Путевые заметки
Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2005
Константин Семенович Мелихан родился в 1952 году. Автор ряда юмористических книг, сценариев и многочисленных публикаций в журналах. Лауреат премии журнала “юность” и других литературных премий. Живет в Санкт-Петербурге.
Я, конечно, презираю отечество мое
с головы до ног, но мне досадно, если иностранец
разделяет со мной это чувство.
Александр Пушкин
Люблю отчизну я, но странною любовью.
Михаил Лермонтов
Кого люблю, того и бью.
Русская народная пословица
Самая дешевая гордость — гордость национальная.
Артур Шопенгауэр
Прелесть каждого путешествия — в возвращении.
Фритьоф Нансен
Большое видится на расстоянье…
Сергей Есенин
1
Что я знал о Дании перед поездкой? Знал, что есть такая страна. Уже — хорошо. Что находится она недалеко от Петербурга. И что похожа на Петербург: тоже на севере, тоже пять миллионов и тоже много каналов. В общем, туманная такая страна.
Капли датского короля зачем-то вспомнил. Когда я был маленьким, я думал, что это капли, которые падают с короля.
2
О том, что я еду в Данию, мне сообщили за три дня до отъезда. Я понял, что пришло время начинать учиться английскому языку, и позвонил по телефону своему знакомому профессору:
— Можно ли изучить английский за три дня?
— Можно, — сказал профессор. — Но для этого надо сначала изучить греческий, латинский, итальянский, испанский, португальский, немецкий и французский.
Поскольку времени у меня было мало, я успел выучить только одну фразу: “Я говорю по-английски со словарем”. Звучало, конечно, как признание одинокого сумасшедшего. Которому больше не с кем говорить. Типа: “Я спросил у ясеня”.
Что касается других языков, то я довольно свободно говорил по-французски. Хоть и не понимал, что говорю.
Вообще, изучение языков мне давалось всегда легко, особенно на ранней стадии, благодаря некоторым закономерностям, которые я заметил в произношении. Я заметил, что каждый язык что-то напоминает:
Английский — жевательную резинку.
Испанский — дуэль на рапирах.
Французский — полоскание горла. И носа.
Немецкий — марширующих солдат.
Польский — жарящуюся картошку.
Арабский — кашель.
Китайский — мяуканье.
Японский — сюсюканье с ребенком.
А русский не напоминает ничего. Свой язык — как воздух: не замечаешь, какой он, потому что только им и дышишь.
В Дании с вами говорят на том языке, на каком вам удобней. Каждый датчанин знает несколько языков: английский, немецкий, датский и остальные скандинавские — обязательно. Некоторые знают французский. Плюс для разнообразия — итальянский или испанский. Ну, и для развлечения — какой-нибудь экзотический: например, русский.
— Вы говорите по-французски? — спрашивают они меня по-французски.
— Чего? — отвечаю я.
— По-французски говорите? — спрашивают они по-английски.
— Ась?
— По-французски могёшь? — спрашивают они уже по-русски.
— А, по-французски! — восклицаю я на ломаном русском. — Да, конечно! Я учил французский в школе номер сто семьдесят один и могу говорить по-французски с любым, кто учил его в той же школе.
3
Перед поездкой в Данию мне велели заполнить анкету. В графе “Были ли вы за границей, и если были, то где?” я написал: “Нет” — и перечислил страны, в которых не был. То есть все страны мира.
4
За границу я поехал не для того, чтобы лучше узнать их, а для того, чтобы лучше узнать нас.
В одном поезде со мной в Данию ехала группа питерских школьников. Они ехали на две недели, а я — только на одну. Поэтому каждому школьнику обменяли в два раза больше денег, чем мне.
Неудивительно, что иностранцы о нас говорят: “Русский человек — самый культурный. Всегда скажет └спасибо”, вместо того чтобы заплатить деньгами”.
Конечно, и у них есть свои проблемы. Например: где лучше провести отпуск — в Монако или на Гавайских островах? Или: что подарить жене? Потому что у нее все есть. И даже больше, чем думает муж.
На финской границе в вагон входит служащий: “Порнография, наркотики, водка?..”
“Нет, чашечку кофе, пожалуйста”, — отвечает сидящая рядом со мной дама.
Действительно, зачем нам их наркотики, когда у нас вся пища — наркотики?!
После проверки мы вздохнули и, облегченные (наполовину), двинулись дальше.
Пейзаж за окном не изменился. Изменилось только его название.
Проглядели Финляндию.
Проспали Швецию.
Проснулись в Дании.
5
Почти все датчане — тонкие и длинные. Это мы растем вширь, а они растут вверх. Чем больше у человека денег, тем менее калорийную пищу он ест.
Помню, я спросил у польского крестьянина:
— Почему вы так много выращиваете картошки?
Он ответил:
— Чтобы и мужику было с кого драть шкуру!
6
В Копенгагене я жил на квартире мэра. О том, что Том — мэр, я узнал только через несколько дней. На приеме в мэрии.
Небритый, в джинсах, тридцати лет, любитель рок-музыки, на работу ездит на велосипеде. Не знаю, сопровождает ли его кортеж полицейских на самокатах со звонками и сиренами, но в мэрии Тома охраняет полиция. Но только в мэрии.
Вообще большинство жителей Копенгагена ездит на велосипедах, хотя все обочины забиты машинами. Но на машинах, как правило, ездят только за границу или в пригород.
— Зачем загрязнять свой город?
И, конечно, воздух в Копенгагене — как в лесу. Вдобавок на всех машинах — фильтры. Если бы наша машина появилась в Копенгагене, ее водителя сразу бы оштрафовали за отравление окружающей среды. Или загнули бы выхлопную трубу в салон.
Хоть Том и не миллионер, часть своей зарплаты он жертвует на разные благотворительные нужды. Например, на ремонт исторических зданий.
7
Я видел, как они ремонтируют. Здание накрывается мешком, и ни один датский кирпич не упадет ни на одну датскую голову. А если и упадет, то не разобьется. В отличие от наших кирпичей, которые не такие твердые, как наши головы.
8
Я брожу по вечернему Копенгагену. Разноцветные огни купаются в каналах.
Гида у меня нет. А есть гидра. Стройная высокая блондинка Хелен, студентка медицинского факультета, сотрудник медицинского журнала плюс — невеста Тома.
По вдохновению датчане не женятся. Женятся они, как правило, после тридцати.
Для того чтобы не жениться, есть все условия.
В Дании дети, окончив школу, сразу отлепляются от родителей. Конечно, родители могут им выделить полдома и полмашины. Но датчане считают, что дети должны сначала попробовать раскрутиться сами. Ребенок женится только после того, как обзавелся собственной квартирой, крепкой работой и своей головой. Датчане любят обстоятельность, обстоятельно любят.
Отлепляются дети еще и потому, что у них другой распорядок дня. И другой распорядок ночи. Другой звуковой барьер.
Отдых для взрослых — это когда тихо, а отдых для детей — это когда шумно.
Их добрачная любовь прочней нашей брачной. И даже — внебрачной. За десять лет их неофициальной любви наш человек успевает три раза развестись и триста раз изменить, регулярно получая за измены то по левой щеке, то по правой, — в зависимости от того, кому он изменил: жене или любовнице.
Ведь у нас как?
Любить кого-нибудь надо? Надо. А где? У него дома — родители. У нее — тоже, да еще собака и брат-каратист.
Поэтому, чтобы поцеловаться, едешь на электричке в лес, захватив палатку, рюкзак, котелок и дрова.
Конечно, с милым рай и в шалаше, как вспоминала вдова Крупская. Но только — первые два часа. А потом рай превращается в ад. И даже хуже, чем в ад. Потому что нет горячей воды. А есть только дождь, комары и каша в обоих котелках.
В Дании сначала дружат, потом любят, а потом женятся. А у нас сначала женятся, потом любят, потом дружат, потом ненавидят, а потом разводятся, хотя и продолжают жить вместе.
Чем больше людей живет в одной комнате, тем меньше они любят друг друга. Для любви нужно не столько время, сколько пространство.
Датские котелки варят хорошо. Датские дети сразу после школы заводят свой дом. В крайнем случае — квартиру. На худой конец — комнату. Проблема подворотен отпадает сама собой. Чем больше домов, тем меньше подворотен.
Сидишь у себя дома и любишь, кого хочешь: хочешь — друга, хочешь — родителей, хочешь — родину. А в итоге — всех сразу.
9
На следующий день мы договорились с Хелен встретиться около Копенгагенского университета. Старейший университет, но не самый старый в Дании. Основан в 1479 году королем Кристианом I. Учиться в нем можешь сколько угодно: можешь — учись три года, а не можешь — учись тридцать лет.
Экзамен сдаешь тогда, когда чувствуешь, что готов. Полная свобода.
Хелен подошла к университету ровно в 19.00, как мы и договаривались. Датчане славятся своей пунктуальностью. Датчанин может назначить вам свидание в любое удобное для вас время и в любом удобном для вас месте на поверхности земного шара. Датчанин точно знает, где проведет отпуск через десять лет, что будет делать через двадцать лет и что с ним случится в конце жизни.
Жизнь россиянина полна неожиданностей, хотя и однообразна.
Датчане — хорошие ученики. А россияне — хорошие учителя. Датчане учатся на чужих ошибках, а россияне на своих ошибках учат чужих.
Я подошел ровно в 19.13.
Речь сразу пошла о точности и планировании.
— У нас все делается по плану, — сказал я. — Если объявили, что завтра отключат воду на неделю, значит, ее действительно отключат на неделю. Более того, могут и перевыполнить план. Отключить ее на месяц. С мая по август. Для профилактического ремонта. Пока дети не вернулись из летних оздоровительных лагерей. Как будто взрослым мыться не обязательно.
Хелен меня не понимает. Если бы начальник какого-нибудь датского ЖЭКа повесил такое объявление, оно превратилось бы в его завещание.
— Кто отключает? — не понимает меня Хелен. — Ты что, не платишь за воду?
— Нет, плачу.
— Так почему отключают?
— Для ремонта водопровода.
— А, он у вас всегда портится летом! Какая точная техника!
Мы заходим в маленькое кафе. В Дании все кафе маленькие. Но зато их много. Чем их больше, тем они меньше.
Я предлагаю выпить за нашу технику:
— Как говорит наш сантехник: “Кто рано встает, с тем бог поддает!”
— А кто такой сан-техник? — спрашивает Хелен.
— Это и есть наш бог, — отвечаю я. — Бог нашей техники. Сан-техник. То есть святой техник. Питается исключительно святой водой.
— А где он ее берет?
— Жильцы ставят.
— Как это — ставят воду? Она что, твердая?
— Да, — говорю. — Крепкая.
— То есть ее покушал — и становишься крепче?
— Наоборот, — говорю. — Жиже. Шатаешься после нее.
Хелен говорит:
— У испанков лучше вино.
— У испанцев, — поправляю я.
Что датчане делают хуже россиян, так это говорят по-русски.
— Мужчина, — объясняю я, — испанец. А женщина — испанка. Испанцы и испанки. Датчане и датчанки. Французы и француженки. Русские и русские.
— У вас что, нет разделения на мужчин и женщин?
— Есть, но оно не бросается сразу в глаза.
У нас определить, мужчина ты или женщина, легче ночью, чем днем. А днем можно определить только по силе. У женщины сумки тяжелей.
Женщины у нас красятся почти все. Старые — чтобы быть моложе. Молодые — чтобы быть старше.
У нас накрашенная женщина — это красавица. А у них накрашенная женщина — это клоун.
Косметикой у датчан пользуются в основном проститутки.
У датчан другие понятия о красоте. Красота — это здоровье. Поэтому все направлено на то, чтобы человек был здоровым. Все, что делает человека здоровей, очень дешево. Фрукты, овощи, лекарства, спорт — на дотации государства.
У нас это все дороже. Потому, наверно, и живем меньше. По продолжительности жизни мы опережаем только Африку. И только Центральную.
Датская женщина не носит платье. Женщина в платье, в пальто, на высоком каблуке — неделовая женщина. В платье, в пальто, в туфлях трудно делать широкий шаг, неудобно жать на педаль. Поэтому датская женщина — в брюках, в шортах, в куртках, в кроссовках.
Сумок в руках тоже нет. Носить сумки — слишком унылая функция для датской руки. Поэтому сумка висит на плече. Или за спиной — сумка-рюкзак. Или сумка на поясе, пристегнутая к ремню. У мужчин иногда маленькая сумочка на ремешке вокруг запястья, как говорят у нас, — “потаскушка”.
10
Наше главное богатство — это наши ресурсы: лес, вода, уголь, нефть, женщины.
Наша женщина — то же горючее: выполняет самую тяжелую работу, загорается от одного неосторожного движения мужчины и очень высоко ценится на Западе.
Многовековое смешение наций на территории нашей страны вывело уникальный тип женщины, в которой есть все лучшее от каждой нации. (Это, правда, не означает, что все худшее от каждой нации — в нашем мужчине.)
11
В Дании не любят революций. Ну, была у них одна революция, да и та сексуальная. Причем обошлась малой кровью. Хотели заинтересовать население в собственном воспроизводстве, поскольку мало народу. Но результат, как всегда, обратный. Самые горячие мужчины по-прежнему — в жаркой Азии, потому что там самые стыдливые женщины: не снимают чадру даже во время обеда.
12
Как-то я получил письмо: “Что делать, если моя └жена — это прочитанная книга”?”
Я ответил: “Пользуйтесь публичной библиотекой”.
Публичные дома в Дании разрешены: чтобы все проститутки были под колпаком.
Кроме того, благодаря публичным домам намного меньше стрессов, изнасилований и венерических заболеваний.
13
Герда, подружка Хелен, приехала на велосипеде и прикатила под уздцы второй. Оказывается, мы едем на пикник. Чтобы мне было понятней, Герда называет велосипед бисиклетом. Для бисиклетов вдоль улиц специальные дороги — между пешеходной и автомобильной. Есть и велосипедные стоянки: металлические скобы, вделанные в асфальт. Датчане шутят, что тещу надо хоронить так, чтобы ее зад торчал из земли: велосипед удобней ставить.
14
На улице, где живет мэр, я видел, как брали грабителя. Седому интеллигентного вида громиле две полицейские женщины надели с извинениями наручники. Я думаю, они его нашли по визитной карточке, которую он предусмотрительно оставил на месте преступления.
Грабят и воруют, конечно, в каждой стране. Разница лишь в том — что, как и сколько.
У нас вором считается только тот, кто ворует не со своей работы.
15
Мы с Хелен перешли на другую сторону улицы.
— Интересно, — говорю я, — вы переходите дорогу только на зеленый свет. Даже если нет ни одной машины.
— А у вас разве по-другому?
— Ну, мы, в общем-то, тоже переходим дорогу на зеленый свет. А на красный мы перебегаем.
Причем умудряемся еще перевести на красный свет какую-нибудь старушку.
Но это нарушения, которых могло бы не быть. А есть нарушения, которых не может не быть. В Ленинграде или в Москве иногда попадается такая широкая улица, что невозможно успеть перейти ее на зеленый. Тем более — пожилой старушке. Поэтому опытная старушка начинает переходить на красный. Когда вспыхивает зеленый свет, она еще только на середине. А когда снова вспыхивает красный свет, она мысленно уже прощается с белым.
Мы с Хелен садимся в автобус. Обычный рейсовый автобус. Но датский. Внутри — ковровые дорожки.
В Дании входишь в автобус только после того, как пробьешь компостером специальную картонку. На ней указан час, когда ты вошел. И этот битый час можно ездить бесплатно на всех автобусах города. Правда, транспорт хоть и лучше, чем у нас, но дороже.
На следующей остановке входит датская старушка. Я встаю и уступаю ей место:
— Сит даун, плиз, бабушка!
Весь автобус оборачивается и смотрит на меня не как на джентльмена, а как на донкихота.
Оказывается, в Дании джентльмены никому не уступают место, потому что там места хватает всем.
Я вспоминаю наши автобусы.
Наши автобусы — как мужчины у женщины: то нет ни одного, а то вдруг появляется сразу несколько.
Наш автобус — это клубок проблем: сначала его никак не дождаться, потом не влезть, а потом не вылезти.
В общем, с нашим автобусом лучше не связываться. Быстрей — пешком.
16
Мокрое утро Копенгагена. Здесь надо отложить авторучку и взять акварельные краски.
Хелен шагает, как Петр Первый. Ноги в крикливых рейтузах распахивают длинное пальто, как конферансье — занавес.
Тонкие губы ни о чем не спрашивают. Только — ответ на мой немой вопрос.
На стене вдруг вижу родную российскую надпись — “Beatles”. Музыка объединяет всех, кроме соседей.
Наше искусство они знают плохо.
Спрашиваю их:
— Кого вы знаете из русских писателей?
— Достоевский и Лев Толстой.
— А — из артистов?
— Борис Ельцин.
Кроме Ельцина, в Дании обожают Горбачева. Он — на обложках, майках, штанах. Помнят еще и Брежнева. В редакции одной газеты я видел плакат: на фоне советских танков и вертолетов в афганской пустыне — Леонид Ильич, раздетый по пояс, в руке пулемет, на лбу черная повязка, и подпись — Рэмбо.
Наша жизнь им непонятна. Как, впрочем, непонятна и нам самим. Просто опыт позволил нам приспособиться к нашей жизни. Наш долгий опыт — к нашей недолгой жизни. На Западе до сих пор считают, что коммунальная квартира и совмещенный санузел — это аттракционы в парке отдыха, нечто вроде пещеры ужасов и комнаты смеха. Наша реальность — для них фантастика. А их реальность — фантастика для нас.
17
В Дании любят абстракционизм. Абстрактные работы — в офисах и квартирах.
Музей современного искусства в Хумлебэке, пригороде Копенгагена.
Главное — не повесить картину вверх ногами. Зритель-то не заметит, а автор может обидеться.
Вторая трудность — придумать название. Название абстрактной картине придумываешь дольше, чем ее пишешь.
Третья трудность — цена. Назначишь слишком высокую — никто не купит. А назначишь слишком низкую — подумают: мазня.
18
Кто первым сказал, что Запад загнивает? Как всегда — Шекспир. “Прогнило что-то в Датском королевстве”.
Я — в замке Эльсинор. Об Эльсиноре мне известно только то, что там жил и работал Гамлет. Но и этого достаточно. Гамлет, принц датский, принципиальный датчанин.
Гамлет — это обнаженная шпага, обнаженная мысль, обнаженный нерв. Точней, все в обратном порядке.
Гамлетовский монолог — это диалог с самим собой. Бой со своей тенью. “Эх, была не была!” — воскликнул Гамлет, что в переводе на староанглийский означает “Быть или не быть?”.
В своих трагедиях Шекспир раскрывал мир внутренностей человека. Если бы американцы снимали кино по “Гамлету”, они назвали бы его “Убийца родного дяди” или “Отец, вылезающий из гроба”. Фильм ужасов. У нас такого жанра нет. Зачем нам выдумывать ужасы, когда достаточно выйти на улицу. Или включить новости.
19
Одеваются датчане просто. У нас — чем ты богаче, тем больше на тебе накручено. А у них и миллионер, и безработный — все в кроссовках и джинсах. Даже старички и старушки.
Такое чувство, что датчане не умирают. Все спортсмены. Все худые. Только раз встретил толстого. Полчаса говорили с ним на ломаном английском языке, пока не выяснили, что он тоже русский турист.
За границей живет 20 миллионов наших. Кем же они работают? Конечно, среди них есть большие писатели, музыканты и ученые. Но в основном наши ученые работают там инженерами, инженеры — рабочими, а рабочие — безработными.
Правда, безработный у них имеет столько же, сколько у нас три инженера, хотя и он, и они валяют одного и того же дурака. Только у нас непонятно: инженер мало получает, потому что валяет дурака, или валяет дурака, потому что мало получает.
Почему дипломы наших врачей ценятся там как макулатура? Потому что наши врачи ничего не могут. Не могут отличить белокровие от плоскостопия, ожирение от беременности, уснувшего от усопшего.
Они даже мужчину от женщины могут отличить только по паспорту.
У нашей медицины только два диагноза: все, что выше шеи — О-ЭР-ЗЭ, а что ниже — ОТ-РЕ-ЗЭ. Вместо горчичников используем утюг, вместо банок на спину — поцелуи, вместо клизмы — ершик, а против СПИДа у нас одно оружие — плакат “СПИД, сдавайся!”.
20
На потолке королевского дворца — гербы земель, входивших когда-то в состав Датского королевства: Гольштейн, Лауэнбург, Шлезвиг, Фарерские острова, Гренландия, Исландия, Литва, Латвия, Эстония, Финляндия, Норвегия, Швеция, Англия…
Таллинн — в переводе “датская крепость”. Копенгаген — в переводе “купеческая гавань”.
21
Копенгаген и Петербург — крупные порты. Отличаются они тем, что в Копенгагене живой рыбы — как грязи, а у нас — только грязь и никакой живой рыбы.
Зато наши химики первыми создали искусственную рыбу: наливаешь в стакан водку и пиво — и получается ерш.
Датчане долго не могли меня понять: “Ерш?! Как же он в стакане живет?!”
Знаменитый завод “Туборг”. На дубовом столе — группы разноцветных и разновеликих бутылок с пивом. Главное в пиве — это пена. Туборжец кладет на пену монету. Монета не тонет.
Я не знаю по-датски, мой сосед не знает по-русски. После того как выпили, вдруг стали говорить.
Хмель — лучший переводчик.
— Крепкие напитки у нас пьют только по праздникам, — говорит мой сосед.
— У нас тоже пьют только по праздникам, — говорю я. — А праздник у нас тогда, когда есть что выпить.
В разговор вступает хозяин:
— Наш завод выпускает пять миллионов бутылок пива.
— В год? — спрашиваю я.
— В день, — уточняет хозяин.
Вся страна — 5 000 000. И один день завода — 5 000 000. Повальная автоматика. Несколько сотен рабочих. Следят только за тем, чтобы не было брака. Если бутылка или банка с браком, ее зацепляют какой-то клюшкой и сдергивают с конвейера.
— Неужели вы столько выпиваете?! — спрашиваю я, начиная девятую кружку.
— Нет, часть идет на экспорт.
— Ну, уж баночное, наверно, себе оставляете?
— Как раз наоборот — баночное экспортируем. Зачем засорять банками свою страну?
Напившись, мы поем. Датчане любят петь. Как, впрочем, и все другие народы.
На обратном пути от “Туборга” я увидел человека, который нес из магазина десяток бутылок. Причем все в руках: под мышками и между пальцев. Одна вдруг упала. Он наклонился за ней — с боем посыпались другие! У него осталась только одна целая бутылка. Что бы вы сделали на его месте? Зарыдали бы, застрелились или написали бы жалобу, почему не выпускают бутылки из бронированного стекла? Не знаете. А он сделал вот что. Он рассмеялся и сам грохнул оземь последнюю!
Приехав домой, я рассказывал знакомым: “Пропагандировал наш образ жизни — пил водку без закуски”.
22
Быть русским сейчас модно. Многие там увлекаются сейчас русским. Да и не только там, но и здесь. Русские тоже хотят быть похожи на русских. И не потому, что это нравится Пьеру Кардену. Мода на нас — это не мода на наши станки, вещи, пищу (даже русская водка западного производства крепче и вкусней). Им нравятся наши очи черные, красный рок, павло-посадские узоры и непорочность, как им кажется, русских дев. Мы для них — экзотика. Как для нас экзотика — пальмы, слоны и танец живота.
Их любовь к нам не так глубока, как наша к самим себе.
Они нас любят, потому что все больше о нас узнают. Они все больше о нас узнают, потому что нас любят.
23
Что они знали о нас раньше? То, что русские не хотят войны и потому усиленно вооружаются.
Что знают они теперь? То, что пилот-любитель может на германском аэроплане перелететь тихонько нашу западную границу и сесть на Красной площади. То, что нашей ракетой могут сбить иностранный пассажирский самолет. То, что наша подлодка может взорвать саму себя.
24
Еще осмелюсь сказать, что мы никогда не помогали арабам.
Если бы мы хотели помочь арабам, то продавали бы оружие только Израилю. Воевать таким оружием, которое мы продавали, не может никто в мире, кроме русского солдата, который с голыми руками шел на фашистский пулемет, винтовкой отбивался от “мессершмиттов”, с гранатой полз на “тигра”, с ножом в зубах плыл за эсминцем.
Что это за сообщение с театра военных действий? “Арабские ракетные установки, тяжелые минометы и артиллерия при поддержке авиации и флота подвергли массированным ударам территорию Израиля. Жертв и разрушений нет”. Еще бы, если на снарядах белой краской выведено: “Смерть немецким оккупантам!”
Если самоходные орудия настолько приучены ходить сами, что их не могут остановить даже водители.
Если торпеды движутся только по течению.
Если полевые минометы оснащены морскими минами. А посему берешь миномет в руки, делаешь на лице страшную мину и метаешь его в противника!
И на какую голову рассчитаны противогазы, что, когда их наденешь, стекла для глаз оказываются на ушах?!
Сейчас, конечно, все изменилось. Сейчас наше оружие лучше, чем то, которое мы выпускали в свет сорок лет назад. И воевать таким оружием может даже тот, кто воевать не умеет.
Но изменились, конечно, и наши друзья. Не знаю, хороший ли друг — бывший враг, но точно знаю, что самый опасный враг — это бывший друг.
Ракеты, которые мы продавали годами, могут вернуться к нам бесплатно и в считанные минуты.
25
Ни в одной стране не придают такого огромного значения национальности, как в России. В России национальность — это характеристика, профессия, звание, награда, клеймо, диагноз, алиби, обвинение и наказание — в зависимости от национальности.
Только в России два родных брата могут иметь разную национальность. Причем оба — близнецы.
Только в России, допустим, чукча может пожаловаться: “Меня обозвали чукчей!”
Только в России употребляют выражения типа — “лицо мордовской национальности”. А какой тогда национальности у него другие места?
Только в России существует кавказская национальность. Нигде в мире вы не встретите, к примеру, лиц гималайской, килиманджарской, тянь-шаньской или фудзиямской национальностей.
Только в России, когда еврею хотят сделать приятное, ему говорят: “А вы совсем не похожи на еврея!” Или так: “Сколько ни встречал евреев, первый раз вижу такого порядочного!” Или еще лучше: “Хороший ты человек, хоть и еврей!”
Только в России вопрос: “Какой вы национальности?” — звучит так же, как вопрос: “Что вы делали в ночь с такого-то по такое-то у себя дома?”
Когда того же еврея спрашивают: “Какой вы национальности, Давид Исакыч?”, он надолго задумывается, пытаясь исподлобья определить национальность того, кто спросил.
Впрочем, иногда еврей пытается забыть, какой он национальности, но всегда найдутся люди, которые ему об этом напомнят.
Всегда найдутся люди, которые уже составили на каждого человека досье еще до его рождения. Хотя это нетрудно, если составлять досье на всю нацию целиком.
“Эти — жулики. Все апельсинами торгуют, цветы разводят”.
“Те — конокрады. Видите? Совсем коней в России не осталось!”
“А вон те работать не хотят. Все на скрипках играют, книжки пишут. Ребенку еще пяти нет, а его уже на скрипочку водят, с детства учат дурака валять!”
Национальность в России — как жена: ее так же хочется сменить, когда она начинает тебе изменять. Ингерманландец хочет стать вепсом. Вепс — финном. Финн — гражданином Финляндии. А еврей — кем угодно, только не евреем.
— Ваша национальность?
— Нееврей.
Кстати, женитьба всегда была удобным способом изменить если не национальность, то хотя бы фамилию. Я знал одного еврея, который сказал своей русской невесте перед свадьбой:
— Ты возьмешь мою фамилию, чтобы она не пропала. А я возьму твою, чтобы я не пропал.
Но еврею мало, что он русский. Он хочет стать русским в квадрате. Русский еврей всегда хочет сменить свою фамилию, даже если она русская. На какую? На другую русскую. Зачем? А вдруг спросят, какая у него фамилия была раньше!
Отличительная черта еврея — смотреть далеко вперед. Еврей знает, что, когда открывается какое-нибудь еврейское общество, это делается для того, чтобы антисемиты не гонялись за каждым евреем по отдельности, а могли накрыть всех сразу.
Поэтому еврея в еврейское общество не заманишь ни калачом, ни мацой.
Впрочем, смотреть вперед — черта всякого россиянина. Россия всегда живет будущим, потому что у нее нет настоящего, в отличие от Америки, которая живет настоящим, потому что давно уже в будущем.
В Америке нет национальностей. Трудно себе представить негра, который бы числился белорусом. В Америке — все американцы. Как в Дании — все датчане. Дания — это европейская Калифорния. Если ты живешь в Дании и говоришь по-датски, ты — датчанин. Если ты не говоришь по-датски, ты не датчанин. Заметьте, не испанец, не кореец, а именно не датчанин.
Когда немецкие фашисты оккупировали датское королевство, они, чтобы выявить евреев, приказали им нашить желтые звезды. Первыми, кто нашил себе желтые звезды и вышел с ними на улицу, были король и королева. Они были настоящими датчанами.
26
Но я бы не сказал, что Дания уж очень от нас отличается. Ну, только по размерам. А так в принципе все одинаковое. Инопланетяне и дикари вряд ли бы заметили у нас отличия. Те же люди — голова, два уха. При встрече жмут друг другу руки. Тело прикрывают одеждой. Живут в домах, окна из стекла. Машины о четырех колесах. Чтобы поддерживать в организме жизнь, едят еду, пьют питье, вдыхают воздух. Размножаются способом деления — на мужчин и женщин. В конце жизни все-таки умирают.
Разница в нюансах.
Они говорят: “Копенхавн”, а мы говорим: “Копенгаген”.
У них за все платят, а у нас или переплачивают, или берут бесплатно.
Мы удивляемся, как они живут, а они удивляются, как мы еще живы.
Дания — иностранное государство, а Россия — странное.
27
В Копенгагене я видел плакат — русский мужик с ножом и пистолетом — и подпись: “Welcome to Russia!” (Добро пожаловать в Россию!).
28
В Копенгагенском университете я читал по-английски свои юмористические миниатюры. Все очень смеялись. Оказалось — над моим плохим английским.
29
Листаю альбом Херлуфа Бидструпа. Путевые заметки датского художника. Он пишет: “В Чехословакии много красивых девушек”. Листаю дальше. “В Москве много красивых девушек”. “В Болгарии много красивых девушек”. “Как много красивых девушек в Румынии!”
Листаю и думаю: а ведь Бидструп прав! В каждой стране много красивых девушек. Как, впрочем, и некрасивых.
30
Что меня больше всего поразило в Копенгагене. Ночью тихо, как в лесу. Соседи имеют право подать на тебя в суд, если после одиннадцати вечера ты громко спускаешь воду в туалете. Я даже думаю, они могут подать на тебя, если после одиннадцати ты слишком громко кричал: “Караул! Грабят!”
31
Болтаю с русской продавщицей в магазине зонтиков. Она говорит:
— О! Дождик пошел. Сейчас зонты раскупят.
И точно — вмиг разобрали все зонты.
Через полчаса дождь кончился.
Кучи зонтов валяются на скамейках, на земле, в урнах. Как будто зонтичный дождь прошел.
32
Дания — как Даная: на нее падает золотой дождь. Способов заработать деньги — бесчисленное множество.
В Копенгагене я видел человека со скрипкой в руках и шапкой у ног. Шапка была пуста. Он настраивал скрипку. Это было утром. А вечером я увидел его опять. На том же месте. Он все еще настраивал скрипку. Но шапка уже была полна денег.
Я спросил его, почему он так долго настраивает свой инструмент. Неужели требования к уличным музыкантам в Дании столь высоки?
— Нет, — улыбнулся он. — Просто я не умею играть.
33
Только в чужой стране можно почувствовать, как любишь свою. Никто так не тоскует по своей родине, как эмигрант.
Того, о чем я пишу, я датчанам не говорил. Это я говорю своим. А им я сделал только один комплимент: “Копенгаген — лучший город в мире, — сказал я, — после Петербурга”.
Датчанам это понравилось. Вежливость не должна переходить в лесть.
Я не стал вдаваться в подробности. Не стал говорить, что Копенгагену отвожу четвертое место, а первые три — Петербургу. Точней Петербургу, Петрограду и Ленинграду.
И не только потому, что мой отец родился в Петербурге, мать — в Петрограде, а я — в Ленинграде.
Я не стал им говорить, как я люблю мою финскую землю.
Немецкие шпили, итальянские колонны, русские купола, египетских сфинксов — в центре.
И оранжевые сосны, седые валуны, темные озера — вокруг.
И гранит вдоль рек наверху и вдоль тоннелей внизу.
Снег осенью.
И дождь зимой.
Город-сон.
Город-корабль.
Город, восставший из топи блат.
Блатной город.
Восстающий всегда против тьмы — будь это тьма врагов или тьма ночей.
Белые ночи — наши питерские сны…
34
Прощай, Дания, моя добрая знакомая! Здравствуй, Россия, моя прекрасная незнакомка! Ни одна страна не меняется так за несколько дней, как Россия.
35
Человек с большими деньгами не обязательно богат. Когда я возвращался из Дании, таможенники долго во мне копались. Не понимали, почему я так мало с собой привез. Не догадывались, что у меня почти все в голове.
Копенгаген — Петербург