Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2006
Влюбленный в жизнь, в широкий праздник лета,
Прожаренный на солнце и ветрах,
Опять пою тебя, моя планета,
В табунных травах, песнях и кострах.
Медовый дух.
Озерный воздух.
Воля!
Гудят шмели, и далеко видна
Пасущаяся в поле на приколе,
Качающая волнами руна,
Овца.
Пустышка.
Блеющая кочка…
Звенит июль, погода высока,
И журавлей кочующая строчка
По небу не плывет еще пока.
Еще в лугах лежат такие росы,
Что кровь немеет в жилах, и восток,
Обрызгав небо, падает в покосы,
Обшаривая каждый лепесток.
Как будто мягкий зверь на влажных лапах,
С особым тщаньем нюхая следы,
Он травы шевелит, и пьяный запах
Пронизывает небо и кусты.
И, захмелев, за темною грядою
Туман кругами ходит над водой
И, удивленный тихою водою,
Покачивает белой бородой.
И это все от края и до края —
И черных туч воинственный разбег,
И солнца шар, что катится, сгорая, —
Не полюбить не может человек.
* * *
Над Гардарикой вновь непогода. Туман.
Утро схоже с закатом… Усталые лица…
По граниту ступает горластая птица
С хищным клювом. Рука, заползая в карман,
Ищет хлебные крошки.
Откуда им взяться?
Не ори, белоперая, душу не рань…
От речного причала “Ракета” сквозь рань
Направляется вниз по заливу шататься.
Все при деле — “Ракета”, баклан и туман.
Кто гудит, кто кричит, кто тропу застилает.
Я бы тоже шумел, но душа не желает.
Прокати по заливу меня, капитан!
На далекий маяк — по зеленому гребню,
Под горбатым мостом, мимо серых быков,
Мимо двух рыбаков, что под вялую греблю
Вынимают из черной воды судаков,
Промывают им жабры, глаза протирают,
И, в садок опуская,
Глядят, и глядят,
Как вдали по воде кто-то в белом шагает,
А за ним, словно ангелы, чайки летят.
Из детства
Читаю сказку по седьмому кругу.
Снега метут. Счастливая пора —
Следи слова да молча слушай вьюгу,
Грохочущую ставнями с утра.
Уроков нет. Закрыты магазины.
Спят поезда, уткнутые в пургу.
Отец каблук из зисовской резины
На лавке прибивает к сапогу.
Играет кот колечками подзора.
На окнах лед, за окнами ни зги.
И Сталин жив-здоров, и лето скоро,
И батя ладно ладит сапоги.
Такие сапоги, что нате-будьте!
В таких легко возьмешь любую даль…
А в сказке снова камень на распутье —
И жить охота, и конягу жаль.
Направо ехать — быть убиту значит.
Налево ехать — значит пешим стать.
Бросаю повод — лошадь прямо скачет.
Скакать тебе, Каурый, не устать!
Из цикла “Читая Бабеля”
1.
Обведенный нимбом заката, к нам скакал Афонька Бида…
И. Э. Бабель. Смерть Долгушова
Эх, Афонька…
Печаль с крылами…
Но идет Долгушов, идет
С голубыми, как ночь, губами
Прямо к пуле твоей и, рот
Разевая, надсадно свищет:
— Страть патрон по мне, херувим…
И руками под сердцем ищет
Точку нужную, а над ним
Клубы воздуха светлым светятся,
И уже впереди встает
Из прозрачного солнца лестница,
Упираясь в небесный свод.
И по лестнице, кроясь в облаке,
Разгребая лебяжий мех,
Сам Господь Долгушова под руки
Прибирает к себе наверх.
А поодаль, ширяя пиками,
Мчит Россия со свистом, с гиками,
В седлах кованых, в образах,
С лентой черною на глазах.
2.
— Чему учился еврей?
— Библии.
— Чего ищет еврей?
— Веселья…
И. Э. Бабель. Рабби
Над Волынью ходит вечер.
Под Буденным пляшет конь.
У веселья через плечи
Переброшена гармонь.
Пьяный чуб висит над бровью,
Ноги вбиты в стремена.
Земли пухнут черной кровью,
Просочившейся до дна.
Гармонист кадриль играет,
Рвет подошвы на кругу,
За деревней птица грает
Над побитыми в логу.
Командарм нагайкой тронет
Жеребца блестящий бок…
Он тебе, еврей, припомнит
Все, что ты увидеть смог, —
И жидков пархатых слезы,
И поганую “болесть”,
И побитые обозы,
И насилье, и… Бог весть…
И потом, когда потянет
Холодами над страной,
Он тебя спасать не станет
От юдоли неземной.
3.
…если о чем-нибудь стоит петь, —
то знайте — это солнце.
И. Э. Бабель. Одесса
Закончился путь, но не кончено небо,
Синей и синей бирюза,
И мальчик, похожий на старого Лейба,
Твои закрывает глаза,
Чтоб видеть не мог, как закатов пожары
На травы текут, на жнивье…
И кровь, остывая, сочится на нары,
Где, трогая пальцем ее,
Конвойный смеется — густая какая! —
Во весь белокаменный рот,
И солнце московское, ало сверкая,
Идет вдоль колючих ворот,
Проходит под своды, в решетки стучится,
Гремит на тюремном дворе,
И Конная Армия в радугах мчится
К январской рассветной заре
С последним поклоном,
Как высшая память
Певцу голубых синагог
За то, что в великом походе был с нами,
За то, что себя не берег.
* * *
Строгаешь доски, хлопаешь дверьми,
Бежишь, теряя время дорогое…
Успеть бы стать счастливым, черт возьми!
Но только впереди опять такое,
Что день не в день, и радость не твоя,
И ночи всё темнее,
Всё тревожней,
Как будто ты по кромке бытия
Спешишь туда, где за далекой пожней
Светлее небо и живей родник,
Где знаешь, если той напиться влаги —
Родится мысль, что ты не зря возник,
Не зря перо скользило по бумаге;
Где вдруг поймешь на новом рубеже,
Что жизнь была прекрасна и велика,
Что не случайно ходит по меже
Закутанная, словно в парандже,
Твоя судьба…
Жаль, не увидишь лика.
* * *
А разгадка проста.
Как дойдешь до креста —
Оглянись,
Все увидишь, и все подытожишь,
И тоску, что дарована Богом, помножишь
На версту,
И в размерах сожмется верста;
И вся жизнь уместится на узкой ладони,
И прозрачными мутные станут места,
Где все страсти твои, все печали-погони
Ровным счетом не стоят уже ни черта.
* * *
Дождь охапками листьев плюет.
Чайки мокнут на дальней гряде.
Я рыбачу плотву.
Не клюет.
Видно, нет ее в этой воде.
А тростник, знай, шуршит и шуршит.
А барашки бегут и бегут.
Но душа никуда не спешит.
Хорошо ей, наверное, тут.
Никого.
Ни друзей, ни вранья.
Мокрый северный ветер не злой,
И ни коршуна, ни воронья
В низком небе, завешенном мглой.
И не слышит никто, не следит,
Как болотная птица дудит
В золотую кривую дуду,
От меня отгоняя беду.