Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2004
Своим существованием Ораниенбаум обязан двум гениям XVIII столетия — Петру Великому и его верному соратнику светлейшему князю Александру Даниловичу Меншикову.
Первый осознанно наделил землями южного берега Финского залива своих ближайших сподвижников, повелев им возводить на дачах “забавные увеселительные дворцы каменною изрядною архитектурою”, а второй наилучшим образом воплотил завет своего сюзерена: в период 1710–1725 годов возвел напротив Кронштадта дворцово-парковый ансамбль Ораниенбаум, равного которому в те времена трудно было сыскать во всей Европе.
Проходили десятилетия, менялись хозяева усадьбы, множились в ней архитектурные шедевры, ширился роскошный парк. Выдающиеся архитекторы, декораторы и садовники приложили руку к тому, что устояло и до нашего времени — Большой и Китайский дворцы, Дом Петра III, Каменное зало и неповторимый всплеск ринальдиевского гения — Павильон Катальной горки.
Впоследствии все это художник и историк искусства И. Э. Грабарь назовет “чудом из чудес, полного чудес XVIII века”.
Ко всему этому особое усердие и вкус добавили императрицы Елизавета Петровна и Екатерина II. Во многом их волей и возможностями в Ораниенбауме зародилась творческая атмосфера близких к искусству, вначале — придворных, а в конечном итоге и разночинных подданных.
Не забудем и то, что Петр III, хоть и не стал удачливым императором, но именно при нем в Нижнем парке Ораниенбаума был специально выстроен Картинный дом для хранения и показа художественных собраний хозяина.
Не вдруг, конечно, но все же исторически довольно быстро возник и начал усиливаться эстетический магнетизм Ораниенбаума.
Сестра издательницы мемуаров “Записки княгини Е. Р. Дашковой” госпожа Уильмот, попав в Россию, написала своей английской подруге из Кронштадта: “Вчера поутру, мистер Рекс посадил нас в шлюпку и, под надзором верного проводника, послал нас в другую сторону в Ораниенбаум… Ораниенбаум — царская дача, которую я немедленно осмотрела. Почва похожа на окрестности Воксгола, только в колоссальном размере; в дворце много замечательных предметов… Потом мы отправились в Петербург, который в тридцати верстах от Ораниенбаума, и, признаюсь, лучшей прогулки я не видела. Я бы сравнила ее с поéздом от Парижа в Версаль; но нет, здесь лучше”.
Письмо датировано 4 августа 1808 года. Не прошло и сотни лет со дня постройки Ораниенбаума, а иностранцами он зачисляется уже в ряд с Версалем!
Александр I, с детства любивший Ораниенбаум и часто уединявшийся в нем от государственных забот, сказал однажды управляющему его дворцами генералу Яковлеву: “В Царском Селе, Яковлев, хорошо, а в Ораниенбауме лучше”.
Его супруга императрица Елизавета Алексеевна, тоже полюбившая Ораниенбаум, всякий раз, когда Александр I покидал столицу ради участившихся поездок по России, тут же переселялась в Ораниенбаум, где вела тихую уединенную жизнь. Современники часто видели ее в окрестностях большого дворца с альбомом и карандашами в руках. Здешние красоты манили ее…
Жаль, конечно, что крупнейший российский художник начала XIX века, уроженец ораниенбаумской земли Орест Кипренский прошел мимо здешнего великолепия. Следов “царской дачи” на его полотнах не обнаружено. Впрочем, тому есть и причина — Кипренский был модный, “заказной” портретист…
Впервые изображения окрестностей Ораниенбаума появились лишь в 1820 году. Пейзажист Андрей Мартынов посвятил четыре из восьми изданных литографий ораниенбаумским ландшафтным сюжетам. Примерно в те же годы начал посещать Ораниенбаум и великий — в будущем! — живописец Карл Брюллов, а позже стали причастны к этому городу и два его ученика — Петр Петровский, живший в Ораниенбауме, и его приятель по живописному обучению Тарас Шевченко. Будущий автор “Кобзаря” симпатизировал сестре Петровского, уроженке Ораниенбаума. Он приезжал в Ораниенбаум и даже посвятил девушке несколько стихотворений.
Но и в их полотнах Ораниенбаум живописно не выявился. Брюллова влекли солнечные пейзажи и лица Италии, Петровский тяготел к религиозным сюжетам — его картина “Агарь и Измаил в пустыне” и поныне экспонирована в Третьяковской галерее, а Тарас Шевченко оставался ревностным певцом Малороссии, как в поэзии, так и в живописи.
Однако главное тут в другом: в Ораниенбаум за вдохновением потянулись художники первого плана. Образно говоря, они влились в поток намольщиков его.
И тут самое место пустить очерк в русло хронологии.
2 июня 1835 года в Санкт-Петербурге состоялось венчание герцога Максимилиана Лейхтенбергского с великой княгиней Марией Николаевной, старшей дочерью императора Николая I.
Сын принца Евгения Богарне, пасынка Наполеона I и дочери короля Баварии, просвященнейшей Августы Амалии, беря в жены любимую дочь российского самодержца, вынужден был подчиниться не только российскому закону, но категорическому условию невесты и ее отца: жить и служить только в России, а детей воспитывать исключительно в православной вере.
Любопытная деталь: военную переподготовку для службы в российской армии герцог проходил в Образцовом пехотном полку, расквартированном в Ораниенбауме.
Человек высокой культуры и отменного домашнего образования, да к тому же не обделенный природными талантами, герцог быстро занял видное место не только в царской семье, но и в русском служилом обществе. В чине генерал-майора стал шефом лейб-гвардии Гусарского полка, по указу Николая I возглавил главное управление корпуса Горных инженеров, да так, что уральские заводчики гордились тем, что впервые руководство горным делом России было поручено вполне компетентному человеку. Герцог изучал гальванопластику, электрохимическую металлургию — устроил даже соответствующую лабораторию в помещении Главного штаба гвардии…
В довершение всего Николай I посчитал необходимым назначить герцога еще и президентом Академии художеств.
Назначение и тут оказалось не случайным. Максимилиан с детства хорошо рисовал и писал красками, да к тому же владел известнейшей в художественном мире картинной галереей в Мюнхене…
Николай I повелел выстроить для молодоженов Мариинский дворец в столице и загородный в Сергиевке, под Ораниенбаумом (ныне здание Биологического института), куда по приглашению хозяев начали наведываться молодые талантливые художники. Так в 1837 году Иван Айвазовский написал вблизи этого дома этюд “Вид моря в Ораниенбауме”, а в 1854 году Алексей Саврасов картину “Вид окрестностей Ораниенбаума”, которую представил в Академию художеств на соискание звания академика, и при покровительстве Марии Николаевны его получил.
Герцог скончался молодым от злой петербургской чахотки, и по нем скорбели многие, особенно художники. Дело в том, что до его президентства получить официальное звание художника в России было непросто. Главным образом из-за чиновничьего отношения к этой профессии и вопиющего самодурства, о чем с горечью вспоминал художник Николай Ге, но при этом добавил: “был и защитник их. Президент Академии герцог Лейхтенбергский. Он велел всем давать (звание художника. — Ю. К.), ему говорят: └Много их”, — └Ничего, давайте: у Николая Павловича много солдат, а художников мало!” Вечная память этому доброму герцогу!”
После похорон Максимилиана Николай I назначил президентом Академии художеств вдову герцога, которая старалась во всем продолжать начинания своего мужа.
Эту августейшую пару можно смело поставить в число намольщиков художественной ауры Ораниенбаума. К этому ряду следует причислить и выдающегося музыкально-художественного критика конца XIX—XX веков Владимира Васильевича Стасова. Это он в письме к композитору Милию Алексеевичу Балакиреву вздохнул: “Мне все-таки бесконечно жаль, что Вы не видите Ораниенбаума. Что за место — просто прелесть! Сколько видов на море…”
Надо полагать, что подобное он не уставал твердить и художникам, ибо после совместной поездки со Стасовым по музеям Европы в 1883 году Илья Репин для работы снял дачу не где-нибудь, а под Ораниенбаумом в Мартышкине. Там в 1884 году он уже начал писать картину “Не ждали”, а в 1887 году совместно с Айвазовским приступил к большому полотну памяти Александра Сергеевича Пушкина “Прощай, свободная стихия”. То был год пятидесятилетия со дня трагической гибели поэта.
Следом за ними в 1891 году в Ораниенбаум приехал и Иван Шишкин. В результате чего живописная ораниенбаумвиада пополнилась двумя пейзажными шедеврами — “Мордвиновские дубы” и “В лесу графини Мордвиновой”.
Окончательно художественной Меккой Ораниенбаум становится на грани XIX—XX веков, когда в него хлынули представители объединения “Мир искусства” — Александр Бенуа, Альбер Бенуа, Константин Сомов, Евгений Лансере, скульптор-анималист Артемий Обер и Мстислав Добужинский. Последний, кстати, запечатлел для нас в рисунке кабинет с видом в окно дворца Санс-Эннуи под Ораниенбаумом.
В 1901 году Александр Бенуа объединил свои дворцово-парковые этюды в единый цикл под названием “Ораниенбаум”, а в пятитомной мемуарной эпопее “Мои воспоминания”, написанной им в парижской эмиграции, не раз самыми теплыми словами помянул художественно воспетый им Ораниенбаум.
Особое внимание вызывает то место воспоминаний, где он рассказывает о своем посещении Большого дворца: “Моему историческому чувству как-то особенно льстило, когда, сидя в маленькой комнатке дворца, служившей гостиной графине Карловой (то была единственная комната, сохранившая лепные украшения времен Елисаветы Петровны), я как бы дышал тем же воздухом, которым дышала прежняя (и самая знаменитая) хозяйка Ораниенбаумского дворца — Екатерина”.
Именно в ощущении воздуха Ораниенбаума, которым дышали причастные к созданию его облика и отображению его на полотнах предшественники, и лежит ключ к теме данного очерка. И если бы не события октября 1917 года, то не исключено, что Ораниенбаум в конце концов мог бы стать чем-то наподобие парижского Монмартра, только крупнее и многолюднее — целым городом столичных художников.
Но — не случилось. Тогда не случилось. Пришлось ждать целых восемьдесят лет — терпеливо, но не напрасно. Дело в том, что как и намоленная икона, намоленное место обладает колоссальной регенеративной силой. До поры она затаилась в культурном накоплении города, в памяти стариков о проходящей через Ораниенбаум петровской параллели водного и сухопутного пути в такую соседнюю, но отсеченную советскими властями от страны Европу, еще в жемчужной нити остатков дворцов, усадеб, деревень и хуторов на древнем Копорском тракте и, конечно же, в вековечной ландшафтной прелести ораниенбаумской земли.
Как тут не вспомнить слова фрейлины императрицы Александры Федоровны А. Ф. Тютчевой, дочери поэта: “Здесь, на берегу Балтийского моря (…) что-то необъятное, неопределенное, смутное и бесконечное, тихое и величественное, печальное и спокойное, что составляет неизъяснимую прелесть русской деревни”.
После всего сказанного нужно ли удивляться тому, что в 1987 году хотением местных художников и радением сотрудников государственного музея-заповедника “Ораниенбаум” Зинаиды Третьяковой, Раисы Ивановой, при поддержке тогдашнего директора заповедника Николая Карамзина в Ломоносове (Ораниенбауме!) проросло и год от года стало наращивать силу художественное объединение “КОЛОРИТ”?
Первым, поныне действующим председателем объединения стал художник Анатолий Петров, разностороннюю помощь которому неизменно оказывали и оказывают профессионалы живописного дела Виктор Петров-Гринев, Владимир Слепухин и многие другие.
Следует подчеркнуть и цеховое значение в развитии “КОЛОРИТА” искусствоведа, члена Союза музейных работников России Галины Мыльциной. Это во многом благодаря ее старанию и вкусу “КОЛОРИТ” систематически отчитывается вернисажами в Малом выставочном зале государственного музея-заповедника.
Всего различных выставок участников объединения перевалило уже за сотню! В том числе и за рубежом: в Финляндии и США.
“КОЛОРИТ” отметил 15-летие своего существования. Возраст предельно близкий к совершеннолетию. Как не вспомнить об этом и не порадоваться тому, что этот талантливый, дружный и растущий как количественно, так и творчески коллектив принял на себя святую миссию нынешнего намольщика художественных традиций Ораниенбаума-Ломоносова?!
Исполать ему!