Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2006
Невозможно сосчитать, сколько книг, романов, повестей, рассказов мы прочли о годах полной блокады Ленинграда. Но в этой книге (Т. Г. Фруменкова. Мы вышли из блокадных дней. СПб., 2005) нашлись новые слова о, казалось бы, давно известном. Новизна определяется углом зрения: перед нами не личные воспоминания, не серия военных эпизодов, не общая картина истерзанного блокадой города-героя, а последовательная история большого объединения людей, посвятивших себя науке, учению и обучению; короче говоря, это история лучшего в Ленинграде (и одного из лучших в стране) Педагогического института, гордого именем блестящего просветителя России Александра Ивановича Герцена.
Учреждение, целиком преданное подготовке учителей и учительниц, распорядителей судеб сотен тысяч детей и, следовательно, будущего страны, вынуждено делать свое дело в обстановке непрерывной смертельной опасности от бомб, снарядов, танков и голода. Соединение ужасов войны и полного уничтожения всех привычных норм быта, культуры, гигиены в городе, оторванном от страны, вызывает неотвратимые бедствия, болезни, смерти.
Самым ценным в книге Т. Г. Фруменковой нам кажется адресованность ее к памяти ныне живущих. Ведь память — это совесть народа, нравственный компас, важнейшее свойство полноценной личности, необходимое для воспитания сегодняшних студентов.
Книга эта может быть звеном в преемственности поколений, может возбудить желание современников быть достойными предшественников, в этом ее этическое значение. А для выживших из старшего поколения, эвакуированных разными организациями в разные города, изложенные факты более чем интересны: ведь мы знаем так мало о делах и днях наших соотечественников.
Трагические страницы книги — часть нашей истории и культуры, и очень нужно, чтобы с ними ознакомилось как можно больше читателей. Хорошо было бы включить книгу в общую историю Педагогического института–университета имени Герцена; надо будет привлечь студентов к изучению ее, к подготовке докладов по ее изучению.
Обаяние книги видится нам в том, что рассказ о безысходном, по обычным меркам, трагизме положения ведется чрезвычайно просто, деловито, спокойно, без ложного пафоса, без претензий на литературность. Так пишут о самом дорогом, слишком дорогом для громких слов, восклицательных знаков и взрывов красноречия. Чем скромнее повествование, тем сильнее его воздействие на читателей — пусть даже не свидетелей описываемого, но их детей и внуков. Скромность автора так велика, что она ни слова не говорит о себе, о своих родителях, не появляется в приложенном к книге собрании фотографий.
Мы узнаем только, что автор, Татьяна Георгиевна Фруменкова, дочь павшего в бою офицера, — преподаватель института имени Герцена. Она написала о нем как о части своей жизни и сумела убедительно показать, что для тех, кто подвергается тягчайшим испытаниям, они постепенно становятся обыденными, само собой разумеющимися. Конечно, как справедливо замечает Гекльбери Финн, друг Тома Сойера, нельзя привыкнуть сидеть на раскаленной плите, но верные своему назначению могут привыкнуть к повседневным опасностям и лишениям. Мужество герценовцев, принявших свою горькую долю, тем более впечатляет, что автор поведал о нем в связи с повестью о деяниях других защитников блокадного Ленинграда.
Убедительность понятия “привычный героизм” усиливается также тем, что речь идет не о подвигах на поле браня, а о доблести и славе спаянного общими побуждениями коллектива, поглощенного привычным профессиональным трудом: лекциями, практическими занятиями, экзаменами, консультациями, приемом новых студентов, выпуском старых и распределением их на работу по обретенной в муках специальности. Все эти обязанности, без нажима сообщает автор, неразрывно связаны с обязанностями жителей прифронтового города: с обучением военному делу, с уходом за ранеными, уборкой улиц, поврежденных бомбежкой и обстрелами, с приобретением навыков умелых и изобретательных техников.
Обо всем этом нам сообщают на языке цифр, подсчетов, выкладок, с перечислением производившихся работ, их руководителей и исполнителей, а также мрачных списков жертв войны, приводимых среди других материалов и документов. Не проявляя собственных эмоций, повествователь тем больше взывает к нашим; придерживаясь точных данных, Т. Г. Фруменкова позволяет самым неосведомленным судить о масштабах бедствий, пережитых нашим городом и нашей страной. Приложенные к каждой главе педантичные ссылки на источники, на архивы, на письма, дневники, мемуары подтверждают достоверность и объективность повествования.
Четкости изложения соответствует четкая структура книги. Т. Г. Фруменкова начинает с краткой характеристики института в мирное время (глава 1), затем последовательно переходит к положению его в прифронтовом городе летом 1941 года (глава 2), к его судьбе в блокадном Ленинграде с осени 1941-го до марта 1942-го (глава 3), к эвакуации института из осажденного города, затянувшейся до сентября 1942 года (глава 4), к трудам института в эвакуации, продлившейся до лета 1944 года (глава 5), к судьбе его сотрудников, которые остались в родном городе (глава 6), и затем к воссоединению обоих филиалов института и их общей жизни в последний, 1944/1945 год войны. Логика такого построения в разъяснениях не нуждается.
Строго логичен и вместе с тем увлекателен рассказ о том, как перестраивалась жизнь института и всех причастных к нему, от студентов, вчерашних школьников, до маститых профессоров. Деятельность их включала добровольное присоединение к воинским частям или народному ополчению и для девушек рытье окопов вокруг родного города и медицинская помощь больным и раненым.
От описания первых месяцев войны закономерен переход к самому трагическому, блокадному периоду истории института. Здесь ударение сделано на совмещении академического долга учащихся и их учителей (долга, выполняемого с особенным напряжением из-за сокращения сроков) и еще более неотложного долга — патриотического. Будущие работники просвещения восстанавливают разрушенные дома и улицы, оказываются медсестрами и санитарками, занятыми в превращенных в госпитали зданиях института; они не только ухаживают за своими больными, но извлекают их из развалин и осыпей и на санках везут к месту лечения. Будничные дела выполняются с опасностью для жизни. Это ли не героизм?
Описание положения, трудов герценовцев, их роли в сопротивлении задавленного голодом и холодом города тем более потрясает, что Т. Г. Фруменкова откровенно говорит об испытываемых ими мучениях. Это было бы непереносимо, если бы за словами об ужасах голодной смерти — при ясном сознании безнадежности спасения — не следовали бы изумительные приоры товарищества, дружбы, жертвенной взаимопомощи: “31 декабря подруги, падая и вновь поднимаясь”, в течение нескольких часов вели Нину в больницу через весь город”. И она немного погодя написала им: “Девочки, родные мои! …Умирая, вы тратили последние капли жизни на то, чтобы спасти товарища. Земной вам поклон!” (с. 157).
Трагизм блокадного существования несколько смягчился, когда дирекция и активисты института принялись с отчаянной энергией искать выход в выезде из осажденного Ленинграда. В названии посвященной этому главы 4 ошеломляют даты — “декабрь 1941 — сентябрь 1942”. Выходит, что эвакуация длилась 10 месяцев! Это одно говорит о том, как трудно досталось опасение. Изнурительные были хлопоты в высших правительственных кругах, преодоление материальных и технических трудностей; изнемогающие от голода, беспомощно слабые блокадники долго-долго ехали в обледеневших вагонах в жалкой, рваной одежде.
С глубоким сочувствием пишет автор о том, что, не успев прийти в себя в назначенном “начальством” месте пребывания (Минеральные Воды), герценовцы, как и другие “выковыренные”, вынуждены были под натиском фашистских войск бежать на Урал и после долгих скитаний обрести убежище в городе Кыштым Челябинской области 1 .
По своему обыкновению, Т. Г. Фруменкова со щепетильной точностью излагает неисчислимые бытовые и академические тяготы жизни в городочке, дома которого, жилые и учетные, были решительно не приспособлены для приема “оккупанта поневоле”, с его факультетами, сотрудниками и слушателями. Деловито говорит автор о нехватке помещений, одежды, посуды, еды — и просто времени для служебных, рабочих и учебных нагрузок.
Городские власти, хоть и не сразу, научились проявлять посильное внимание к новоприбывшим, а те щедро благодарили за гостеприимство многосторонним участием в культурной жизни Кыштыма и Челябинской области: они привлекали к обучению в институте студентов из коренного населения городка и окрестностей, организовывали научные конференции, диспуты, литературные и драматические кружки, музыкальные вечера, на которых бывала и выступала местная молодежь; они приглашали желающих публиковать свои статьи в изданиях института, оказывали щедрую научно-методическую помощь школам и учителям Челябинской области. Поистине герценовский принцип дружбы и взаимовыручки действовал вовсю! Именно это помогало его приверженцам находить внутренние силы для веселья, смеха, остроумных тостов, произносимых во время пиршеств, в которых единственным блюдом была жареная картошка (в скромном количестве!).
Трогательно говорит Т. Г. Фруменкова о тоске герценовцев по родному городу, об их ностальгических воспоминаниях о прежней, мирной институтской жизни. Соответственно, вполне логично из последних двух глав книги одна, шестая (“Ленинградский филиал ЛГГМ им. А. И. Герцена”), описывает сравнительно небольшую часть педагогического и студенческого состава, а также служащих и библиотекарей, оставшихся в Ленинграде для охраны института и его достояния — его многих, разбросанных по городу зданий. Подобно герценовцам-кыштымцам, герценовцы-ленинградцы деятельно (может быть, еще более деятельно!) участвовали в жизни города и как ремонтники, чернорабочие, и как лекторы-популяризаторы. Их подвигом стало возобновление учебных занятий осенью 1943 года, вопреки бытовым неурядицам прифронтовой области.
Закономерное воссоединение Ленинградского и Кыштымского филиалов живо описано в последней, седьмой, главе книги (“Герценовский институт в Ленинграде, 1944–1945”). Она воспринимается как победа добра над злом и света просвещения над мраком варварства и изуверства.
Заключение сжато и сдержанно подводит итоги. “Источники показывают, что с первых и до последних минут войны институт, его сотрудники и студенты оставались частью нашего города и нашего народа, в полной мере разделяя его горькую судьбу” (с. 429). Они проявили “патриотизм, мужество, стойкость, выносливость, коллективизм, способность к сопереживанию, взаимовыручке, взаимопомощи и даже чувство юмора и самоиронию”. Несмотря на лишения и страдания, те, кто выжил, “сохраняли твердость духа и на протяжении всей жизни с честью несли имя ленинградцев, герценовцев” (с. 431).
Подведем краткие итоги и мы: перед нами книга умная, отважная, полная светлой печали, глубоко пережитой радости и вместе с тем насыщенная обширными, точно выверенными сведениями. Ее вдохновили любовь к отечеству, к родному городу, к знанию, воплотившихся для автора в институте — университете имени А. И. Герцена, в милых сердцу друзьях, товарищах по работе и верных соратниках в борьбе за гуманные законы справедливости и свободы.
1 Я (Н. Я. Дьяконова) с благодарностью вспоминаю об этом событии, так как в библиотеке Педучилища, запечатленного на фотографии в книге, в декабре 1943 года при температуре 2–3 градуса защищала кандидатскую диссертацию по английской литературе. “Пар от дыхания волнами ходил”, но все внимательно, по-герценовски, слушали. Оппонентами были многократно упомянутые Фруменковой профессор В. А. Десницкий и доцент Г. В. Рубцова.