Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2006
* * *
Почему мне не нравится вовсе, как нынче поют
Песни прошлой войны, самой главной и тяжкой войны?
Будто что-то насмешливо-легкое им придают, —
Мол, так пели прабабки, мы им подражать не должны!..
Нас от них отделяет безвременья черная даль…
Молча слушает бабушка песню, хмура и стара:
Видно, внучка умней, что ее вековую печаль
Исправляет улыбкой и легким движеньем бедра!..
Раньше пели иначе — “Землянку” и “Темную ночь” —
Над голодным ребенком, которому жить без отца…
Но ребенок подрос и теперь посмеяться не прочь,
Не заметив, что жизнь продолжается — после конца.
* * *
О мой семнадцатиэтажный дом!
Мелькают птицы за моим окном…
Наверно, в чьей-то лоджии гнездо
Соорудили черные пичуги.
Спасает их от холода и вьюги
Окно щелястое, как решето.
Их не страшат домашние коты,
Собаки и балованные дети,
Когда они, хозяева планеты,
Летят из поднебесной высоты
На подоконник. Глядя на зарю,
Я коротаю с ними вечер зимний.
Я гречневую кашу им варю
И тихо разговариваю с ними.
Я говорю им: “Ангелы, ко мне!”
И плещут крылья черные в окне.
* * *
Распределить наследство. Сдать в архив
Тетради, дневники, чужие письма.
Прикинуть, что зачтется мне в актив.
Начать воспоминанья: “Нинка — клизьма”,
Где матерные первые слова,
Написанные бабой деревенской,
Мне открывали тайны естества,
Как вальсы на лугу — характер венский,
А лозунг — “Орднунг!” — Одера красу
И замки над рекой в большом порядке…
Вот я держу в ладонях на весу
Двадцатый век, не горький и не сладкий,
А черствый век, но для таких, как я,
Источник поэтического бреда
И вывода, что главное — семья,
Товарищи, доверие, беседа,
Текучая прозрачная вода,
Слепая вера в завтрашнее чудо
И строки, что уходят в никуда,
А главное — пришли из ниоткуда…
* * *
Я люблю собаку в доме,
Кошку — маленького тигра
И когда приедет внучка
С кучей импортных косметик,
И тряхнет, вбежав с мороза,
Золотистыми кудрями,
И, смеясь, ответит: “Шапка?
Кто сегодня носит шапки?”
Я люблю конфеты с ромом
И соленые орешки,
Сыр “рокфор”, программу “Вести”,
Фильмы, но не про войну —
Про английскую деревню,
Их наследственные распри,
Ритуальные убийства
И ухоженный газон…
Я люблю все то, что вижу.
Я люблю все то, что слышу.
Не люблю — корыстных, подлых
И способных на убийство.
Впрочем, я люблю не меньше
Как единственно достойный
Образ жизни — это право
Молчаливой нелюбви.
* * *
Не хрусталь, а чашка, банка…
Мне, себе, еще налей…
Горделивая осанка
Не от польских королей —
От красавиц круглолицых,
От “курян” и “воронят”.
Доброту на этих лицах
Годы бережно хранят.
Как лукавы их улыбки,
Если жизни — как река —
Возле мужа, возле зыбки,
Возле крынки молока.
Но потом — приходит лихо,
Точно смерть, стоит в углу…
И улыбка тихо-тихо
Уступает место злу.
Лик угрюм, но не по чину
Перекладывать вину
На обидчика мужчину,
На обидчицу страну:
Женщина за все в ответе!
Но — успеет ли помочь?..
…Подрастают в доме дети.
Повторяет маму дочь.
Письма Марины Цветаевой
До крови губы искусала,
Пока искала стиль и слог.
О, сколько писем написала
Цветаева, — прости ей Бог!
Любовных, выдуманных, страстных,
Исполненных лихих затей —
Для адресатов безучастных,
Не знавших, что ответить ей.
“Глухая исповедь” — не диво.
Но столько слов — и никому!
О, эта инициатива
Мужчинам равной по уму!
Любовный голод или сытость,
Оповещенье о своем,
Души смятенье и бесстыдность
От одиночества вдвоем…
А сколько в этих письмах света,
Какая легкая рука!
Их оставляли — без ответа,
Но сохраняли — на века.
* * *
Виденья, привидения,
Нелепые мечты…
Без моего хотения
Ко мне явился ты.
Без моего согласия
Взял моего тепла…
Без моего… Но разве я
Счастливой не была?
Была, была счастливою,
Ступая за межу!
…Какой же справедливою
О прошлом я сужу…
* * *
Кончается лето, короткое лето.
Родные мои возвращаются с юга.
А мне все труднее дожить до рассвета,
И нет у меня ни мужчины, ни друга,
Ни старшего в доме, такого, который,
Жалея меня, по головке бы гладил…
Как странно, что ныне ищу я опоры! —
А раньше никто бы со мною не сладил.
* * *
Простуда, кашель — поделом,
Клокочет боль в груди.
Я слишком долго за столом
Сидела взаперти!
Сменились вывески в кино,
Названия бистро.
Не уступают мне давно
Скамеечку в метро…
Куда идти и что решать? —
Я будто на луне…
Вдохнуть, дыханье задержать
И плыть на глубине…
* * *
Надбитая тарелочка,
Прозрачная на свет…
Балованная девочка
Семидесяти лет…
Надбитая тарелочка, —
Цена ей — медный грош.
О чем ты плачешь, девочка?
Сама не разберешь.
И кто-то рядом с девочкой
Серебряно-седым
Склонился над тарелочкой
Под небом голубым,
И время — осязаемо
И взято на учет, —
Лишь их двоих касаемо,
В той вечности течет.