Тунисская любовная история в стиле телесериалов
Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2006
Лита Дагина (Аэлита Александровна Хамза–Дагина) окончила филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета в 1995 году. Живет и работает в Тунисе. В “Неве” публикуется впервые.
— Мне даже захотелось написать о моей жизни здесь роман “Monde1 arabe”…
— Тогда уж “Monde tunisien”, поскольку события происходили в Тунисе, — уточнил мой друг.
— Да, но были еще алжирцы и марокканцы.
— Значит, “Monde maghrйbin”…
Из разговора
Повесть о людях, которые могли бы, если бы хотели…
В. Войтекунас
Гашиш и водка
Как я отдыхаю от арабского мира”, — закуривая сигарету с гашишем, произнес один из моих тунисских знакомых, в холостяцкую квартиру которого меня занесло полное безденежье и отсутствие жилплощади в самой европеизированной стране Северной Африки.
“А ты, ты не куришь!” — кричал мне мой марсианский2 друг, когда сигарета с гашишем ходила по кругу в нашей (точнее, в его) компании, расположившейся, по тунисским понятиям, в лесу. По нашим, русским, это был, конечно, совсем не лес, а некая холмистая местность, кое-где поросшая кустарником.
1 Во французском языке слово “monde” означает как “мир”, так и “люди”, а также иногда “мир” в старинном русском смысле “люди”. Именно в этом последнем значении оно и употребляется героиней — автором.
2 Речь идет не о планете Солнечной системы, а о приморском городке Ла-Марса, пригороде города Туниса. Все тамошние заведения в повести будут именоваться марсианскими, а жители — марсианами.
Собственно, только гашиш и объединяет этих двух людей и эти два воспоминания. Хотя нет, еще и алкоголь. Так сложилось, что водка, привезенная в подарок одному, была выпита другим.
Мы с Хамади пили кофе в одном из марсианских кафе (такая стоячая забегаловка), но разговор почему-то зашел о русской водке.
— Ты знаешь, а я привезла сюда маленькую сувенирную бутылочку (я не могла взять больше, так как вещей набирала на полгода, да и летела не прямо из Петербурга, а через Москву, потому что это был не сезон, от нас чартеров еще не было, а регулярные самолеты — дорого). Но я оставила ее одному гарсону1 в Сусе.
— Почему?
— Потому, что ты мне сказал: “Когда приедешь в Ла-Марсу — позвони мне!”
— Но я же объяснил, что у меня не было денег, чтобы приехать к тебе!
— Это ты сейчас объяснил, а тогда ты сказал только то, что сказал. И я подумала, что тебе не очень-то нужна бутылка водки…
— Хорошо, но почему ты ему отдала?
— Я переночевала у него. Нужно было оставить ему что-нибудь за беспокойство ночью. К тому же полбутылки я выпила сама, так как в квартире не было отопления.
— А почему ты пошла к нему?
— Видишь ли, у меня была проблема с проживанием. Поскольку я покинула турфирму, где работала, пришлось съехать и из отеля, где шеф снимал для меня номер.
— И ты пошла ночевать к человеку, которого совсем не знаешь?
— Ну почему, я его знала. Не так, как тебя, но мы провели вместе несколько вечеров. Он был в курсе моих проблем и пригласил меня жить у него. На все мои сомнения и вопросы, не стесню ли я его, он отвечал: “Я ваш друг, я хочу вам помочь, вас приглашали уже три раза”.
— И вы спали вместе?
— Нет, конечно, он спал в комнате, а я в салоне2 .
1 Слово “гарсон” здесь и далее употребляется не в привычном для русских значении “официант”, а в смысле “мальчик, молодой человек”.
2 Тунисские квартиры на одного, именуемые “studio”, как правило, состоят из двух комнат — спальни (“chambre”) и гостиной (“salon”).
— И вы ничего не делали?
— Разумеется. Но он солгал насчет друга. Сразу последовали брачное и постельное предложения. Я не хотела. Именно поэтому пришлось оставить водку и на следующее утро искать себе новое пристанище.
— Вы вместе пили?
— Да нет, я пила одна, так как было холодно, я уже говорила. А половину оставила ему. Слушай, а почему тебя вообще все это интересует?
— Ладно, меня не интересует.
Однако его интересовало. И, вероятно, именно поэтому я, довольная, что повидала старого приятеля (если и были когда какие романтические моменты, так ведь прошло полгода), и уже собиравшаяся было в обратный путь в другой город, где жила, решила задержаться и снова встретиться с ним вечером. Это любопытство, проявленное к не имевшим для меня никакого личного значения подробностям, было единственным доказательством того, что наши отношения существовали не только в моем сознании. Потому что редкие e-mail’ы, доходившие от него в Россию, содержали лишь краткую фактологическую информацию, а в присланном по почте письме я при всем желании не могла вычитать ничего, кроме готовности общаться.
Пролог на небесах
— Хамади, привет, я в Тунисе. Вчера прилетела. Жить буду пока в Сусе.
— Когда приедешь в Ла-Марсу, позвони мне.
— Ладно, счастливо.
Вот и весь пролог, в котором (ведь не случайно указано, что он имел место на небесах) уже просматривается печальный исход этого романа.
Небольшой комментарий: чтобы добраться из Суса в Ла-Марсу, надо сначала сесть на поезд (если учесть, что жила я довольно далеко от вокзала, следует прибавить еще время на такси), который за два с небольшим часа довезет вас до Туниса (столицы родины Хамади), потом либо пешком минут за двадцать, либо на трамвае нужно добраться до кольца пригородной электрички, и на ней еще сорок минут до конечной станции “Марса-пляж”. Всего-то часика четыре, и вы — у цели!
Если учесть, что предполагалась работа шесть дней в неделю, то тратить единственный выходной на восьмичасовой (и, кстати, не очень дешевый) путь туда — обратно не то чтобы не хотелось (чего русские женщины не сделают ради любви!), а просто не представлялось возможным. Тем более что другая сторона никакой особенной радости по поводу моего появления в Тунисе не выразила.
Тогда я еще не была заморочена обостряющими чувства парами гашиша, и лаконично-равнодушная фраза Хамади побудила меня столь же спокойно поставить на наших отношениях крест. Подумайте сами, ну зачем мне ему звонить, даже если доведется поехать в Ла-Марсу!
Пролог в театре
Сначала мы даже хотели посетить кафе в родном ситэ Хамади (каждый мало-мальски крупный тунисский город разделен на множество районов, именуемых “ситэ”), кстати, очень уютное, с розочками на столах, но оно оказалось переполненным. Поэтому мы взяли такси и поехали в центр. Собственно, в Ла- Марсе существовало три места, куда можно пойти: маскирующиеся под традиционные арабские кафе “Шимми’з” и “Раф-Раф” (гордостью последнего был живой верблюд) и торговый центр “Кяфир” с налетом евро-американской современности (кафе первого этажа я запомнила еще с осени как точку, удобную для одинокой женщины. “Шимми’з” и “Раф-Раф” тоже не исключительно мужские, а mixte, смешанные, но женщин там мало, и, если приходишь туда без спутника, все начинают тебя разглядывать).
Мы заглянули в “Шимми’з”, но остаться там было нереально по той же причине. Так что пришлось идти в “Кяфир”, где нам с трудом удалось найти свободный столик.
— Здесь слишком шумно для серьезного разговора, — сказала я. — Может, пойдем в “Раф-Раф”?
— Нет, в “Раф-Раф” нереально. Воскресенье, — пояснил Хамади.
Так что пришлось разговаривать в “Кяфире”. Вероятно, в этом была некая предопределенность, ибо большинство последующих сцен сериала будут разворачиваться именно там.
— Ну что ж, начнем…
— Скажи мне, кто я для тебя, просто друг или… — тут он употребил французское слово, означающее постоянного партнера, которое сложно перевести на русский: мы иногда говорим тоже “друг”, “любовник” или “возлюбленный”. Поскольку в данном случае речь не шла о регулярных сексуальных отношениях, я осмелюсь остановиться на последнем варианте. Друг или любимый? Вот уж не думала, что у мальчика такие комплексы, при том, что сам-то он почти не проявлялся, хотя ему был прекрасно известен номер моего мобильника: как только я купила местную SIM-карту — сразу же послала ему телефонный месаж1 с моим тунисским номером.
1 sms.
Мне сложно было представить столь тотальное отсутствие денег, которых не хватает на один звонок в месяц.
— Мне бы хотелось тебя послушать, кто я для тебя!
— Я говорил с тобой один раз осенью (действительно, во время нашего единственного личного разговора — до и после него мы встречались только в общественных местах и, как правило, в присутствии его друга Сааби — Хамади сказал, что любит меня, и добавил, что только его друг, который для него как брат, первым начавший этот разговор, и выпитое вино — мы тогда пьянствовали по случаю приезда кузена Хамади, тунисца, воплотившего национальную идею, живущего и работающего в Европе, из Франции — побудили его заговорить об этом, иначе он бы не решился)… И я просил тебя быть моей возлюбленной.
— Да, но потом у тебя начались какие-то проблемы, и я не могла тебя найти…
— А, деньги не отдавали? Эта проблема еще до сих пор не решилась… А ты можешь мне сказать, кто я для тебя?
— Я тебе все написала: что ты мне нравишься и что мне было бы жалко это терять. И передала лучшие пожелания Сааби, который, как твой брат, несет ответственность за эту странную историю. Я не могла написать больше и не могла написать меньше.
— Да, но каждый день ты встречаешь множество людей, и несколько из них могут тебе понравиться…
— Нет, для меня это не так. (“А даже если и так, — подумала я, — разве это важно, все ведь зависит от развития отношений”.) Я же тебе писала, что у меня это редко бывает.
— Но я уверен в своих чувствах, а ты в своих — уверена?
Что ответить на такой вопрос, ведь когда я ехала в Ла-Марсу, даже не знала, увижу ли его. Когда я садилась на поезд в Сусе, даже не думала, что буду ему звонить, но, прибыв в Тунис, неожиданно решилась и, позвонив, в очередной раз удивилась его реакции.
— Ты знаешь сук де диманш (то есть воскресный базар) в Ла-Марсе?
— Нет.
— А конечную остановку автобуса?
— Знаю.
— Когда приедешь в Ла-Марсу, приходи туда и позвони мне.
“Странно, что он не может встретить меня на кольце электрички, — подумала я. — Но, ладно уж, назвался груздем…”
— Я вижу, ты меня не узнаешь, — сказал мне Хамади, когда мы наконец встретились. Действительно, вместо идиота в кепке, каким я запомнила его с осени, предо мной предстал модный молодой человек в ковбойских ботинках и темных очках.
— Честно говоря, да. Тогда ты все время ходил в каскетке, и я даже думала, что у тебя проблема с волосами. Это не имело для меня никакого значения, но я действительно так думала, а у тебя оказывается, прекрасные волосы…
— Ты полагаешь, я надену каскетку — и прежние чувства вернутся?
Несмотря на его благополучный вид, выяснилось, что дела у Хамади из рук вон плохо. Как он и сообщал мне по электронной почте, он нашел новую работу на острове Джерба (куда, кстати, вскоре собиралась и я, собственно, потому я и приехала в Ла-Марсу, решила: если уеду на Джербу на весь сезон, то в Ла- Марсу уже будет не добраться), но на старой работе — в пору нашего знакомства — он трудился в некоей конторе в качестве ночного электрика: ему не отдавали какие-то бумаги и, что главное, его зарплату, без которой он не мог поехать на Джербу (так как это довольно далеко и дороговато). Он рассказывал мне все это, пока мы прогуливались по воскресному рынку (тунисский вариант отечественной барахолки) — поистине странное место он выбрал для свидания! Но вскоре выяснилось, что он просто там работает — торгует, кстати, темными очками (видимо, те, что на нем, были как реклама). И он не может отойти далеко от рабочего места, а чтобы меня встретить, попросил напарника подменить его. Он сказал, что это временно. Что, конечно, надо будет найти работу. А может, решится вопрос с зарплатой, и он уедет на Джербу. Сааби хочет, чтобы Хамади работал ночным электриком вместе с ним. Так что что-нибудь придумается… А если ничего не выйдет, он будет работать на пляже (зонтики выдавать и прочий инвентарь), как в прошлом году. Хотя тогда это не основная работа была, а дополнительный заработок…
Мы подошли, чтобы освободить приятеля, и нас постепенно окружили друзья Хамади и какие-то девочки-подростки (как потом выяснилось, его родственницы). Кто-то обратил внимание, что мои темные очки — у меня привычка носить их на голове вместо обруча для волос — тунисские.
— Сколько они стоят? — поинтересовался Хамади.
— Для меня — бесплатно, — ответила я, но не стала уточнять (очки были подарены мне одним гарсоном в Сусе вместе с французским карманным изданием “Маленького принца” и красным плюшевым сердцем. Довольно нудный был, кстати, тип. Все настаивал: “Думай обо мне!” Хамади бы так никогда не сказал! Впрочем, “Маленькому принцу” я искренне обрадовалась, очки использовала по назначению, а плюшевое сердце оставила в номере дешевой гостиницы, съехав оттуда). — Может, ты как специалист знаешь, сколько они стоят?
Хамади с видом профессионала повертел очки в руках, постучал по стеклам, погнул дужки и, скривившись, изрек:
— Это стоит недорого! (На такой звоночек я тогда не обратила внимания. Хамади ведь не подарил мне другие, более приличные очки, несмотря на свою профессиональную к ним близость, и в то же время с удовольствием принизил чужой подарок только потому, что он чужой.)
Хамади предупредил меня, что должна прийти его мама, он заметно волновался. Вскоре она действительно пришла вместе с Саидом, младшим братом Хамади. Так мы и познакомились, мило поулыбались друг другу, слегка пошутили. Я сфотографировала Хамади и Саида с матерью, предварительно испросив у последней позволения. Мама Хамади предложила мне прогуляться вместе с ней по суку, но я, уставшая с дороги, предпочла остаться с ним и его друзьями. Однако домой меня не пригласили. Позднее Хамади объяснил мне, что, поскольку его отец умер и сейчас он живет в доме своего отчима, отношения с которым, мягко говоря, неважные, даже друзей он не может пригласить к себе.
— И не смотри на меня так!
— Почему? Я свободна!
— А я не свободен.
Такой оборот дела меня несколько изумил. Может, именно этим объясняется пропадание Хамади осенью и его молчание весной…
— Ты, что — женат?
— Что ты! Просто у меня горячая кровь. Я начинаю с ума сходить, когда ты смотришь на меня в упор. Или если ты до меня дотрагиваешься вот так. — Хамади слегка коснулся моей руки. — Вот почему я все время отвожу взгляд… Я был бы счастлив заключить тебя в свои объятия. Но, к сожалению, только летом я, вероятно, смогу что-то снимать…
Мы вышли из “Кяфира” ранним вечером. Несмотря на конец апреля, погода была совершенно неафриканской. В летней куртке и свитере мне было довольно холодно, к тому же накрапывал мелкий дождик (не Ла-Марса, а Питер в конце июня).
— Ну что, я тебя провожаю домой? Или?
— Честно говоря, мне нечего особенно там делать. С семьей я уже пообщалась днем. (Речь шла о родственниках моей тунисской подруги, учившейся в Питере, у них-то я и жила в Ла-Марсе осенью.) А спать еще рано. Да и с тобой бы хотелось побыть. А у тебя какие планы?
— Я собираюсь ехать с друзьями в Гамарт (поясняю: это пригород Туниса, находящийся непосредственно за Ла-Марсой, но электрички туда уже не ходят), в лес.
— Когда ты вернешься?
— Возвращаемся мы обычно поздно, часа в два-три ночи.
— Но я же всего на один день приехала! Может, тебе не обязательно туда ездить?
— Понимаешь, я дал слово, что буду.
— Ну, может, можно позвонить и объяснить, почему ты не сможешь?
— К сожалению, только у одного из ребят есть портабль1 , и я не знаю его номера…
1 Мобильник.
— Так, может, я могла бы поехать с тобой? Но тогда часов в одиннадцать придется вернуться, так как надо уважать семью, где я остановилась…
— Хорошо, так и сделаем. Только сначала я должен зайти домой, чтобы надеть что-нибудь теплое. Извини, я не могу тебя пригласить, я тебе уже объяснял, так что тебе придется подождать меня на улице.
— Ладно, но захвати и мне какую-нибудь одежду, а то я замерзну!
— Что тебе взять?
— Что-нибудь очень теплое.
— Хорошо, я возьму тебе мой капюш, — так он назвал свитер с капюшоном.
Однако из-за свойственной арабам неторопливости мы выбрались из леса не к одиннадцати, а уже после полуночи. Кстати, я думала, что друзья Хамади там останутся до привычного времени. Но они почему-то снялись с места и возвращались вместе с нами. Словом, мы остались вдвоем только неподалеку от моего дома. И вот какая проблема: в доме, где я жила, не работал звонок. А если стучать по металлической двери висевшим на ней чугунным кольцом, можно перебудить весь квартал. Так что я стала звонить на портабль хозяина, но ответа не последовало. Вероятно, все уже спали.
— Хамади, я не знаю, что делать. Мне неудобно беспокоить людей. Ведь если у меня с работой сорвется, мне у них жить.
Хамади наморщил лоб. Дождь усиливался, было холодно, и перспектива всю ночь гулять по улицам меня никак не устраивала.
— Есть ли в Ла-Марсе какие-нибудь кафе, работающие до утра?
— Нет, все до часа (а уже было почти полпервого). Слушай, я сейчас попробую позвонить приятельнице и договориться, чтобы ты переночевала у нее.
Однако мобильник приятельницы оказался выключенным.
— Ладно, я поговорю с кузиной, у нее тебе точно можно будет переночевать.
Кузина в это время была в Тунисе и при всем желании не могла нам помочь.
— Ты знаешь, у меня впервые такая ситуация, — сказал Хамади.
— У меня тоже.
— Слушай, выход есть. В ситэ Марса-пляж есть один старый дом, где никто не живет. Там мы иногда пьянствуем. Если там никого нет, можно было бы переночевать там. Я надеюсь, что сейчас там никого…
Мы взяли такси и поехали туда.
На следующее утро мы сидели в “Шимми’зе”. Через пару часов мне предстояло покидать Ла-Марсу.
— Ты знаешь, я увеличила фотографию, где мы втроем: ты, я и Сааби, и поставила у себя в книжном шкафу за стекло. Но маме я не сказала — объяснила, что это просто друзья…
— Почему?
— Потому, что я не думала, что это серьезно. А ты своей рассказал?
— Конечно! Она видела твои фотографии. Но, разумеется, встреча с тобой на суке была для нее сюрпризом.
— И что она сказала?
— Ничего.
— Правильно, потому что она тоже не думает, что это серьезно, — сказала я, закуривая очередную сигарету.
— Кончай курить, — проворчал Хамади.
— А что я могу сделать? Ничего… Понимаешь, я поеду на Джербу, а оттуда я уже вряд ли смогу приехать до конца сезона. Но, может, и ты приедешь туда работать. Хотя, может, ты будешь работать вместе с Сааби здесь. Но, может, и у меня сорвется работа на Джербе, и тогда я приеду сюда, буду жить в той же семье и продолжать поиски материалов для диссертации. Это от меня не зависит, это судьба…
— Но Джерба — это лучше, чем Россия. — Хамади тоже взял сигарету. (Нужно отметить, что ни он, ни я обычно не курили, просто баловались в компании. У меня была пачка “Gauloises”, купленная с расчетом на месяц, и вот она уже почти заканчивалась.)
— Я тебя действительно люблю. Ты заменила мне все: семью, друзей.
— Ты знаешь, мне было так приятно спать в твоих объятиях.
— Я-то почти не спал. Все беспокоился, вдруг кто-то придет… И почему ты не захотела заняться любовью? Ведь я же чувствовал, ты умеешь, но почему-то ты не захотела…
— Я же тебе уже все объяснила: я не хочу так, на одну ночь, при том, что неизвестно, увижу ли я тебя еще когда-нибудь. Если бы я оставалась жить в Ла-Марсе — другое дело. Во-вторых, там было очень грязно, ну, это и понятно: народ там пьянствует, а пьяницы обычно не занимаются уборкой. Но я никогда не забуду эту ночь в заброшенном доме. Это было приключение!.. И ты знаешь, для меня было так неожиданно, что я смогла заснуть в твоих объятиях. Я обычно не сплю с мальчиками. Даже с бывшим мужем. Мы, конечно, занимались любовью, но у него была своя кровать, а у меня своя, и спали мы порознь.
— Так, значит, я был первым? — голос Хамади дрожал от волнения.
— Конечно.
Тут он показал мне на окно.
— Узнаешь этого парня? (По улице в сторону “Кяфира” шли парень с девушкой.)
— Ади? (Его тоже звали Хамади, но для удобства, в отличие от нашего героя, будем называть его Ади.) Разумеется, я же тебе показывала фотографии. Я с ним познакомилась осенью, когда не могла тебя найти. А у него был твой телефон, и он обещал мне выяснить, в чем дело, но потом он как-то забыл.
— Он не забыл, и потом вы посетили вместе с ним дом, где кто-то предложил тебе заняться любовью, но ты отказалась. Мне об этом рассказывали в кафе примерно через неделю после твоего отъезда.
— Да, мы ходили к другу Мунира, Рамзи, я же тебе рассказывала, с Ади и Муниром… Так тебе сказали, что это Ади предлагал мне заняться любовью?
— Я не знаю.
— Нет, ни его друг Мунир, ни он ничего такого не предлагали…
— А если б он предложил, ты бы согласилась?
— Ты шутишь! Кстати, а почему у него был твой телефон?
— Телефон есть на моей визитке, я многим раздавал, может, он у кого-то взял…
— А мне ты свою визитку дашь? (Я очень удивилась, что у него есть визитки.)
Хамади вынул из кармана карточку.
— И напиши мне что-нибудь на память.
Вот что он написал: “Ты должна знать, что я тебя очень люблю. Ты напоминаешь мне розу, но роза — это больше для сада, а ты — ты всегда в моем сердце”.
— Ты проводишь меня до Туниса?
— Я не смогу, у меня нет больше денег.
— Ну что, сделаем фото в “Шимми’зе”? Сидим ведь за тем же столиком, что и в прошлом году, с Сааби.
— Нет, тут есть не очень хорошие люди.
И мы снялись на бульваре. Хамади проводил меня до электрички и даже вошел в вагон.
— Я побуду до отхода поезда, — сказал он. — Как только у тебя будут новости — звони.
— Ты тоже… Да, на мне твой капюш… (Честно говоря, было довольно холодно, и я не горела желанием возвращать свитер хозяину. Тем более что теперь у меня будет вещь, напоминающая о нем.)
— Никакой проблемы!
Хамади вышел из вагона, и поезд тронулся. “Может быть, вы скажете кому-то, где-то на закате ваших лет: все-таки была, была одна минута той любви, какой уж больше нет!” — вертелось у меня в голове. Но кто ж знал, что одной минутой-то все и ограничится… Тогда я тем более не знала и покидала Ла-Марсу с ощущением полноты счастья и несчастья одновременно. И уже не имело никакого значения, что за целый месяц, проведенный мной в Тунисе, Хамади не подавал никаких вестей о себе…
Повторение осенней истории
Мои новости не заставили себя долго ждать. Я уехала из Ла-Марсы в понедельник утром в надежде уже в среду отправиться на Джербу. Но по этому поводу мне никто не позвонил, и только в среду, дозвонившись до вербовавшего меня сотрудника с мобильника подруги (на позывные моего портабля он упорно не отвечал), я узнала, что работа на Джербе накрылась медным тазом. Что ж, надо заниматься дисером, а все материалы — там, в столице и пригородах. Хотя главным, разумеется, было не это…
Я позвонила Хамади и сказала:
— С работой на Джербе не получилось. В пятницу выезжаю в Ла-Марсу с чемоданами. Ты сможешь встретить меня в Тунисе? (Это был очень важный момент, так как брать такси с вокзала до Ла-Марсы довольно дорого, а вдвоем можно и до электрички дотащиться, а потом по Ла-Марсе — до дома.)
— Да, конечно
— Тогда я завтра тебе позвоню и скажу, каким поездом еду.
— Хорошо, значит, до завтра.
Однако завтра меня ожидали новости по поводу работы. Друзья неожиданно нашли для меня должность ресепшиониста в одном из отелей Сканеса. Я побеседовала с директором отеля, который обещал мне в случае успешного прохождения двухнедельной стажировки оформить официальный контракт, позволяющий мне продлить визу. К работе я должна была приступать с понедельника. Что ж, подумала я, съезжу в Ла-Марсу хоть на три дня — ведь я проведу их с Хамади!
Но когда я набрала его номер, чтобы сообщить, что еду только на три дня и без чемоданов, мне ответил какой-то молодой человек, представившийся другом Хамади. Обсуждать с другом столь важные вопросы мне как-то не захотелось. И я решила перезвонить позже, но ответил мне снова не Хамади, а Саид, его брат. Передавать что-то через брата было тоже неинтересно.
Поздно вечером мне вообще никто не ответил. До следующего утра Хамади не перезвонил. Странно, ведь номер должен был у него отпечататься, и он знает, что я должна приехать.
Но ладно, я же без чемоданов. Обойдусь и без встречи с оркестром…
Приехав в Тунис, я набрала его номер еще раз. Ответила мама Хамади:
— Хамади… Он нашел работу и оставил портабль дома…
— Это в другом городе?
— Да нет, здесь…
— Если вы его увидите, передайте, пожалуйста, что я в Ла-Марсе и приехала только на три дня…
Не знаю, передавала ли мама что-нибудь, но до вечера никаких звонков не последовало. Я не выдержала и позвонила сама. На мои недоумения, почему он меня не встретил, Хамади спокойно ответил:
— Я нашел работу.
— Я тебя поздравляю!
— Не понял? — Ему было явно не до меня.
— Ладно, при встрече поговорим… У меня тоже ситуация изменилась, я только на три дня приехала. Реально ли сейчас с тобой встретиться?
— Сейчас я должен кое-что сделать, а потом я тебе перезвоню, и мы встретимся в “Шимми’зе”.
— Хорошо, но когда это будет? Понимаешь, я живу в семье, и мне неудобно слишком поздно выходить из дома, так что я выйду заранее…
— Через час…
Однако ни через час, ни через полтора Хамади не перезвонил, и в “Шимми’зе” его не было, да и кафе уже закрывалось. Произошло полное повторение осенней ситуации (тогда, уже после объяснения в любви, он тоже назначил встречу в “Шимми’зе” и не пришел, а “Шимми’з” был закрыт по случаю Рамадана). Но была одна существенная разница. Осенью у меня не было мобильника, и он не мог предупредить меня о своих проблемах.
Я набрала номер Хамади: мобильник был выключен. Вот это сюрприз!
…Я стояла на темном бульваре и плакала. Со мной завел беседу какой-то мужик, к которому тоже кто-то не пришел на встречу, устроил “rendez-vous arabe”, так сказать, то есть несостоявшееся свидание. Но слушать, как я несчастна, мужику не хотелось, и он ушел, оставив мне почти полную бутылку минеральной воды. Два человека, сидящие в машине, попросили воду. Я отдала. Но им, конечно, нужна была не вода, а знакомство. Потом с одним из них мы зачем-то поехали в Сиди-бу-Саид1 (очень красивый “витринный” арабский город, где разрешено красить дома только в бело-голубой цвет, туда, в отличие от Ла-Марсы, обычно возят русских туристов) пить чай. Я выложила ему всю историю и плакала даже в кафе. Мужик оказался женатым, но милым. Говорил: “Ты мне как сестра”, предлагал свое общество на оставшиеся дни в Ла-Марсе. Но я отказалась. Один-то день он сможет побыть братом, а дальше…
1 Курортная зона на востоке Туниса, расположенная между городами Сусом и Монастиром.
— Но ты, как тунисец, что ты можешь сказать обо всей этой истории?
— Он играет, — сказал мне этот человек (имени его не помню), — если он тебя любит, он хочет на тебе жениться!
Да уж… О женитьбе мы с Хамади не говорили. Впрочем, в Тунисе все предлагают тебе выйти замуж, еще до того, как узнают, как тебя зовут и что ты вообще девушка бедная и не из Европы. Однако оставим этих ловцов счастья в покое, Хамади моя ситуация была известна с осени (может, поэтому он жениться-то и не предлагал?). Но если рассуждать с нормальных позиций, мы не провели вместе достаточно времени, чтобы понять, нужно ли это. И, может, именно тем, что не предлагал жениться, он выделялся из ряда. Хотя Хамади во время моего прошлого визита в Ла-Марсу что-то говорил на тему, что летом у него, вероятно, получится снимать квартиру и мы сможем вместе жить. Звучало это как-то невнятно. Но как я убедилась, поимев устроенное им “арабское рандеву”, может, именно отсутствие брачного предложения — показатель несерьезности отношения Хамади ко мне…
На следующий день, в субботу, ситуация никак не прояснилась. Я многократно звонила Хамади — мобильник не отвечал. В состоянии полной растерянности я прогуливалась по Ла-Марсе. Встретила стоящего на бульваре Ади. Он радостно приветствовал меня и поблагодарил за осенние фотки, присланные его приятелю Рашиду (у меня не было адресов ни Ади, ни Мунира, а с Рашидом мы как-то обменялись). Оказывается, Рашид все передал. Ади за это время потерял работу и сказал, что теперь его почти всегда можно найти на бульваре. Кстати, он поинтересовался:
— А ты уже видела Хамади?
— Я не знаю никакого Хамади, — гордо ответила я. На мне был его свитер, но я не хотела посвящать в эту историю своего бульварного приятеля.
— Но меня-то ты знаешь?
— Да, конечно.
Вскоре к нам подошел Мунир. Мы долго стояли на бульваре и шутили, так как делать мне было особенно нечего…
Вечером, в расстроенных чувствах, я даже принимала приглашения сомнительных людей на кофе. От последнего из них было трудно отделаться, он не понимал даже арабского “эмши замар” (буквальный перевод “иди свистеть”). Я даже боялась идти домой, поскольку этот товарищ, который нам совсем не товарищ, встал на бульваре напротив скамейки, где я сидела. И вдруг я неожиданно вижу Камеля (с ним я познакомилась в Ла-Марсе осенью, мы провели с ним и его другом Моэзом несколько приятных вечеров; особенностью Камеля было почти полное незнание французского, так что переводил обычно Моэз либо брат Камеля, которому тот звонил по мобильному). Я попыталась объяснить Камелю всю горечь моей ситуации с Хамади, но он ничего не понял. К тому же этот сомнительный тип оказался его другом, что было совсем уж противно. Но мерзопакостность его приятеля до Камеля тоже не дошла в силу языкового барьера. К счастью, мне удалось спокойно ретироваться.
В воскресенье утром, перед отъездом, я сходила в Публинет (тунисский вариант Интернет-кафе, но без кафе) и отправила Хамади письмо следующего содержания: если бы в России кто-нибудь так со мной поступил, то ясно, что этот человек — лжец, и я бы с ним дела больше не имела, но, может, здесь иной менталитет… Его ситуация изменилась, но ведь и моя тоже, и теперь у меня будет только один выходной в неделю, и я пока не смогу приехать в Ла-Марсу, но зато, вероятно, буду снимать квартиру, и, если у него есть возможность, он может приехать, так как я его действительно люблю. Я послала также месаж на его портабль с уведомлением об отправленном e-mail’е.
В подавленном состоянии я покидала Ла-Марсу. Это было 2 мая, в день рождения пророка Мухаммеда…
Сердце Мухаммеда
Выходя из вагона электрички в Тунисе, неожиданно слышу свое имя:
— Дарья, — окликает меня кто-то. Поразительно маленькая страна Тунис, здесь все время встречаешь знакомых. Оборачиваюсь и вижу Мухаммеда (история моего знакомства с ним заслуживает отдельного рассказа, но не укладывается в рамки данного повествования, отмечу только, что за полтора года до описываемых событий он подарил мне подвеску из берберского серебра в форме сердца, которую я практически не снимала. Я дорожила воспоминаниями о его романтических чувствах, пусть и ненужных мне). Точно так же случайно мы встретились осенью в Сиди-бу-Саиде, куда я приехала из Ла-Марсы с одним из своих многочисленных “женихов” и где Мухаммед был с друзьями Хамади и Сааби. Он нас и познакомил. Осенью мы с ним расстались не совсем друзьями. Причиной была его ревность к Хамади.
— Сегодня день рождения пророка, и я встретил вас, какое счастье!
— Спасибо, Мухаммед, я тоже рада тебя видеть, но я совершенно несчастна…
— Что такое?
— Да то же, что и осенью.
Мухаммед захотел проводить меня, и я решила пропустить еще один поезд и вернуться на два часа позже. Мы взяли кофе в пластиковых стаканчиках и пошли в центральный парк. Я рассказала Мухаммеду о событиях этой весны. Он клялся выяснить, что же произошло с Хамади.
— Я знаю все места, где бывает Хамади. Я поговорю с ним. Я организую вашу встречу. Для вас я сделаю все.
— Спасибо, ты настоящий друг. Но что делать мне?
— Я бы советовал вам не думать пока о Хамади и спокойно заниматься работой. И не забывайте звонить мне иногда. Я найду вам Хамади, но, если вы вернетесь сюда, обещайте посвятить один день мне… — чувства Мухаммеда были не совсем дружескими.
Но я была благодарна ему за поддержку и ответила:
— Конечно, Мухаммед.
Приехав к подруге в городок Калаа Кебира (мои средства уже не позволяли мне даже дешевую гостиницу), я попыталась с ее мобильника дозвониться до Хамади. Ответила опять его мама… Безнадега!
Что ж, как и советовал Мухаммед, я занялась работой. Коллеги приняли меня хорошо. Работы было немного, оно и понятно, весна — не сезон. Однако через три дня шеф объявил мне, что у него уже есть четыре ресепшиониста и он не видит необходимости в пятом (вероятно, ему просто не захотелось заниматься трудоемким оформлением контракта с иностранкой). Значит, моя судьба решена: еду в Ла-Марсу!
Хамади я звонить не стала. Я позвонила Мухаммеду, и он встретил меня на вокзале. Еле отвертелась от его приглашения домой с ночевкой, он жил в Ла- Гулете (также одном из пригородов, находящихся на пути из Туниса в Ла-Марсу) вместе с многочисленным семейством. В этом довольно бедном доме (куда он планировал поселить и меня, если я соглашусь выйти за него замуж) я уже бывала в прошлом и позапрошлом годах.
Мухаммед проводил меня до дома моих друзей в Ла-Марсе, где я предполагала жить, и мы договорились встретиться на следующий день, чтобы вместе отметить “samedi soir” (буквально переводится как “субботний вечер”, но в Тунисе — настоящий праздник, время бурного молодежного веселья, вероятно, потому, что там шестидневка).
Мы провели этот вечер в одном из кафе Ла-Гулета. Мухаммед, по его словам, обошел все точки, где бывает Хамади, но моего друга не видел.
Тогда я попросила его позвонить Хамади из таксофона:
— Ведь это ты нас познакомил, значит, ты и ответствен за это…
— Хорошо, я сделаю, что вы просите, но только если вы поцелуете меня в губы! (Такой оборот дела меня несколько удивил, но чего не сделаешь ради благой цели: хорошо, думаю, соглашусь, а потом можно будет от своих слов и отказаться.)
— Ладно, но только после результата.
— Да, результат будет! — Тут Мухаммед начал требовать плату вперед и жаждал уже не одного поцелуя, как раньше, а интимной близости и уверял, что я увлеклась Хамади именно потому, что занималась с ним любовью (если бы!), хотя с ним, Мухаммедом, познакомилась раньше. И это при том, что я объяснила Мухаммеду истинное положение дел — и осенью, и сейчас!
— Знаешь, мне нечего делать с тобой! Ты мне не друг! Ты хочешь продавать свои услуги!
Так закончилось наше долгое знакомство с Мухаммедом. К сожалению, в тот вечер на мне не было его сердца, чтобы вернуть, а разыскивать его потом казалось нелепым и слишком театральным. Так что сердце Мухаммеда на следующий день было выброшено в море. “Дешевые у них сердца”, — сказала мне как-то подруга, прожившая почти двадцать лет в Тунисе. В тот вечер я убедилась, что она была права.
И снова Хамади
Сразу же по приезде в Ла-Марсу (еще до вечера с Мухаммедом) я сделала вызов на портабль Хамади, если захочет — пусть сам перезвонит. Однако я прожила в Ла-Марсе уже почти неделю, но ситуация никак не прояснилась.
Редкие встречи и разрозненные дела, связанные с диссертацией, безусловно, не занимали всего моего времени, а бесконечная череда кавалеров уже начала утомлять меня. В целом я разделила их на три категории:
1) “женихи”, то есть те, кто приглашает вас на кофе (нужно отметить, что кофе не обязателен) и сразу делает предложение. Причин этого странного явления несколько: во-первых, народ не понимает, что Россия не Европа, и надеется туда выехать — осенью мы с Хамади довольно много над этим смеялись, — и просто бытует мнение, что иностранки очень богаты и будут содержать мужа и его многочисленных родственников. Во-вторых, чтобы жениться на тунисской девушке, парень должен:
— иметь меблированный дом;
— купить для невесты всю одежду, которая ей необходима (обычно ходят вместе и покупают);
— подарить невесте золотые украшения;
— дать приданое — деньгами.
Почему-то считается, что иностранке все это не нужно (неясно почему, я б не отказалась, а к указанному списку прибавила бы еще авиабилеты в Россию — два–три раза в год и оплату курсов арабского), ее можно и в дом к родителям привести. Чего ломаться-то, зарабатывая приданое, когда есть такой простой и легкий выход! Я даже познакомилась с одной дамой из Бельгии, живущей в заштатном городишке Сахлин под одной крышей с многочисленной родней мужа. В-третьих, это просто ловушка такая, и в России иногда практикуемая: пообещаешь жениться — так девушка и согласится с тобой любовью заняться;
2) те, кто непосредственно предлагает секс, минуя разговоры о браке, для этих иностранка — синоним проститутки, причем некоторые действительно готовы за это заплатить;
3) те, кто сам просит денег (к чести тунисцев надо сказать, самая немногочисленная категория).
Всех, кто не подпадал под эти определения, я воспринимала как друзей. Однако друзьями обзаводишься не сразу, и первоначально ими были только мои старые знакомые с бульвара. С Ади, Муниром и их приятелем Хасаном (в этот раз я его увидела впервые, но он был из той же компании) я регулярно встречалась на бульваре, иногда они сопровождали меня в “Кяфир”, где я пила кофе или ужинала блинами с шоколадной начинкой. Чаще всего мы встречались с Ади, хотя мы никогда не планировали этих встреч. Мунира и Хасана я иногда навещала в кафе при рынке, где они резались в карты (в Тунисе игра в карты в кафе — одна из распространенных форм мужского досуга). Однако общество бульварных мальчиков было хорошо на один вечер, и каждодневное общение с ними уже стало надоедать…
Заскучав, я решилась позвонить Хамади и была очень удивлена, наконец-то услышав его голос. Как он дико оправдывался! Он объяснил, что нашел работу и теперь каждый день работает по две смены, без выходных. Портабль на работу брать не разрешается, а возвращается он уже за полночь, а в такое время все таксофоны в Ла-Марсе уже закрыты. И на портабле у него нет денег, чтобы перезвонить мне, и даже недостаточно, чтобы послать вызов. А сегодня портабль при нем только потому, что он работает на террасе, а не в помещении. И в Публинет он еще не ходил, так как не было времени. Вот такие вот пирожки… Вопрос с неприходом на свидание он как-то замял. Так как мы говорили довольно долго, причем за мои деньги (я же звонила), выяснять все детали мне показалось накладным. Выразив надежду на то, что, несмотря на его крайнюю занятость, я его все-таки увижу и мы поговорим, я закончила разговор.
Интермедия
Вечером после этого разговора я поругалась с одним из своих “женихов”. Этот, в отличие от остальных, казался мне вполне реальным кандидатом (я была настолько обижена на Хамади, что были готова выйти замуж и остаться в Ла-Марсе назло ему). Так вот, у Хатема были вполне уважаемая госслужба и какие-то деньги, он бывал в Европе, в отличие от большинства тунисцев, он даже читал книги и, что интересно, предложил мне ознакомиться с томиком стихов Файсала Сархата, тунисского поэта, писавшего по-французски, который был ближайшим другом Романа Константинова (русского поэта и музыканта, перед Первой мировой войной осевшего в Тунисе и оставившего заметный след в тунисской франкоязычной литературе, после 1917 года он не написал ни одного русского стихотворения), героя моей предполагаемой диссертации. Узнав, что книга была бы мне полезна для научной работы (в России-то никакого Сархата не сыщешь), Хатем просто презентовал ее мне. Вместе с книжкой Хатем подарил мне кучу одежды, объяснив, что это одежда его сестры, которая ей не нужна. Это вызывало сильные сомнения (скорее всего, у него расстроилась свадьба, и одежда была возвращена Хатему невестой). Мне тоже пришлось вернуть эту одежду, так как мой отказ заняться с ним любовью стал причиной почти что мордобоя (я дала Хатему пощечину, а он не постеснялся дать сдачи, причем так сильно, что у меня хлынула кровь из носа). Но это мелочи…
На следующее утро мне позвонил Камель, то есть не позвонил, а сделал вызов на мой портабль (вообще-то терпеть этого не могу, я всем своим друзьям объясняла, что, если они имеют что-нибудь мне сказать, пусть платят за это, я не собираюсь выслушивать их бред за свои деньги). Но это был старый знакомый, и мне было одиноко, так что я перезвонила, опять же исключительно, чтобы сократить разговор, спросила, не хочет ли он увидеться, да, сказал, после работы, часа в четыре. Потом он прислал какой-то странный месаж на мой портабль. Что-то типа того, что любовь — это матч, дальше было что-то про поцелуи, разведение ног и тому подобное, словом, галиматья какая-то, при том, что ни о любви, ни о сексе мы с Камелем никогда не говорили…
Постояв с Ади на бульваре, я отправилась в кафе к Ахмеду (кафе на кольце автобуса было чисто мужским, но Ахмед там работал и постоянно угощал меня чаем и кофе). Познакомились мы с ним еще в период моей жизни в Сусе, и из категории “женихов” он как-то постепенно переместился в разряд друзей. Пожаловалась ему на вчерашнюю историю с пощечиной, напилась халявных кофе и чаю. Потом сходила домой пообедать и вышла, чтобы встретиться с Камелем, на бульвар, где снова увидела Ади. Камель почему-то не пришел, я перезвонила ему, чтобы спросить, в чем дело, и он сказал, что сегодня работает в две смены. “Так ты работаешь вместе с Хамади?!” — чуть не вырвалось у меня.
Немного пообщавшись с подошедшими Муниром и Хасаном, я продолжила фланировать по набережной, где со мной познакомился некто Омар. Мы провели с ним вечер в кафе ситэ Марса-виль, которое я ни разу не посещала раньше. Омар тоже хотел стать моей любовью до конца жизни. Я вежливо отказалась, объяснив, что устала от подобных предложений, и описала три категории пристающих ко мне тунисцев. Рассказала даже историю с Хатемом. Добавила, что у меня уже есть большая любовь в Ла-Марсе, но неосуществленная, так как встретиться с этим человеком невозможно из-за его работы. Поэтому с Омаром и прочими возможны только дружеские отношения.
— А кто это? Может, я его знаю? — спросил Омар (Ахмеда из кафе на кольце автобуса он знал).
— Нет, я тебе не скажу…
Следующий день прошел примерно в том же режиме: утренний кофе в “Кяфире” (с Ади и его знакомым Беширом), дневной кофе у Ахмеда, послеобеденное стояние на бульваре с Ади, Муниром и Хасаном. Погода, несмотря на середину мая, была отнюдь не жаркой, хоть меня и согревал капюш Хамади. Я сильно продрогла, и мы решили зайти в “Кяфир”. Ади попросил меня сделать вызов на портабль подруги, чтобы она перезвонила мне, и они договорились о свидании… Но что-то она не торопилась перезванивать…
Встреча
Мы уже почти закончили пить кофе, когда зазвенел мой портабль, замигав вожделенной для меня надписью “ Хамади”.
— Слушай, ты сейчас где?
— В “Кяфире”.
— А с кем?
— С друзьями.
— Отлично, у меня сейчас встреча с друзьями в “Кяфире”. Я скоро приду…
Я радостно объявила моим мальчикам, что сейчас придет Хамади.
— А, Хамади, с которым тебя видели во время прошлого Рамадана? — спросил Ади.
— Да, конечно, — ответила я.
Вся троица встала и дипломатично удалилась. Но в Тунисе европейская девушка не может оставаться одна — за мой столик тут же подсел какой-то мальчик:
— Привет, меня зовут Муктар. Я из Марокко. А тебя как зовут?
— Оставь меня в покое, я жду друга!
И вот наконец появился Хамади. Не успели мы поздороваться, как зазвенел мой портабль. Звонила подруга Ади.
— Да, я вам звонила, я друг Хамади. Он ждал вашего звонка в “Кяфире”, но сейчас он вышел…
— Ты что, работаешь таксофоном? Ты телефонным оператором работаешь? — заорал на меня Хамади. — Почему тебя все время видят с этим Ади?
— Тебе прекрасно известно, что я его знаю с октября… Ни он, ни его друг Мунир… (Я потянулась к сумке, где у меня был фотоальбом.)
— Не показывай, я не могу видеть их фото в твоем альбоме!
— Но они никогда не делали мне ничего плохого! Никогда не предлагали секс и не просили денег!
— А почему они тогда сразу ушли, когда я пришел?
Ну что тут скажешь… Я сочла за лучшее промолчать.
— И этот Камель, он мой коллега. Ты ему звонила! Я стоял рядом и все слышал!
— Да с Камелем мы познакомились еще осенью, задолго до встречи с тобой. И вообще, какая проблема? Почему тебя вообще все это интересует?
Тут друзья Хамади, сидевшие за соседним столиком, закричали:
— Правильно, нет никакой проблемы! Ведь надо пользоваться жизнью!
Тут уже я разозлилась.
— Знаешь, я не хочу ничего объяснять в присутствии твоих друзей! Это личный вопрос!
— Почему? Ты можешь говорить при них! К тому же я должен кое-что обсудить с ними.
— Хорошо, я подожду. Потом поговорим. У меня есть время.
Хамади пересел за столик к друзьям, они проговорили минут десять, и друзья постепенно рассосались. А мы возобновили разговор.
— Хамади, я вообще не понимаю… При чем тут мои встречи с другими… Я приезжала на три дня специально, чтобы увидеть тебя: ты не пришел, не позвонил, и твой портабль был выключен!
— Я же тебе сказал, что должен был кое-что сделать. В тот момент я был в больнице и готовился сдать кровь, которая была нужна моему кузену для операции. А следующие два дня я работал!
— Хамади, я все понимаю. Но в подобной ситуации я бы нашла способ предупредить тебя, даже если бы меня посадили в тюрьму! И почему обо всем этом я узнаю через две недели? Я вообще не знала, может, ты заболел или умер!
— Я работаю каждый день, позвонить тебе не могу, ты знаешь, что мне запрещается брать портабль на работу! Возвращаюсь поздно, и на портабль у меня нет денег!
— Но можно позвонить с портабля приятеля! Из таксофона, наконец!
— Но когда я возвращаюсь, все таксофоны уже закрыты! Да и когда мне с тобой видеться — в час ночи?!
— Для меня час ночи — не проблема! Проблема в том, что придется идти в старый дом, где никто не живет… Да, в конце концов, можно было через друзей передать, что ты так занят!
— Это не наш тунисский обычай. Наша традиция — говорить лично!
К нам неожиданно подошел вчерашний Омар. Он, улыбаясь, поздоровался со мной и что-то сказал Хамади по-арабски.
— Ты знаешь, что он сказал мне? — Хамади била дрожь. — “У нее каждый день новый мужчина”! Почему ты выходишь по вечерам с разными людьми?!
— Хамади, ты понимаешь, я живу в семье, а не в отеле и не на квартире. Я пользуюсь гостеприимством людей и не могу их беспокоить. Поэтому я ухожу с утра и прихожу вечером. Что, я должна проводить все это время одна?
— Ты же знаешь, как в Тунисе сложно с работой. Что, я должен оставаться безработным и проводить все время с тобой? Я писал тебе в прошлом году, я не играю и не шучу! Просто я работаю…
— Хамади, тебе прекрасно известно, что я тоже приехала сюда работать, а в Ла-Марсе мне нечего делать, кроме поиска материалов для диссертации и тебя… И проблема не в том, выхожу я с кем-то по вечерам или нет. Проблема в том, что ты со мной не общался! И в том, думаешь ли ты вообще о нашем будущем?!
— Конечно, надеюсь, что летом я смогу что-то снимать…
— Ты понимаешь, что если я не найду сейчас работу здесь, то мне придется уехать, и потом денег я наскребу разве что на билет… А поскольку ты со мной не общаешься, я вообще не понимаю ситуации…
— Ну, может, у меня на днях будет выходной — я поговорю с шефом, и мы выйдем вместе. А сейчас мне нужно идти. Мы с друзьями едем в Тунис по делам.
— Я могу поехать с тобой?
— Нет, мы едем на маленькой машине, там не будет места.
— Ну ладно, я провожу тебя.
Мы вышли из “Кяфира”.
— Слушай, — спросила я. — У тебя какая-нибудь проблема с Ади? За что ты его так не любишь?
— Нет, у меня ни с кем нет никаких проблем… А он не работает, вечно стоит на бульваре, клянчит сигареты… Не нравятся мне такие люди…
Тут к нам неожиданно подбегает какая-то девица и кричит мне:
— Ты что, думаешь, это — твой любовник! Нет, это — мой любовник, и сейчас он пойдет со мной!
На мгновение мне показалось, что я участвую в некой комедии абсурда… Я удивленно посмотрела на Хамади, но он был абсолютно спокоен. Улыбаясь, он что-то сказал девице по-арабски. Она смягчилась:
— Хамади не мой любовник, он мой сосед. Но ты ведешь себя дурно, у тебя слишком много любовников!
Отвечать на подобный бред я была не в состоянии.
— Да я не видела его с конца апреля!
Кое-как отвязавшись от соседки, мы ушли.
— Если я вернусь рано, я тебе позвоню и мы встретимся…
Но Хамади позвонил только, чтобы сказать, что из-за большого движения им никак не выехать из Туниса, и обещал перезвонить позже. Однако он не перезвонил, около полуночи я перезвонила сама: мобильник был выключен.
Утром я отправила на портабль Хамади сообщение: “Я шокирована поведением твоих друзей, они должны извиниться!” — и пошла завтракать в “Кяфир”.
Кульминация
Я взяла кофе и, усевшись за столик, заметила неподалеку Хамади с друзьями.
— Здравствуй, — сказала я.
— Здравствуй, — не повернув головы, ответил Хамади.
Я встала и подошла к их столику.
— Я могу сесть с вами?
— Садись.
— Ты получил мой месаж?
— Да.
— И что ты думаешь?
— Они не будут извиняться. Они правы…
Тут уже вступили друзья:
— Ну конечно, надо не упускать случая!
— А вас это вообще не касается! Это наши дела с Хамади!
— Да, и какие же у вас дела? Торговые?
— Это личное! И если вы хотите знать, то с другими я встречалась только от расстройства, что его не могла найти…
— Дарья, я же тебя просил не встречаться с другими!
— Ты меня не просил! Может, тебе показалось, что ты просил, но нет! И вообще, почему тебя это интересует? Ты-то со мной не общался!
— Ладно, меня не интересует. Ты свободна и делай, что хочешь. А я буду делать, что я хочу… Так будет лучше…
— Хамади, ты не понял, мне не нужны никакие встречи с другими! Это вообще ничего не значит для меня… Ты же знаешь, что я здесь из-за тебя только. И что, когда любишь человека, весь мир разделен на него и остальных. (Во время нашего диалога друзья Хамади разошлись, с нами остался лишь один долговязый парень.)
— Дарья, все кончено. Тебя видели со множеством людей. Ты проводишь здесь каникулы, ты приезжаешь в Тунис развлекаться и шутить со всеми… А я тунисец, живу в Ла-Марсе, и меня здесь многие знают… И мой тебе совет: найди себе кого-нибудь другого…
— Да, с личным самолетом! — рассмеялась я. — Да уже везде искала, даже в Америке.
— Ну, что ты от него хочешь, он так решил! — вступился за Хамади друг.
— А ты кто такой и почему вмешиваешься?!
— Это мой друг и мой супервайзер, мы вместе работаем, — пояснил Хамади.
— Сколько тебе лет? — не унимался супервайзер. Видимо, догадываясь, что я несколько старше Хамади, он решил поддеть меня и с этой стороны.
— Это не проблема моего возраста, — ответила я. Реакция Хамади (учитывая, что он решил со мной расстаться) поразила меня: он вскочил, закричав на супервайзера по-арабски, и чуть не ударил его, видимо, отстаивая мою (или свою) честь.
Я достала из своего фотоальбома визитку Хамади и показала надпись супервайзеру. Хамади выхватил карточку и хотел поджечь ее зажигалкой, но супервайзер не дал.
— Права была моя подруга, которая живет в Тунисе уже двадцать лет и очень не любит тунисских мужчин. Дешевые, говорит, сердца. Знаете, что она мне сказала, когда я приехала к ней после того, как три дня не могла найти Хамади в Ла-Марсе: “Ты была нужна ему для развлечения, а сейчас у него серьезные проблемы, и ты стала ему не нужна!”
— Думай так, если это тебя утешает! Твоя подруга не знает ни меня, ни моей ситуации. Я не хочу сойти с ума!
Тут Хамади увидел вдалеке какого-то своего приятеля.
— Я вернусь, — сказал он и умчался на другой конец зала.
Потом я увидела, как вместе с приятелем он вышел из “Кяфира”. Я осталась одна за столиком с супервайзером. Я позвонила Хамади.
— Ты где?
— На улице.
— Ты сказал, что вернешься?
— Нет, мне не о чем говорить с тобой. Все кончено, — Хамади оборвал разговор.
Я попыталась перезвонить ему, но он не отвечал. Уже зная по опыту поисков работы, что в Тунисе лучше иметь несколько портаблей, я обратилась к супервайзеру.
— Он не отвечает. Я могу позвонить ему с твоего портабля?
— У меня его нет. Позвони ему из таксофона, — улыбнулся супервайзер.
— Ну, вот еще! Что это за детский сад… Ты понимаешь, я приезжала в Ла- Марсу на три дня для того только, чтобы увидеть его. И он знает, что для меня это не бесплатно — так же, как и для тебя — тридцать динаров1 . Он не пришел на встречу, не перезвонил и потом со мной не общался!
1 Примерно 20 долларов.
— Нет, это ненормально… Но зачем ты бежишь назад! Ты ведь не можешь изменить его мысли!
— Но почему?
— Потому что мы — арабы. Это другой склад ума. Тебя видели с другими, и он ревновал. Конечно, он делает проблему больше, чем она есть на самом деле. Но я его друг, я не могу вмешиваться… Да и чего ты от него хотела? Выйти замуж за Хамади и остаться в Тунисе?
— Мы об этом не говорили, и вообще это сложно…
— Да, это сложно. Я наполовину алжирец. Мой отец — тунисец, а мама из Алжира. И я на себе испытал, что такое смешанные браки… Так, значит, только сексуальные отношения?
— Да отношения-то не начинались!
— Ладно, не оглядывайся назад!
— Да, на мне его капюш. Я тогда тебе отдам. (Я сняла свитер и отдала супервайзеру.)
Выйдя из “Кяфира”, я позвонила Хамади.
— Я отдала твой капюш супервайзеру. Я не имею никакого права его носить.
— Хорошо.
Я вышла на бульвар. Села на скамейку, достала из альбомчика фотографию (я, Хамади и Сааби), его поздравительную открытку, присланную к Новому году, выдрала фотокарточку Хамади из ежедневника. Методично порвала все это на мелкие кусочки и выбросила в урну…
Пошла дальше. Из скверика у Французской резиденции еще раз позвонила Хамади. Мне ответил мужской голос:
— Это брат невесты Хамади.
Интересный поворот сюжета! Я набрала номер еще раз. Ответила девушка. Я спросила, могу ли я поговорить с Хамади.
— Нет, вы не можете поговорить с Хамади, потому что его портабль эту неделю будет у его невесты.
— Хорошо, тогда я пошлю e-mail.
— Но если вы хотите нас увидеть, вы можете найти нас в “Кяфире”.
— Когда?
— Сейчас.
— Хорошо, увидимся. — Не следовало бы, конечно, этого делать. Но у меня есть нехорошая черта: я всегда дожимаю ситуацию до конца…
Отправилась обратно в “Кяфир”. Там я увидела Хамади, его вчерашнюю соседку, еще одного (видимо, соседкиного кавалера, так как он обнимал ее) молодого человека и девушку. Девушка ни внешностью соседки (та была довольно красива), ни ее наглостью не обладала.
Указав на девушку, Хамади сказал:
— Вот моя невеста. Я ей честно рассказал про тебя. Я хотел бы, чтобы со мной была женщина, которая немногих знает, и я надеюсь, что она останется со мной.
— Хамади, — сказала я — но, чтобы жениться, надо ведь меблированный дом, деньги, золото…
— У нее все есть, — ответил Хамади.
— Как это? — удивилась я. (По традиции ведь мужик должен все это доставлять.)
— Я работаю, — скромно потупив глаза, ответила невеста.
— А что ж вы тогда замуж за Хамади выходите? — спросила я.
— Потому что я его люблю.
— А, так любовь существует! — саркастически произнесла я.
Хамади засмеялся.
Тут встряла соседка:
— Ты хочешь заняться любовью?
— А это еще кто такая? Как ее зовут? — спросила я у Хамади.
— Ее зовут Инес.
— Любовью, Инес? С кем-нибудь из Туниса? Нет, спасибо. — Я повернулась к Хамади. — У вас ведь вчера — одна невеста, сегодня — другая, завтра — третья. Это ваша тунисская традиция.
— Спасибо. — Хамади помрачнел.
Подошел супервайзер:
— Ну что, теперь тебе нужен пистолет, чтобы застрелить Хамади?
— Да нет, чтобы убить себя, а Хамади пусть живет, он вот жениться собирается.
Все это казалось мне невероятным фарсом, но шутка несколько затянулась. Нужно добавить, что на протяжении всей этой сцены мне названивал какой-то идиот и уговаривал меня с ним встретиться (откуда он взял мой номер, не знаю). Наконец Хамади сказал мне:
— Что ты вертишься вокруг меня? Все кончено. Мы можем остаться друзьями. Ты можешь мне позвонить.
— Да ты лжец, Хамади.
— Спасибо.
— После такого невозможно остаться друзьями!
— Ну что ж, если ты не хочешь остаться друзьями, для меня это проблемой не будет.
Я вышла из “Кяфира”. Мой портабль вновь зазвонил. Тот же идиот уговаривал меня встретиться.
— Спасибо, я не нуждаюсь в ком-либо из Туниса.
— Его зовут Хамади?
Так, уже всем все известно! Я отключила телефон.
Я пошла в кафе к Ахмеду.
— Сегодня вы что-то в плохом настроении, — заметил его коллега Абдельхамид.
Ахмед долго отпаивал меня чаями и кофеями. А выслушав мою историю, сказал:
— Ты — как моя мама. Ты всегда идешь напролом.
Позднее, в одиночестве бродя по бульвару, я несколько раз чуть не сталкивалась с Хамади и его компанией. Мы делали вид, что не знакомы друг с другом.
Вечером был как раз пресловутый “samedi soir”, мы с Ахмедом пошли в бар одного из ближайших отелей, где я давилась пивом. Меня трясло, повысилась температура. Видимо, накануне я слишком долго стояла на бульваре с приятелями…
У меня появились друзья
На следующее утро я зашла в “Кяфир” выпить кофе. Неподалеку от меня сидел Хамади с компанией. Никакой “невесты” с ним, естественно, не было, да я и не восприняла всерьез эту шитую белыми нитками провокацию. Когда Хамади отошел от своих к другому столику, его приятели развернулись ко мне и поздоровались. Издевательство!
Потом окончательно поругалась с Ахмедом на бульваре. У него тоже проснулись какие-то собственнические инстинкты. Сначала он не хотел, чтобы я здоровалась с Ади, который стоял неподалеку от нас. Потом, когда я заявила, что мне надо сделать нечто личное (я собиралась в Публинет, чтобы написать Хамади все, что я о нем думаю), Ахмед сказал:
— Не приходи больше в кафе.
— Хорошо, и не приду.
Я отправилась в Публинет и написала Хамади оскорбительное письмо о том, что я не хотела заниматься с ним любовью, потому что он недостаточно взрослый для серьезных отношений, и не собиралась за него замуж, потому что у него нет денег. Вероятно, я просто хотела его видеть. И даже чуть не вышла замуж за другого, чтобы остаться в Ла-Марсе (вкратце описала историю с Хатемом). А что касается дружбы, то я полагаю, что он просто не способен быть другом. Потому что я не могла бы представить себе что-либо подобное в России. Если к тебе приезжает твой друг издалека (совершенно неважно, это просто твой приятель или любовь всей твоей жизни), как это возможно не найти времени, чтобы с ним увидеться?! А если я уж настолько занята, что это действительно нереально, то я бы попросила друзей или родственников заняться этим человеком. А мои бульварные друзья, возможно, бандиты, я не могу за них поручиться, но лично мне они не сделали ничего плохого. А он, Хамади, сделал, позволив своим друзьям смеяться над моими чувствами. И зачем-то устроил весь этот спектакль с “невестой”, которому я ни на секунду не поверила. И что я обязательно приеду в Ла-Марсу еще, поскольку друзья меня приглашали. Но его я не хочу больше знать и никогда не буду с ним даже здороваться, однако всегда буду тепло приветствовать Ади, поскольку он, безусловно, лучше, чем мой герой.
Я очень тяжело переживала эту историю. Вначале чувствовала себя совсем одиноко. На многочисленные вопросы тунисцев, подходивших ко мне на улице: “Почему вы всегда одна?”, я отвечала: “Это жизнь, это последняя модель”. (Один гарсон в Сусе рассказал мне старинную арабскую притчу про бедного юношу, который хотел жениться на дочери своего дяди. А дядя все говорил, что нужен шикарно отделанный дом, приданое и т. п. А на все возражения молодого человека, что тот беден, отвечал: “Но это жизнь, это последняя модель”. — “Тогда, дядя, я вообще никогда не женюсь. Я останусь один!” — “Но почему, мой мальчик, почему?” — “Это жизнь, это последняя модель”.) А на все традиционные арабские комплименты окружающих насчет моей красоты я стандартно отвечала: “Но это не может мне помочь…” И начинала плакать…
Потом познакомилась с одним алжирцем по имени Халид. Он работал официантом в арт-кафе “Де Ревю” в Гамарте, и благодаря ему я побывала и в этом более утонченном, чем душный “Шимми’з”, замызганный “Раф-Раф” и стандартный “Кяфир”, заведении, где можно было не только кофе выпить, но и выставку посмотреть. Халид также научил меня алжирской песне “Радуйся, радуйся, что твоя страна — дальше, чем я”. Я в самом деле радовалась, что Россия дальше, чем он. Потому что в Питере в подобной ситуации я бы вообще загнулась. А тут все страдания как-то растворялись в море, солнце и легком общении. Но Халид оказался очень необязательным человеком и, как выяснилось впоследствии, тоже собственником — при том, что он знал мою историю!
Еще у меня появился друг, его тоже звали Халид, с ним я познакомилась еще осенью. Халид много лет прожил в Голландии, там он встретился со своей женой, испанкой. Она приезжала в Тунис только на собственную свадьбу. В Голландии у них родился сын. Халид разбогател в Европе. Но жизнь не складывалась, и пришлось разводиться. Свой развод Халид переживал очень тяжело: увлекся алкоголем и нюхал кокаин. В результате потерял все свое состояние и психически заболел. В настоящий момент он находился уже на пути к выздоровлению, но теперь ему всю жизнь придется принимать антидепрессанты. Халид не то чтобы работал, но присматривал за одним из мужских кафе, принадлежавшим его приятелю. Кафе находилось неподалеку от моего дома, и Халид иногда, в дневное время, когда там было мало народу, приглашал меня выпить кофе на террасе. Я поняла, что только с сумасшедшими могу находить общий язык.
— С тобой я как с собой, — говорила я Халиду, — а со всеми остальными приходится разговаривать как с детьми.
— Я тоже раньше был таким, как он, и с подобным менталитетом я хотел жить в Европе… Из-за этого я потерял жену и заболел.
Как-то я встретила на улице Абдельхамида из кафе, где работал Ахмед. Он спросил:
— А почему вы не приходите в кафе?
— Ахмед просил меня не приходить. Я подумала, может, у него из-за меня неприятности. Кафе-то ведь мужское…
— Да приходите! Ахмед здесь больше не работает.
Так в Ла-Марсе было уже два чисто мужских кафе, где Даше — бесплатно.
В “Кяфире” и на бульваре меня всегда тепло приветствовали Ади с друзьями, а также большая группа марокканцев, живших и работавших в Ла-Марсе. Они меня все почему-то знали, вероятно, благодаря Муктару.
Многие мои приятели пытались помочь мне найти работу. Но, во-первых, они не располагали нужными связями, их возможности были весьма ограниченны, а во-вторых, никто не горел желанием заключать контракт с иностранкой.
Предложение Хатема
В субботу вечером я зашла в “Кяфир” выпить кофе. За соседним столиком сидел Хамади с компанией. Я чуть не плакала. Вдруг на мой столик упал цветок жасмина. Я оглянулась и увидела рядом двух молодых людей — низенького блондина и высокого брюнета.
— Почему вы так грустны? — спросили они.
— Здесь есть люди, которые меня ненавидят, — ответила я, показав на соседний столик.
— Мы хотим вам помочь! Вы можете рассказать нам, в чем дело?
Молодые люди, их звали Хатем (высокий брюнет) и Али (низенький блондин), пригласили меня на последний этаж “Кяфира” в “Кофейный салон”. Это было довольно фешенебельное кафе с террасой, откуда открывался великолепный вид на всю Ла-Марсу. На террасе “Кофейного салона” я поведала молодым людям всю историю, начиная с осеннего знакомства с Хамади. Хатем почти ничего не понял, так как он плохо говорил по-французски. Но Али все понял прекрасно и посоветовал просто забыть все это. А что оставалось! Но если б это было так легко!
“Samedi soir” мы втроем завершили дома у Хатема (его мать была в отъезде). У Хатема на рынке была своя рыбная лавка, которую он унаследовал от отца. Али работал в отеле “Дар Хасан” в Гамарте кем-то типа администратора и жил там же, в отеле, потому что он был не марсианин.
После этого Хатем приглашал меня в гости к своему брату, у которого недавно родилась дочка, и к сестре, жившей неподалеку от брата. Родственники Хатема принимали меня очень любезно, угощали кус-кусом и прочими тунисскими национальными блюдами, сочувствовали по поводу работы.
Однажды Хатем позвонил и сказал, что ждет меня в “Кофейном салоне”. Придя туда, я нашла его в обществе пожилого негра. Тот объяснил, что он друг Хатема, и, поскольку он хорошо говорит по-французски, Хатем пригласил его, чтобы разговаривать со мной. Начал негр с того, что Хатем жаждет на мне жениться и делает мне предложение.
— Но я уже была замужем и не хочу больше выходить замуж.
— Ну, тогда решите как-нибудь этот вопрос. Спи с ним…
— Вероятно, Али плохо перевел Хатему мою историю. Если вы будете продолжать в том же духе, я лучше пойду… — Я привстала, но друзья удержали меня.
— Нет, нет, подождите.
— Но это невыносимо. — Я улеглась лицом на стол.
— Может, вы хотите еще чего-нибудь?
— Нет, лучше я позвоню Али, он объяснит все Хатему… Али, привет, ты где?
— В “Кяфире”.
— Я в “Кофейном салоне” с Хатемом. Поднимись, пожалуйста!
— Да, конечно, но я должен здесь еще кое с кем переговорить. Приду через десять минут.
Минуты тянулись медленно. Неловкость ситуации усугублялась.
— Послушайте, я спущусь, поищу Али, — обратилась я к Хатему и его другу.
Спустившись на первый этаж “Кяфира”, я не могла найти Али, зато увидела радостно улыбающегося мне Муктара с его марокканской компанией.
— Привет, а я наверху!
— В “Кофейном салоне”? Правильно! — отозвался Муктар. — Сюда и в “Шимми’з” одни клошары ходят.
— Я спустилась, чтобы поискать друга.
— А, Хамади! Так он в баре. (Ба! Уже все знают, даже марокканцы. Хотя скандал был на весь “Кяфир”. Многие это видели, и многим рассказали. Кстати, после скандала марсиане практически перестали приставать ко мне на улице, подходили в основном люди, приезжавшие из столицы и других пригородов.)
Я подошла к столику Муктара и приобняла мальчика, присев на краешек его стула.
— Муктар, запомни, не знаю я никакого Хамади. Никакого Хамади я не знаю, ты понял?
Тут подошел Али, и мы вместе поднялись в “Кофейный салон”, где Али удалось объяснить Хатему неуместность его притязаний. Хатем и его друг извинились за сделанное предложение.
Инес
Мы с Халидом собрались выехать в Сиди-бу-Саид, чтобы посидеть в знаменитом “Кафе де Нат” (где бывали Мопассан, Андре Жид и, конечно, Роман Константинов, посвятивший этому месту ряд стихотворений), но для начала решили выпить кофе в “Кяфире”. За соседним столиком я заметила Али. Я подхожу к нему:
— Привет! Рада тебя видеть. Слушай, поехали с нами в Сиди-бу-Саид?
— Нет, я не могу…
В этот момент кто-то сзади легонько хлопает меня по затылку. Это была соседка Хамади, Инес, проходившая по залу “Кяфира”.
— Это соседка моего бывшего друга. Ненавидит меня, не знаю почему…
— Да она ненормальная!
— А у тебя здесь еще какие-то встречи?
— Нет, но я не знаю твоего друга, — проявил свою тунисскую ментальность Али.
Попрощавшись с ним, я вернулась к Халиду:
— Ты видел?
— Да, я сказал ей, что это возмутительно! Объяснил, что ты разговариваешь с человеком, которого ты знаешь.
— За что она так ненавидит меня? Ведь с ним все кончено.
— Ты составляешь ей конкуренцию…
— Но она намного моложе меня, красивая. И явно не с ним. У нее был другой какой-то парень…
— Ну и что, все эти мальчики прыгают вокруг тебя, а ей завидно.
Противостояние
Вечером следующего дня я пришла в “Кяфир” вместе с Халидом и его другом Ишемом, владельцем того самого кафе, за которым приглядывал Халид. В кафе мы встретили Али (он каждый вечер после работы приезжал из Гамарта в “Кяфир”). Я позвала Али к нам, но он пригласил нас пересесть за его столик.
— Он точно всех приглашал? — спросил Халид.
— Да, конечно.
Усевшись, я заметила, что непосредственно напротив нашего столика сидит Хамади со своей компанией, где была и Инес. Там была еще какая-то девушка. Но Хамади был явно один. Ему было нечего предъявить, чтобы вызвать мою ревность.
Я обратила внимание Халида на компанию моего экс-друга.
— Может, мне поменяться с вами местами? — предложил Ишем. Он сидел спиной к столику Хамади.
— Да нет, почему же… Пусть не думают, что я боюсь!
— А тебе и нечего бояться, с тобой трое мужчин, — сказал Халид.
Мы долго смеялись и шутили. Делая вид, что не обращаю никакого внимания на Хамади и его друзей, я курила предложенные мне сигареты. Но, по меткому замечанию Ишема, мне бы не помешала бутылка вина. Хамади тоже что-то курил и делал вид, что на меня не смотрит, но, разумеется, все внимание его компании было направлено на меня. Наконец противники не выдержали, поднялись и пошли к выходу. Проходя мимо нашего столика, Инес сказала что-то по-арабски.
— Она произнесла дурное слово, — пояснил Халид. (Вероятно, что-то типа “шлюха”.)
— Но в чем здесь проблема? Если она хочет выйти за него замуж, так ведь я уеду, а она останется.
— Слушай, это он так хочет, это он бесится, дело не в друзьях, а в нем самом, — сказал Али.
Так что же я сделала с Хамади?
Я не рассказываю о своих диссертационных делах, так как они не имеют отношения к теме повести. Но мне удалось найти довольно много материалов о Романе Константинове и даже добиться встречи с его учеником, профессором Мекки Бурки, вышедшим на пенсию университетским преподавателем французской литературы. Господин Бурки жил в Сиди-бу-Саиде и пригласил меня посетить его дома (ему было уже больше восьмидесяти). Отправляясь на это деловое свидание — оно было назначено на восемь вечера, — я вышла из дома заранее, и у меня еще оставалось время, чтобы выпить кофе в “Кяфире”.
В зале кафе я увидела знакомого. Эди был психически больной человек, существовавший на вспомоществование кузена и каждый вечер приезжавший из Туниса в Ла-Марсу (Халид знал его по каким-то совместным медосмотрам). Я сдержанно поприветствовала его и уселась за другой столик. Но он сам пересел ко мне.
Вдруг перед нами возникла Инес.
— Дай мне двести миллимов1, или я разобью твой портабль!
— Ты что, больная? Тебе не хватает денег доехать до больницы?
— Да, я больна. Дай мне двести миллимов!
Эди сказал:
— У меня есть пять динаров2 .
1 Примерно 5 рублей.
2 Примерно 125 рублей.
— Дай ей пять динаров, если тебе не жалко. А у меня нет денег!
Инес явно наглела:
— У тебя есть деньги. Дай мне двести миллимов!
— Слушай, ты, соседка неважно кого, ступай к своему соседу, забыла, как его зовут, Мамди, что ли, он даст тебе денег!
Инес уселась за наш столик и начала что-то говорить Эди по-арабски.
— Ах так, тогда я, пожалуй, пойду к твоим друзьям.
Я подошла к столику молодых людей, с которыми она пришла, и спросила:
— Вы друзья этой девушки? Что она себе позволяет?
— Мы только друзья… — виновато произнесли они.
Но Инес уже была рядом со мной.
— Ты ведь хочешь здесь работать? А что ты умеешь делать?
— Я не буду с тобой это обсуждать. Ты ведь не шеф. Да и что ты можешь мне предложить? Работу в публичном доме?!
Инес заорала по-арабски и замахнулась на меня пепельницей. Я вернулась к Эди.
— Что она тебе говорила?
— Да всякую ерунду. Типа, что ты спишь со всеми.
— Я покидаю это место. Здесь дурно пахнет, — я направилась к выходу.
В электричке, по дороге к Сиди-бу-Саиду, ко мне пристали два гарсона, вроде познакомиться. Один из них неожиданно спросил:
— Объясни мне, что ты сделала с Хамади?
— Я не знаю никакого Хамади!
— И ты мне это говоришь?! (Не знаю, может, он был из компании, ездившей с нами в лес, откуда он мог меня знать!)
“А действительно, что я сделала с Хамади? — думала я. — Ну, может, несколько раз поцеловала… Неприятная какая-то история: то ли я украла пальто, то ли у меня украли пальто…”
Последнее рандеву
В Сиди-бу-Саиде я познакомилась с Жамелем, торговцем сувенирами. Из разряда “женихов” благодаря своей заботливости он как-то быстро перешел в друзья. Я посвятила его в мою ситуацию и рассказала о проблеме с наблюдателями Хамади. Жамель просил сообщать ему, если подобные безобразия будут повторяться, обещал поговорить с ними. А насчет самого Хамади он сказал:
— Ну, он — он даже глупее меня! И вообще, все арабы — глупцы. Но что ты можешь поделать одна против всех? Даже американский президент ничего не может!
— Но я же не американский президент! И не звезда Голливуда! Я хочу того же, что и все…
Однако вскоре Жамель тоже начал доставать меня своей ревностью. Однажды, когда мы пошли пешком из Ла-Марсы в Сиди-бу-Саид, чтобы встретиться с Халидом и его приятелем в “Кафе де Нат”, он просто измучил меня, говорил, что не знает моих друзей и не будет заходить в кафе. После того, как я не нашла Халида в кафе, со мной случилась чуть ли не истерика. Видя мое удрученное состояние, Жамель просто не знал, что делать:
— Ну, чего ты хочешь? Ну, хочешь, я съезжу за деньгами, и мы поедем в “Дар Хасан” к твоим друзьям (Ади звал меня туда, сказав, что они с подругой весь вечер будут в баре отеля)? У меня нет с собой денег…
— Да не хочу я ни в какой отель!
— Ну хорошо, может, пойдем посмотрим твоих друзей (он имел в виду Халида с приятелем), может, они пошли молиться и скоро будут выходить из мечети…
— Да не хочу я их видеть!
— А чего ты хочешь?
Я села на скамейку и заплакала.
— Ну хочешь, я позвоню ему?
— Не надо, этот человек не стоит каких бы то ни было звонков.
— Нет, я позвоню ему! Тунисцы так не поступают! Скажи его номер…
Я назвала ему номер портабля Хамади.
Разговор с Хамади он начал своеобразно, по-тунисски.
— Хамади, привет, это Жамель, у меня на портабле нет денег. Перезвони мне, пожалуйста.
Хамади, которому всегда было столь трудно позвонить мне, тут же перезвонил совершенно незнакомому человеку. Жамель что-то объяснял ему по-арабски и, закончив разговор, сказал:
— Сейчас он тебе перезвонит!
— Интересно, что ты ему сказал?!
— Я сказал: “Эта женщина плачет!”
— Он не стоит этого, но посмотрим.
Действительно через несколько минут мой портабль зазвенел.
— Здравствуй, это Хамади! Ты сейчас где? — в голосе Хамади не было злости, проявившейся во время двух наших последних встреч, наоборот, звучало искреннее волнение.
— В Сиди-бу-Саиде.
— Ты можешь завтра в восемь вечера прийти в “Шимми’з”?
— Могу, если ты придешь…
Я размышляла, не взять ли мне с собой на это свидание Жамеля, но потом отказалась от этой мысли. Все-таки я была воспитана на идеях, что личные отношения и есть личные, хотя здесь они как-то стали совершенно публичными.
Хамади появился с опозданием минут на пятнадцать в сопровождении какого-то малолетнего придурка в кепке.
— Извини, я думала, что ты придешь без своих наблюдателей. Мы не могли бы поговорить вдвоем?
— Мне не о чем с тобой говорить. Мне звонил какой-то Жалель.
— Вероятно, Жамель.
— Мне показалось, что Жалель, он просил меня с тобой встретиться… Это ты просила его позвонить мне…
— Я не просила его, это он настаивал. Что касается меня, мне не о чем с тобой говорить… Я все тебе написала по e-mail.
— Но у меня еще не было времени сходить в Публинет.
— Это неважно, сообщение отправлено. Так мы не можем поговорить вдвоем?
— Нет, я тебе уже сказал, что я всегда с друзьями, а сейчас у меня дела, я пошел… Может, я вернусь, пока…
Я совершенно опешила и даже перезвонила Хамади:
— Так ты вернешься или нет?
— Нет.
— Ладно, мне нечего делать с тобой.
В расстроенных чувствах я поплелась в “Кяфир”. Тот вечер мы провели втроем: я, Муктар и Халид из Алжира. Нас веселило, что за одним столиком в Тунисе оказались Россия, Алжир и Марокко. И никаких тунисцев! За соседним столом сидел Хатем (торговец рыбой) с двумя девушками и упорно делал вид, что не замечает меня. Впоследствии при встрече он рассказал мне, что специально попросил знакомых покупательниц сесть рядом с ним, потому что я была с друзьями. О, мужчины Востока!
— Вечно ты смеешься, — говорил мне Муктар.
А я все пела дифирамбы его брату Бузиду (накануне мы вместе с ним и еще двумя марокканцами посетили довольно дорогой ресторан в Сиди-бу-Саиде). Бузид сообщил, что скоро собирается вернуться в Марокко, и приглашал меня на следующий год приезжать к ним в гости. И я действительно задумалась… Не пора ли мне менять страну?
Но поздно вечером, оставшись наедине со своими мыслями, я все-таки решилась позвонить Хамади.
— Я хочу сказать тебе только одну вещь. Все кончено, но…
— Да, все кончено.
— Но почему в таком случае твои наблюдатели не оставят меня в покое? Они не дают мне проходу со своими глупостями!
— Это не наблюдатели, это — мои друзья. А ты не давай твоим любовникам или, — в голосе Хамади зазвучал сарказм, — твоим друзьям номер моего портабля!
— Я не давала, это Жамель настаивал… А что касается твоих наблюдателей, то скажи им, чтобы они оставили меня в покое, и особенно твоя соседка, которая по неизвестной причине меня ненавидит…
Реакция Хамади в очередной раз меня поразила:
— Это не моя проблема, это твоя проблема с ними…
— Но ты можешь им сказать…
— И ты знаешь, я не всегда в Ла-Марсе, я работаю в Гамарте…
— Меня не касается, где ты работаешь! Спасибо за ваше тунисское гостеприимство! Никогда не забуду! — я оборвала разговор.
“Надо пользоваться жизнью”
Не знаю, передавал ли Хамади своим друзьям содержание нашей беседы, но в покое меня, конечно, не оставили.
Некоторые, радостно ухмыляясь, приветствовали меня на улице. Но особенно усердствовал супервайзер. (Хотя уж кому, как не ему, было известно истинное положение дел.) Например, сижу я утром в “Раф-Рафе” с очередным гарсоном, входит супервайзер с приятелем, здоровается, пожимает руки мне и моему спутнику.
— Кто это? Ты их знаешь? — удивленно спрашивает гарсон.
— Да, это наблюдатели моего бывшего друга, — ответила я.
Последний эпизод произошел перед самым моим отъездом из Ла-Марсы, когда, в последний раз посетив “Кяфир”, мы с Халидом возвращались за моими вещами. По дороге он решил взять кофе в пластиковых стаканчиках в мужском кафе (которое было совсем не mixte и Даше — не бесплатно), а я осталась ждать его на площади, рядом с “Раф-Раф”. Мимо проходил супервайзер:
— Надо пользоваться жизнью, — радостно улыбаясь, сказал он.
— Надо, — точно так же улыбнувшись, ответила я.
Халид вернулся.
— Ну что же, пора заканчивать этот праздник жизни, где никто ничего не делает, все пьют кофе и обсуждают окружающих. Это ненормальная жизнь. Пора возвращаться домой. Это замечательно, Халид, что ты хочешь начать работать…
— Да я еще не знаю, доктор сказал мне, что нужно найти работу, которая будет мне нравиться …
— Да берись за то, что предложат… а потом у тебя будет время подумать, какую работу ты любишь. Потому что так жить — безумие… Но я люблю этот город. Когда я сижу на бульваре и смотрю на море, мне хочется здесь умереть…
Ла-Марса — Санкт- Петербург,
2004 — 2005