Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2006
К столетию со дня убийства Михаила Герценштейна
Сто лет назад, в бурлящей, революционной России произошло громкое политическое убийство. Был убит бывший депутат Первой Государственной думы, профессор Московского университета, крупнейший специалист по финансовому праву Михаил Яковлевич Герценштейн. Имя Герценштейна стало известным широкой публике лишь незадолго до убийства благодаря его немногочисленным, но ярким выступлениям в думе. Но, пожалуй, еще большую, всероссийскую известность приобрело имя покойного в связи с растянувшимся более чем на два года расследованием его убийства и судебным разбирательством, проходившим в Финляндии. Процесс над черносотенцами, убившими Михаила Герценштейна, стал сеансом разоблачения, вскрывшим истинное лицо черносотенного движения и тесную связь с ним высших государственных лиц. Перед глазами взволнованной публики открывались сюжеты один отвратительнее другого, нить расследования тянулась ко все более высоким инстанциям, и власть предержащим стоило значительных усилий прекратить процесс. Главные виновники убийства, как это нередко бывает в России, остались ненаказанными.
Невольный герой событий, Михаил Яковлевич Герценштейн отнюдь не относился к числу громких политических фигур. Родившийся в бедной еврейской семье, выучившийся, что называется, на медные гроши, он ни о чем так не мечтал, как о научной карьере. Правда, как значится в справке Охранного отделения, учась за границей, он “отличался крайне нигилистическим направлением”, из-за чего за ним поначалу даже учредили негласное наблюдение, но вскоре слежка была снята, ибо по возвращении на родину Герценштейн отошел от политики. Женившись и приняв крещение, он жил в Москве, преподавал в нескольких учебных заведениях и был избран гласным московской Городской думы. На всероссийскую политическую арену его вынесла революция 1905 года — Герценштейн, горячо мечтавший об улучшении положения крестьян и решении больного для России аграрного вопроса, стал членом кадетской партии. Он сразу вошел в число ее главных идеологов и без труда прошел в Первую Государственную думу от Москвы. Кадеты по достоинству оценили аграрную программу, предложенную Герценштейном. Полицейская справка сообщает: “В настоящее время… выбран членом от Москвы в Гос. Думу, причем кандидатура его, как выдающегося финансиста, с точки зрения партийных интересов представлялась даже более желательною, чем кандидатура одного из первостепенных организаторов и руководителей к.-д. партии — князя Павла Долгорукого”. Известно, что Герценштейн отказывался от депутатства и его не сразу удалось уговорить. Глава кадетов, П. Н. Милюков вспоминал: “От Герценштейна требовали жертвы, самой тяжелой, которую можно было от него потребовать: у него, усталого и измученного жизнью, отнимали разом всю цену и награду жизни; из тихой пристани, за которую он так дорого заплатил, его звали снова на бой, — его, далеко не борца по натуре. И он встал и пошел с друзьями; бросил все, что только что начал, что лелеял в душе и мечтал свершить: все бросил и стал на то место, которое ему указали”.
В думских дискуссиях земельный вопрос занял по праву одно из первых мест, и Герценштейн стал главным разработчиком проекта аграрной реформы. В. Г. Короленко не без восторженности описывал реакцию депутатов на его выступления: “Его противники сразу почувствовали в нем человека, отлично понимавшего все детали финансово-земельной политики самодержавия, все вожделения └первенствующего сословия“ и казенное попустительство этим вожделениям за счет всего народа. Поэтому каждый раз как он появлялся на думской кафедре, — думскую залу охватывало вихрем особое оживление. Упрека в теоретичности этому теоретику сделать было невозможно. С иронической улыбкой на необыкновенно тонком и умном лице, он умел показать, что “практика” известна ему не хуже, а, может быть, даже лучше, чем его противникам. И эта ироническая манера вызывала среди └зубров“ взрывы настоящего бешенства. Крестьянские депутаты наоборот — сразу признали в нем своего руководителя и союзника. Каждый раз, когда под гром аплодисментов правых сходил с кафедры кто-нибудь из министров или какой-нибудь правый депутат, возражавшие против └принудительного отчуждения“, — крестьяне принимались кричать: Герценштейн! Герценштейн!..”
Михаил Яковлевич привлек крестьянских депутатов четко сформулированным требованием аграрной реформы, ядром которой должно было стать принудительное отчуждение части помещичьих земель (за выкуп). Нетрудно догадаться, что этот же тезис вызывал бурное негодование на правых скамьях, занятых главным образом как раз помещиками. Короленко писал: “└Зубры“ потрясали кулаками и ругались, порой даже не только не парламентски, но и непечатно”. Именно из этих “зубров” и состоял костяк недавно созданных крайне-правых партий, получивших название “черносотенных”. Ненависть их к Герценштейну росла, и кульминацией стало его второе выступление в Думе, в котором он предостерегал правительство от стихийного крестьянского бунта, вызванного катострофическим состоянием крестьянства. Вот дословно этот фрагмент его речи, который впоследствии не раз был искажен и неверно интерпретирован: “Чего же вы теперь ожидаете? Вы хотите, чтобы зарево охватило целый ряд губерний?! Мало вам разве опыта майских иллюминаций прошлого года, когда в Саратовской губернии чуть ли не в один день погибло 150 усадеб?! Нельзя теперь предлагать меры, рассчитанные на продолжительный срок, необходима экстренная мера, а принудительное отчуждение и есть экстренная мера!” Короленко вспоминал: “Трудно представить себе ту бурю гнева, какая разразилась при этих словах на правых скамьях. Слышался буквально какой-то рев. Над головами подымались сжатые кулаки, прорывались ругательства, к оратору кидались с угрозами…” Черносотенцы интерпретировали эти слова как подстрекательство крестьян к поджогам усадеб, и именно после этой речи Герценштейн начал получать письма с угрозами расправы.
Как известно, Первая Дума успела проработать лишь 72 дня. Она слишком раздражала власти и была разогнана 8 (21 по нов. ст.) июля 1906 года. Разгневанные депутаты в количестве более двухсот человек отправились в Выборг, где подписали и распечатали воззвание, призывавшее народ к пассивному сопротивлению. Выборг не случайно стал местом проведения слета “протестантов”: Финляндская автономия жила по особым законам, и российская полиция не имела возможности производить здесь аресты по своему усмотрению. Под “Выборгским воззванием” поставил свою подпись и Герценштейн. Впоследствии все депутаты, подписавшие воззвание, подверглись в России судебному преследованию и недолгому тюремному заключению. Герценштейна же ожидала гораздо более скорая и трагическая расправа — через неделю он был убит.
Убийство произошло в небольшом финском курортном местечке Териоки (ныне Зеленогорск) 18 июля по старому (31 июля но новому) стилю. Здесь, в гостинице “Бельведер” депутат отдыхал с семьей — женой и двумя дочерьми. Финская газета “Viipuri” (“Выборг”) сообщала в статье “Ужасное убийство”: “31-го в девять часов вечера был убит в Териоках член Государственной Думы М. Я. Герценштейн, находившийся на прогулке на берегу моря с женой и дочерьми. Неизвестный дважды выстрелил из револьвера, и обе пули попали жертве в грудь. При этом была ранена его дочь Наталья. Герценштейн скончался на месте”. Убийца, перепрыгнув через забор, скрылся, жена Герценштейна пыталась его преследовать, но вернулась к телу мужа. На выстрел и крики сбежались люди, тело жертвы перенесли в гостиницу. К тому времени Герценштейн был уже мертв.
На похороны в Териоках собралось несколько тысяч человек. В знак траура в поселке были закрыты все лавки и ремесленные заведения, и местные жители всеми способами выражали свое сочувствие. Каждый новый поезд, прибывавший из Петербурга в Териоки, встречался пением. Вдоль растянувшейся на четверть версты похоронной процессии шпалерами стояли финны с обнаженными головами, многие плакали. Тело должны были отправить поездом в Петербург, а оттуда — в Москву для захоронения, но в Петербурге была забастовка, и власти боялись беспорядков, которыми могло сопровождаться прибытие похоронной процессии. Вдова и однопартийцы Герценштейна во избежание кровопролития приняли решение захоронить его в Териоках.
Финская полиция начала действовать сразу после убийства. Негласное расследование вел и прокурор петербургского окружного суда. Было обнаружено множество свидетелей, которые сообщали о том, что за несколько дней до убийства в Териоках появились четыре подозрительных субъекта, которые следили за Герценштейном. Они называли себя членами революционной организации и, не особенно скрываясь, демонстративно носили оружие и панцирные рубашки. Посетив в день убийства местного жандарма, эти люди предъявили ему удостоверения Охранного отделения. Один из свидетелей даже рассказал, что один из этих неизвестных показывал ему револьвер и заявлял, что он заработает с его помощью 30 тысяч рублей, если удастся убить одного человека. Обличающих показаний было много — однако где искать этих подозрительных субъектов, никто не знал.
Кадеты с самого начала подозревали, что убийство было делом рук черносотенцев. У них было даже косвенное доказательство: московская черносотенная газета “Маяк” опубликовала известие об убийстве Герценштейна в вечернем выпуске в самый день убийства. В момент выхода этого номера Герценштейн был еще жив. Такая поразительная осведомленность наводила на размышления — однако российская полиция к таким размышлениям не была склонна. Причиной была широко известная симпатия к черносотенцам в самых высших сферах, вплоть до царя (известно, что правительство даже тайно осуществляло их финансирование). Гораздо позже выяснилось, что полицейские с самого начала были весьма хорошо осведомлены об организаторах убийства, однако считали своей задачей не раскрыть, а “прикрыть” дело. Почти сразу после убийства начальник Петербургского Охранного отделения А. В. Герасимов вызвал одного из преступников, черносотенца Александра Половнева, и спросил его: “Ведь не вы совершили убийство Герценштейна?” Тот ответил: “Нет”. Тогда высший полицейский чин сказал преступнику: “Ну и хорошо, молчите, вам больше нечего и говорить и сидите спокойно”. Вдохновленные этим напутствием, убийцы чувствовали себя более чем уверенно.
Однако кадеты не прекращали самостоятельного расследования, и в конце ноября 1906 года всплыли новые сенсационные факты. Как оказалось, “Союз русского народа”, вербовавший зачастую свои кадры среди самых отбросов общества, был постоянно сотрясаем внутренними конфликтами и скандалами и плодил недовольных. В числе изгнанных из Союза и обиженных на него оказались бывшие члены черносотенной боевой дружины Михаил Зорин, Илья Лавров и Владимир Романов, отбывавшие в тот период наказание в выборгской тюрьме. Они дали показания адвокату Анны Васильевны Герценштейн, помощнику присяжного поверенного Г. Ф. Веберу, и эти сведения прояснили картину убийства. На всю страну прозвучали имена главных виновников и исполнителей. Организатором убийства оказался начальник боевой дружины “Союза русского народа” Николай Максимович Юскевич-Красковский, а в составе группы убийц были названы рабочие Александр Половнев, Егор Ларичкин, Сергей Александров и Лев Тополев. Было ясно, что убийство не могло быть совершено без ведома главы “Союза русского народа”, доктора Александра Дубровина. Свидетели рассказывали, что после убийства его участники открыто хвастались в помещении Союза, что они “срезали” Герценштейна и за это им хорошо заплатили. Попутно всплыли и другие преступления, совершенные той же группой лиц.
Под гнетом таких бесспорных доказательств зашевелилась и российская полиция, но раскачивалась она слишком медленно: почти все участники убийства успели скрыться. Был арестован и препровожден в Финляндию лишь один из всей группы — юный Сергей Александров, и с серии судебных заседаний, рассматривавших его дело, начался долгий, занявший более полутора лет процесс над убийцами Герценштейна. Процесс проходил в Финляндии. Финский суд был автономен и не зависел от российских властей, и это обстоятельство необычайно выводило из себя как черносотенцев, так и их высоких покровителей. То было время, когда в стране начиналась новая волна русификации и борьбы с “инородцами”, и неудивительно, что особые права Великого княжества Финляндского, его независимость и стремление управлять своими делами самостоятельно вызывали раздражение властей предержащих и их союзников — Черной сотни. В это же самое время в Думе была начата антифинская кампания, целью которой было лишение Финляндии автономных прав. Кампания проводилась премьер-министром П. А. Столыпиным при полном одобрении царя. Настроения думцев-черносотенцев выразил один из их лидеров, Владимир Пуришкевич, который говорил, что “в отношении взбунтовавшейся окраины” должны быть приняты “самые серьезные, самые беспощадные репрессии”. Суд над убийцами Герценштейна взвинтил и без того нервозную обстановку вокруг Финляндии.
В правой печати на финнов сыпались самые страшные обвинения — их “уличали” в необъективности, желании погубить ни в чем не повинных черносотенцев, в бесчеловечном отношении к заключенным и даже в пытках. Лейтмотивом множества публикаций в правой прессе стали призывы “оградить русских от произвола средневекового финского суда”. Между тем страшный “средневековый” суд присудил Александрову лишь пять месяцев тюрьмы за недонесение о готовящемся убийстве, а арестованного вслед за ним Тополева и вовсе временно освободил за недостатком улик. В процессе вновь наступила пауза, ибо российские власти продолжали очень неспешно искать убийц. Наконец в июне 1908 года произошел перелом: в Финляндию добровольно явился Александр Половнев, уставший скрываться. Дело Половнева рассматривалось и перерассматривалось несколько раз (13.8.–15.10.1908 и 25.1.–18.5.1909), и ход процесса подробно излагался в российских газетах. Описывалась патриархальная обстановка, царившая в суде, и сам подсудимый, “выше среднего роста, широкоплечий блондин с круглым лицом” и повязкой на глазу, бывший не просто рядовым черносотенцем, а организатором боевых рабочих дружин “Союза русского народа”, участвовавший кроме того и в погромах. Вина Половнева была доказана, и он получил шесть лет тюрьмы как соучастник убийства.
К моменту оглашения приговора Половневу обстановка вокруг процесса накалилась добела. Финский суд, методично рассматривавший обстоятельства дела, пришел к выводу о необходимости предъявить обвинение главе “Союза русского народа” Александру Дубровину как инициатору убийства. Дубровин был знаменем движения, человеком, державшим в своих руках все бразды, знавшим всю подноготную Союза и одновременно имевшим тесные связи с самыми высокопоставленными представителями российской власти. Достаточно сказать, что он был весьма благосклонно принят царем, вообще неоднократно принимавшим самых одиозных черносотенных деятелей (о симпатиях к черносотенцам в царской семье говорит хотя бы то обстоятельство, что и сам царь, и наследник престола Алексей носили значки “Союза русского народа”). Теперь, когда встал вопрос об угрозе самому Дубровину, “союзники” и их единомышленники из верхних эшелонов российской власти удесятерили усилия. Царю поступали десятки телеграмм из районных отделений Союза. Содержание их было однотипным. Например, из Вологды взывали: “Великий государь! Вологодский отдел с. р. н. молит тебе: повели изъять из финляндского суда, враждебного всему русскому, дело об убийстве Герценштейна в русский суд, дабы верный слуга твой Дубровин имел возможность оправдаться перед Тобою и родиной!” Но царь не мог нарушить закон, и Дубровин предпочел скрыться. Правда, прятался он весьма условно: вся страна знала, что находится он в Ялте, под покровительством губернатора города, пламенного черносотенца генерала И. А. Думбадзе. Думбадзе заверил Дубровина, что арестовать их могут только вместе.
Между тем скандал разрастался. В Думу в мае 1909 года поступил за подписью семидесяти трех депутатов запрос о тесной связи охранного отделения с “Союзом русского народа”. В качестве примеров, кроме дела Герценштейна, приводились и другие громкие преступления черносотенцев, бывших одновременно агентами охранки или получавших от полиции оружие. К этому времени вышло на божий свет еще несколько преступлений, совершенных “союзниками”, и в двух особенно скандальных участвовал один из убийц Герценштейна — Александр Казанцев, бывший агентом охранки и даже секретарем чиновника особых поручений при московском генерал-губернаторе графе Буксгевдене. Казанцев, притворившись революционером, завербовал двух рабочих, внушив им, что они должны убить бывшего премьер-министра С. Ю. Витте и некоего бывшего революционера, укравшего у партии крупную сумму денег. В трубы каминов дома Витте на Каменноостровском проспекте были засунуты самодельные бомбы, но сделаны они были так неумело, что не взорвались. Бомбы обнаружил печник. Однако второе покушение удалось: руками рабочего Федорова, задуренного “революционером” Казанцевым, был 14 марта 1907 года убит видный кадет, редактор московской газеты “Русские ведомости” и друг Герценштейна Григорий Борисович Иоллос. Федоров узнал о том, кого он убил, лишь на следующий день, испытал шок и, конечно, заподозрил Казанцева в обмане. Через некоторое время, убедившись в том, что Казанцев — черносотенец, Федоров собственноручно его зарезал. Вся эта жуткая история попала в газеты, опубликовавшие исповедь Федорова, и скандал вокруг черносотенных заплечных дел мастеров приобрел международный масштаб.
В такой крайне наэлектризованной атмосфере начался последний этап судебного процесса над убийцами Герценштейна. В апреле 1909 года был арестован скрывавшийся Юскевич-Красковский. До августа его держали в петербургской тюрьме, но в конце концов выдали финскому суду. К этому времени в Финляндии объявился Егор Ларичкин, добровольно сдавшийся правосудию. 14 августа оба обвиняемых должны были предстать перед судом, и маленький тихий Териоки замер в ожидании грозных событий. Дело в том, что черносотенцы угрожали финскому суду скандалом и местные жители опасались беспорядков. Поселок превратился в осажденную крепость, улицы наводняли пешие и конные полицейские — в дополнение к местным сорока стражам порядка из Выборга и Хельсинки были выписаны еще сорок два. В поселок и впрямь прибыло около трехсот “союзников”, по большей части петербургских забулдыг, которые не были допущены в суд из-за отсутствия пропусков. Расположившись на улицах, они выпивали и закусывали, щедро бранились, обзывая финнов “чухнами” и проклиная “жидов”, а по окончании суда были увезены обратно в Петербург. Скандала не получилось, хотя адвокат черносотенцев Павел Булацель сделал все, чтобы его спровоцировать. Он не уставал объявлять, что Дубровин ни при каких обстоятельствах не явится в суд, а на следующем заседании даже вытащил из кармана пальто револьвер и был выведен из зала суда.
19-летний Егор Ларичкин признался в соучастии в убийстве и подтвердил уже известную картину преступления. Он утверждал, что непосредственным убийцей Герценштейна был уже убитый к тому времени Казанцев, и ему поверили. На последнем судебном заседании и Ларичкин, и Юскевич-Красковский получили по шесть лет тюрьмы.
Однако общий итог процесса был удручающим для всех, кто ожидал торжества правосудия. Российские власти приложили титанические усилия к тому, чтобы черносотенцы вышли сухими из воды. Министерство юстиции во главе с министром И. Г. Щегловитовым сконструировало целую систему аргументов, которые позволяли не выдавать Дубровина в Финляндию. Лично Столыпин неоднократно телеграфировал царю, прося разрешения прекратить процесс. В октябре 1909 года генерал-губернатору Финляндии Бекману было объявлено “повеление его величества непременно и настойчиво требовать окончания дела Герценштейна”. Царский приказ не давал финским судьям выбора, и 12 октября 1909 года дело Герценштейна было закончено. Его главный вдохновитель остался на свободе.
Но и немногочисленным осужденным недолго оставалось томиться в неволе. К царю полетели просьбы Половнева и Юскевича о помиловании (Ларичкин, боявшийся мести черносотенцев, предпочел о помиловании не просить). Уже к концу 1909 года эти просьбы были удовлетворены, и известный нам Булацель просил своего единомышленника, нового генерал-губернатора Финляндии Зейна, всеми средствами препятствовать отправке Половнева в финскую каторжную тюрьму до получения официального помилования. Булацель просил “помочь русскому человеку, невинно томящемуся в финской тюрьме”. Зейн охотно помог, и к Рождеству Половнев вышел на свободу.
Как это нередко бывает, от дела Герценштейна пострадали не столько непосредственные виновники преступления, сколько те, кто его расследовал. Объектом травли стал финский суд и — шире — финляндская автономия. Щегловитов писал царю: “Осмеливаюсь донести Вашему Величеству мое глубокое убеждение в том, что существование в Финляндии особого национального суда ‹…› представляется явлением в высшей степени ненормальным. Только русский суд может и должен быть верным стражем русской государственности”. Резолюция Николая II гласила: “Всецело разделяю Ваш взгляд”. Конечно, русским судом манипулировать было не в пример проще, но дело было не только в суде: вся Финляндия как таковая, со своей автономией и независимостью, уже давно была “бревном в глазу” российской власти и правых. Процесс Герценштейна стал лишь одной из последних капель в чаше их терпения. Через полгода Столыпин инициировал новый “поход на Финляндию” в Государственной Думе, и финская автономия вновь оказалась существенно урезанной, а роль финского парламента была сведена к чисто совещательной. После думского голосования черносотенный лидер В. Пуришкевич ликующе воскликнул: “Finis Finlandiж!” (“Конец Финляндии!”).
Либералы были повержены, Черная сотня и правые продолжали свое наступление, дело Герценштейна было забыто. Но соратники Дубровина и Пуришкевича и вообразить не могли, что менее чем через семь лет царь отречется от престола, кадеты придут к власти и создадут Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных действий высших должностных лиц. Одним из важнейших сюжетов в работе комиссии стало уже, казалось бы навек похороненное дело Герценштейна и усилия властей покрыть черносотенцев и спрятать концы в воду. Были привлечены к делу секретные материалы охранки и правительства, архивы “Союза русского народа”, неоднократно допрашивались бывшие представители власти и черносотенцы. Известный нам по делу Герценштейна Половнев, например, показывал: “Я удостоверяю, что деятельность Союза русского народа в отношении вооруженной борьбы вплоть до убийства лиц левых партий была известна и встречала содействие и покровительство со стороны высших правительственных властей: они снабжали боевую дружину деньгами, оружием, были осведомлены о партийных убийствах и скрывали виновных.” Так дело Михаила Герценштейна, с такими усилиями замятое и положенное под спуд, вновь и уже окончательно настигло его убийц и их высоких покровителей и вскрыло преступный союз Черной сотни и высшей власти империи.