Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2007
* * *
На выдохе предвечного дыханья
Вверх устремились из начальных вод
Готические своды мирозданья.
Пока еще не убраны леса,
И не ушли еще каменотесы,
И, содрогаясь, держат небеса,
Пространство сопрягая, контрфорсы.
Вбирая свет, мерцают витражи,
И каменщик присел на подоконник.
Еще на груде щебня — чертежи,
Еще в работе циркуль и угольник.
Последнее усилие, и вот —
Задумался художник многоликий.
Он сам не знает, стряхивая пот,
Чем завершить свой замысел великий.
* * *
Рассказы — что ржавый тесак.
И горькая правда, как стланик,
Врастает и в мозг, и в костяк.
Дай силы мне каждую строчку,
Господь, и вместить, и объять.
Так в сердце вонзают заточку
Безжалостно по рукоять.
Уже никогда не согреться.
В негнущихся пальцах кайло.
Кромсает мне вскрытое сердце
Колымского неба стекло.
Отмашка расстрельной команде…
Пространство сжимается. Ад
В стране, растворенной в баланде,
Где Замысел Божий распят.
Там кажется веком минута,
Там время уходит под лед,
Там слаще хинин и цикута,
Чем сахар и липовый мед.
Меж проклятых и распятых
И в венчике блоковских роз
Там умер на нарах дощатых
В тифозном бараке Христос.
Все ниточки ночи безглазой
Я в узел кровавый свяжу
И томик “Колымских рассказов”
Устало на стол положу.
И вот — с безнадежной тоскою,
Как будто вернувшись домой,
Я дверь за собою закрою
В колымский простор слюдяной.
* * *
Я стал на миг тысячелетним дубом.
Чьей волей, властью, силой — неизвестно,
Но плоть сменилась мякотью древесной.
Меня преобразили до основы
И заключили в древние оковы.
Я оставался, впрочем, сам собою,
Но в землю врос древесною стопою.
Ветвились и врастали корневища
В прах праотцов, в родные пепелища.
В беспамятстве и чистом, и глубоком
Я прикасался к ледяным истокам,
К хвощам, окаменевшим трилобитам,
К костям Земли и явным, и сокрытым,
Зловещий прах причудливых творений
Смотрел в меня сквозь бездну поколений.
Как некогда Гермесовы скрижали,
Их письмена меня преображали.
И врос я сердцем силою Господней
И в небеса, и в бездну преисподней,
И в тайнопись времен, в их отраженье…
Смешной была цена преображенья,
Дешевле драхмы оказалась плата…
Душа была на атомы разъята,
И в свет я погрузился бестелесный,
И Дух витал над водами и бездной!
* * *
И ночная прохлада по листьям струится,
В наступающих сумерках зябнешь, как зяблик…
Я забуду тебя, только как мне забыться?
Ты, из жизни моей уходя понемногу,
Как закатное солнце, согрей на прощанье.
Я любил тебя, верь мне, не веришь? Ей-богу…
Мне кричат уже сверху: “На выход с вещами!”
Что с тобою стряслось? Что случилось со мною?
Мертвым пеплом любовь обратилась, сгорая…
Ты уходишь, ты прячешься — солнце чужое,
Наступающей ночи меня уступая.
* * *
Ночь оплыла стеарином.
Тянет в открытую форточку
Звездами, снегом и дымом.
Холодно и бесприютно.
Кто-то балует с гармонью.
Тянется хмурое утро,
Слышится лай отдаленный.
Снег заскрипит под ногами,
Сердце прихватит морозцем.
Тихо встает над полями
Подслеповатое солнце.
И над алеющим снегом,
И над рекою широкой,
Где-то меж Богом и небом
Ворон летит одинокий.
* * *
Густую кровь вишневых корневищ,
Взлетая ввысь, спускаясь в преисподню,
Над прахом неотмщенных пепелищ,
В великом средоточии сердечном
Играешь ты, — из инобытия
Возносится и мукой бесконечной
Пространство полнит музыка твоя.
В ней наша боль и наше воздаянье,
Армения, судьбе наперекор
Стоишь ты, сотворенная из камня,
Из корневищ вспоенных кровью гор.
Пусть Промысел до времени таится —
Взрыхляет души музыка, как плуг…
Благословил Господь твою десницу,
Лозу, и Крест, и плачущий дудук!
И свыше свет в твоей душе мерцает,
Как будто к флейте сам Господь приник…
И кровь армян росою проступает
На плащанице древних базилик!
Там капелька моей армянской крови,
И покаянно, — Господи, прости, —
Шепчу ему, кричу от этой боли,
Пытаясь в эти камни прорасти!