Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2007
Много лет назад в журнале “Нева” я опубликовала небольшую статью “Загадка Карла Александровича Петерсона, или Фантасмагория по Гоголю” (1995. № 11).
В этой фантасмагории я разбиралась еще долгие годы, ибо К. А. Петерсонов, живших в Петербурге в одно и то же время, было двое. Один из них начинал как крупный чиновник по ведомству Министерства иностранных дел и стал впоследствии, увешанный орденами и знаками отличия, гофмейстером двора ее высочества. Другой — как титулярный советник, переползавший постепенно по чиновничьей лестнице. Один из них жил в роскошном особняке на Мойке, другой — на Невском проспекте, в квартире, напоминающей жилье Акакия Акакиевича из гоголевской “Шинели”. Разбираться в том, кто из них был сыном Элеоноры Петерсон, то есть пасынком Ф. И. Тютчева, но главное, кто из них прославился стихотворением “Сиротка” и оброс целой литературной биографией, пришлось, повторяю, долго. Об этом можно прочитать в энциклопедии “Русские писатели XVIII — начала XX века”. Т. 4.
Но сейчас речь идет только о стихотворении “Сиротка”, напечатанном в журнале “Звездочка” (1843. № 9): “Вечер был; сверкали звезды; / На дворе мороз трещал…”, оно сразу же приобрело неслыханную популярность. Безымянным оно переходило от одного поколения к другому, вплоть до 1917 года. Никаких особенных художественных особенностей оно не содержало, но, вероятно, тронуло сердца людей тем, что взывало к милосердию, к доброте.
Мое внимание привлекли две удивительные, совершенно разные реакции на это стихотворение, отразившие каждая по-своему целую эпоху в сознании, мировоззрении, даже облике целых поколений.
В первом случае речь идет о повести Н. Г. Помяловского “Очерки бурсы” (1863). Повесть эта почти никогда не упоминается, и даже в университетском курсе по русской литературе о ней говорится как-то вскользь, а может, и не говорится вовсе. А между тем перечитанная сегодня повесть совершенно потрясла меня своей человечностью, глубокими размышлениями о детской душе, которая гибнет не только от физических истязаний, но и истязаний моральных. Помяловский с болью думает о равнодушии общества, а подчас и родителей к существованию того поистине страшного — узаконенного явления, какое представляла собой бурса. С особой глубиной, душевной и гражданской заинтересованностью писатель подходит к вопросу о том, каких священнослужителей выпускает бурса. С этим связаны размышления Помяловского о вере истинной и лживой, о служении Церкви подлинном и лицемерном.
Но обратимся к интересующему нас эпизоду. Оказавшись в бурсе, семилетний деревенский мальчик Фортунка вскоре задумал бежать оттуда. Он решился на такой шаг, не ведая, где найдет приют, не имея ни копейки. Но в сознании его жила песня “Вечер был; сверкали звезды…”. В ней говорилось, что однажды шел бедный малютка, он весь дрожал от холода, но думал: “Бог и в поле птичку кормит, и росой кропит цветы, и меня он не оставит”. В той песне, как помнил мальчик, действительно навстречу тому мальчику шла старушка, которая и приютила сироту у себя… Полагаясь на такой же случай, маленький беглец встал глубокой ночью, натянул на себя одежку, завязал немудреный узелок и вышел во двор. Вечер был, сверкали звезды, Фортунка перелез через забор, над ним было открытое небо, и он всей душой верит, что и к нему придет спасение, что кто-то добрый протянет ему руку. Конечно, убежать ему не удалось, он был сразу же пойман солдатом-сторожем. Но сторож этот, который чаще всего был груб и жесток, зная, что за попытку к бегству следовало страшное наказание, по отношению к семилетнему ребенку проявил доброту: повел его в свою пекарню, накормил лепешками с маслом (неслыханное для бурсы угощение), ласково поговорил с ним о родном доме, и Фортунка заснул сном птички Божией.
И второй эпизод, относящийся к совсем другой эпохе, к военному времени 1919–1920 годов. В книге известной журналистки XX века, именем которой теперь названа специальная премии за лучшее перо, Н. А. Тэффи, “Житье-бытье. Рассказы. Воспоминания” (М., 1991), приводится один из фельетонов, напечатанных накануне ее эмиграции из России, в последнем номере “Нового сатирикона”, под названием “Добрый красногвардеец”. Сюжетом для фельетона послужил текст, опубликованный в свежем номере газеты. Текст такой: “Один из народных комиссаров, отзываясь о доблести красногвардейцев, рассказал случай, когда красногвардеец встретил в лесу старушку и не обидел ее. Из газет”. Текст совершенно точно характеризовал время, когда абсолютно естественный поступок человека становился примером чуть ли не доблестного поведения. В поисках оценки этого газетного текста Тэффи обращается к еще памятному большинству ее читателей доброму детскому стишку, где нормальной считается совсем другая мораль, — только в ее стишке все оказывается перевернутым.
Вечер был, сверкали звезды,
На дворе мороз трещал,
Тихо лесом шла старушка,
Пробираясь на вокзал.
Мимо шел красногвардеец.
“Что ты бродишь, женский пол?”
Но взглянулся и не тронул,
Только плюнул и пошел.
А старушка в умиленье
Поплелася на вокзал…
Эту сказку папа-Ленин
Добрым деткам рассказал.
Уж как хорошо умиляется старушка. Еще бы!