Вступление, подготовка текста -Андрея Трухина
Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2007
Предлагаемый читателю материал подготовлен на основе писем из личного архива, хранящегося у потомков в Санкт-Петербурге, российского историка профессора Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена Александра Евгеньевича Кудрявцева (1880–1941). В 1918 году он был одним из основателей 3-го педагогического института в Петрограде (впоследствии ЛГПИ, а с 1991 года — РГПУ им. А. И. Герцена), заведующим кафедрой средних веков, деканом исторического факультета. Являлся крупным специалистом по истории средних веков Испании, английской революции XVII века. В 1920–1940-х годах был ведущим ленинградским методистом по истории и обществоведении в школе и вузе.
Я уже дважды рассказывал на страницах “Невы” об этом человеке. Первый раз в 4-м номере за 1988 год о его работе с А. М. Горьким в журнале “Летопись” и газете “Новая жизнь” (1916–1918), а спустя двенадцать лет — в № 9 за 2000 год — о его знакомстве и сотрудничестве с В. А. Пястом (Пестовским). Сейчас пришло время предоставить слово самому герою наших предыдущих публикаций. Дело в том, что у Александра Евгеньевича была еще одна не менее яркая грань его творческой личности, находившаяся как бы в тени основной — научной, — блестящего публициста. Прекрасным свидетельством этого стали его очерки и статьи не только в уже упоминавшихся периодических изданиях — “Летопись” и “Новая жизнь”, но и в советской периодике. Кроме того, в 1994 году в сборнике “А. Е. Кудрявцев. Переписка. Избранное” (СПб.) также был приведен ряд фактов и документов (практически не оставшихся в анналах истории) из его писем и записных книжек начала прошлого века, в которых очень колоритно, красочно и увлекательно, порой с изрядной долей юмора рассказывалось о событиях из студенческой и общественной жизни российского студенчества в Эстонии. В данном же случае хотелось бы познакомить читательскую аудиторию с неопубликованными впечатлениями ученого о путешествии в Поволжье и великолепными описаниями восхождения на горы Кавказа и Крыма. Использованные выдержки из писем были адресованы Елене Евгеньевне Звенигородской-Кудрявцевой (ум. в 1920 году) и Наталии Владимировне Андреевской (1893–1968).
4.11/1910 г. Е. Е. Звенигородской
“…Лето все ездил… был в Тифлисе, а оттуда возвращался по Военно-Грузинской дороге… До поездки на душе было прескверно, а там, в центре мирозданья, среди дикой красоты, про все забыл. Иной раз дух захватывало, в особенности когда с перевала глядел вниз в бездонную глубину, где еле виднелась серебристая лента Арагвы. Как весело она журчит, сколько бодрости в ее неугомонном говоре, стоишь, как зачарованный, и прислушиваешься к ее бесконечным рассказам. О чем эти рассказы? Трудно передать. О чем-то далеком, но бесконечно дорогом, милом…
За перевалом другие сцены — дикие, до жуткости величественные. Нежная лазурь, отчеканенная вершина главного хребта, ослепительно белый Казбек, а внизу мрачное ущелье и бешеный Терек. Дарьялское ущелье — это громадная тюрьма или скорее одно из отделений дантовского ада; небо не видать, горы сомкнулись. Терек клокочет, переворачивает огромные глыбы, грохот стоит по ущелью. И невольно как-то вздыхаешь с облегчением, когда кони вынесут тебя снова на свет Божий”.
12.VI.1910 г. С теплохода, плывущего
по Волге. Е. Е. Звенигородской
“…В общем — она [поездка по Волге] много дала мне наслаждений и природой, и людьми. Получился интересный калейдоскоп, в котором прошли передо мной многочисленные картины русской природы и русской жизни. Семь лет прошло со времени моего первого путешествия по Волге; теперь я не только освежил свои прежние впечатления, но и осмыслил их. Я полюбил северную природу, почувствовал ее сдержанную, нежную прелесть. Несколько дней тому назад в Работках я любил лежать на высоком обрывистом утесе и любоваться широкой перспективой бесконечной дали. Вокруг меня столпились березы стыдливо, грустно, внизу Волга тихо дремлет, поверхность ее еле колышется, и порой чудится, что это спящая царевна, которой снится светлый, счастливый сон. Лежишь так час, другой и мал- помалу перестаешь различать свое собственное существование. На душе тихо, немного грустно… нет ни прошедшего, ни настоящего, ни будущего… Какая-то нирвана, невероятно сладостная.
Сколько здесь нестеровских, левитанских уголков, от которых и раньше приходил в восторг в музеях, сколько жизни богатой, сложной открываешь лишь раз в этих березках, склонившихся над водой, в шелесте листьев. Невольно начинаешь прислушиваться к этому шелесту и улавливаешь обрывки чудесной сказки. Часто ловишь себя на вопросе: о чем шепчут березы, какие тайны скрывает в себе василек, приютившийся в густой высокой ржи.
Там же в Работках — удивительные русские поля! Целое море зелени, которое то и дело перекатывается широкими волнами и так хочется окунуться в эти волны, отдаться на волю зеленой стихии”.
10.VII.1912 г. Нальчик.
Е. Е. Звенигородской
“…Степь удалялась от меня, и я все глубже и глубже уходил в лесистые ущелья под неугомонный шум Терека и горных потоков. С каждым поворотом новые пейзажи, и чем дальше в горы, тем они грандиознее. Иногда картины, окружавшие меня, становились прямо фантастическими. Предо мной вдруг оказалось озеро — на дне ущелья, окруженное скалами, лесом, густыми зарослями азалии. Зеленовато-синяя поверхность его отражала в себе — и горы, и лес, и синеву неба, и вечно куда-то бегущие облака. И веяло от него какой-то тайной легендой. В воздухе ощущался запах серы, а в прозрачной воде виднелись деревья, застывшие, мертвые. Я стоял, как заколдованный, — становилось немножко жутко. Пришлось заночевать на берегу. Развели костер, подкрепились чаем, а из-за горы показались черные облака, зашумел лес. Надо было спасаться от непогоды. Соорудили кое-как палатку, забрались туда и под крупные капли дождя стали засыпать. Проснулся ночью, вылез из палатки, — за черной тучей показалась луна, а Медведица стояла как раз почти над озером. Долго, долго смотрел на нее…
Прощальный взгляд на озеро, и дальше в путь. Узкое-узкое ущелье, нависшее над головами скалы, рев Терека — все это ошеломляло, держало в напряженном состоянии. Дикая красота, полная угрюмого величия, и только лиловые колокольчики, горные ромашки, приютившиеся у скал, живописными гирляндами смягчали пейзаж. Глянешь вниз — голова кружится, тянет туда в эту бездну, над головой целые замки, дворцы самой вычурной архитектуры. Потом ущелье расширилось, а горы стали еще выше и еще угрюмее. Кругом голые скалы, а впереди все замкнулось, и только в одном углу сияла отчеканенная снежная вершина. Она становилась все ближе и ближе.
Приехали в аул, нашли там единственного русского человека — писаря. Колесная дорога закончилась, дальше идет уже обычная тропа. Мы не знали, что предпринять — вернуться обратно или отважиться в дальнейший путь. К счастью, мы встретились с двумя туристами и присоединились к ним. Наняли верховых лошадей и проводника и тронулись в путь.
Новые картины, еще более ошеломляющие. Тропа вилась над страшной пропастью — среди хаоса скал и бешеного шума реки. Облака нависли над ущельем, и когда они прорывались, то перед нашими глазами открывались страшные громады гор, и нам казалось иногда, что из царства тьмы мы приближаемся к царству яркого света, так было ослепительно впереди. Под нами альпийская флора, кругом сосны, тук, березы. Так проехали 30 верст и лишь в 9 часов вечера заметили впереди приветливый огонек. То был ветеринарный пост у перевала через главный хребет. Ты не поверишь, как мы, измученные, измокшие, обрадовались этому огоньку. Нас встретили ветеринарный доктор, стражники, развели в сакле огонь, зажарили шашлык. Отогрелись, подкрепились. Как-то не верилось, что в таких дебрях могло оказаться человеческое жилье, тепло, радушный приют. Впечатления еще так свежи, трудно их передать.
Трудно передать и зрелище, окружавшее нас. Мы были со всех сторон окружены снежными вершинами. На следующий день утром мы успели мельком охватить панораму, но туман то и дело закрывал ее. Наша стоянка находилась на высоте 9 или 10 тысяч футов, а над нашей головой висел огромный ледник. Целый день прошел в ожидании, когда погода позволит подняться к нему. Но ожидание оказалось бесплодным: лил осенний дождь, и все было закрыто облаками. Переночевали вторую ночь, проснулись, опять туман, хотели уезжать, но неожиданно солнце прорвало туман, и мы единодушно решили подобраться к леднику во что бы то ни стало.
Два часа крутого подъема, и пред нами огромное ледниковое поле, ледяные скалы, пирамиды, огромные трещины. Под лучами солнца они искрились, ослепляли глаза, а внизу страшная пропасть. Дурачились, прыгали с камня на камень, радовались, как дети. На сам ледник не пошли — он считается одним из самых опасных, а у нас не было подходящего снаряжения. Только попробовали ледку и напились ледниковой воды. Итак, добились цели и запели песни. Невероятно хорошо было”.
29.VIII.1925. Крым. Гаспра.
Н. В. Андреевской
“Вернулись сегодня из экспедиции на Ай-петри в 1 ч[ас] дня. А вышли вчера в 6 ч. вечера. Поднимались в течение 7 ч. по шоссе и в 1 ч. ночи были на верхней точке Яйлоч. Подкрепились в корчме и двинулись в 4 ч. ночи к Ай-Петри. Через полчаса были там — на дикой скале (561 метр над уровнем моря). Южный берег раскрылся перед нами на огромном расстоянии, а за ним море, которому нет предела. Гасли звезды, потускнели Орион, Сириус, а на востоке кто-то незримой рукой разбрасывал по небу краски. В 5 ч. неожиданно для всех нас показался ярко-красный сегмент. Море и небо по мановению того же неведомого волшебника превратились в какую-то красочную феерию. Протянулись по небосклону зеленовато-желтые, бирюзовые нити, совершенно прозрачные из тончайшей ткани. Мы так и ахнули. А внизу под нами страшная пропасть, причудливые зубцы скал. Еще ниже — обережье как на ладони, в том числе и наша Гаспра. Прямо дух захватило от такого зрелища.
Вернулись тою же тропой по плоскогорью и, снова подкрепившись в корчме, пошли исследовать Яйлу в противоположную сторону. Наткнулись на фантастическое зрелище: длинная стена выветрившихся скал причудливой формы. Точно индийские пагоды. Расселись на гребне и сидели совершенно оцепененные. А за этой стеной — веселая долина Ялты и безбрежное море…
Потом начали спуск пешеходной тропой, помучились изрядно. Это гораздо хуже, чем подниматься. Спускались в течение 3-х часов и к обеду были уже дома. Поглядел снизу вверх на зубцы Ай-Петри, и как-то не верилось, что был там и приветствовал восходящее солнце. Мы, в общем, провели в экспедиции 18 часов и прошли 40 верст, совершенно не спали”.
Вступление, подготовка текста
к публикации Андрея Трухина