Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2006
Существует весьма распространенное и не лишенное оснований мнение, что в наше время, как правило, уже не пишутся и не выпускаются большие по объему книги, толстые фолианты, подобные, скажем, “Войне и миру” или “Фрегату Паллада”. Дескать, в нашем нынешнем напряженном, озабоченном, стремительно меняющемся мире у человека уже попросту нет ни времени, ни желания посидеть вечерок-другой за книгой. Книгу сплошь и рядом заменяет экран телевизора, монитор компьютера, интернет-сайт или глянцевый журнал, наполненный сверкающими фотографиями и сплетнями из жизни звезд шоу-бизнеса. В подобных суждениях, разумеется, есть изрядная доля правды. И тем не менее, как это ни удивительно, но, вопреки суровой логике нынешнего бытия, вопреки жестоким рыночным законам книжного бизнеса, тома в сотни страниц и пишутся отважными авторами, и пусть с трудом, пусть каким-то чудом, но издаются и пробиваются к читателю.
Вот совсем недавно на мой стол легли две такие книги: “Ищи меня в России” В. Фроловой1 (жанр книги обозначен как роман — дневники остарбайтера, 1942–1945) и “Моя └оккупация” Германии” В. Чубинского2 , имеющая подзаголовок “Русский офицер в Берлине и окрест. 1946–1950”. И хотя книги эти написаны совершенно разными по своему жизненному опыту людьми, в них есть много общего. Прежде всего обе эти книги строго документальны. Основу книги Веры Фроловой, которая юной девушкой была угнана в Германию и в полной мере испытала все тяготы и унижения принудительного труда на чужбине, составляют ее тогдашние дневники. Дневники, написанные именно тогда, в неволе, и это особенно ценно. Кстати, очень правильно сделало издательство “Ореос”, воспроизведя на цветной вклейке страницы оригинала этого уникального документа. Свой дневник Вера Фролова вела поздними вечерами, а то и ночами, тайно. Не было бумаги — она писала на разодранных грубых бумажных кулях из-под удобрений. Впоследствии она признавалась, что “те ночные часы бодрствования были для меня своеобразной отдушиной, единственными светлыми мгновениями в скотской подневольной жизни…” Тогда она, разумеется, не думала, что пройдет время — и эти сотни исписанных страниц станут поистине бесценным живым свидетельством стойкости духа и любви к своей Родине. И вот что еще примечательно. За многие годы своей журнальной работы, общения с пишущими людьми, мне не раз приходилось выслушивать от того или иного литератора сетования: дескать, я бы написал, я бы осуществил свои замечательные замыслы, я бы… но вот, мол, нет соответствующих условий, быт заедает, квартирные тяготы, и так далее, и тому подобное… Вроде бы все верно. Но… Уж казалось бы, придумать ситуацию, менее располагающую к тому, чтобы взяться за перо, чем была у Веры Фроловой, просто невозможно. И все же нечто, что оказывалось сильнее ее беспредельной усталости, горестей, страданий, побуждало ее писать, писать вопреки всему. Я убежден, что вот эта тяга к самовыражению, это непреодолимое стремление к бумаге, к слову, это упорство пишущего и есть обязательная, хотя, разумеется, не единственная составная часть литературной одаренности. Вера Фролова обладала этим качеством.
Книга Вадима Чубинского “Моя └оккупация” Германии”, который в отличие от Веры Фроловой попал на немецкую землю не в качестве подневольного раба, а качестве Победителя, тоже строго документальна. Это воспоминания о четырех годах, проведенных автором в роли молодого военного переводчика в Германии. Любопытно, что так же, как и Вера Фролова, младший лейтенант Чубинский уже в те времена обладал тягой запечатлевать и осмысливать все, что происходило с ним, все, чему он был свидетелем, с помощью слова. Так в мемуарную книгу органично входят страницы повести, которую начал писать, но так и не окончил тогда младший лейтенант. Эти страницы ценны не только тем, что по горячим следам рисуют особенности быта в оккупированной зоне Германии, но и тем, что правдиво, без поправок на сегодняшний день, отражают тогдашнее мировосприятие молодого советского человека. Если для В. Фроловой пребывание в Неметчине стало источником страданий, унижений, тяжкого труда и постоянной тоски по Родине, то для В. Чубинского годы жизни и работы в Берлине сопровождались, по его собственному признанию, постоянным “подсознательным ощущением неординарности, необычности происходящего со мной и вокруг меня”. Более того, “когда впоследствии я прочитал у М. Бахтина о └карнавальном мироощущении”, мне показалось, — пишет В. Чубинский, — что это выражение тоже подходит для моих германских лет с той оговоркой, что такое мироощущение не покидало меня ни на работе, ни в часы развлечений, ни даже в моменты, когда случались неприятности. И так все четыре года. Позднее уже подобного не бывало…” Надо сказать, что это чувство полноты жизни, это “карнавальное мироощущение” ни в коей мере не мешает автору создавать правдивую картину окружавшей его действительности со всеми ее больными проблемами, нелепостями, а порой и весьма горькими раздумьями. И не случайно в своем вступительном авторском слове В. Чубинский, ныне, кстати заметим, известный историк, автор ряда значительных монографий, доктор наук, говорит, что эта его книга порождена “чувством протеста. Протеста против мертвящей казенщины и политической заданности, которые пронизывали изданные в нашей стране за ряд десятилетий книги и статьи об истории Германии в первые годы после Второй мировой войны”. И, на мой взгляд, автору действительно удается нарисовать живую картину послевоенной берлинской жизни, где тяжкие последствия войны, бытовые неурядицы соседствуют с активной деятельностью кабаре и даже с весельем, неожиданным для разрушенного, полуголодного города, царившим, к примеру, в Трептов-парке, который тогда еще не стал знаменитым на весь мир мемориалом. Мы становимся свидетелями того, как, еще не добравшись до места службы — до Германии, юный офицер сталкивается с поистине абсурдными приметами тогдашней нашей жизни. Так преисполненный собственной значительности оттого, что ему предстоит служить в советской военной администрации, младший лейтенант Чубинский уже в Бресте обнаруживает, что “достать нужный мне билет никакой возможности не было. На курьерский поезд до Берлина сажали только старших офицеров. Что делать остальным, начальству, судя по всему, было наплевать”. И вот тут начинается достойная стать сюжетом приключенческой повести история того, как будущий сотрудник советской военной администрации пробирается в Берлин — подручными средствами для этого служат то велосипед, то бричка, то лодка. На границе Польши с Германией ему приходится пробираться через лаз в колючей проволоке, затем, обливаясь потом, шагать в офицерской шинели с тяжеленными вещами по железнодорожному мосту, и так далее, и так далее… Еще на пути в Германию через Польшу судьба сводит молодого военного переводчика Чубинского с фронтовиком, участником боев за Берлин лейтенантом Сержантовым. “Ему было что рассказать, — замечает автор. — Но почему-то — может быть, от нечистой совести — он то и дело сбивался на рассказы о разного рода безобразиях, которые творили на занимаемых немецких территориях наши солдаты, и в их числе сам рассказчик. Мне Сержантов показался очень хорошим парнем, и потому меня удивляло простодушное, прямо-таки эпическое спокойствие его повествований. Ведь речь шла не только о грабежах, массовых и порой варварских изнасилованиях, но и об убийствах. Впрочем, он охотно, без малейших возражений соглашался со мной, что вещи, о которых он говорил, плохи, постыдны, позорны для нашей армии… Увы, мне суждено было на протяжении четырех лет общения с немцами сталкиваться с одним и тем же вопросом, терзавшим душу: как и почему такое могло случиться? Никакие ответы не содержали полного объяснения и не несли с собой оправдания…” К этой горькой теме, теме, которая в нашей печати была абсолютно закрытой, автор будет еще не раз возвращаться, особенно в первой части своей книги. “Все это, — пишет он, — стало моей (нашей) болью, моим (нашим) страданием. Было время, когда я не мог спокойно воспринимать упоминания о насилиях в Германии. Меня начинала бить лихорадочная дрожь”. Тем более что судьбе было угодно свести младшего лейтенанта Чубинского с женщиной, которая, по его словам, “была живым воплощением того, что не давало успокоиться моей совести”. “Убежден, — признается автор, — что если и существовала немецкая девушка, которую я в конце концов мог бы по-настоящему полюбить, то это была только Лили”. И нетрудно себе представить, что творилось в его душе, поскольку было известно, что именно Лили весной 45-го была жестоко изнасилована советскими солдатами. Впрочем, замечает В. Чубинский, она всегда протестовала, когда при ней кто-либо говорил, что она пострадала от русских: “Это были не русские, это были монголы”. Да, и о таких драматических коллизиях идет речь на страницах книги.
А вот еще один немецкий знакомый молодого советского переводчика — истопник, семидесятилетний старик, высохший и кривой, Вильгельм Янко. Однажды утром он появился на пороге комнаты Чубинского, крайне взволнованный, растерянный. Оказалось, что он пришел умолять о заступничестве, поскольку его должны уволить. За что же? И тут выясняется, что он был членом нацистской партии, причем едва ли не со дня ее основания — с 27 года. Иначе говоря, был убежденным нацистом. “Убей меня бог, — признается В. Чубинский, — я ничего не понимал. Старый, жалкий, нищий, безобидный Вильгельм, к которому мы привыкли, лебезящий и ревностный, доброжелательный и благодарный, всегда готовый услужить каждому из нас, он — фашист… Фашист! Какие еще поразительные открытия преподнесет мне эта чудовищная страна?!”
Подобных живых выразительных эпизодов, характеров, ситуаций, причем связанных, разумеется, не только с немцами, но и с советскими офицерами, тогдашними сослуживцами В. Чубинского, в книге немало.
И в этом, кстати говоря, книга Вадима Чубинского тоже перекликается с книгой Веры Фроловой. Ее дневники тоже населены самыми различными, весьма непохожими друг на друга людьми — это и наши соотечественники, кто так же, как и сама Фролова, был угнан в Германию, это и немцы, очень разные и по своим характерам, и по убеждениям, а соответственно — и по отношению своему к подневольным “остарбайтерам”, это и французы, и англичане — военнопленные. Книга сильна и интересна прежде всего обилием подробностей, детальным и достоверным описанием быта, человеческих отношений. В ней также немало историй, каждая из которых могла бы стать сюжетом отдельной повести. Хотя на страницах дневника В. Фролова нередко весьма эмоционально выражает свои чувства: и ненависть к тем, кто пришел на нашу землю незваными захватчиками, и тоску по Родине, и привязанность к близким людям, книга лишена ложного пафоса, пустой риторики. Однако буквально каждая строка ее убеждает нас в том, что именно мечта о Победе, о возвращении на Родину, вера в то, что рано или поздно такое возвращение должно состояться, помогали автору книги выжить в невероятно тяжелых условиях, помогали сохранить стойкость духа. Мы расстаемся в Верой Фроловой в марте 1945 года.
“Теперь уже все в вагоне спят…
…Одной мне не спится. Не спится — и всё тут… Да и как можно спать, когда я еду, еду, еду домой. Ведь я еду в Россию! В Россию!
Я не везу с собой никакого богатства. Все мои └трофеи” — это подаренное однажды чубатым солдатом └приданое” — немецкие пододеяльник и простыня с вышитыми непонятными вензелями, а также крепдешиновое платье в мелких разноцветных листочках по серому полю и эффектная светло-голубая шелковая кофта с рядом прозрачных стеклянных пуговиц… Сознаюсь, при виде огромных тюков, чемоданов, баулов, что распиханы повсюду в вагоне, у меня тоже мелькнула было однажды корыстолюбивая мысль: а может, зря мы с Руфкой так погордились, не набрали с собой, как другие, немецкого барахла? Ведь, как сказал рыжеусый, при нашей нынешней нищете и бедности что-то можно было бы продать, что-то обменять, а что-то и перешить… Но эта мысль сразу же исчезла: ах, не надо мне чужого! Права мама: голова на плечах есть, руки-ноги целы — всё у нас когда-нибудь будет, всего сами добьемся… Главное — я еду домой! Ведь это не сон — я еду наконец в Россию!”
На такой светлой, радостной ноте завершается книга. Ну, а то, как встречала Родина тех, кто не по своей воле оказался в Германии, это, как говорится, уже другая история.
Книги, подобные тем, о которых идет речь, конечно же, бесценный материал для будущих историков — именно такие живые свидетельства способны воссоздать истинную, а не ложно-официальную картину минувших лет. Но вместе с тем очень хотелось бы, чтобы этим книгам не пришлось томиться на библиотечных или архивных полках в ожидании, когда рука исследователя протянется к ним. Они достойны лучшей участи, они, на мой взгляд, по-настоящему интересны и нашему современному читателю. И очень жаль, что на подобные книги очень мало внимания обращают наше радио и телевидение. А ведь я уверен: по тем же дневникам Веры Фроловой или по воспоминаниям В. Чубинского можно было бы создать эмоциональный, берущий за душу документальный радиоспектакль. Как говорится, было бы лишь желание. То самое желание, или, иначе говоря, сердечная отзывчивость, которая, к счастью, оказалась у издательства “Ореос” и у многих неравнодушных к нашей недавней истории людей — всех, кто способствовал выходу в свет книги “Ищи меня в России”. Я хорошо знаю, как непросто в наши дни, в дни засилья коммерческой, “глянцевой” литературы, издать книги, подобные книгам В. Чубинского и В. Фроловой. И оттого люди, все же сумевшие сделать это, заслуживают и уважения, и благодарности.
БОРИС НИКОЛЬСКИЙ
1 В.П.Фролова “Ищи меня в России”, 830 с., ИД “ОРЕОС”, СПб, 2005.
2 В. Чубинский “Моя “оккупация” Германии”, 528 с., из-во “Образование—Культура”, СПб, 2005