Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2007
Тема возникла случайно. Собирая материалы к статье “Род Бру2ни в России”, я обратила внимание на экслибрис Николая Бруни, выполненный для него художником А. И. Кравченко в 1924 году. Удивила масонско-розенкрейцеровская символика экслибриса: в биографии Н. А. Бруни (младшего) не было даже намека на его увлечение мистикой.
Заинтересовавшись, я просмотрела все экслибрисы Кравченко, созданные им в 1920-е годы, и среди нескольких десятков книжных знаков обнаружила еще два с масонской символикой, причем не общеизвестной, такой, как молоток, циркуль, угольник, мастерок и т. д., а с замаскированной, однако хорошо просматривающейся. Один их них Кравченко выполнил для себя, другой — для искусствоведа А. А. Сидорова.
Известно, что Кравченко, Сидоров и Бруни были хорошо знакомы, близки по духу, талантливы, широко образованны, но при чем тут масоны?
Объяснение нашлось в их биографиях, потребовалось сделать некоторые сопоставления и высказать свою версию.
Николай Бруни
Сын и внук архитекторов Бруни, правнучатый племянник художника Федора Антоновича Бруни — Николай Александрович (1891—1938), несмотря на способности и любовь к искусству, не захотел учиться в академии. После окончания Тенишевского училища поступил в консерваторию, но через год понял, что и музыкантом он быть не хочет. В 1911 году Николай вошел в поэтический кружок “Цех поэтов”, созданный Н. С. Гумилевым и С. М. Городецким, где среди членов были Осип Мандельштам и Анна Ахматова. Стихи Николая Ахматовой нравились, а Мандельштам, однокашник по Тенишевскому училищу, постоянно их критиковал. Летом 1912 года Николая призвали в армию, но его мать употребила все свои возможности и связи, и он получил “белый билет”.
Летом 1914 года, в первые дни мировой войны, Бруни, как и Н. С. Гумилев, пошел добровольцем на фронт. “Белобилетника” определили в санитарный отряд и отправили в действующую армию. В передышки между боями он писал фронтовые рассказы, посылал их в Петроград, и они печатались в нескольких журналах.
В конце 1915 года санитара Бруни направили в Офицерскую воздухоплавательную школу, открывшуюся при Политехническом институте в Петрограде, где он стал курсантом. Весь 1916 год Николай жил дома, ездил на занятия в Политехнический. В свободное время занимался скульптурой, резал по дереву. В конце 1916-го уехал в Севастополь, где предстояло сдать экзамен на звание военного летчика. В Крыму он совершил много удачных вылетов, был награжден за храбрость, получил чин поручика. Кругом гибли друзья-товарищи пилоты, но его судьба миловала. Наконец пришел и его черед.
В сентябре 1917 года при взлете отказал мотор, и самолет рухнул, разбившись вдребезги. Летчика вытащили из-под обломков. Когда через несколько дней он очнулся в госпитале в бинтах и гипсе, то понял, что произошло чудо: никто еще после такой аварии не выживал.
Ему явилось видение Божьей матери, и Николай поклялся ей: если понравится — посвятит свою жизнь ее сыну — станет священником.
Больше полугода пролежал Бруни в одесском госпитале и только весной 1918 года на костылях (одна нога стала короче другой на 6 см) отправился в Москву. Осенью он женился на девушке, которая давно и преданно любила его; свадьбу отпраздновали в квартире у Константина Бальмонта.
Настало время подумать и о выполнении данного обета, правда, условий для этого практически не было никаких. Через год после октябрьского переворота духовные семинарии были закрыты, церкви рушились, монастыри грабились, священников убивали.
Харьков, где дальний родственник-священник подготовил Николая для службы псаломщиком, потом — дьяконом, и в мае 1919 года он был посвящен в сан священника.
В этом же 1919 году Совет Всероссийского союза писателей заочно принял его в члены союза. Его проза и поэзия были хорошо известны и по журнальным публикациям.
Два года, в самый разгар гражданской войны, прослужил Бруни священником в церкви села Будды в Украине. Не согласившись с требованиями “Живой Церкви” (ответвление православия в Украине), вернулся в Москву, где с начала 1921 года стал служить в маленькой церковке Николы на песках.
В августе 1921 года произошло событие, о котором заговорила “вся Москва”. Узнав о смерти любимого поэта и хорошего знакомого Александра Блока, случившейся в Петрограде 7 августа, отец Николай решил отслужить в церкви панихиду по умершему. Начал он панихиду нетрадиционно: целый час читал с амвона стихи Блока. За это ему отказали от прихода. В это тяжелое для него время он познакомился и подружился с о. Павлом Флоренским, друзьями стали А. А. Сидоров и А. И. Кравченко.
24 августа в Бернгардовке под Петроградом был расстрелян Николай Гумилев, обвиненный в содействии контрреволюционному заговору. Через месяц после панихиды по Блоку Бруни написал стихи памяти расстрелянного друга:
С головою, залитою огнем пожарищ,
Муза, не плачь!
Клянусь, он сказал: нет, гражданин палач,
Я вам не товарищ,
Я рыцарь Девы. Воин небесных стран.
Я…
Алексей Кравченко
Алексей Ильич Кравченко (1889–1940) учился сначала в Москве, в Училище живописи, ваяния и зодчества, потом в Мюнхене, был действительным членом Московского товарищества художников. В Первую мировую войну Кравченко, как и Бруни, оказался на фронте в составе санитарного отряда. Делал фронтовые зарисовки, стал корреспондентом ряда газет и журналов.
К 1921 году Кравченко считался одним из лидеров романтического направления в отечественной гравюре.
В его гостеприимной московской квартире любила собираться творческая интеллигенция столицы.
Украшением вечеров была молодая жена Кравченко — поэтесса Ксения Степановна (1896—1980). Она к тому времени уже окончила романо-германское отделение Саратовского университета и училась на факультете истории искусств и археологии в Московском университете, где преподавал профессор А. А. Сидоров, бывший также их частым гостем. Попутно Ксения Степановна посещала “творческий семинар поэтов” Валерия Брюсова. Она свободно владела семью иностранными языками.
Алексей Сидоров
Алексей Алексеевич Сидоров (1891—1978) в 1913 году блестяще окончил Московский университет по отделению истории искусств и археологии, был командирован в Италию, Австрию и Германию для продолжения специального образования и в 1916 году стал профессором Московского университета.
Как многие российские интеллигенты конца XIX — начала XX века, он интересовался мистическими, эзотерическими учениями, оккультизмом. Во время обучения за рубежом Сидоров стал членом одной из европейских масонских лож. Вернувшись в Россию, вступил в московскую масонскую ложу и к 1921 году имел уже высокие степени посвящения у масонов, а также в ордене розенкрейцеров и ордене тамплиеров (см.: А. А. Никитин. “Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в Советской России”. М., 1998).
В Москве после 1917 года и до 1924 года интересовавшаяся тайными учениями интеллигенция собиралась в квартире бывшего инженера путей сообщения, главы московских розенкрейцеров В. А. Шмакова. До революции вышел его фундаментальный труд “Священная книга Тота”. Вторую книгу — “Пневматология” — он опубликовал в 1922 году, уже в советское время.
У Шмакова встречались теософы, мистики, богоискатели, православные священники, сектанты. Часто бывали А. А. Сидоров и о. Павел Флоренский — философ, богослов, священник, интересовавшийся практической магией и оккультизмом.
Узнав историю жизни Н. А. Бруни, Сидоров проникся к нему глубоким уважением. Вспомнилась легенда о возникновении ордена тамплиеров: в XII веке первые рыцари-тамплиеры дали во имя Богоматери обет служить Спасителю по монашескому уставу. Что-то похожее слышалось и в клятве Бруни.
Вполне возможно, что Сидоров ввел Бруни и Кравченко в квартиру Шмакова (Бруни был человеком любознательным). Сомнительно, чтобы они оба вступили в масонскую ложу, во всяком случае документальных подтверждений этому нет. Может быть, они входили в число “и др.”, писавшееся в конце списка постоянных посетителей. Но бесспорно, что Кравченко хорошо знал масонскую символику, об этом свидетельствуют его экслибрисы.
Экслибрис Сидорова
Выполнен в 1921 году, возможно, как подарок к тридцатилетию Алексея Алексеевича.
Исследователи и коллекционеры рассматривали этот книжный знак как шедевр графического искусства, как пример безупречного рисунка, четкого силуэта, ювелирного штриха, при этом мало задумывались над его содержанием. Предполагаем, что знак посвящен памяти А. С. Пушкина, большим почитателем таланта которого являлся Сидоров. По нашему мнению, книжный знак имеет “второе дно”, и содержание его гораздо сложнее и глубже, чем кажется на первый взгляд.
Для расшифровки экслибриса потребуется вспомнить события из биографии Пушкина, произошедшие в течение двух временных отрезков, первый — длиной в три года, второй — в три месяца.
1. 1818–1821 годы
Сразу после окончания лицея Пушкин был принят в Петербурге в масонскую ложу “Трех добродетелей”. Подготавливали его и ненавязчиво преподавали ему обрядовую символику члены литературного кружка “Арзамас” масоны В. А. Жуковский, А. И. Тургенев, В. Л. Пушкин, П. А. Вяземский. Все “арзамасцы” по масонскому обычаю отрекались от своих имен и нарекались прозвищами; А. С. Пушкин стал Сверчком.
К 1820 году Пушкин оказался на дурном счету у власти из-за своих вольнолюбивых стихов и эпиграмм. К этому добавилась его выходка в театре — стал показывать портрет Лувеля, убийцы герцога Беррийского. На портрете была надпись: “Урок царям!”. Это было последней каплей.
И все же как причудливо переплетаются судьбы… Мать Жоржа Дантеса была одной из фрейлин герцогини Беррийской. После смерти мужа герцогиня взяла восьмилетнего Дантеса к себе в пажи, а двадцатилетнего Пушкина в это время чуть было не сослали в Сибирь. Жуковский, Карамзин, Оленин, князь Васильчиков усердно хлопотали за него, и Сибирь заменили “переводом по службе” в Екатеринослав в распоряжение генерала Инзова. Через год Инзов был переведен в Кишинев наместником, вместе с ним переехал и Пушкин. О. Кандауров в статье “Пушкин-мистик” (1999) пишет: “…приехав в Кишинев, он выступает как знающий толк в орденских таинствах юных брат…” В Кишиневе создается ложа, которой Пушкин придумывает название “Овидий”. А мае 1821 года Пушкин вместе со всеми проходит посвящение в масоны этой ложи.
Почему “Овидий”? По сходству судеб.
Овидий — римский поэт, автор знаменитых “Метаморфоз” и любовных элегий. Императору Августу не понравилось содержание его стихов, и он отправил Овидия в ссылку на берега Черного моря, в дикую страну сарматов. В этих же местах в ссылке оказался и Пушкин. Его стихи не понравились императору Александру I.
2. 1836–1837 годы
М. Ю. Лермонтов сказал удивительно верно: “Погиб поэт! — невольник чести…”
С ноября 1836 года по январь 1837 года Пушкин трижды был готов драться с Дантесом, защищая честь трех сестер Гончаровых, причем каждой в отдельности. 4 ноября Пушкин получил по почте оскорбительный “Диплом рогоносца”. Сплетня о романе Дантеса и Натали уже несколько месяцев гуляла в свете, но Пушкин не придавал ей значения до тех пор, пока жена не показала ему письма к ней Дантеса и не рассказала об интригах приемного отца Дантеса — посла Нидерландов барона Геккерна. Будучи уверен, что авторами “Диплома” являются Дантес и Геккерн, Пушкин немедленно послал вызов Дантесу, желая защитить честь жены. Справедливости ради надо сказать, что авторами они не являлись, но это стало известно только в декабре.
Барон Геккерн попросил у Пушкина отсрочки на две недели и получил его согласие. Хитроумный барон придумал, как уберечь Дантеса от смертельной опасности. Через день он пустил по столице слух о том, что Дантес влюблен не в Натали, а в ее старшую сестру Екатерину, что Екатерина от него беременна и он как порядочный человек должен срочно на ней жениться. Невинная Екатерина, влюбленная в Дантеса, согласилась потерпеть некоторое время стыд, чтобы впоследствии стать женой обожаемого человека. При таком повороте событий Пушкин отказался от дуэли, хотя и заподозрил какую-то мистификацию. Вскоре он узнал, что Дантес собирается вернуться во Францию и что о свадьбе речь не идет.
16 ноября, защищая честь Екатерины, он послал вызов Дантесу, и 17 ноября чуть ли не под дулом пистолета тому пришлось объявить во всеуслышание о своей помолвке с Екатериной.
Свадьба с нелюбимой, некрасивой, бедной девицей состоялась 10 января. Через несколько дней по столице была пущена сплетня о связи Пушкина с Александриной: якобы он совратил среднюю сестру своей жены. Сплетню живо подхватили, она передавалась из гостиной в гостиную и наконец дошла до Пушкина. Сомнений, от кого исходит клевета, у него не было. Такую изощренную месть мог придумать только старый барон. 26 января Пушкин написал барону Геккерну чудовищно оскорбительное письмо, угрожал скандалом. По законам чести Геккерн должен был вызвать Пушкина на дуэль, но статус дипломата запрещал ему драться. В такой ситуации вместо него вызов обязан был послать его сын Дантес. Это и надо было Пушкину.
27 января состоялась дуэль, Пушкин защищал честь Александрины. Он был смертельно ранен Дантесом и скончался 29 января 1838 года.
Теперь опираясь на приведенные сведения из биографии Пушкина, расшифруем экслибрис Сидорова так, как нам это представляется:
— Фигура, входящая из темноты в светлую комнату, — это “профан”, человек, желающий стать масоном. По обряду “профан” должен был выдержать ряд испытаний, в том числе преодоление препятствий с повязкой на глазах. На экслибрисе у “профана” черная повязка на глазах, он осторожно переступает через высокий порог и держит двумя руками песочные часы — масонский символ, напоминающий о том, что нельзя тратить время впустую.
Эта часть рисунка говорит о принадлежности Пушкина масонскому ордену.
— Портрет рыцаря справа от двери свидетельствует о высокой “рыцарской” степени посвящения в масоны Пушкина. В ложе “Овидий” он занимал второе место по значению после генерала Павла Пущина.
— Человек в цилиндре, читающий книгу, скорее всего, сам Пушкин. Над ним в облаках витает Муза поэзии с лирой.
—Он облокотился на треугольный столик: в масонской символике такой столик является алтарем, излучающим вдохновение, истину и свет.
— Подсвечник на столе с тремя свечами олицетворяет столпы: мудрость, силу, красоту.
— Ножки стола подобны арке. Арка олицетворяет единство начала и конца с обретением вечной жизни.
— Черный кот — скорее всего, пушкинский “кот ученый”.
Справа за читающим человеком — огромное открытое окно, где на фоне ночного пейзажа изображена многосюжетная композиция. Возможно, она аллегорически повествует об эпизодах из жизни Пушкина, описанных нами.
— Замок на заднем плане слева с тремя башнями и темным входом напоминает о первой масонской ложе “Трех добродетелей”.
— Море и парусник — о второй ложе “Овидий” (прибытие Овидия на корабле в ссылку на берега Черного моря).
— Поединок двух всадников — дуэль Пушкина и Дантеса.
— Конный отряд, спешащий на помощь одному из них, — сплетники и клеветники — враги Пушкина.
— Мчащийся на переднем плане возок — тайная перевозка тела Пушкина из Петербурга в Святогорский монастырь.
И еще штрих, возможно, случайный. Экслибрис А. А. Сидорова выполнен ровно через 100 лет после вступления Пушкина в ложу “Овидий” — 1821–1921.
Экслибрис Бруни
Выполнен в 1924 году и был, скорее всего, подарочным. В это время Бруни служил священником в сельской церкви неподалеку от Оптиной пустыни под Козельском. Вряд ли у него была большая библиотека, для которой требовался бы книжный знак. Изредка он наезжал в Москву пообщаться с друзьями. Кравченко сделал для него экслибрис, сплошь состоящий из символов:
— в увитом розами светящемся средневековом мече с рукоятью в виде креста угадывается символ розенкрейцеров. Крест говорит о вечности духа, роза — о вечности природы;
— обнаженный человек в масонской символике олицетворяет микрокосмос, находящийся в центре мироздания;
— солнце и месяц — масонские символы, условный знак определенной идеи, истины;
— меч в сочетании с обнаженным сердцем является символом нерушимой справедливости на страже строгих законов;
— весы — это, скорее всего, “вечная весы бытия” — противостояние добра и зла.
Экслибрис Кравченко
Выполнен также в 1924 году. В собственном экслибрисе автор допустил “смещение стилей”, в нем можно увидеть самые различные символы:
— античные — колесо Фортуны — судьба;
— христианские — крест, якорь, сердце — вера, надежда, любовь;
— профессиональные — горшок с кистями и сердце, пронзенное штихелем, — преданность искусству;
— масонские — обнаженный человек (как у Бруни), олицетворяющий микрокосмос.
В 1930-е годы жизнь развела трех друзей.
Н. А. Бруни был расстрелян в 1938 году.
А. И. Кравченко серьезно болел и скончался в 1940 году.
А. А. Сидоров — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель искусств РСФСР, орденоносец, поэт, художник, искусствовед, библиофил, коллекционер. Дожил до глубокой старости и скончался в 1978 году, окруженный почетом и уважением.
В заключение еще одна история, продолжающая пушкинскую тему, начатую в нашем очерке при описании экслибриса А. А. Сидорова.
В 1934 году, после убийства С. М. Кирова, Н. А. Бруни арестовали, осудили на пять лет и отправили в лагерь Чибью, в Республику Коми. Там хромой Бруни стал лагерным художником. В Москве остались жена с шестью детьми, которых вскоре выселили “за 101-й километр”.
В 1937 году в СССР широко и торжественно отмечали столетие со дня гибели А. С. Пушкина. Желая идти в ногу со временем, начальник лагеря Я. Мороз поручил Н. Бруни создать памятник Пушкину. Задача не из легких, непонятно, из чего в тундре можно выполнить большой памятник. В лагере не нашлось металла для каркаса, что определило позу поэта — он сидит на скале. Скамья и фигура поэта были сложены из кирпичей, которым нужную форму придал цемент. Голову, руки и книгу удалось отлить из гипса. Пушкин правой рукой опирается на подлокотник скамьи, в левой держит открытую книгу. Его голова чуть повернута, глаза задумчиво и печально смотрят вдаль.
Памятник установили па плацу перед домом начальника. За инициативу Мороза наградили орденом, но в конце 1937 года расстреляли: не тому человеку памятник поставил! Через несколько месяцев расстреляли и Бруни.
В 1999 году к двухсотлетию со дня рождения Пушкина чудом сохранившийся обветшавший памятник удалось отлить в бронзе в Петербурге на заводе “Монумент-скульптура”. Стоит он теперь на площади в центре города Ухты, выросшего на месте лагерного поселка Чибью. Это единственный памятник Пушкину в огромной Республике Коми. Ухтинцы гордятся памятником, любят его, молодожены кладут к его подножию цветы, перед ним проходят все праздники и фестивали.
Для ухтинцев Пушкин, созданный местным зэком Бруни, стал таким же символом города, как Медный всадник для петербуржцев.