Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2006
Николай Борисович Рачков родился в 1941 году в Горьковской области. Окончил историко-филологический факультет Горьковского педагогического института в 1964 году. Преподавал в школе, работал журналистом. Автор многих поэтических книг. Член СП. Живет в г. Тосно Ленинградской области.
* * *
Чудится многим, что вечного нет на земле.
Счастлив я тем, что ходил полевыми дорожками,
Слушал колосьев шуршание в солнечной мгле.
Мало ли туч проплывало над нами с угрозами?
Счастлив я тем, что живу, никому не отдав
Ивы над омутом, тихий родник под березами,
В желтых платочках головки весенних купав.
Это мое, это с детства святое и близкое,
Вместе с иконами, с воинским снимком отца.
Родина — то, что порой не понять и не высказать,
Только почувствовать, только любить до конца…
Вот стою на бугре: и родился я здесь, и возрос,
Где цветут у пруда по весне сероглазые вербы,
Где серебряный звон ослепительно нежных берез.
Говорю откровенно: мы не были нищими духом,
Хоть делились соседи нередко последним куском.
Здесь я сердцем тревожным услышал скорей, а не ухом:
Кто-то в церкви разбитой поет неземным голоском.
Может, Ангел там пел?.. А у крайней избы на крылечке
Кто-то плакал — о чем? Как ему в этом мире помочь?
И хрустели травой, и ходили одни без уздечки
За околицей лошади в тихую лунную ночь.
И печалилась даль…
От любви разрывалась гармошка…
Падал с яблони цвет, все засыпав порошей густой.
И светилась в траве до знакомой калитки дорожка,
До сих пор я не видел светлее дороженьки той.
Эта бедная жизнь, где унылые полки в чулане,
Где тускнели глаза от такой безысходной тоски…
Почему же в душе только песни в весеннем тумане,
Вербы, лунный покой и доверчивых губ лепестки?
Где калина, малина и слива,
Где картошка от самых ворот
Вся в цвету — высока и красива!
Если кто-то защелкает вдруг
В тех кустах и тревожно, и сладко,
Сразу выпадет ложка из рук:
— Прилетел! — скажет
радостно бабка.
И застынет в раскрытом окне,
Занавеску поправив из марли.
Кто-то звонкий всю ночь в бузине
Будет щелкать для бабушки Марьи.
Для нее!.. Каждый год, каждый год,
В этот вот уголочек вселенной
Прилетает весной и поет
С довоенной поры,
С довоенной…
* * *
И утрами ранними
Свет, росист кленовый лист
Весь в зеркальном пламени.
Как из снега слеплен, слит
Ландыш — хоть оттаивай.
И черемуха стоит
В шубке горностаевой.
Замер я в тени густой
Под лесными кронами,
Очарован красотой,
Околдован звонами…
До свиданья, родительский дом!
На вокзал торопливой походкою
Шел я в город сквозь снежный содом,
Не боялся зимой в поле ветреном
Потеряться, и виделось мне:
Мать иконой в окладе серебряном
Все темнела в морозном окне…
От призывных гудков электрички —
Деревенька,
Где несколько вдов
Доживают свой век по привычке.
По привычке идут в огород
И копают заклёкшие грядки.
По привычке сидят у ворот,
Поправляя бесцветные прядки.
Жизнь постна, даже если не пост,
Если рядом ни близких, ни милых.
По привычке идут на погост
И сажают цветы на могилах.
По привычке они перед сном,
Удивляясь, глядят сериалы.
По привычке заходят к ним в дом
Раз в году кустари-обиралы.
Пусть кому-то нелеп тот уклад,
Нет грустней, мол, такой безнадеги,
Раз в году золотой листопад
По привычке
Им падает в ноги…
* * *
Не исчезай, мое село…
Н. Дмитриев
В своей глуши провинциальной
За пылью горестных тревог
Порыв души исповедальной.
Храни свой бедный огород,
Свои цветы, свою картошку,
Чтоб не пропасть в урочный год,
Когда дадут тебе подножку.
Не торопись догнать прогресс,
Тебя он долго не услышит.
Пускай подольше ближний лес
Тебе в затылок вольно дышит.
Пускай привычно тешит взор
Узор деревьев заоконный,
И Дом культуры, и собор,
И мост над речкой полусонной.
Храни средь радостей и бед
Свои обычаи и нравы
И верь, что нет надежней, нет
Другой опоры у Державы…
Засверкали сабли молний, грянули грома…
Эх и жили мы в селе, жили — не тужили,
Даже мыши не ходили в наши закрома.
Мыши знали, где зерно, где мука и сало,
А у нас тоска полиц — покати шаром.
К нам, наверно, потому зависть не пристала
И хвороба оттого шлялась за двором.
Мы росли, как столбунцы в росных травах луга,
Как отчаянный кипрей, огненный на треть.
Нам картошка из костра, дикий стебель лука
И — спасибо! Можно жить, можно песни петь.
Эх и жили! Дым валил из трубы над домом.
Где еще такая жизнь? Может, на луне?
…Ой ты, ливень проливной, с молнией да громом
Ой ты, русская судьба —
иль приснилась мне?..
И тропинка в траве. И брусничные краски заката.
Мне осталось немного пешком добрести до села
И в пустое окошко взглянуть на себя виновато.
Неужели вон тот, разбудивший в себе соловья,
Постигающий смысл бытия в городской суматохе,
Оторвавшийся лист от березовой веточки — я,
Сумасбродный мечтатель,
несчастный осколок эпохи?
По небу полуночи Ангел летел…
М. Лермонтов
Птица зальется средь темных ракит.
Так же нам плачется, так же смеется,
Жизнь продолжается — Ангел летит.
Это не важно, зима или лето,
Если не ставшее злым от обид
Сердце полно, и тепла и привета,
Света полно — значит, Ангел летит.
Ах, прочитать бы среди полуночи,
Что напророчил нам Млечный Петит!
Вспыхнут от счастья небесные очи,
Губы к губам — это Ангел летит.
Только б с душою душа подружилась,
Веруя в то, что есть высший удел.
Только Земля бы привычно кружилась,
Только бы Ангел летел и летел…