Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2006
ПИСЬМА Л. Н. ГУМИЛЕВА, АДРЕСОВАННЫЕ ИМ СВОЕМУ УЧИТЕЛЮ А. М. ПЕРЕСЛЕГИНУ
Известный ученый Лев Николаевич Гумилев (1912–1992), выступая на вечере в Центральном Доме литераторов в Москве в декабре 1986 года, сказал: “Место моего детства, которое я довольно хорошо помню, ибо с 6 и до 20 лет жил там и постоянно его посещал, — оно не относится к числу красивых мест России. Это ополье, всхолмленная местность, глубокие овраги, в которых текут очень мелкие речки. Молога, которая была в свое время путем из варяг в хазары, сейчас около Бежецка совершенно затянулась илом, обмелела. Прекрасная речка Остречина, в которой мы все купались, — очень маленькая речка — была красива, покрыта кувшинками, белыми лилиями… Уже нет той березовой аллеи, по которой мы всегда гуляли с Александром Михайловичем Переслегиньм, моим учителем, который объяснял мне философию… Родной дом красив для всех. Я родился, правда, в Царском Селе, но Слепнево и Бежецк — это моя отчизна, если не родина. Родина — Царское Село. Но отчизна не менее дорога, чем родина…
…Этот якобы скучный ландшафт, очень приятный и необременительный, эти луга покрытые цветами, васильки во ржи, незабудки у водоемов, желтые купальницы — они некрасивые цветы, но очень идут к этому ландшафту. Они незаметны, и они освобождают человеческую душу, когда человек творит, они дают возможность того сосредоточения, которое необходимо, чтобы отвлечься на избранную тему… Вот поэтому дорого мне мое Тверское, Бежецкое отечество…”[1]
Такие высокие слова замечательного историка, географа и этнолога о тверском ландшафте не случайны. Годы, проведенные им на бежецкой земле, во многом предопределили его дальнейшую судьбу. Именно здесь Л. Н. Гумилев встретился с человеком обширных знаний и высокой культуры, педагогом Александром Михайловичем Переслегиньм (1881–1973), который не только увлек своего юного слушателя необыкновенными рассказами об истории, но и помог ему найти дорогу в жизни.
Очень скоро у будущего ученого завязалась тесная дружба со своим учителем, который рано обнаружил гуманитарные способности молодого человека и, помимо занятий по истории, преподавал ему философию. Их любимыми занятиями после школы были, кроме игры в шахматы, прогулки по березовой аллее, ведущей в рощу Жохово (ныне не сохранилась), во время которых А. М. Переслегин рассказывал мальчику о тайнах миро-здания.
— Этих незабываемых бесед, — вспоминал впоследствии Л. Н. Гумилев, — мне хватило не только на сдачу экзаменов по философии в университете и в аспирантуре, но и на всю оставшуюся жизнь. Александр Михайлович был европейски образованным человеком. Им мог бы гордиться любой университет. Однако судьба его сложилась по-другому…[2]
Александр Михайлович Переслегин родился в городе Лисичанске в семье горного инженера, которому по роду своей работы часто приходилось переезжать с места на место. К 1900 году его отец Михаил Александрович неожиданно умер от сердечного приступа при переезде в Санкт-Петербург. В семье остались мать Александра Львовна и девять детей. Старшим братьям Борису и Владимиру пришлось, обучаясь в университете, помогать -семье. Александр, будущий педагог, из-за слабости здоровья (он сорвался с трапеции и почти полгода провел в гипсе) занимался дома с братом Владимиром и экзамены по курсу гимназии сдал экстерном. После окончания Петроградского университета по историко-филологическому факультету в 1916 он был оставлен на кафедре русской истории для -научной деятельности. С большим увлечением он начал работать над диссертацией, но обрушившиеся на Петроград голод и разруха вынудили его семью переселиться в город -Бежецк. В октябре 1919 года он стал препо-давателем обществоведения и литературы в старших классах железнодорожной школы, в которой впоследствии учился Л. Н. Гу-милев.
Из воспоминаний учеников А. М. Переслегина известно, что он рассказывал о событиях прошлого так, что всем казалось, будто они совершались на его глазах. Например, когда он описывал своим ученикам Венецию, они его спросили: “Александр Михайлович, а вы там бывали?” Он улыбнулся и отвечал: “Нет, не бывал”.
Главным методом воспитания у бежецкого учителя была игровая педагогика. Из рассказов его дочери Марины Александровны Марюковой известно, что все младшие члены семьи бьли не просто детьми, а представителями сказочных государств — “королевства Дивных островов” и “королевства Шоколадных островов”, и еще была удивительная страна “Лодырингия”. Даже знакомые их жили в таинственной стране “Колобании”, президентом которой была преподавательница литературы одной из школ Бежецка Людмила Васильевна Голикова. Дети постоянно находились в состоянии игры, и никто никогда не ощущал от Александра Михайловича никакого родительского давления.
Безусловно, подобная атмосфера взаимоотношений оказала особое влияние на Льва Николаевича Гумилева. Он воспринимал А. М. Переслегина не только как учителя, но и как друга, с которым можно и поиграть в шахматы, и послушать музыку, и часами беседовать о прочитанных книгах, об истории и философии. А это в жизни подростка, рано потерявшего отца и воспитывавшегося у бабушки, было чрезвычайно важно для его становления как человека и ученого.
В 1929 году Л. Н. Гумилев закончил девятый класс Первой бежецкой школы и уехал в Ленинград. Труден будет путь будущего ученого. И он выдержит нелегкие испытания. Но все эти годы он постоянно будет поддерживать связи со своим учителем. А когда стали выходить его научные труды, он высылал их своему первому наставнику. Открытки и письма, дарственные надписи Л. Н. Гумилева на журналах и монографиях говорят о том, насколько неординарной личностью был его учитель Александр Михайлович Переслегин и как много идей, ставших впоследствии научными теориями, вложил он в душу своего ученика. Посылая свои работы, Лев Николаевич постоянно пишет: “Дорогому Александру Михайловичу Переслегину от верного ученика”, “Милому наставнику моему Александру Михайловичу Переслегину от автора” или “Дорогому учителю Александру Михайловичу от Левы” и т. д.[3]
Подлинники писем Л. Н. Гумилева к А. М. Переслегину находятся в семейном архиве Переслегиных.
Л. Н. Гумилев — А. М. Переслегину.
Июль 1967.
Дорогой Александр Михайлович!
Да за что ж Вы меня так? И на “Вы” и по имени-отчеству и “многоуважаемый”?! Разве Вы забыли, что знали меня с шестилетнего возраста, что давали мне сначала учебники по истории, потом хорошие монографии, а потом обучили философии так, что я сдал кандидат-ский минимум без дополнительных занятий? И ведь мы с Вами гуляли, ходили в Жохово, ездили на лодке и Вы со мною беседовали и я стал вполне культурным человеком, которому в Университете осталось только овладевать специальностью! Я так обрадовался, когда узнал от Виктора[4], что Вы живы, и я надеялся получить от Вас хоть несколько теплых слов. Ведь я Вас люблю ничуть не меньше, чем 40 лет тому назад.
Конечно, я теперь доктор исторических наук и автор 60 работ, но ведь это не причина, чтобы считать меня зазнавшимся кретином. Да и это положение далось мне таким трудом и такими лишениями, что я теперь еле жив, хотя” не прекращаю работать. Конечно, мне очень интересны Ваши работы и по музыке, и по диамату, потому что я помню их рассвет и первые взлеты. Очень я рад, что Ваши педагогические способности получили вознаграждение от начальства. А ведь я так отчетливо помню уроки в 8 классе, где Вы мне вкатили “неуд” с мотивировкой: “Полное непонимание западничества и славянофильства”. И правильно; никакого понимания у меня тогда не было.
Вероятно, Вы не знаете, что я вернулся только в 1956 году и пришлось мне солоно. Никакой поддержки я не встретил, а хуже всего со мной обращались филологи-литературоведы. Они точно мне мстили за то, что им нравились папины и мамины стихи. Долго я -работал библиотекарем, пока не защитил докторскую, а потом перебрался в географию, подальше от филологов. Там сейчас и обре-таюсь. Скоро выйдет моя большая книга “Древние тюрки” и если разрешите — пришлю ее Вам. К сожалению у меня кончились оттиски работ, которые могли бы Вас заинтересовать; напр. о “Слове о полку Игореве” — почему оно было написано не в XII, а в XIII веке.
Большой привет Марии Сергеевне, которая, надеюсь, меня помнит, ибо я был на Вашей свадьбе, Марине Александровне, которую помню, и Лелю, с которым мы помним (наверно) друг друга[5].
Ваш верный ученик и искренний друг (подпись).
P. S. Мне очень, очень жаль, что моя тетка в 1947 году не дала возможности мне с вами спокойно поговорить, а затем сплавила меня из дому. Я до сих пор не могу понять ее эгоизма и жестокости. Ну, да de mortius aut bene, aut nihil[6].
L.
Л. Н. Гумилев — А. М. Переслегину
12 января 1968 г.
Дорогой Учитель, Александр Михайлович!
Ваше письмо несколько рассеяло то тяжелое настроение, которое принесло мне Ваше первое письмо. И вот — телепатия: я это время все вспоминал Вас с тяжелым беспокойным чувством, словно ощущал Вашу болезнь. Умоляю: поправляйтесь, кроме семьи у Вас есть еще преданный ученик — Левка. Вы достаточно подробно объяснили мне, что у Вас были основания опасаться нашего здорового, простого хамства, не того хамства, которое нам нужно, а того, с которым невозможно бороться. Нет, моя биография сложилась так, что это качество во мне не возникло. 14 лет Сибири учат человека уважать истинные ценные качества: ум, доброту, стремление к мысли, любовь к прекрасному и справедливому, тому, что присуще природе человека, а не занимаемой должности.
Вы считаете меня “крупнейшим ориенталистом”. Это не совсем так. Хотя у меня довольно много напечатано и по-русски, и на других языках, я скромный научный сотрудник Географического института при Университете. Нет у меня ни машины, ни дачи, ни телевизора, а есть маленькая комната в коммунальной квартире и зарплата, на которую я существую. А известность не приносит доходов; даже гонораров за научные статьи у нас не платят. В этом году я женился, а до тех пор жил одиноко, развлекаясь, главным образом, общественной работой в Географическом обществе. Там удалось наладить интенсивную научную жизнь. На днях я вышлю Вам бандероль с нашими “Докладами” и мою диссертацию “Древние тюрки”, а “Хунну” и “Историю хазар”, к сожалению, достать невозможно[7]. У нас тиражи маленькие, потому что научные книги не расходятся за 2–3 месяца, но зато они через год-два превращаются в библиографические редкости. А библиотека на дом выдает книги строго на срок. Попробуйте написать в “Востокиздат” (Москва, Армянский пер., 2) по поводу “Хунну”. Авось у них есть аварийный запас. А “Историю хазар” даже для заграницы купить невозможно. Надеюсь, что “Древние тюрки” отчасти компенсируют утрату “Хазар”, т. к. примерно треть книги Артамонова (с VI по VII вв.) у меня описаны тоже, но с учетом новых данных.
Теперь об эфталитах. Это совсем особый народ, близкий к афридиям. Я считаю их связанными с центрально-азиатской белой расой, называвшейся “ди” на юге и “динлинами” на севере. Эту белую расу, особую и отличающуюся от арийцев, открыл Грум-Гржимайло, изучавший и сопоставлявший китайские источники. Сейчас его взгляд подтвержден археологическими находками в Минусинской котловине.
Вас наверно удивляет, почему я стал географом. Я работаю на стыке истории с географией и из статей, которые я Вам вышлю. Вы увидите постановку вопроса.
Привет Марии Сергеевне.
Искренне преданный ученик Ваш, из которого ничего бы не вышло без Вашей помощи и наставлений.
Лева.
P. S. Вы всю жизнь мне говорили “ты”. Разве забыли?
Л. Н. Гумилев — А. М.
Переслегину
19 февраля 1968 г.
Милый Александр Михайлович!
Наконец-то Вы заговорили со мною тем единственным тоном, который должен быть между Учителем и учеником. Ваше письмо обрадовало и утешило меня, ибо выше славы и известности я ставлю верность своим симпатиям. Да, сейчас у меня известность широкая, мои работы печатаются в разных странах, но я все тот же — тихий и усердный историк, скромно живущий в маленькой комнате коммунальной квартиры и ездящий на трамвае в Университет. И должен сказать, что эта жизнь мне очень нравится, потому что я нахожу удовольствие в своих занятиях и оно гораздо многограннее и чище “красивой жизни”.
Очень обрадовало меня, что Вы прочли “Тюрок”, а то мне казалось, что книга получилась сухим справочником. Но теперь я пишу еще одну книгу, посвященную X–XII вв., продолжение “Тюрок” и предварение “монголов”, а по форме напоминающую “Хазарию”, только без беллетризации. Эту книгу я должен сдать осенью, выйти она должна в будущем году и я надеюсь, что она заинтересует Вас больше, т.к. каким-то боком будет задета средневековая история, а также Византия и Русь. Ведь в “Тюрках” самым большим камнем преткновения была экзотичность сюжета. Хронология мешала преодолению и привязке описываемых событий к уже известным, т. к. повествование -обрывается на 861 году. Зато следующий период, хотя и беднее источниками, но перспективнее, т. к. можно применить панорамную методику, которую я изобрел.
Самая большая трудность писания истории не в освоении материала. Несмотря на пробелы в моем образовании, связанные со слишком долгим отсутствием (я вернулся только в 56 г.), я наверстал в отношении эрудиции. Но вот синтез… Для того, чтобы книгу читали, надо открыть себе жилу и переливать кровь в строки. Чернилами историю не напишешь. И вот я еле жив, зато, кажется, мои книги будут жить.
Пожалуйста, напишите мне хоть несколько слов о моих этнологических докладах. Я сам их ставлю выше “Тюрок”.
Искренне преданный Вам Лева.
Привет Марии Сергеевне. Leon.
Л. Н. Гумилев — А. М.
Переслегину
30 апреля 1968 г.
Милый Учитель мой! Александр Михайлович!
Спасибо за письмо и открытку. Конец года мешает мне сосредоточиться и написать большое письмо[8]. Простите! О семитизации Рим-ской Италии и Цезальпийской Галлии в I–III вв. писал Моммзен в V томе “Истории Рима”. Латины почти вымерли, а сирийские христиане образовали колонии, напр. в Медиолане, и размножились. Так совершилась смена этноса при сохранении этнонима.
Сейчас пишу книгу о “царстве Пресвитера Иоанна”, которого не было[9]. Получается забавно. Мечтаю, чтобы Вы прочли.
Обнимаю Вас и прошу передать привет Марии Сергеевне. Лева.
Л. Н. Гумилев — А. М. Переслегину
30 декабря 1968 г.
Дорогой Учитель, милый Александр Михайлович!
Поздравляю Вас и Марию Сергеевну с Новым Годом. Желаю здоровья. Хочу поделиться с Вами моей большой радостью. Закончил я третью часть моей “Степной трилогии” — “Поиски вымышленного царства” т.е. царства Пресвитера Иоанна (861–1312). Получился скорее трактат, нежели монография, но так будет интереснее. И еще, сдал в журнал “Природа” огромную статью: “Этнос и этногенез как явление природы”[10]. Приняли! И то и другое родилось из наших бесед, когда Вы уделяли глупому мальчишке столько времени и внимания. С 1928 г. моя мысль работала, будучи толкнута Вами. Сейчас я стар и в остром переутомлении от сверхнапряжений, но передо мной все чаще встают картины детства и Ваш светлый образ. Обнимаю Вас. Лева.
Л. Н. Гумилев — А. М. Переслегину.
1 августа 1969 года.
Дорогой Александр Михайлович!
С большим запозданием отвечаю на Ваш вопрос, но по уважительной причине: ибо только сегодня узнал сам. Корректура “Попа Ивана”[11]ожидается в конце сентября: значит, тираж может быть в январе 1970 г. Это оптимальный срок. Если Вас интересуют мои специальные статьи — напишите. У меня есть большая статья об эфталитах[12] и вот-вот будет о средневековом Тибете[13]. Это не очень интересно, но пока до “Попа Ивана” может скрасить досуг. Сердечный привет Марии Сергеевне. Обнимаю Вас. Лева.
Л. Н. Гумилев — А. М. Переслегину
Декабрь 1970 г.
Дорогой Учитель мой Александр Михайлович!
Если бы Вы только знали, как я благодарен Вам за письмо по поводу моей книги. Вы мыслите исторически на таком высоком уровне, что мало есть у нас равных Вам. В этом-то и моя беда. Вы меня научили понимать и -чувствовать историю, а мои коллеги не удо-стоились милостей Клио. Поэтому я живу одиноко и беседовать об истории мне почти не с кем.
В письме вы упомянули, что монголофилия — ошибка равная монголофобии. Верно, но я имел в виду другое: равноценность оригинальных этнических систем при их непохожести друг на друга. Напр. монголы считали нормой коллективную ответственность, так как всегда могли сменить хана на другого, за исключением короткого периода объединения Степи (1206–1261). А европейцы были вынуждены терпеть своих герцогов, ибо им податься было некуда. Но зато они не собирались отвечать за проделки феодалов. Монголы этого понять не могли и винили в убийстве послов всех подданных князя. А те удивлялись, почему их наказывают за то, что сделал князь, который им самим надоел. Вот смысл моей идеи: нельзя подходить с мерками этики одной культуры — к другой. Это требование равного уважения ко всем этническим группам. Увы, столь скромное соображение звучит как парадокс. Не то, чтобы со мною вступали в спор (это было, но в диспутах я побеждаю), а просто не ставят моих сообщений в научных институтах, объясняя это тем, что победить меня в споре по истории невозможно, а соглашаться не хочется.
Ваш отзыв на мою книгу — оазис в пустыне молчания.
Поздравляю Вас и Марию Сергеевну с Новым годом, Ваш верный ученик Лева.
P. S. Пожалуйста, скажите Виктору Анкудинову, чтобы он на письмах писал обратный адрес, дабы я мог отвечать. Не писать же: “Домик против бульвара”?!
Leon *
* Орфография и пунктуация писем Л. Н. Гумилева — авторские.