Публикация Наталии Францкевич
Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2006
Шло наступление. Войска Ленинградского и Волховского фронтов, взломав оборону противника, которую немцы возводили более двух лет, хлынули вперед. Одним из последних немцы оставили Красноборский участок. Слева от железной дороги Ленинград–Москва у Смолзавода они ушли раньше на несколько дней, а справа еще держались и даже один или два дня усиленно обстреливали Красный Бор. Потом наступила тишина. Вместо обычных пулеметных очередей по ночам, ни единого выстрела. И темнота: ни одной ракеты. Немцы ушли. Части, державшие оборону в Красном Бору, пошли вперед.
Всю ночь шли подготовки к походу. Выкатывали пушки с позиций, отвозили их к штабу, снимали пулеметы, грузили их на тележки, сматывали телефонные линии. Утром, чуть рассвело, все расчеты со своими тележками собрались у кухни. Выдали НЗ — шпиг, сухари, сахарный песок — и завтрак. Тележки выстроились в походную колонну. Поход начался.
Не всем передвигаться на автомашинах — не хватит автомашин, да и не везде они пройдут.
Противник, отступая, разрушает дороги, мосты и мостики. Некоторые части пойдут пешком, таща за собой тележки или саночки с оружием и вещами. А рядом будут проноситься автомашины, тягачи будут тащить тяжелые орудия, будут грохотать танки.
Еще с осени был дан приказ подготовить тележки. Каждый расчет должен был сделать тележку для своего оружия, боеприпасов и вещей, тележку, которую люди расчета должны были сами и тащить. Ходили, отыскивали колеса, оси, гайки, свинчивали, сколачивали все эти разнокалиберные части, изготовляя тележки.
Позднее, когда появился снег, стали заботиться о санях, но тележки не бросали. В Ленинграде погода переменчива: сегодня можно ехать на санях, а завтра все растаяло — надо ехать на колесах. Так именно и случилось: в конце января стояла оттепель, почти весь снег, в особенности на дорогах, стаял.
От Красного Бора до Ульяновки не больше 10 километров по Московскому шоссе. Но говорили, что Московское шоссе еще обстреливается немцами. Поэтому шли обходной скверной дорогой через Никольское. Участок этой дороги у Красного Бора был оживленный. По краям стояли автомашины. Нас обгоняли автомашины и повозки. Навстречу двигались обозы, сани и машины. Какие-то части шли на отдых, везли захваченные у немцев кухни, орудия. Дорога пересекала местность, где несколько дней назад проходила передовая линия. Через траншеи были положены мосточки из бревен и фашин. Кое-где валялись трупы немцев.
Шли по земле, где несколько дней тому назад были немцы. Везде, где только можно было прилепить, висели дощечки с немецкими надписями, немцы называли траншеи как улицы, у каждого маленького мостика, который у нас навсегда остался бы безымянным, висела табличка с названием моста, стрелки показывали дороги к деревням, в деревнях висели дощечки со всякими запрещениями, с перечислениями недозволенного. Но деревни были пусты, людей в них не было. Всех жителей немцы угоняли в Германию. В Никольском нашли только одного старика.
Дорога у этого села спускалась вниз, а потом поднималась в гору. Этот подъем задержал колонну. Приходилось нескольким расчетам втягивать одну тележку, а потом возвращаться за другой. Тележки так и норовили соскользнуть с дороги. Въехали в лесок. Хорошо. В лощинах лежал снег, колеса увязали в снегу, здесь легче было бы тащить сани. Миновав трудное место, передние тележки останавливались, поджидали, когда вся колонна одолеет овраг или косогор, когда все подтянутся.
Кое-где лежали трупы немцев. Я подобрал записную книжку. На первых страницах владелец не записал фамилии и адреса. Дальше шел дневник. Выбрались на дорогу, вымощенную бревнами, после подъема на крутую горку остановились отдохнуть. Люди начали уставать. Жевали хлеб и сухари со шпигом, искали, где бы попить, главное — попить. Всем было жарко.
Шли по пустынным улицам Ульяновки. Все домики были целы, жителей не было ни одного человека. Уже темнело, когда расчеты заняли отведенные им места. Расположились в пустых домах. Везде еще чувствовалось, что недавно здесь жили немцы. На кухне у стенки были аккуратно сложены наколотые дрова, их хватило бы на несколько дней, большой немецкий джутовый мешок с картошкой, в комнатах на столах стояли кружки, лежали ножи. В одном из домов была, вероятно, шорная мастерская. В другом домике находились заряженные элементы, телефонное имущество. Связисты пополняли запас телефонного кабеля за счет оставленных немцами линий. Старшина нашел большой картошки и несколько десятков литров горючего.
Железная дорога Гатчина–Мга была превращена немцами в противотанковое препятствие. Насыпь с стороны была обшита бревнами. Полотно железной дороги было перешито на узкую немецкую колею. Именно эта дорога питала так долго Мгинскую группировку противника. Из наблюдательного пункта в Красном Боре видны были поезда, проходившие время от времени в ту и другую стороны.
Некоторые роты расположились в землянках, построенных немцами. Землянки были построены хорошо. По стенам двухэтажные нары с отдельными местами для каждого. Посередине стол с лавками около него. В углу этажерка. На одной из полок книги. Среди них журнальчик со статьями Геббельса и других фашистских главарей, какой-то технический военный журнальчик, журнальчик для солдат с рассказами, очерками картинками и фотографиями. Во всей этой прифронтовой полосе фашистских книг встречалось довольно много. Их следовало бы собирать для крупных наших библиотек. Библиотекам не пришлось бы после войны тратить валюту на то, чтобы собрать немецкие книги и журналы военного времени — ценный материал для историков.
Стены комнат в домах были обклеены газетами, чаще всего “Ревельской газетой” на немецком языке, именно “Ревельской”, отнюдь не “Таллинской”, и газетой на русском языке, издававшейся тоже в Ревеле. Газета эта — “Северное слово” — главной проблемой, волнующей мир, считала проблему национальности и для “возрождения” и “освобождения” русской национальности призывала помогать немцам. У ее редакторов мозги были несомненно набекрень. На стенах можно было проследить существование этой газеты до 1942 года, потом следы ее на некоторое время исчезают, а в конце 1943 года она же, несомненно она, уже появляется под другим названием, как орган “Русской освободительной (!) армии”, то есть власовской. На стенке встречались номера газеты, которая по внешнему виду могла быть принята за “Правду”, а содержание статей было фашистское. Иллюстрированные журналы, которыми кое-где были оклеены стены, изображали смеющихся детей, улыбающихся девушек и женщин, цветущие села далекой Германии, как будто войны и не было совсем.
Было еще темно, когда все расчеты с тележками двинулись в путь. Часть выходила на Московское шоссе. Идти с тележкой по асфальту Московского шоссе было нетрудно. Шли не растягиваясь, останавливались на отдых на четверть часа через каждые сорок пять минут. Во время этого перехода окончательно сложился порядок марша. Впереди на коне ехал один из заместителей командира части — майор Поликарпов или капитан Мамотенко. За ним шли подразделения. Каждый день порядок следования подразделений менялся, каждый день ведущим было другое подразделение. За каждым подразделением лошадь везла походную кухню, а за нею шел возок с хозяйственным имуществом. Кухня и хозяйственное имущество с середины пути обгоняли колонну и ехали вперед, чтобы на ночлеге приготовить обед. В расчетах люди менялись местами. Кто шел “коренником” в тележке, переходил назад — подталкивать тележку сзади длинной палкой. Тот, кто подталкивал тележку сзади или тянул в пристяжке, занимал место “коренника”.
Переход до Тосно был небольшой, и к 12 часам дня часть была уже на месте. На небольшом кирпичном домике — большая немецкая вывеска “Комендатура”. Свернули к вокзалу. По дороге киоск “Газеты, журналы и брошюры”; дальше по-русски: “Продажа хлеба”. Наконец вокзал, взорванный, сгоревший, разбитый. Перешли через пути. На здании кинематографа немецкая вывеска: “Казино”. Встретилось несколько человек гражданского населения.
Расчеты заняли дома по окраинам. У окон расположили пулеметы. Связисты навели телефонные линии. Противник где-то на дальних подступах к реке Тосне. Штаб занял каменный дом на Московском шоссе. Командира части майора Мурадошвили назначили комендантом города. Говорят, что где-то под Вырицей освободили несколько тысяч тосненских жителей, которых немцы хотели угнать, и эти жители возвращаются в Тосно.
В Тосно немцы оставили много разного добра. Везде много картошки. Вот дом, половина которого занята складом деревянных лопат для сгребания снега. Везде запасы дров на зиму. И что было особенно ценно: в каждом дворе очень прочные, легкие на ходу и поместительные сани. Снег выпадал каждый день и не таял, было несколько градусов мороза, установился хороший санный путь. И каждый расчет поспешил обзавестись санями: ведь, может быть, скоро опять в дорогу. И действительно, через несколько дней часть с утра уже с санками (тележки оставили в Тосно) собралась у перекрестка — ждали приказа о дальнейшем движении. Тем временем стали варить обед, заиграла гармошка, в кружке на снегу танцевали. Какие-то мужчины в гражданском осматривали дома: Ижорский завод подбирал помещения для своих рабочих. У вокзала расчищали и ремонтировали пути. Был получен приказ идти на Чудово. До Чудова было километров 70 или 80. Шли большую часть ночи. Добрались до Любани. Заночевали. Мост через реку Тосну был взорван. Спускались с крутого берега на тонкий потрескивающий лед. В особенности было трудно переправлять кухню и сани хозяйственные с имуществом.
Давно нетопленные печи дымили. Чая перед сном так и не удалось вскипятить. Хорошо, что хоть стало немного теплее. По расписанию часть могла отдыхать в Любани до 16 часов. Решили, однако, выступить часов в двенадцать, чтобы большую часть пути проделать днем. Так как мост через реку был взорван, пришлось предпринять обход вокруг всей Любани.
Пересекли железную дорогу, шли мимо церкви. В церковном садике доделывали ограду вокруг свежих могил. Тут схоронили красноармейцев, павших в бою за освобождение Любани. Шли мимо разбитого вокзала. На одном из вокзальных помещений была надпись, предупреждавшая, что немцы оставили в нем склад отравляющих веществ. В одном из домов у вокзала помещался немецкий банк. Несколько красноармейцев держали пьяного немца. Его нашли в кладовке, в одном из домов, когда осматривали, не заминирован ли дом. По ночам немец вылезал из своего убежища и поджигал дома.
Шли по Московскому шоссе. По краям дороги часто встречались надписи “Мины”. Взорванные мосты приходилось обходить. В некоторых местах было взорвано и шоссе. То справа, то слева тянулись немецкие склады, горы ящиков, снаряды, мины, патроны. Начали встречаться деревни, от которых оставалось лишь одно название.
Именно такой сгоревшей дотла деревней оказалась и деревня, где предполагался ночлег. В ней сохранилось лишь несколько сараев. В этих сараях стояли наши кухни, обед был готов. Но ночевать все-таки было негде. Было решено: после обеда и двухчасового отдыха идти дальше. Пообедали на свежем воздухе. Посушили портянки. Кое-кто вздремнул. И пошли дальше. До обеда как-то чувствовали себя усталыми, шли медленно. После обеда пошли бодро и к утру добрались до Чудова. Когда часть выходила из Тосно, Чудово только что было занято нашими войсками, немцы были в трех километрах от Чудова. Когда часть вошла в Чудово, немцы были уже в 40 километрах от него. Город был набит нашими войсками. Найти свободное помещение было трудно. Одно из подразделений провело остаток ночи и следующий день в руинах какого-то железнодорожного здания: склада или мастерской. Но потом нашли домики, землянки, приспособились мало-помалу.
Гражданских жителей в Чудове было довольно много. Старшина Смирнов разместил свое хозотделение в одном домике у гражданских. После спешного ухода немцев гражданские пособирали кое-какие продукты, оставшиеся от оккупантов, сделали себе некоторый запас. Хозяина через несколько дней призвали в Красную Армию. Двух маленьких пареньков старшина брал с собой в поездки, чем доставлял им большое удовольствие. А хозяйственных дел было много. Один из пареньков показал старшине немецкое овощехранилище. В нем было несколько десятков тонн картошки. Старшина сейчас же снарядил туда экспедицию. Экспедиция привезла картошку и поехала второй раз. Забрала новую партию картошки и оставила в овощехранилище рабочих, которым было поручено затарить картошку в мешки.
Красноармейцы ведрами варили картошку. Повар варил густой картофельный суп — не размешать черпаком. В складе нашли еще немецкие талоны на получение порции супа. Все талоны были перенумерованы. В Чудове было захвачено много складов: продовольственных, фуражных, боеприпасов, медицинских и т. д. Немецкая мазь для предохранения от обморожения в больших тюбиках получила широкое распространение: ее употребляли вместо вазелина, ею смазывали оружие и т. д. Было очевидно, что часть недолго пробудет в Чудове. Оборону в Чудове заняли части Волховского фронта. Противник с каждым днем все дальше и дальше отходил от Чудова. В город приезжали железнодорожники. Начались работы по восстановлению железной дороги. Всюду бродили саперы с собаками: выискивали немецкие мины.
Дней через пять часть собрали в одном месте ожидать приказа о дальнейшем движении. Приказ пришел через три дня. Часть направлялась в Лугу, которая только что была занята Красной Армией. Пока часть стояла в Чудове, снег шел каждый день.
Из Чудова вышли часов в семь вечера. В 11 километрах от Чудова находился совхоз, какие-то несколько домов. В них предполагалось ночевать. Туда заранее была отправлена кухня. Поздно ночью добрались до совхоза и расположились на ночлег (первая деревня была целая). На следующий день предстояло сделать километров 30–35 по целине. Дорога шла большей частью лесом. Было трудно вытягивать санки по ухабам, которые все чаще и чаще стали встречаться на пути. Иногда казалось, что больше уже не сделаешь ни одного шага. Мучительно хотелось пить. Нигде не было видно ни одного человека. Кое-где встречались выжженные дотла деревни. До одной из таких деревень добрались поздно вечером. У сохранившегося дома дымилась кухня. Был приготовлен кипяток. Его разобрали быстро. Всем не хватило. Суп ели для того, чтобы утолить не голод, а жажду. Старшина выдавал водку, хлеб, сахар.
Поздно ночью пошли дальше. Ночевка оказалась хорошей. Дом был заранее натоплен людьми, посланными вперед. Спали, тесно улегшись на полу. Трудно было найти свободный кусочек пола. Утром был завтрак и, главное, кипяток. Идти стало значительно легче. Иногда автомашины обгоняли часть, иногда попадались навстречу. Ноги уже не утопали в снегу, тащить санки было гораздо легче. Это была дорога немецкого отступления, немецкого бегства. По обочинам валялись пулеметы, бочки из-под горючего, катушки из-под кабеля, перевернутые автомашины — грузовики, легковые, автобусы исковерканные, со снятыми колесами, сани разных размеров и фасонов, в том числе и такие же немецкие сани, которые были у нас в каждом расчете.
Пересекли полотно железной дороги Ленинград–Новгород. К вечеру пришли в село, от которого осталось несколько сараев. Разложили костры. Ели шпиг и сухари. Кто успел вскипятить, пили чай. Через два часа, потушив костры, колонна пошла дальше. Крепчал мороз. Когда же конец этому пути? С приближением деревни оживали надежды: здесь ночлег. Но деревня была обозначена только несгоревшими плетнями сгоревших усадеб, и часть шла дальше. Будет ли впереди несожженная деревня?
Наконец поздно ночью добрались до ночлега. Натопить промерзшие дома так и не удалось. Спали, кто как сумел устроиться. Среди ночи выдавали еду. Поев, опять ложились спать. На следующий день по дороге стали попадаться навстречу гражданские. Несколько женщин разных возрастов тащили сани с домашним скарбом и детьми. Шествие замыкал старик. Такие встречи становились все чаще и чаще. Население возвращалось в свои деревни. Бабы шли на восток — на свои пепелища, откуда их угнали немцы. Мужчины шли на запад — бить немцев.
Днем пришли в целую деревню и расположились на отдых. Хозяйственная часть, добравшаяся уже до места назначения, выслала автомашины, чтобы забрать часть груза. С саночек перегружали пулеметы, минометы, ПТР. На грузовики сели женщины и красноармейцы, наиболее уставшие за дорогу. К вечеру грузовики достигли села около Луги, где расположилась хозчасть. Расчеты с саночками, на которых оставались только личные вещи, продолжали свой путь и к вечеру пришли в Оредеж, где заночевали. В Оредеже много домов было цело. У вокзала уже шла оживленная работа.
Восстанавливали железную дорогу, перешивали пути с узкой немецкой колеи на нашу широкую колею.
Едва утром тронулись вперед, как был получен новый приказ: часть должна идти в Русыню и занять там оборону. Мы вернулись в Оредеж и пошли другой дорогой — по железнодорожному полотну. Шли очень трудно. Все мосты и мостики были взорваны. Приходилось спускаться с высокой насыпи вниз, а потом опять втягивать сани наверх по вывороченному взрывами грунту. Ночлег тоже выдался неудачный. Утром пришли в Русыню, позавтракали в сараях, оставшихся от мельницы (обоз пришел в Русыню ночью), разместились по домам.
В Русыне был кое-кто из населения. В доме, где расположился штаб, жил старик с двумя дочерьми и внучатами. Они пересидели момент ухода немцев в лесу, “в окопах”, как они говорили. Имущество же их, хлеб и картошка, были закопаны в ямах. Женщины угощали бойцов картошкой и квашеной капустой, очень хорошей, замечательно вкусной засолки. В другом доме поместились мать с сыном, мальчиком лет десяти. Они были из соседней деревни. Их деревню сожгли. Когда мать с сыном вернулись из леса, то решили поселиться временно в Русыне у родных, о судьбе которых пока ничего не было известно.
В Русыне остались штаб и одно из подразделений. Остальные подразделения на другой день утром разошлись по окрестным деревням: Вычелобок, Холуи и др.
Шли в предрассветном сумраке по снежной дороге. Тащили свои санки. Спустились к реке, перешли мост и втянулись наверх в гору к стоявшей на горе церкви. Долго стучали в закрытые церковные двери. Наконец вошли в церковь через маленькие двери у алтаря. Было холодно. Печи в церкви дымили. Алтарь был только что сделан из свежих, еще не выкрашенных досок. В алтаре стоял высокий стол. На нем расположился каптер выдавать хлеб и сахар. Повар развел возле церкви свои котлы. Кто-то залез на колокольню и начал звонить. Его моментально одернули. Тем не менее несколько старух пришли к церкви узнать, не служат ли обедню.
На берегу речонки лежала деревня Вычелобок. Груды кирпичей, обгоревшие бревна, да изгороди вокруг — вот все, что оставалось от деревни. Подразделению предстояло построить в деревне и около нее огневые точки и землянки.
Когда приступили к работе, стали появляться жители. Пришли две бойкие девушки и повели разговор с бойцами. Явился хозяин, отец бойких девушек, — мужчина лет пятидесяти. Он остался очень доволен, что на их участке строят землянку, предложил для ее сооружения использовать уцелевшие материалы: бревна, доски, горбыли. Семья жила пока в соседней деревне, которая не была сожжена. Хозяин организовывал колхоз.
Местные жители ездили на санях, собирали на пожарищах, что можно было собрать, раскапывали ямы, где было зарыто разное имущество: посуда, стулья, кровати, оконные рамы и т. д. Раскапывали ямы с картошкой и хлебом.
А через несколько дней под вечер на перекрестке дорог Гвардейцев играл на гармошке. Девушки танцевали с красноармейцами. Иванов все больше напирал на вальс. Вспомнили, что стоит Масленица — прыгали через костер. Потом все провожали девушек до соседней деревни, где они жили. С тех пор у молодежи установился обычай: под вечер ходить в соседнюю деревню. Более пожилые красноармейцы посмеивались.
Землянки были сделаны скоро. Уже на другой день после прихода к вечеру все перешли из церкви в свои землянки. А потом уж обшивали стены досками, настилали пол.
Как-то раз оповестили: в Русыне открыли кинематограф. Русыня была за пять километров, но все пошли. Большая комната была наполнена красноармейцами всех подразделений. Распахнулась дверь, и вошли представители местного населения от пяти до десяти лет. Тут были старые знакомцы: внуки того деда из дома, где стоял штаб, и мальчуган десяти лет из другого дома. Первые два ряда заполнили ребятки. Окна были закрыты плащ-палатками и газетами. Последнее окно закрыли перед самым сеансом.
Шел замечательный фильм “Киноконцерт”. Симфонический оркестр под управлением Мравинского исполнял вальс Чайковского, Михайлов пел “Шотландскую застольную песню”, Галина Уланова танцевала умирающего лебедя, Лемешев в роли герцога из “Риголетто”, джаз железнодорожников… При втором сеансе провертывали отдельные номера по два раза. Так и провернули почти всю картину два раза. Потом устроили танцы. На второй сеанс пришло уже местное население не только от пяти до десяти лет, но и девушки из деревни, что рядом с Вычелобком.
Где же были немцы? Немцы отступали куда-то к Пскову. Но вот у Пскова наше наступление приостановилось. И части был дан приказ занять оборону под Псковом. Из разных деревень все подразделения сошлись в село Заозерье. Село было цело, в нем немцы бывали только мимоходом. Хозяйка рассказывала о тех сложных переплетах, которые создавались в тылу у немцев. Были девушки, которые гуляли с немцами. Одна из них прижила ребенка. Когда дошли слухи о нашем наступлении, она посадила ребенка под дерево — замерзай, мол, — и ушла к партизанам. Другие девушки гуляли с русскими военнопленными. Из сорока военнопленных тридцать восемь сбежало к партизанам. Один поляк сошелся с девушкой, и оба ушли к партизанам. Им дали задание, чтобы проверить их.
Задание они выполнили. Так и остались у партизан. Часам к двенадцати следующего дня в село прибыли грузовики. Вещи грузили вместе с саночками. Всю часть посадили на грузовики. Грузовики пошли сначала в Лугу и дальше уже по дороге на Псков. К вечеру у машин кончилось горючее. Стояли несколько часов.
Дорога во многих местах была взорвана. К ночи на вторые сутки в районе Пскова на перекрестке дорог нас высадили из автомобилей. Пошли пешком, таща за собой саночки. Заночевали в лесу. На следующий день расчеты развели по местам. Началась постройка дзотов и землянок. Часть расположилась на позициях под Псковом.
Публикация
Наталии Францкевич