятый в семье последнего, приходит к выводу, что Пушкин был ей известен. “Национальные литературы развиваются за счет не только внутренних ресурсов, но и широкого общественно-эстетического взаимодействия”. Благодаря этому национальные традиции соединяются с общими закономерностями историко-литературного процесса и нравственной проблематики эпохи. Повесть Пушкина, таким образом,— важное “звено в цепи родственных феноменов культуры, связанных не только с русской, но и западноевропейской литературой”.
Чрезвычайно интересны три главы, посвященные С. Т. Аксакову и его сложному соотношению с европейской литературой, предшествующей и последующей. Избранная Аксаковым форма записок позволила ему глубоко проникнуть во внутренний мир героев и тем привлечь особое внимание английских литераторов, также увлеченных трудноуловимыми законами психики.
Т. Л. Селитрина говорит об Аксакове как талантливом последователе великого реалиста Гоголя, а тот называл своим учителем Филдинга; с полным переводом его знаменитого романа “История Тома Джонса, найденыша” (1848) хорошо знаком был и Аксаков.
Широта хронологических рамок исследования Т. Л. Селитриной позволила ей сопоставить Аксакова не только с реалистами XVIII века, но и с гораздо более ранней пасторальной традицией античной литературы с одной стороны и с другой стороны с произведениями европейских знаменитостей XIX–XX веков: с Диккенсом, Теккереем, Жорж Санд и даже с провозвестником модернизма Марселем Прустом и его романом “В поисках утраченного времени”. Близость к нему Аксакова сказалась в непосредственном выражении личного опыта, фиксации свободного потока воспоминаний, субъективных впечатлений. Интенсивная работа сознания, характерная для персонажей Аксакова и Пруста, убедительно связывается с их долгим, истинно “глобальным” литературным воспитанием.
Психологическая тонкость, “интровертность”, взволнованная субъективность восприятия объективного мира сближают Аксакова с далеким от него во времени шедевром Пруста. Хотя Селитрина, быть может, несколько преувеличивает эту близость, бесспорно, что оба автора подготовлены приобщением к длительной традиции, уходящей в древность, и в частности — в поэзию пасторали. Размышления о значении ее для формирования литературы XIX–XX веков безусловно существенны, тем более что опираются на тщательное, всестороннее изучение работ как отечественных, так и западных историков.
Наряду с Аксаковым центром книги Т. Л. Селитриной оказывается выдающийся американский писатель XIX–XX веков Генри Джеймс. Изучение влияния русского писателя на литературный процесс дополняется изучением аналогичного значения американского. Как и Аксаков, Джеймс рассматривается в многообразии своих взаимодействий с западноевропейской и русской литературой. Общие положения подкрепляются детальным сравнением художественных приемов, образов, стилистических средств. Таково сопоставление Джеймса с Тургеневым и Л. Н. Толстым.
Общность Джеймса и Тургенева (“Княгиня Казамассима” и “Новь”) определяется их погруженностью в закономерности сознания, в идейный мир персонажей, в описание их ожидания резких и страшных перемен в близком будущем. Главной своей задачей Т. Л. Селитрина считает не решение вопроса о прямом влиянии образа Нежданова на образ Робинсона, но демонстрацию “единства структуры из образов, обусловленного близостью общественно-исторической ситуации в Англии и России в 70–80-е годы XIX века”.
Особое место в книге занимает глава об отражении английской литературы в творчестве Толстого. Т. Л. Селитрина показывает, как важны для великого писателя были его предшественники, порой меньшего масштаба. Разделяя веру Джордж Элиот в неотделимость эстетики от этики тоже, рисуя героев-правдоискателей, Толстой создает картины жизни, более насыщенной драматизмом повседневности. С Джоном Рескином его роднит ощущение противоречия между предназначением культуры для трудового народа и использованием ее в интересах господствующих классов. Толстой и Рескин требовали страстного отношения к жизненным явлениям, ибо только оно рождает искусство, заражающее своей жаждой просвещения и совершенствования.
В кратком, к сожалению, втором разделе своей книги Т. Л. Селитрина рассматривает Генри Джеймса-критика в соотношении… с Гельвецием и Стендалем. Неожиданность такого взгляда мотивирована влиянием, оказанным на Джеймса “Историей живописи” Стендаля. В последний период жизни и творчества, пишет Селитрина, публицистика и искусство Джеймса все более отчетливо выявляют трагизм его миросозерцания, его представления о жестокости и бессмысленности жизни. Противопоставить этой жестокости он может только оптимистический рационализм, воспринятый Стендалем у просветителей и до конца ему не изменивший. Герои позднего Джеймса осмысляются, таким образом, в исторической перспективе, проливающей на него новый свет.
Завершается книга любопытными соображениями глобализации мировой культуры. Автор ссылается на авторитетных исследователей, которые считают, что среди отличительных черт XX века в первую очередь нужно выделить множественность литературных направлений, течений, школ, отсутствие единства и открытость границ.
Универсальная образованность, владение культурой Запада и Востока, широта взглядов, терпимость, взаимодействие философско-эстетических принципов ведут к художественным достижениям нового типа. Наглядным примером служит тонкий анализ романа Кадзуо Исигуро “Остаток дня” (1989), тонкими нитями связанный с творениями Чехова, Генри Джеймса и других мастеров психологического анализа.
В книге Т. Л. Селитриной больше вопросов, чем ответов. Хотелось бы, например, больше услышать о современной литературе — английской, русской, американской. Но автор и не претендует на универсальную отмычку. Достаточно и того, что исследуются как теоретические основы компаративистики, так и ее конкретные методы, взаимосвязь литературных явлений, разделенных и соединенных во времени и пространстве. Почти все представленные в книге писатели изучены одновременно как итоги длительного культурного развития и как отправные очки новых процессов.
Единство общего замысла удачно сочетается с тщательностью отдельных зарисовок, живых портретов, стилистических наблюдений. Несмотря на вынужденную краткость, книга Т. Л. Селитриной станет серьезной помощью ученым-филологам и введет начинающих в увлекательные трудности избранного ими ремесла.
Нина Дьяконова