Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2006
Как-то знакомый рассказывал:
“Сидим мы в воскресенье, обедаем. Съел я салат и из салатника жидкость-то эту салатную с донышка допил. И вдруг Антошка мой и говорит:
— А нам в садике сказали: и дома так не делайте!
Я аж поперхнулся”.
С тех пор у нас с друзьями так и осталась эта фраза: как что-нибудь не по правилам сделаем, так друг другу и сами себе говорим: “И дома так не делайте!”.
И тут вскоре мой приятель и одноклассник по прозвищу Квадрат, так и оставшемуся у него на всю жизнь, рассказал, что приезжала в Питер в гости Полина, уехавшая десять лет тому назад в Америку.
— Ну и как она там? — спрашиваю. — Что рассказывала?
— А, — пренебрежительно ответил Квадрат, — она фармацевт, а работает там гувернанткой…
— А ты напрасно так пренебрежительно отзываешься об этой работе, — сказала я. — Гувернантка — лицо в семье очень авторитетное. И дети ее слушаются обычно больше, чем родителей. Вспомни классическую литературу: гувернантка учит их не только школьным предметам, но и как себя вести во всех случаях жизни, за столом следит за их поведением, делает им замечания, и родители не имеют права вмешиваться! А сколько она детям рассказывает помимо уроков: и на прогулке, и дома. Фактически она формирует их этику, мировоззрение, направляет круг их интересов…
— Да? — уже другим тоном сказал Квадрат. — Я как-то не думал об этом.
— А вспомни учеников начальных классов. Чуть что — они родителям: “А учительница сказала…” И родители смущенно замолкают. Потому что учительница для них главнее. Пока.
Так вот теперь о том, как я сама была ею, гувернанткой.
Я педагог. С перестройкой у нас отобрали приличную зарплату, стабильную жизнь, и пенсия вышла с гулькин … ээээ, пардон, с гулькин нос.
Надо было что-то делать.
А что? Вспомнить свой многолетний учительский опыт.
Первым подопечным у меня был Славочка. Родители небогатые, Славочка только что закончил свое первое учебное заведение — садик, но так как он часто болел, то буквы не знал, а читал совсем плохо; в детсадике его зачислили в слабоумные — так и сказали, мол, для школы он пока не годится…
И тогда родители решили нанять учительницу, чтобы за неполных два месяца она подготовила его к школе. Это была я.
Славочка был чудный ребенок! Умница, ласковый, внимательный и старательный. Он садился рядом со мной на диване, прижимаясь ко мне, и мы читали вместе: сначала я — медленно и водя пальцем по строчкам, а потом он. Потом писали слова, позже маленькие предложения. Считали, складывали, вычитали…
В перерывах Славочка мне показывал рыбок и волнистого попугайчика. Любит животных — попробуем счет привязать к сюжету.
На следующий урок приношу сочиненную сказочку, сказочку-задачку.
ХИТРЫЙ ЩЕГОЛ
Весной, как только появилось много букашек, гусениц, червячков и личинок, щегол со щеглихой поняли, что пора выводить птенцов. Они починили свое прошлогоднее гнездышко, утеплили его пухом со своих перышек и от одуванчиков, проверили, хорошо ли оно спрятано в густой листве и не видно ли его издали.
Все было в порядке. Щеглиха начала откладывать туда яички. За неделю она снесла пять маленьких пестреньких яичек (пусть враги думают, что это просто камешки) и села на них, чтобы согревать их своим теплом.
Две недели она не сходила с гнезда. Подкармливал ее червячками да мухами заботливый щегол. Прошло пятнадцать дней. Птичка волновалась: вот-вот должны появиться щеглятки! Она все время посматривала на яички: не появилась ли трещинка? И вот наконец скорлупки начали трескаться, раскалываться, и из одного появился маленький, мокренький, беспомощный птенчик! Он еще не мог держать головку и был похож на маленькую мокрую тряпочку. “Какой красавец!” — восхитилась мама-щеглиха. “Сразу видно, что умный!” — гордо сказал папа-щегол и улетел за червячком.
За целый день до вечера вылупились почти все. Только одно яичко так и осталось лежать в гнездышке, остывшее, потемневшее и безжизненное. Наверно, оно было повреждено с самого начала.
К утру все птенцы обсохли, стали пушистыми и научились держать головки. Они так возились, что лишнее яичко вывалилось из гнезда. Они широко раскрывали желтые клювики и пищали. Они требовали чего-нибудь поесть!
Целый день щеглы летали в поисках пиши. За день папа-щегол принес детям двух кузнечиков, двух пауков, три мухи, одну осу и, наконец, нашел чудную жирную гусеницу.
Но вдруг из густых ветвей вылетела ворона и хотела наброситься и заклевать щегла. Щегол не растерялся и кинул вороне гусеницу. Прожорливая ворона на лету подхватила гусеницу, проглотила ее и ринулась за щеглом… Но того и след простыл. Хитрый и проворный щегол уже был в безопасности. Он сидел, притаившись в густых ветвях, и ждал, когда хищница с мощным клювом улетит.
Отдышался щегол и полетел к своему гнезду. Он рассказал щеглихе, как хитростью спасся от вороны, и предупредил, чтобы она береглась этой разбойницы. Он еще немного полюбовался на своих красивых деток и снова полетел искать пищу.
Надо было кормить семью.
А теперь подумаем и ответим:
1. Сколько дней в неделе? А в двух неделях? (7+7= ?)
2. Сколько птенцов вывелось у щеглов? (5–1 = 4)
3. Сколько насекомых поймал щегол? (2+2+3+1+? — выполнить сложение).
4. Почему щеглиха считала птенцов красивыми, а щегол умными? (Ответ: потому что… родители любят своих детей и они кажутся им самыми красивыми и самыми умными.)
И — кода: “Надо было кормить семью”. Фраза не случайна — все продумано. Здесь мимоходом — параллель о папе, который целый день работает, чтобы прокормить семью.
А, кстати, как правильно: щеглиха или щеголиха?
А еще есть слово, похожее на название этой птицы, — “щеголь”. Это человек, который любит “щеголять” в пестрых изысканных модных нарядах. А знаешь, откуда это слово? Птичка щегол — с очень пестрым, ярким оперением: у них кольцо густо-красных перышек вокруг клюва, черное темя, желтые зеркальца (блестящие пятна) на черных крылышках, белые пятнышки на хвосте. Вот и стали называть разнаряженных людей — щеголь, щеголиха.
А еще какие названия птиц служат для характеристики человека? (Ну, конечно, назвать не может, мал.) Но ты их знаешь! Вот, например, про храброго, гордого человека говорят: орел! А про нехорошего человека говорят: хорош гусь!
А про рассеянного, несобранного: ну и ворона! А потому что ворона наестся, а остатки пищи зарывает, впрок, значит, а потом найти-то и не может! Забыла!
А про девушку с гордой, медлительной и величественной походкой говорят: идет, как пава! А пава — это же павлин, только павлин — не ОН, а павлин — ОНА.
Конечно, всего этого он в точных формулировках не запомнит, но детская память такая, что потом оно где-то когда-то всплывет. Недавно читала научно-популярную статью — оказывается, мозг ничего не забывает! Все хранится где-то там, а под гипнозом или в экстремальных ситуациях он может почти дословно пересказать любую книгу, которую когда-либо читал.
Такие вот дела.
Конечно, научить ребенка читать, писать и считать необходимо, но все ли это, что нужно? По-моему, нет.
Незаметно и по крохам надо лепить из ребенка доброго, отзывчивого, жалостливого и любящего своих родителей человечка.
В большой трехкомнатной квартире третью комнату занимали еще одни соседи, у которых была девочка лет девяти.
Когда я уходила, все обитатели квартиры выходили в длинный коридор — прихожую, становились в шеренгу и хором говорили:
— До свидания, учительница!
Славочка благополучно поступил в первый класс, нормально учился…
Второй ученицей была Геня. С ней мы занимались три года.
В первом классе она не училась, потому что с родителями ездила по заграницам, и время от времени, в те короткие периоды, когда они были дома, в России, нанималась какая-нибудь мамина подруга, не ставшая новой русской, которая учила девочку буквам и немножко письму. И так как Гене было уже восемь лет, то ее отдали сразу во второй класс.
Бедная девочка и вообще-то была нервная и вниманием родителей, новых русских, не избалована, а тут еще не успевала за одноклассниками.
Нервная, капризная, замкнутая, чудовищно невежественная во всем, кроме нарядов и иностранных мультиков по видоку про какую-то Покахонтас, патологически боящаяся свою неуравновешенную, хотя и любящую маму…
Мама красивая, высокая, тонкая, нарядная, причесанная, делающая макияж в лучшем салоне города, с высшим образованием, причем с красным дипломом, нигде не работавшая ни одного дня — так вот выпало, — была очень занята домом и собой.
— А в Париже были? — спрашиваю как-то у нее.
— Да, конечно.
— И в Лувре?
— Была. Но эта Мона Лиза мне совсем не понравилась…
Тут я вспомнила анекдот — приятельница собралась на недельку в Париж и рассказала, кстати.
— Помнишь, у Сары в кухне висел портрет Моны Лизы?
— Помню.
— Ну, так он теперь в Лувре.
Так о маме.
Маму было жаль. Какая трудная жизнь у жены нового русского! Да, в ее распоряжении машина с шофером, у нее от заграничных нарядов шкаф распирает, но ей указано, с кем она должна дружить, и дан список, что она должна прочесть, у нее совершенно нет своих денег и нет собственности, и даже прописана она по несуществующему адресу…
И она не знает, чего ждать от мужа сегодня вечером — подарка (в виде пачки денег), выговора или ласки, придирки или даже побоев… А то и выгонит на улицу вместе с ребенком (выше этажом так и случилось).
Дома она была очень редко, как я поняла: жены у очень занятых бизнесменов существовали для связи бизнесменов-мужей. Неслужебное общение бизнесменов осуществлялось на днях рождения или — редко — в совместной семейной поездке с кем-либо из них за границу. Ну, еще в ресторанах — но там, я думаю, решались деловые вопросы.
Восьмикомнатная квартира в доме, который не требует адреса, а именуется просто по названию его прежнего дореволюционного владельца, обставленная, разрисованная и обвешанная, как Эрмитаж, требовала непрерывного ухода — и не дай бог соринка или пятнышко! Глава этого не любил и карал беспощадно.
И ни единой книги, кроме учебников дочки в детской: “книги портят интерьер”.
И ведь при всем том оба хорошие люди! Красивые, молодые, образованные: он — престижный гуманитарный, она — не менее престижный институт. Просто жизнь в той среде нервная — и это слабо сказано. Конечно, появилась гувернантка, и можно было на нее — меня — положиться и не заниматься с дочкой.
Главное для мамы было — как оделась дочка, и не дай бог к этому платью не те туфли.
— Где мама? — спрашивала я иногда у девочки.
— Не знаю, поехала к кому-то из подруг.
А там обсуждались моды, кто куда собирается поехать, эта мама давала дельные советы, что где покупать и что вообще почем ТАМ.
Дома должны быть и были идеальная чистота и порядок — папа так любит.
— Еда приготовлена, холодильник полон: вот тут это, тут — то, кушайте все, что хотите, сейчас приедет Олег (шофер), я уезжаю.
Но вернемся к нашим баранам… э… к нашей ученице.
Подробнее о ее странных знаниях.
Ну, что наша страна — Россия, это она знала.
— А какая столица России?
— А что такое “столица”?
Объясняю. Называю. Спрашиваю, в каких странах она была.
— Ну, в Италии…
— А на каком языке там говорят?
— Ну, я не знаю… На своем…
Кроме Италии, не могла назвать ни одной страны, ни одной столицы, ни одного языка… Просто назвать…
Наконец, в школе задали выучить наизусть стихотворение Тютчева. Три четверостишия про природу. Прочла один раз, два… бросилась на пол, била по нему руками и ногами и кричала:
— Это выучить невозможно! Учительница наглая! Это только в десятом классе надо задавать!!!
Сижу, наблюдаю, жду. Через десять минут успокоилась, лицо злое, села.
— Не расстраивайся. Сейчас я тебя научу, как легко запомнить и, вообще, как учить стихи.
Читаю первый куплет — здесь говорится о небе. Читаю второй — а здесь о деревьях. Третий — а здесь о реке.
— Теперь ты читай.
Она прочла два раза, отбираю книгу, ну, давай: о небе, говорит, о деревьях, говорит, о реке…
— Все, я сама!
— Ну вот! Молодец! Сколько минут учила? Двенадцать! Как раз столько, сколько валялась на полу. Впредь ничего не бойся — я тебя научу, как лучше запоминать. На все есть приемчики-секреты, и я их тебе расскажу!
Теперь учат прописным буквам упрощенного начертания — некрасивым. А я пишу так, как учили нас, — когда я что-то написала из своих, придуманных специально для Гени предложений, она восприняла мой почерк как настоящее искусство:
— Как вы красиво пишете заглавные буквы!
— А нас так учили. А вам дают упрощенное написание, как легче написать… Если хочешь — ты имеешь право писать, как я… Просто это сложнее немножко.
— А напишите мне все заглавные — как вы!
— Пожалуйста! Я напишу тебе варианты.
Ей интересно. Следит.
— Но ты пока пиши, как у вас принято, а когда ты научишься писать быстро, как говорят, набьешь руку, тогда можешь писать и по-разному.
Ну вот, уроки выучены, можно перекусить и погулять. Дома никого, кроме нас, стиральная машина бухтит, сама что-то делает, а мы — в столовую. В огромном холодильнике можно брать все, что захотим, но у Гени плохой аппетит и малая избирательность.
— А я хочу попробовать вот это… — говорю я не без умысла. Дети — обезьянки. Посмотрит, что я ем, и себе попросит. И еще нужно удивляться, прикидываюсь веником: а это что? Как интересно — каша в пакетике! И что, ее можно просто так в пакете и варить?
Ага, есть вещи, которые она знает, а я нет. Смотрю на нее с уважением.
Вот тут-то она для меня сварит и сама со мной поест.
— Как, кашу прямо в пакете?
— Да, этот пакет прямо в кипяток, и через пять минут готово.
— А что вы еще любите? Кроме гречневой каши? — спрашивает она после того, как мы ее съели.
— Гречневую кашу я терпеть не могу! — говорю я.
— Как это?!
— А так, просто интересно ты ее сварила… А люблю я сырный суп, например.
Рассказываю… А еще миноги, икру из синих баклажан, тушеное мясо с черносливом или курагой, мясо кисло-сладкое с помидорами или томатом, рыбу заливную или фиш-юх, севрюгу и осетрину отварную, крабовый салат, брынзу настоящую овечью, мороженое крем-брюле… А еще мечтаю попробовать черепаховый суп, но пока не удавалось…
Обсуждаем мое меню и что любит она из экзотических блюд (разбираем слова “экзотика”, “экзотические”).
После выполненных домашних заданий Геня играла куклами Барби. Их у нее было много: девочки, мальчики… множество нарядов для них, качели, двухэтажный дом с верандой и зонтом и креслами на ней, в кукольном доме мебель…
Потом было увлечение глянцевыми картинками, их покупали пакетиками и наклеивали в тетради. Надо было выкупить все серии, в классе они показывали друг другу эти тетради. Сюжеты картинок — из жизни Барби.
Вскоре на прогулке она спросила:
— А в метро красиво? Как там?
Мамма мия! Она никогда не была в метро! Обещаю провезти ее в метро по нескольким станциям. Через пару дней едем. Выходим в нижний вестибюль. Объясняю, чем отделаны стены, как называется поделочный материал: мрамор, яшма, гранит, смальта, цветное стекло… Выходим на станции “Площадь Александра Невского”. Станция отделана золотыми пластинами, рассказываю, кто такой Александр Невский и почему такая облицовка — имитация кольчуги. Выходим еще на некоторых станциях в верхние вестибюли — на эскалаторе считаем лампы. Я сбиваюсь (!) — смотрю с надеждой на нее. Старается, считает. Молодец!
Часто после того, как все уроки выполнены, мамы еще нет дома (как правило, ее никогда нет во второй половине дня), Геня беспокоится: вы идите, я посижу одна, я привыкла! Но мне жалко оставлять ее.
— Я побуду с тобой немного, — говорю, — что, у меня дети, что ли, дома плачут?
— Расскажите что-нибудь про школу! — просит она.
Как-то к слову я рассказала ей про шалости учеников из того времени, когда работала в школе.
Однажды вхожу на урок в шестой класс (это самый шкодливый возраст) и сразу отмечаю, что они что-то уж слишком тихо сидят. Глазенки любопытные, и… на учительском столе небольшой чемоданчик типа “дипломат”, с ним некоторые ходят в школу.
— Это чей? — спрашиваю.
Молчат. Усекаю: значит, вот тут-то и подвох…
Чувствую: ждут. Не подаю вида, что догадываюсь, и хочу чемоданчик открыть, класс замирает… Открываю потихоньку, щелочку, побольше — трава, еще больше — чемоданчик полон живых зеленых ящериц!
— Какая прелесть! — восхищаюсь я. — Тю-тю-ю, какие холёсенькие! — и беру одну в руки, в классе оживление, а я говорю: — Ну, ребята, хорошо, что вы мне в портфель их не подсунули! Представляете, я в учительской открываю портфель — а оттуда ящерицы, а есть учительницы нервные…
В другой раз вхожу в восьмой класс, направляюсь к учительскому столу, мне говорят:
— Ирина Львовна, на стул не садитесь. Мы его для химички приготовили.
Следующий урок — химия.
Они стул разобрали, потом собрали — кое-как приткнули, так что сядешь — он и развалится. Воевала с ними химичка, может быть, с излишней строгостью.
Такие истории Гене нравились. Кроме того, она любила животных, но вот завести даже кошку было нельзя. Завели было котенка. Но котенок попытался драть диван, обитый белой натуральной кожей, и был выброшен папой. Куда? Да просто на лестницу… Больше его никто не видел. Но это было еще на той, первой трехкомнатной, квартире в спальном районе, потом-то уже была эта, типа Эрмитажа, в центре.
Девочка не бывала ни в одном музее, но зато знала все рестораны: ее брали с собой, чтобы не оставлять одну допоздна. Никогда не была в театре. За три года мы побывали с ней и в музеях, и в театре на детских спектаклях. Гуляя, рассказываю ей об архитектуре.
— А какая разница — балкон и лоджия? — спрашивает она.
Показываю.
— А вот это — эркер…
Рассказываю о решетках мостов (недалеко известный мост) и что мостов в Петербурге около шестисот и нигде не повторяется узор решеток.
Как-то раз она маме выдает, что Казанский собор в плане, если смотреть сверху, имеет вид креста, а колоннада, как у собора святого Петра в Риме, в Ватикане. Мама изумлена.
— Это кто тебе, Ирина Львовна рассказала?
Иногда папа заезжает вечером поужинать, и мы с Геней присоединяемся к нему попить чайку за компанию. Я, к слову, что-нибудь рассказываю (это она уже постарше была, в пятом классе):
— Наполеон (а кто такой Наполеон? Ага, верно). Так вот, он с собой в военные походы брал ученых-историков, чтобы они как очевидцы описывали его деяния. В своем африканском походе он перед началом боя давал команду: “Ослы и ученые — в середину!” А почему? Потому что ослы — очень ценная тягловая сила в Африке, где лошади в жаре не выдерживают, а ученые — вторая ценность, которую надо беречь и защищать со всех сторон! Ведь ученые-историки потом опишут и походы Наполеона, и его доблести!
Кстати, там Наполеон произнес самую короткую в истории речь, обращенную к солдатам. Когда он со своим войском подошел к пирамидам, он обратился к солдатам: “Солдаты! Сорок веков смотрят на вас с высоты пирамид!” И все. Эта речь вошла в историю журналистики как самая лаконичная (объяснить слово “лаконичная”).
А почему “сорок веков”? И сколько это лет? В другой раз за чаем, тоже при папе:
— А Бисмарк — канцлер при нем созданного из отдельных княжеств и герцогств государства Германия — перед смертью завещал: “Никогда не ходите на Россию! Потому что на любое ваше действие Россия ответит непредсказуемой глупостью!”
Кстати, его же выражение: “Русские медленно запрягают, но быстро ездят”.
Как-то Генина мама сказала мне:
— Папа говорит: Ирина Львовна все время Гене что-то рассказывает…
Это я, значит.
А сама мама все время читала, но преимущественно то, что советовал глава.
Даже, например, Кафку. Длинный список, который ей дал муж, она мне показывала. Внушительный список модного в то время чтива — это чтобы в обществе можно было блеснуть при случае, если упомянуто будет что-либо.
А сам был очень занятой — с утра допоздна работал, видать, как вол.
Иногда (мы-то сидели в детской) папа приходил с несколькими бизнесменами и проводил совещания в кухне-столовой за легким столом, или в кабинете, или — реже — в белой гостиной…
Занимался недвижимостью, а уж чем именно — при мне не говорилось.
Иногда я приходила и тихонько говорила, что Геня хочет кушать. И без звука все общество переселялось в другие апартаменты — кабинет или гостиную.
Геня старалась не капризничать и не ворчать, потому что я тогда устану, расстроюсь и ничего не расскажу. И не поиграю с ней в “Поле чудес” после приготовления всех уроков.
— А знаешь, — как-то сказала я, когда они в школе получили понятие о плоскости, — что может быть плоскость — лента, например, у которой есть только одна сторона?
— Как это?
— Вот сделаем все уроки — я тебе покажу.
Она старается сделать уроки быстро, тщательно и без капризов, чтобы успеть заняться чем-то интересным, что я ей обещала. Уроки сделаны, выучены, проверены.
И вот мы вырезаем ленту из листов бумаги, склеиваем с поворотом, ведем по ней цветным карандашом, по ОДНОЙ ЕЕ СТОРОНЕ, не отрывая руки… Ааааа! Потом мы ее разрезаем вдоль пополам… как ты думаешь, что получится? Ой! Потом еще раз — а теперь что получится, как ты думаешь?.. И смотрим, что получается! Так кто такой Мёбиус?
И о разных алфавитах.
О том, что почерк человека никогда не меняется, чем бы он ни писал: локтем, зубами, ногой… Все это она опробует: после выполнения заданий привязываем карандаш к руке, к локтю, к ноге, пишем зубами… и убеждаемся! Что! В общих чертах! Не меняется!
Мы выполняем тесты Айзенка…
Но, гуляя, она неизменно тянула меня во все магазины, кроме продуктовых, конечно, особенно в игрушки — там куклы на роликах, тогда модно было — огромные такие, белые, негритянки. Заводная у нее была, но все равно всех смотрели, что делать — ребенок все-таки. Однако со сложившимся стойким интересом к нарядам везде замечает, во что кукла одета. Особенно нравились куклы-невесты, в длинном белом платье, пышно убранном люрексами, кружевами и другими прибамбасами, чем пышнее, ярче и блестящее, тем красивее…
Вообще, одежде придается большое значение: что с чем можно надеть (а не одеть. — Прим. авт). Неоднократно пришлось объяснять и твердить: одеть можно КОГО-ТО — куклу, ребенка, а надеть — что-то. Надеть туфли, надеть пальто на ребенка или ребенку.
Что касается произношения, ударения и словоупотребления — тут я зверь.
Наша речь — это паспорт. Это больше чем паспорт. Это история семьи. Недаром говорится, что интеллигент — тот, у кого есть три диплома: дедов, отцов и свой. Правильное произношение, культура поведения, нравственность закладываются в семье. Если вы слышите, как телеведущий говорит: “с еще одним фактом” вместо “еще с одним” или “шевЕлится” вместо “шевелИтся”, “красивЕе” вместо “красИвее”, “пришел со школы” вместо “из школы” и “приехал с Одессы” вместо “из Одессы”, — знайте, что трех дипломов у него нет. И скатерть на обеденный стол он (она) стелит только при гостях на день рождения, не знает, что торт и пирожное едят десертной вилочкой, а не ложкой или пальцАми и что рыбу и котлеты нельзя резать ножом, а вина пьют не до еды, а после (хотя кое-какие и до, но не буду вдаваться). И говорит “Да вы што?!” вместо “Да что вы?”
И вот в этих случаях и гувернантка, и учителя бессильны. Даже если они все это знают…
Как-то, уже в пятом классе, ей задают сочинить рассказ.
После третьего класса шел сразу пятый. Почему после трех — пять? Неизвестно. Это из области русского абсурда. Тем не менее после третьего класса был пятый.
Здесь надо вернуться назад, к эпизоду из их жизни.
Однажды в выходной они были у других новых русских на дне рождения девочки, постарше нашей, той исполнилось тринадцать лет, но это были нужные люди.
В понедельник спрашиваю:
— Ну, как провели выходные?
— На дне рождения были у девочки.
— Какие же интересные подарки были? — спрашиваю.
— А никакие — деньги в конвертах дарили (баксы, конечно), потому что именинница должна в Англию ехать по обмену… и, представляете, конверт со всеми деньгами она засунула на книжную полку, в свои учебники, и к концу вечеринки он исчез!
— Ка-а-ак? — изумляюсь я.
— А вот так. Конверт так и не нашелся…
— Но посторонних же не было?
— Нет, были только дети.
— А родители — они ничего не заметили?
— А они же в столовой были, отдельно, а там, в детской, только мы.
— И взрослые не занимались вами, не играли в какие-нибудь игры?
— Не-а, они ни разу не заходили, — говорит Геня. — Не знаю, мне эти деньги не нужны…
Я жду реплики мамы, секунду, другую… Мама молчит.
— Геня, — говорю, — ты что-то не то говоришь. Вот тут на днях я при тебе видела у папы в кабинете пачку стодолларовых купюр — они мне О-О-ОЧЕНЬ нужны! Значит, по-твоему, я могла их законно украсть? Разве не воруют только в том случае, если это человеку не нужно?
Мама молчит… Ноу комментс…
И вот теперь я вернусь к тому, что Гене задали написать рассказ. О чем хочешь. Тема любая. Чувствую: сейчас будут возмущения и капризы.
— А это очень просто, — опережая их, говорю я. — Вспомни какой-нибудь случай в вашем классе, кое-чего придумай, чтобы смешней было, а имена сейчас перевернем как-нибудь.
Она воодушевилась, рассказала какой-то случай с их одноклассником, я говорю:
— Вот и отлично, давай сообразим им имена — и вперед!
И она написала. И получила пятерку. Папа прочел и был в восторге, спрашивал:
— Ты сама написала?!
— Сама! — гордо ответила дочка.
А вот чего я ей так и никогда не прочла — так это сказку про принцессу, где было все слишком узнаваемо: и белые розы по всем комнатам, и реплика про книги, которые портят интерьер, и многое другое…
Однажды на уроке труда им дали задание по теме “Ткани” подобрать лоскутки разных тканей, различных по фактуре, расцветке, составу волокон и прочему и нашить или наклеить их на картон.
Порылись у мамы в коробке (до того, как она стала женой нового русского, она кое-что шила для дочки) и нашли искомое. Искомое было мятое и затертое. Но постирать моей воспитаннице самой, конечно, в голову не пришло.
— Да это же пара пустяков, — говорю,— вон утюг, белый, роскошный, стоит на окне — сразу и высушим.
Главное — сказать, что это легко. Трудных дел мы о-о-очень не любим, и сразу хорошо, если просто хмуримся и говорим “не хочччууу”. Постирали, погладили, края подровняли, страницу ватмана нашли. Надо расположить и пришить. Разложила.
— Нет, — говорю, — по цвету подберем, чтобы красивше было. — Смотрю, заметила, что слово “красивше” произнесено в шутку.
— Вот это тканое положи рядом с х/б, а потом набивное, следующий ряд давай натуральную шерсть, потом синтетику… нет, некрасиво, поменяй местами набивную с тканой… по цвету больше подходит… А льняная толще, чем х/б, ее лучше рядом с шерстяной…
И так несколько раз, каждый раз называя тип ткани по переплетению, составу, расцветке. Наконец пришили, готово.
На следующий день приходит из школы, спрашиваю, как дела. Отвечала: по труду — “пять”. — “И все ткани назвала?” — “Ну я же их запомнила!” И не догадалась, что я нарочно с места на место заставляла их перекладывать, чтобы запомнила, а вовсе не потому, что они расположены были как-то не так. Но молчу. Молодец, говорю.
С математикой (так именуется теперь арифметика) совсем плохо дело. Если решили три–пять задач однотипных, то шестую, точно такую же, но с другими цифрами, решит. Если другого типа, которую решали пару дней назад, — все, ничего не помним, ничего не соображаем… Мама расстраивается, злится, гувернанткой недовольна, а что поделаешь, чувствую, знаю точно, что репетитор по математике нужен будет всю дорогу…
Придумываю ей упражнения на внеурочное время для общего развития, тем более что она на все каникулы ездит за границу.
Ее интересовало естествознание, с удовольствием рассматривала детскую энциклопедию о природе, о животных… Энциклопедию… Книг-то, помните, не было…
Однажды в школе, в вестибюле, был книжный лоток, и там продавалась десятитомная энциклопедия. И целый том, а может, и два, были о животных. Посмотрели мы эти тома: оформлены хорошо, масса иллюстраций, бумага прекрасная, изложено — для широкой публики. У девочки глаза разгорелись — хочет.
— Скажите папе…
А надо сказать, что папу она очень боялась, хотя он был добрейший человек, ей никогда ни в чем не отказывал. А все равно боялась панически, почему — не знаю. Так что я всегда была посредником, особенно если дело касалось больших покупок. Ну, только я описала эту энциклопедию — папа тут же:
— Сейчас успеете?
Мы успевали. В момент была выдана нужная сумма, с гаком, — школа рядом, успели. Удовольствия было не на один день. В детской-то место для книг было. Кукол маленько подсократили, игрушки потеснили — растет девочка!
А с математикой — никаких мозговых контактов.
Никак не хотела понимать этого мама, не могла, потому что, видите ли, она-то по своим мозгам как раз была математик. Институт закончила с красным дипломом — и иначе для дочки не мыслила.
А у девочки был, был-таки талант.
Она прекрасно лепила. Как-то вылепила из пластилина несколько чудных фигурок зверушек и толстенький квадрат с глазами, ручками и ножками.
— А это что? — спрашивает мама.
— Квадрат, — отвечает она.
Мама изумлена.
Я обращаю внимание на то, что у нее способности. Как-то в ближайшие дни сходила я в Аничковский Дворец пионеров узнать, есть ли там кружок лепки и как туда записаться. Есть. Можно записаться, занятия бесплатные. А теперь угадайте, куда отдали способную к лепке девочку… Правильно, на занятия по подготовке моделей. Да не моделей самолетов, планеров и т. п., есть такие девицы — модель. Ходить по подиуму, выгибать нижнюю часть корпуса далеко вперед и ходить по подиуму, заплетая ноги так, как никто никогда и нигде не ходит.
Упомянула в разговоре Суворова, между прочим, спросила:
— Ну, ты, конечно, знаешь, кто такой Суворов?
— Ну, это тот, который мало ест, — был ответ.
— ?!
А была тогда такая реклама по телевидению — тогда еще рекламы были более или менее художественные, привязанные к какому-либо сюжету — маленькие такие сценки.
Большой накрытый стол, императрица за ним во главе, спрашивает у Суворова, почему это он ничего не ест. А тот отвечает, что до первой звезды есть пока нельзя (видимо, пост кончался). Императрица — придворному:
— Звезду Алексан-Васильичу!
Тот на подушечке подносит Суворову орден — звезду. И тогда ему ничего не остается, как начать есть. Вот все ее сведения о Суворове.
В день эту рекламу передавали — ну, вы сами знаете, сколько раз. И ни разу родителям не пришло в голову рассказать уже большому ребенку, школьнице, кто такой Суворов. Фантастика.
Мама. С высшим образованием. С красным дипломом. Не работает. Книги читает! Причем настоящую литературу, не Незнанского какого-нибудь, не Маринину и подобный низкопробный мусор (хотела по-другому все это назвать, да компьютер красным подчеркивает… ох ты како-о-ой! Пурист!).
Когда я поняла, что девочка привыкла сама выполнять уроки и в общем по всем предметам, кроме математики, хорошо успевает, я сказала, что увольняюсь. Меня не удерживали.
Следующей ученицей была Вера. Училась летом в подготовительном классе и с осени должна была быть в первом. А теперь в каждой школе свои учебники, свои требования к первоклашкам, но в основном требование общее: чтобы пришедшие в школу дети уже умели читать, писать, считать, рисовать…
А так как всех их учат разные люди — кого гувернантки, кого в детсаду, кого сами родители… И получается такая… разнобой, в общем.
Но в подготовительных классах этих “приготовишек” все же как-то проверяли.
Вера была девочка смышленая, избалованная немножко — поздний ребенок, любознательная, живая, и даже слишком, так что ее в семье все время мальчишкой обзывали. Мальчишка да мальчишка — ну она и старалась соответствовать. На даче верхом…
Ах да, кто родители?
А родителей не знаю, как определить — новые они русские или старые?
Папа — кандидат наук, были труды (по статистике, правда), был человеком, а теперь-то в городских выборных органах подвизается, чиновник, словом; за границами в командировках часто, да не просто, а в ЮНЕСКО, чуть ли не в ООНах с поручениями бывает. Небедный, стало быть, к рукам-то прилипает, тоже не лыком шит. Мама, правда, специальность гуманную сохранила, работает, но работа тоже уже административная. Квартира — новорусский стандарт: пятикомнатная, евроремонт, камин (обязательно), мебель итальянская, в огромной спальне тренажер, сигнализация суровая, правда, у входа в дом нет будки с охранником.
— Что, не рассказывала? Там была будка в подъезде, с телефоном, приходишь — охранник звонит: можно впустить такую-то? А ворота во двор наглухо закрыты, но, только подойдешь — сами открываются, а в будке тебя телевизор уже им показывает. Но тут этого нет. Зато тут есть бабушка. Но о ней потом.
Вот часто говорят: дети есть дети, все дети одинаковые. Никаких одинаковых детей нет! Они все разные. И насколько! Эта никого не боялась и никого не признавала. Маме больших трудов стоило с ней выполнить задания, а уж ела она — надо было видеть! Если ела суп, то гущу или мясо оттуда выгребала всей пятерней. Ни вилок, ни ложек не признавала. Тетради и все задания растрепаны, грязные, пишет кое-как и даже не старается. Игрушки в детской все на полу.
И вот решили нанять гувернантку, может, чужого человека будет слушаться, озорница.
В первый раз, когда мы пошли в кабинет начать выполнять задания, положила на стол все свои книги-тетради и залезла под стол. И сидит там. В знак, значит, того, что писать не хочет. Ну, думаю, сиди там скрючившись, а мне есть чем заняться: в книжном шкафу много книг по искусству. Вынула, села в кресло и рассматриваю. Ну, конечно, надоело ей там сидеть, вылезла посмотреть, что это я делаю.
— Какие у тебя тут интересные книги, — говорю, — это кто же любит альбомы о картинах, о городах?
— Папа. И мама.
— И мне это интересно, — говорю, — у меня тоже много книг, но не таких.
— А каких?
— Все тебе расскажу. Но только сначала давай напишем там, что нужно, а потом погуляем, и я во время прогулки тебе расскажу.
Без звука сели, потихоньку написала задание, решили примеры — ей тоже счет хуже давался. Но справились. Показала мне квартиру — остальные комнаты, кухню, где что лежит (бабушки не было, она лежала в больнице), показала, что ей оставили поесть. Пошли гулять. Дошли до набережной, я что-то рассказываю об улицах, и тут подходим к рекламному щиту. На нем — Нью-Йорк и небоскребы, на одном написано, что это отель. Она посмотрела внимательно, потом ткнула пальцем в одно из окон этого небоскреба и говорит:
— А вот тут я жила.
— А ты, — говорю, — откуда знаешь?
— Да папа раз был в командировке там и нас с мамой брал.
— А почему ты думаешь, что именно в этом номере?
— А я посчитала этажи, а из окон был точно такой вид, как во-он напротив.
Ну, как было не удивиться ее наблюдательности и сообразительности и не похвалить?
Так началась наша дружба. Мы ходили после выполненных уроков в музеи (занятия были не каждый день, а то и праздники), она очень любила Кунсткамеру и Зоологический музей. Я рассказывала ей о животных, которых мы там видели, например, о поведении стаи волков.
— Волки — хищники. Это значит, что они едят и животную пищу: охотятся в основном на мелких грызунов, на птиц, которые спустились на землю — тоже за кормом, а то и на живность покрупнее, но это уже всей стаей. Но когда волк стареет и не может больше охотиться, он разгрызает себе вену на лапе — и умирает. Волки — это класс псовых (слово “семейство” для нее еще звучит в другом значении), то есть они дале-е-екие родственники с собаками… а еще с кем? Правильно, лиса, песец, корсак. Корсак — это другой вид лисы — азиатская лиса. У нее тоже хороший мех. Она пушной зверь. А ты слышала о таком животном, как шакал? А гиена? А дикая собака динго?
О-о-о-о, динго — это очень интересное животное. Это не волк. Но и не совсем собака в нашем понимании.
Когда-то на континенте Австралия появились первые белые люди — они приплыли по океану. До этого там жили только аборигены, такие темнокожие.
Так вот, белые привезли с собой собак… и бросили их там, уплыв пока что обратно. Собаки одичали, размножились. И когда белые снова приплыли, чтобы там поселиться, эти собаки уже не одомашнивались. И их потомки тоже. И приручить их невозможно. Волка можно, а их нет.
Как ты думаешь — почему?
— Наверно, они обиделись на людей?
— Именно! Мне кажется, они не смогли простить предательства и всем своим потомкам рассказывают об этой обиде: никогда не верьте человеку!
Австралия — крупнейший в мире производитель шерсти — овечьей. А значит, там огромные овечьи стада. Но как уберечь овец от дикой собаки динго? Самая длинная в мире ограда — это заграждение от собак динго вокруг пастбища Квисленда. Она сделана из проволочной сетки и достигает в длину 2500 километров.
Рассказываю о птицах, о лесных этажах и многое другое. Как страусы зарывают голову в песок и думают, что они спрятались.
Она готова была ходить туда хоть каждый день. Ходили в Дом культуры, где была постоянная выставка аквариумов и клеток с птицами, платная, но впоследствии нас туда пускали уже бесплатно. Еще ее любимым местом был магазин “Леопольд” около метро “Чернышевская”. Там были обезьянка, вараны, змея, попугаи и продавались котята. Нет, не продавались, их отдавали даром. Принимали специально для раздачи.
Мы принесли в подарок обезьянке зеркальце, она (обезьянка) была так довольна! Смотрелась в него, гримасничала… А один раз, когда я слишком приблизилась к клетке, она молниеносным движением хотела снять с меня очки, но, слава богу, в клетку их не утащила. Вот смеху-то было! Ну, уж с тех пор мы опасались к клетке лицо приближать. К ней приходил хозяин навещать ее. А рыбки!
И еще я сводила ее в музей ВСЕГЕИ. В основном там камни, но о них же так интересно узнать! И еще там скелет динозавра (или мамонта? — вот теперь уж и не помню). Как говорится, усталые, но довольные, мы возвращались домой. А в следующий раз я обещала сводить ее в Музей Арктики и Антарктики. И сводила. Музей этот очень симпатичный, там есть что посмотреть и о чем рассказать. Но самым любимым был Зоологический.
Она рассказывала про животных в том поселке, где их дача: там были коровы, лошади, собаки, конечно, коты и кошки… и все ее знакомцы. А корова ее раз лягнула.
Никаких капризов и сидений под столом или за диваном и духу не было. Она знала, что чем скорее и четче выполнит все задания, тем раньше мы пойдем куда-нибудь в интересное место и я расскажу ей что-нибудь забавное. Как, например, случай про ворону в Прудках.
Однажды я шла через парк Прудки (теперь это называется Некрасовский садик) на Мальцевский рынок. Котенок-подросток из-за куста охотился на гуляющую по земле ворону. Он приседал, крутил задиком, смотря на ворону из-под кустика, и делал вид, что сейчас совершит на нее прыжок. Ворона иногда оглядывалась, но не очень-то его боялась. Продолжала что-то выискивать на земле и склевывать. Наконец этот котенок ей надоел. Он ее нервировал. И в очередной раз, когда он, вытянувшись, прижался к земле и как бы собрался прыгнуть на нее, ворона резко повернулась к нему и громко крикнула:
— Карр!
Что тут было с котенком! Он взвился в воздух от неожиданности, плюхнулся вниз и удрал, как молния.
Клюв у вороны ого-го какой мощный, долбанет — не обрадуешься, а то и глаз выклюет!
От моего изображения этого “карр!” Вера хохотала, даже присела.
Я посоветовала ей написать рассказик об этом случае:
— А то у тебя в папином кабинете стоит компьютер пустой, вот и напиши.
Показала, как это делается. Как картинку туда вляпать подходящую… И она написала!
В рассказах Вере о животных стараюсь показать мимоходом, между прочим, что они тоже думают, чувствуют, злятся, обижаются. Что им больно, холодно, жарко, что и их мучают жажда, голод и т. д., потому что заметила ее бессознательную жестокость по отношению к животным. Она все старается водить на поводке своего кота, корова-то ее лягнула неспроста — что-то она делала неприятное корове: дразнила ее, кажется, или за хвост дергала.
Родители! Что же вы с детьми не разговариваете? Не рассказываете им ничего? А когда сказки читаете, не обращаете внимания на такие вещи, пока они еще читать не умеют. А когда научатся… да они теперь не читают. Это прошлое поколение читало Бианки, Даррелла, Сетон-Томпсона.
Ну, хорошо, родители работают, заняты, теперь на работе халтурить нельзя, не то что при коммунистах. Но есть же бабушки!
А бабушку — такой тип Кабанихи очень хорошо Островский описал.
Я уже упоминала, что в семье ее все время обзывали мальчишкой. Однажды, когда я уходила, она вышла в длинный коридор меня проводить, но не вышла, а прошлась по всему коридору колесом! Бабушка неодобрительно проворчала:
— Вот видите, видите, что за мальчишеские выходки!
— Ты прямо акробатка! — сказала я. — А вот я в твоем возрасте, и даже старше, очень хотела делать это самое “колесо”, тренировалась, но — представляешь? — так и не сумела!
Вообще я старалась подчеркнуть ее девчачьи черты. Я просила ее показать свои наряды. Оказывается, у нее были очень красивые платья.
— Ты когда-нибудь примеришь их для меня в свободное время? Вот на фотографии, где ты в бассейне (она мне ее подарила), у тебя очень красивая фигура.
Когда я одевалась, чтобы уйти, она бросалась застегивать мне сапоги.
Бабушка зеленела.
Наступала весна, стало по-летнему тепло. Начинались каникулы, а после — школа, уже “настоящая”, первый класс.
Однажды мы гуляли и уже шли домой. Улица была пустынна, и только сзади нас шла старушка. С ней повстречалась другая, и мы слышали, как она сказала: “Какая прелестная девочка!”.
Вера посмотрела на меня и спросила:
— Про кого это она?! — И такая надежда светилась на ее лице!..
— Про тебя, конечно! — ответила я. — Ты же видишь, других девочек здесь вокруг нет.
Я так боялась, что девочка обернется: у первой старушки была собачка. А что я, по-вашему, должна была сказать?! В ноябре она мне позвонила.
— Я так за вами соскучилась!
Мы поговорили. Ее отдали в математическую школу. Уроки она теперь учила с мамой. А у меня был уже другой бизнес. Я-то по ней до сих пор скучаю.