Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2005
Галина Николаевна Байкова родилась в Амурской области. Окончила Международный университет им. Рауля Валленберга. Руководитель общественного объединения “Колпинцы”. В литературном журнале печатается впервые. Живет в Колпино.
18 лет назад в мае 1986 года у меня родился долгожданный и любимый сынушка Егорка. Я радовалась, что беременность протекала благополучно, роды прошли без осложнений. Рост, вес — норма, крик сразу… все хорошо, — радовалась я. Радовалась рождению братика старшая дочь, и вдруг, как гром среди ясного неба, диагноз — приговор врачей: родился ребенок — инвалид детства. Господи! Страшно вспоминать, что я тогда пережила… Слепая от горя ходила и твердила: “Господи! За что? Что я такого сделала? Почему у меня родился такой ребенок”? Я молила Бога, чтобы сын стал здоровеньким. Пусть лучше я заболею вместо него. Перебирала все события в своей жизни, ведь я никому и никогда зла не делала. Я даже сорванный и брошенный в пыли цветок подбирала и доносила до воды, чтобы продлить жизнь цветку. Ни я, ни муж не курим и никогда не курили. Спиртное в нашей семье даже в праздники не всегда на стол ставится. До сих пор помню то страшное чувство обреченности; я чувствовала себя утонувшей в очень мутной и очень быстрой реке… Течение тащило меня стремительно по жизни, я полностью в воде, бьюсь лицом об острые камни на дне, в кровь царапаю руки, ноги, а жизнь, то есть течение, тащит меня дальше, а в голове бьется одна мысль: “Как? Я еще жива? Еще не умерла?” Даже всплывать не было желания. Жизнь превратилась в одну сплошную невыносимую боль, но, как говорят психологи, это была первая стадия, а дальше еще три этапа постепенного приятия того, что произошло. Мне повезло, что встретила хорошего психолога, которая помогла заново осмыслить все, что в моей жизни случилось, но еще в одном я убеждена: мне не позволило остервенеть от жизни то, что я объединилась с родителями, у которых родились такие же, как у меня, дети, и мы стали делать добрые дела, защищали детей, когда общество выдавливало их из обычного, привычного для всех других порядка, уклада жизни. У нас даже успехи были в такой деятельности. Это была светлая полоса в моей жизни, и так тепло на душе тогда было…
И вот в мае этого года сыну исполнилось 18 лет. Он стал совершеннолетним, но он не разговаривает, не понимает обращенную к нему речь. Он никогда и нигде не учился и не может расписаться за причитающуюся ему пенсию. Если б только закон позволил ему участвовать во всевозможных гражданских, обычных делах, несмотря на то что природа-мать наградила его небольшими умственными способностями, но… нет… Я просто вынуждена превратиться из мамы в опекуншу, чтобы защищать интересы моего сына, но при этом я собственными руками поражаю его в гражданских правах.
25 мая 2004 года я подала заявление в Колпинский суд о признании сына недееспособным. Только 17 августа нас пригласили на независимую психиатрическую комиссию, которая находится на Васильевском острове. У сына ночью были судороги, но мы не рискнули перенести на другое время эту комиссию. Сорок минут я просидела с лежащим у меня на руках сыном у кабинета, хотя врач, член комиссии, видела, когда заходила в кабинет, в каком состоянии мой сын. Прошли мы эту комиссию, а суд в Колпино состоялся только спустя три с половиной месяца, то есть 30 ноября. За все это время у меня возникали трудности с выпиской жизненно необходимых лекарств, потому что амбулаторная книжка сына находилась в суде и врач не знал состава порошков.
Когда шла на суд, сама себе, как молитву твердила: “Выдержи! Выдержи! Только не плачь! Только не плачь!” И все-таки, когда меня, как обвиняемую, посадили на скамеечку напротив судьи и предупредили, что нужно вставать, когда суд идет, когда он удаляется на совещание и когда он объявляет о принятом решении… Судья стала задавать мне вопросы, оперируя непонятными мне судебными терминами, и тут я не выдержала… Не выдержала и заревела. Ревела отчаянно и горько, и не остановиться было, а потом… Потом, собрав всю свою волю в кулак и повинуясь Закону, я опять пошла проходить медицинскую комиссию. Мне нужно было пройти восемь врачей. Подумайте только… восемь! Терапевта, инфекциониста, дерматовенеролога, фтизиатра, невропатолога, онколога, психиатра, нарколога. Ходила по врачам, сидела у кабинетов и сама себе задавала вопрос: “А если вдруг, не дай Бог, у меня найдут болячку?.. Тогда что? Мне запретят ухаживать за моим сыном-инвалидом, за которым я уже 18 лет ухаживаю. Особенно долго ожидала приема онколога. Большой коридор был забит пациентами, а врачи ушли на конференцию. Недалеко от меня сидел мужчина и тяжко стонал от мучившей его боли. Видя и слыша это, я сама себе твердила: “Господи! Дай мне здоровье! Прошу о здоровье. Мне оно нужно, чтобы ухаживать за моим сыном. Без меня он просто погибнет, и жить мне нужно столько, сколько будет жить мой сын, нельзя мне раньше умирать”.
Решение суда я смогла получить только 16 декабря 2004 года. Сразу же все документы отнесла в органы опеки и попечительства в Муниципальный совет…
Все во мне болит и протестует против пережитого семимесячного унижения человеческого достоинства, но самое главное, что после того, как я оформлю опеку над сыном, государство приобретет право вмешательства в мою личную жизнь. Приобретут право в любой момент войти в мой дом, посмотреть, в каких условиях живет мой сын, потребовать чеки: на что я трачу пенсию сына. Мне говорят чиновники из органов опеки: “Галина Николаевна, не беспокойтесь, мы этого не будем делать!” Я их благодарю, но про себя думаю: “Закон-то позволяет вам это делать. Сегодня вы не хотите этого делать, а завтра появится чиновник, который воспользуется таким правом, и тогда я переживу очередное унижение…
22 декабря 2004 года с удостоверением об опеке я пришла к инспектору пенсионного фонда. В душе теплилась надежда, что наконец-то мои мытарства заканчиваются, но то, что я услышала, окончательно убило меня. МНЕ ОТКАЗАЛИ В ВЫПЛАТЕ ПРИЧИТАЮЩЕЙСЯ СЫНУ ПЕНСИИ ЗА ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ!!! Необходимо было после 28 мая написать заявление о начислении сыну пенсии. В мае сын обладал всеми гражданскими правами и был полноправным членом общества. Инспектор тогда, в мае, когда я у нее была на приеме, даже не предупредила меня, что, если я не напишу заявление, то утрачу вообще право на пенсию. Даже в июле 2004 года, когда я была у нее на очередном приеме, на мой прямой вопрос, получу ли я пенсию после того, как закончу все процедуры по оформлению, я получила утвердительный ответ и совет поторопиться быстрее это сделать. После шести месяцев моральных унижений и хождений по кабинетам чиновников и врачей, сына еще и материально наказали.
Оказывается, таких, как я, в Колпино еще трое. С одной из матерей за проведение независимой психиатрической комиссии взяли 3061 рубль: в то время это сумма трехмесячной пенсии ребенка-инвалида.
Так больно! Горько! И несправедливо! Закон об опеке и попечительстве несовершенный… Я понимаю, законы трудно изменять, у меня даже надежды нет, что кто-либо из депутатов заинтересованно отнесется к этой проблеме. Где? У кого искать справедливости? Я уж и не мечтаю о моральной компенсации, выплатили бы нам с сыном и двум пострадавшим мамам положенную по закону пенсию…
Егорка подарил в очередной раз мне бессонную ночь. Он бодрствовал всю ночь напролет. Иногда я чувствую, что еще чуть-чуть… еще одна такая ночь, и я физически не выдержу. Сама себе напоминаю: “Позитивно, Галя, нужно мыслить, позитивно”. Ночью хорошо пишется, читать можно, поразмышлять вволюшку можно. В одну из таких частых бессонных ночей родились эти размышления. Правда, тяжеловатые они получились. Мое будущее дышит мне ледяным своим дыханием очень ощутимо в затылок… Да, свое будущее я ощущаю затылком. Стараюсь о нем не думать. Не переживать! Оно для меня какое-то безнадежное, малорадостное, а потому и колючее. Я загоняю его назад, а оно дышит холодом. Все потому, что меня страшит будущее моего сына. Делаю, делаю, делаю, пытаюсь выстроить теплое настоящее, будущее для сына… Усилий ого-го сколько, здоровье надрывается, бессонница одолевает, а до светлого, надежного будущего еще шагать и шагать. Осознаю, отслеживаю свои переливы душевных переживаний, отдаюсь во власть времени, уходит острота переживаний… а где же радость жизни? Так мечтается и хочется поймать, ощутить теплые, обыкновенные радости жизни, избавиться от этого ежедневного сумасшедшего напряжения. Вспоминаю, как однажды, когда ехала в маршрутном такси, мне так хорошо поразмышлялось… Я люблю смотреть на залитое дождем ветровое стекло. Нравится рассматривать пролетающие мимо пейзажи вдоль дороги. Они быстро меняются, под стать моим мыслям, и мое внимание перескакивает с внутренних, душевных размышлений на картинки за окном такси. И вдруг неожиданно вижу капельку дождя на стекле. Она дрожит на ветровом стекле. Ей хочется пробежаться по нему в свободном полете, но встречный ветер держит ее, не дает ей пролиться. Она дрожит, у нее не хватает сил преодолеть силу встречного ветра. Ощущаю себя в чем-то похожей на эту капельку. Рождение сына с ограниченными возможностями не позволяет вот так свободно передвигаться по жизни. Однако его же рождение “перевернуло” мою жизнь, подарив возможность исповедовать высокие духовные ценности, любить его, беззащитного и беспомощного, не ожидая, что он даст мне нечто материальное взамен и когда-нибудь. Вот так любить, и все… Нет! Все-таки! Вырваться бы из обстоятельств теперешних, житейских и прикоснуться к природе, к уединению. Сейчас зима, и где-то за городом все так живописно красиво засыпано снегом. Послушать тишину хочется. Очень хочется!..
P. S. В конце апреля 2005 года свершилось чудо: не прошло и года моих хождений по чиновничьим кабинетам, и я наконец-то смогла получить положенную по закону пенсию на своего сына. Спасибо и на том.