Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2007
Существует сентенция о том, что история никого не учит. Нельзя согласиться с “никого”. Не учит того, кто не знает историю, или того, кто знает, но достиг высшей власти, а вместе с ней и абсолютной свободы и потому неизбежно руководствуется в своих деяниях инстинктами, а не разумом.
Одним из подтверждений такого опровержения известной сентенции является книга с пикантным названием “Распутство Распутина”[1], но с серьезным содержанием, насыщенным озорным интеллектом. Признаюсь, я приобрел ее, руководствуясь лишь “нездоровым” интересом нормального здорового мужчины к сексуальной стороне личности Распутина. И был нежданно обрадован, не обнаружив в ней и следов низменной эротики, зато найдя резонанс своим собственным сегодняшним размышлениям о человеке и обществе, что и побудило меня написать об этом и что неизбежно сказалось на содержании написанного. “Невозможно, — говорил вождь, — жить в обществе и быть свободным об общества”. На карнавале общественной жизни всем его участникам предписано носить маски, самые разнообразные, но все в той или иной степени обязательно неудобные, особенно для реализации “Основного инстинкта”, и люди при любом подходящем случае норовят хотя бы на время их сбросить. В книге достаточно убедительно показано, что Распутин оказался таким подходящим случаем на рубеже XIX и XX веков для женщин, особенно высшего света царской России, когда их “карнавальные” маски стали железными, на которых исторические коллизии, по мнению автора, начертали вензель из трех К (Kinder, Kьchе, Kirche).
Однако нельзя согласиться с утверждением автора о сексуальной свободе на рубеже XVIII и XIX веков. Достаточно вспомнить “Фауста” Гёте, беседу педагога с абитуриентом о медицине, где он советует лечить дам в будуаре, расстегивая корсет и “наклоняясь к пациентке, как жаждет кто-нибудь года”. Были у женщин маски и в те времена, хоть не железные, но, по крайней мере, бронзовые. В наше время они уже алюминиевые с тенденцией стать еще более легкими. Хотя могут стать и чугунными, судя по заигрыванию власти с религией. О масках на лицах людей догадывались очень давно, задолго до появления теории Дарвина. Сервантес писал, что, несмотря на все гадости окружающих, необходимо срывать с них маску за маской, чтобы наконец добраться до человеческого лица. С тех пор сорвали не одну маску, но из-под них все явственней проглядывает не человеческое, а звериное лицо. Неужели сильные мира сего, в чьих руках будущее человечества, не видят это. Разве возможно было 50 лет назад, чтобы в США нашелся человек среди присяжных, который бы “отмазал” от электрического стула ублюдка, причастного к гибели 3000 невинных людей и откровенно гордящегося этим? Да, только за такую гордость он заслужил “электрический стул”. Разве 40 лет назад во время первой сексуальной французской революции, когда тоже всякое бывало, могли сжечь машину вместе с инвалидами, не успевшими оттуда выскочить, разве могли бить ногами женщину-преподавателя, снимать на видео и продавать -запись таким же раскормленным “несчастным” магрибинцам? Не пора ли остановиться в нагромождении все новых удобств для биомассы с человеческой маской. Я с удовольствием прочел бы книгу и приветствую сексуальную революцию, но — не во всем. При сегодняшних СПИДе, падении деторождения, вымывании элементарной бытовой этики и других ее производных не заслуживает вождь первой сексуальной революции Распутин мемориальной доски. Конечно, сексуальная революция преумножила радости жизни, но это радости расслабления, а не преодоления, и избыток их очень опасен. Человек остается человеком, только испытывая некоторые неудобства. Человек красив в напряжении, и не только физическом, но и психологическом, разумеется, когда оно не чрезмерно. Боюсь, что негативными производными сексуальной революции воспользуются как поводом ловкачи, чтобы загнать нас в средневековое мракобесие и царствовать там лежа на боку. Такое вероятно, ибо сохранить оптимальность результатов сексуальной революции можно только, балансируя, двигаясь, что гораздо менее удобно после густой пищи “там наверху”.
Книга “Распутство Распутина” в отличие от многих, в том числе и серьезной книги Э. Радзинского, написана, если так можно выразиться, без оглядки на модные ныне тенденции в отношении к религии и аристократии. В ней нет того, о чем сожалеют в известном анекдоте: “Если бы я был сейчас таким же умным, как моя жена потом”, и поэтому в ней хотя и упоминается о пророчествах Распутина, но нет и малейшего налета мистики, которой, как вуалью, так любит прикрывать свое авторское лицо уважаемый Эдвард Станиславович. Автору книги, знакомому с достижениями современного психоанализа, нет необходимости для препарирования образа своего героя обращаться к средствам позапрошлого века. Нет необходимости и преувеличивать религиозность Распутина и его окружения. По книге религиозность Распутина воспринимается как дань тогдашнему общественному конформизму. И представляется, что главным источником безмерного пиетета царицы к Распутину была не религиозность, а совмещение в сознании чувства вины и преклонения с непониманием многого, что кроется под маской терпения и благочестия народа, царицей которого она стала волею судьбы. На той же самой триаде базировался пиетет народовольцев к крестьянам, а Ленина — к рабочему классу. Во всем виноват Петр Первый, с его окном, а не воротами в Европу. -В окно пролезла только голова и под совместным действием западных ветров и тяжести крепостного права голова оторвалась от туловища. С тех пор в России две нации. В начале XIX века дворяне уже общались в основном на французском (как современная молодежь на матерном). Декабрист Бестужев (если не ошибаюсь) вообще не владел русским, и его допрашивали на французском. А до 1917 года в многоэтажных городских домах делали два входа — парадный и черный. Парадный — для господ, черный — для черного люда. Что знали о сути его интеллигентные мальчики из господ. От Некрасова: “Назови мне такую обитель, я такого угла не видал, где бы сеятель наш и хранитель, где бы русский мужик не страдал”. А это не так: не мог он страдать столетиями, помер бы. Терпел он свое положение и, представляется, не очень страдал, ибо не видел себя со стороны: зеркал в деревне не было, пока не появились виртуальные зеркала русской революции, одним из которых и был Распутин. Сложись судьба Распутина иначе, оставив ему только сексуальный энтузиазм, то он наверняка в двадцатые годы аранжировал бы его обличием религиозных запретов и проповедью не покаяния, а “стакана воды”. И окружала бы его не меньшая толпа поклонниц, только не в белых, а красных платочках.
В сталинской Большой Советской энциклопедии историка Ключевского упрекают, кроме прочего, в том, что он “полностью игнорировал творческую деятельность народных масс в истории”. Сам Сталин своим звериным чутьем отчетливо чувствовал (именно чувствовал, не понимал: не могу согласиться с автором, назвавшим его умнейшим) истинную цену этому творчеству, растягивая марксист-скую теорию, как резину, возвратив золотые погоны, звание генералиссимуса, растоптав беспрепятственно “золотое дитя революции”, любимца партии и рабочего класса. Не сумев растоптать, но выслав, а затем убив подлым ударом со спины организатора и вождя Рабочей Крестьянской Красной Армии, любимца революционных масс. Но в конечном счете этот вождь стал жертвой не Сталина, а своей фанатичной веры в их Марксово творчество и идеалы просветителей XVIII века. Располагая всеми вооруженными силами республики и обожанием ее молодежи, он игнорировал неоднократные, тревожные сигналы друзей и предложения арестовать интригана, ссылаясь на недопустимость для просвещенного человека методов дворцовых переворотов. Власть досталась в результате малоизвестному педофилу, не обременному элементарными моральными принципами, уничтожившему затем лучшую трудовую и умственную часть народа, а вместе с ней и руководителей, выросших при жестоких критериях гражданской войны, пришедших наверх не по благу, не по родственным связям, а когда этот верх висел на волоске. Слушая сегодняшних лощеных европейских политиков (В. И. Ленин называл их обожравшимися обывателями) рассуждающих, “улица их не поймет”, создается впечатление, что и они собираются тоже передать власть какому-то своему педофилу. Благо в современной Европе их развелось много. Неужели они не понимают, что “улица” — это биомасса, из которой сила может вылепить что угодно. Вылепила же сила государственной власти в Китае из нее сначала погромных хунвейбинов, орущих: “Быть бедным хорошо”, а потом народ, с энтузиазмом воплощающий в жизнь призыв: “Быть богатым хорошо”.
В свое время по долгу службы я часто бывал в Ленинграде. Однажды в очередной раз, посещая Эрмитаж, на его пороге я мысленно выбросил в урну восторженные априорные знания о тамошних экспонатах. Среди прочих откровений я вдруг обнаружил, насколько уродлив был Петр I, всмотревшись в восковую персону Растрелли, сотворенную им рядом с еще теплым Петром. Огромное яйцевидное туловище практически без плеч, маленькая головка и длинные тонкие ноги. Восковая персона поразила не меня одного. Рядом замер мужик в шапке-ушанке, одно ухо которой смотрело вверх, а другое вниз, не реагирующий на призывы жены пойти дальше. “Что, не похож?” — спросил я. “Да, — согласился он и страстно добавил: — Какое нарушение исторической правды!” Вот она, “творческая” деятельность народных масс в истории. Некогда народным массам заниматься творчеством в истории: все творчество уходит на сиюминутный быт. Они всего лишь оружие в потных, кровожадных руках ловких и недалеких политиков. Неплохо бы попытаться запретить это оружие, как атомную бомбу: это при случае может принести человечеству не меньше бед, чем атомное оружие, начав хотя бы с маршей антиглобалистов. Каждый год в лучшие города цивилизованного мира съезжаются десятки тысяч антиглобалистов — юнцов, громящих все на своем пути, защитников обездоленных стран от преуспевающих. Мне, русскому профессору, тоже хотелось бы каждый год посещать такие города, но я не располагаю для этого достаточными финансами. Откуда же деньги у хулиганствующих юнцов из обездоленных стран? Любой размышляющий обыватель понимает, что за тысячными маршами антиглобалистов стоят, как выразился Б. Акунин, бородатые дяди и сотня целенаправленных провокаторов. Это, разумеется, понимают и европей-ские власти. Но почему же радикально ничего не делают, когда перед глазами современная освобожденная усилиями прежних антиглобалистов и саморастерзанная Африка, освобожденная для абсолютного произвола власти кучки коренных людоедов и разгула кровавых звериных инстинктов толпы? Вот вам и свобода Африки, помните у Галича (в начале шестидесятых): “У них первый вопрос был — свобода Африке”.
Из книги “Распутство Распутина” видно, что у последней царской четы, в отличие от всех предшествующих, первым был вопрос о сближении с “улицей”. Например, царские дочери перевязывали раненых в лазаретах. Перевязывали, естественно, неумело и вызывали у раненых не умиление, а раздражение. Хотя большая часть содержания книги посвящена сексуальным похождениям “старца”, в ней уделяется внимание и его политической деятельности. Здесь развенчивается миф о роковой роли Распутина в падении самодержавия, показано, что идиллической семейной жизни Ники и Алисы недостаточно для успешного самодержавного управления великим государством. Самодержавие погубили амбиции и ничтожество выродившейся аристократии, втянувшей русский народ в совершенно ненужную России войну (но нужную Франции и Англии). Книга не позволит активному, думающему читателю согласиться с представлением Э. С. Радзинского о Распутине, как “мужике, ставшем предтечей сотен тысяч таких же мужиков, которые в рево-люцию… будут убивать, насиловать, зальют страну кровью…” Психиатрическое вскрытие, представленное в книге, наглядно показывает, что это не так. Гриша — мужик добрый. Не “страсть к убийству”, а “страсть к зачатью” полностью владела им. Как и книга Радзинского, книга Князькина заканчивается вопросом, но не мистическим “о чем-то… таинственном… совсем неведомом…”, а реальным: “Зачем большевики миф о демоне Гришке старательно сохранили?” На мой взгляд, они его не сохранили. Они его возродили, когда их молодая номенклатура начала примерять одежду царской аристократии. И соответственно бросила на полку фильм интеллектуала Элема Климова “Агония”, а на книжные прилавки выбросили многочисленные исторические опусы Пикуля, великого труженика с маленьким завистливым интеллектом.
Таким образом, история все-таки не учит тех, кого надо бы. Народные массы в общем ее не знают, а власть имущие забывают ее уроки на бурном пиршестве освобожденных инстинктов.
Вячеслав Грузман, д. т. н.
Нижний Тагил