Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2004
Уже десять лет Матвеевич был на пенсии и каждое утро летом и зимой ходил на озеро рыбачить. Рыба в этом искусственном водоеме мелкая, но он всегда возвращался с уловом. Высокий, худощавый, с постоянным загаром на лице, он медленно и как-то торжественно шел с рыбалки, а за ним бежало, мяукая на разные лады, кошачье племя всего поселка, и каждый получал свою порцию.
В доме у него жил свой кот, отношения с которым у Матвеевича были особые. Жена часто в сердцах говорила ему, что на первом месте у него кот, затем дети, а она вообще непонятно где. А когда она ругала его за невоздержанность к выпивке, он шел к своему Ваське, живущему в теплом маленьком сарае, и жаловался на жизнь. Забавная была сцена. Стоя и размахивая длинными руками, как ветряная мельница крыльями, Матвеевич долго выговаривался, а Васька, толстый и важный, сидел напротив, в старом кресле, и преданно смотрел, слушая хозяина.
Когда однажды мой приятель художник обратился ко мне с просьбой, нет ли у меня знакомых определенного типажа, обрисовав, кто ему нужен для картины, я сразу вспомнил Матвеевича. Позвонил и поведал ему суть дела. Он подумал, прокашлялся и сказал:
— Знаешь, Митя, денег мне не надо, я согласен, но только ты поговори с художником — пусть сперва нарисует Ваську. — Я с трудом удержался от смеха и быстро, чтобы он не понял и не обиделся, спросил:
— Дядь Лень, ну зачем тебе портрет кота, ведь у тебя и так куча его фотографий.
— Нет, Митя, это не то, Васька-то мой не молодой, и, не дай Бог, с ним что-нибудь случится. Понимаешь, тогда у меня будет, так сказать, его портрет, и память о нем останется. А фотографии — они и есть фотографии. Ты же сам говорил об этом с моими-то. — Говоря “с моими”, дядя Леня имел ввиду своего сына и невестку, с которыми я дружил. “Вот они, плоды просвещения”, — подумал я не без удовольствия.
Есть такие еще люди, слава Богу, которые своим простодушием вызывают у окружающих радость общения. Вот такой и был дядя Леня.
Весь разговор с Матвеевичем я подробно передал приятелю, развеселив его, и он дал добро на условия дяди Лени:
— Только предупреди этого Маркиза Карабаса, что писать его друга буду так, как сам решу. И еще мне надо хоть раз увидеть кота, раз он такой необыкновенный, и фотографии его понадобятся.
— Не волнуйся, кота Матвеевич привезет прямо в мастерскую.
— Даже так?
— Они с женой каждую неделю ездят в Питер к правнучке и берут с собой кота, так что это не проблема. А первый раз я привезу их сам.
— Хорошо, — сказал приятель, и мы распрощались.
Через неделю, договорившись с художником, я привез к нему в мастерскую дядю Леню с Васькой. Кот, испугавшись новой обстановки, вначале забрался на кушетку, а затем, освоившись и видя, что к нему никто не пристает и хозяин не ушел, стал разгуливать по всей мастерской, принюхиваясь ко всему новому. Увидев бумажную птичку, висевшую на нитке и вибрирующую от потока воздуха, он ловко прыгнул за ней. Художник пришел в восторг от его прыжка и сказал, что напишет его именно в прыжке. Сделав несколько рисунков с Васьки, приятель стал писать этюд с Матвеевича.
Мы не скоро снова попали в мастерскую художника. Дядя Леня приболел, и пришлось ждать его выздоровления. Но когда в следующий раз я привез его к приятелю, то на мольберте стояла картина, на которой рыжий пушистый Васька в прыжке летел за добычей. Матвеевич был поражен, достал платок и долго сморкался, затем спросил художника:
— Сколько это стоит? — показывая на мольберт.
— Вот вы мне попозируйте, и будем в расчете.
Тот закивал головой. Удивлен был и я увиденным. В цвето-воздушной среде, как бы скрываясь за ней и частично растворяясь, завис навечно в полете Васька.
Картину приятель так и не написал, но портрет Матвеевича, созданный им уже по этюду позже, превзошел все мои ожидания, и удивительно: когда на своей персональной выставке он повесил Ваську и Матвеевича рядом, я вдруг заметил неуловимое сходство между дядей Леней и его другом.