Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2004
1. ПРИВЕТ ИЗ МЕКСИКИ
Улицу и дом по указанному адресу отыскал без труда. Вошел через калитку во двор с акациями, чугунной колонкой, качающей воду, и так знакомыми удобствами на природе с буквами “М” и “Ж” на дощатых дверях. Поднялся по лестнице на второй этаж открытой террасы. Пожилая женщина в цветном халате и тапочках на босу ногу возле одной из дверей мыла пол.
Спрашиваю:
— Здесь живет Раиса Эммануиловна Амусина?
— А где ей еще жить? Воронцовский дворец пока еще, кажется, занят пионерами, — ответила она по-одесски.
— Можно ее видеть?
— А почему нет? Приходите вечером, она вернется из своего Госстраха, или как там теперь называется, и вы ее увидите. А кто вы будете? И что вас интересует, если не секрет?
— Да нет, — говорю, — никакого секрета. Я из Москвы. Здесь в командировке. И хотел бы передать ей привет от ее, как я понял, двоюродного или троюродного дедушки Гриши из Мексики.
— Боже мой! Это новость! У нашей Раи — дедушка в Мексике! — всплеснув руками, проговорила женщина. — Кто бы мог подумать?!
— Видите ли, — пояснил я, — дело в том, что один мой приятель-актер не так давно снимался в фильме в Мексике, и там, в городе Мехико, он случайно встретился и разговорился с очень пожилым человеком, много лет назад выехавшим из Одессы. Так вот, этот пожилой человек, дав одесский адрес, попросил моего приятеля, если он будет в Одессе или с кем-нибудь, передать привет его родственнице Раисе Эммануиловне и сказать, что он хорошо помнит ее маленькой девочкой, что он пока жив, у него все благополучно — два сына и два ювелирных магазина, но он очень скучает и надеется на будущий год, если все будет в порядке, долететь до Одессы и повидаться с ней и родным городом. Вот в основном все, что мой приятель, узнав, что я еду сюда, попросил передать вашей Раисе Эммануиловне.
— Так что же мы стоим! Боже мой! — вновь воскликнула женщина. Проходите, пожалуйста, ко мне. Я ей сейчас позвоню, и она прилетит, как на ракете!
— Да нет, не стоит ее отрывать от работы. Я живу неподалеку в гостинице “Красной” и спокойно могу зайти вечером, когда она вернется.
— Я вас умоляю, скажите только точнее, когда именно вы придете!
— Часов в семь или восемь, надеюсь, удобно?
— О чем вы говорите? Я все-таки сейчас ей позвоню. Предупрежу, чтоб у нее не было инфаркта. Пожалуйста, приходите. Она будет ждать вас, я вас уверяю, с семи часов!
Вечером на втором этаже у лестницы на террасе меня встретила сама хозяйка. Пожилая, но вполне миловидная женщин в ярком летнем платье с длинными рукавами.
— Здравствуйте! Заходите, заходите, прошу вас. Я узнала вас сразу, аж от самых ворот. Боже ж мой, дедушка Гриша! — причитала она, едва не плача. — Столько лет мы не виделись… Он никогда не давал о себе знать, и вдруг такое счастье! Заходите, пожалуйста… Мы все вас ждем!
“Кто это все?” — хотел я спросить, но не успел. Она провела меня, минуя узкий, полутемный коридор или кухню, и ввела в большую комнату, где за раздвинутым столом сидело человек тридцать людей разного возраста, начиная с глубокого старика в инвалидном кресле с бурым, иссохшим лицом и кончая грудным ребенком на руках у молодой женщины. Меня радушно усадили за стол, уставленный тарелками с кой-какой небогатой едой. Хозяйка в торопливой суете принялась угощать меня, но я, извинившись, решил все сразу поставить на свои места.
— У меня есть друг, — начал я. — Он артист. Быть может, вы его знаете, — я назвал фамилию.
— Он нам рассказывает, а то у нас нет телевизора! — с улыбкой заметил крепкий высокий мужчина за столом.
— Да, так этот мой друг, — продолжал я, — узнав, что я еду сюда, попросил передать привет из Мексики… — Далее слово в слово я повторил все, о чем утром уже рассказывал женщине на террасе. Слушали меня внимательно, что называется, затаив дыхание, и лишь упоминание о двух ювелирных магазинах породило за столом какое-то странное оживление.
— А-а-а! — воскликнул вдруг старик в инвалидном кресле хрипловатым голосом. — Узнаю Гришку! Босяк! Ему одного магазина мало! Ему подавай два! Как вам это нравится?! Русский размах и американская деловитость! Кто это сказал, знаете? Ни черта вы не знаете! Это сам товарищ Сталин сказал! А этот босяк Гришка, когда-то, между прочим, занял у меня десятку! Интересно, какая это будет теперь сумма, если с процентами? Передайте ему, пусть отдаст. Она мне совсем не помешает. А то хапнул и убежал! Точно как теперь тут у нас! Что творится на белом свете?! Гришка с двумя ювелирными магазинами! Нет на него советской власти! Слушайте, вот вы из Москвы, так? — глядя на меня в упор, грозно хрипел он. — Скажите мне честно, откровенно, куда она делась, советская власть? Где начальство? Куда оно смотрит?! Ведь у нас тут одни прохвосты, бандиты у руля! Когда это кончится, я вас спрашиваю?!
— Стоп, дед! Я тебя умоляю, кончай митинг! — перебил его крепкий высокий мужчина. — Что ты пристал к человеку? Он наш гость, дорогой гость! А не Господь Бог! Откуда ему знать, когда вернется твоя любимая совка и отдаст тебе десятку с процентами?! Все! Точка! Собрание окончено! Перейдем к делу. Можно вас на пару минут? — наклонился он ко мне, вставая из-за стола.
— Какому делу? — не понял я.
Положив мне руку на плечо, он увлек меня за собой в полутемный коридор. Вслед за нами туда вышел молодой парень ростом пониже, плотно прикрыв за собой дверь.
— Вы уж не сердитесь на нашего деда, — с мягкой улыбкой проговорил мужчина, — бушует старик. Хлебом, как говорится, не корми, дай побазарить за советскую власть. Мало ему от нее досталось…
— Факт, — подхватил весело парень, — у нашего деда всю дорогу в голове — февраль! В смысле, одного дня в башке не хватает.
— Погоди, — остановил его мужчина и, чуть понизив голос, спросил: — Скажите, а тот дедушка, который из-за бугра, больше ничего не передавал?
— Вы о чем?!
— Как о чем? У человека два ювелирных магазина и одна-единственная несчастная внучка, наша тетя Рая. И ничего, кроме привета, он ей не прислал? Я дико извиняюсь, конечно, но в это может поверить только вот тот грудной младенец (он кивнул на дверь в комнату), и то, если он не из Одессы. Но мы живем в Одессе и прекрасно знаем, понимаем, что такое таможня, контрабанда, валюта и все такое… Вы лично ничего не опасайтесь… Будьте покойны. Скажите только, какой вы хотите процент? Это все у вас где? В гостинице? Пойдемте в гостиницу… Вы получите ваш процент… И вы нас не знаете, мы не знаем вас…
— Какой процент?! Вы что-о?! Бред какой-то! Я вам тысячу раз объяснял. Я в Мексике не был. Там был мой приятель, артист…
— Артист, шмартист — нам без разницы. Мы его не знаем. Мы знаем вас и хотим иметь дело с вами. Давайте договоримся…
— Послушайте! Это же смешно, наконец! Я не был в Мексике, понимаете? В глаза не видел вашего ювелирного дедушку! Меня просили передать привет. Я это сделал. Чего вы еще от меня хотите?! Чего добиваетесь?! — И я резко шагнул к двери. Но передо мной возникла фигура молодого парня.
— А куда мы торопимся? Куда спешим? Поговорим спокойно, без шума, в деловой обстановке. Может, вы нам не доверяете и хотите поговорить тет-на-тет с тетей Раей? Нет проблем! Айн момент, устроим… Дескать, в спешке, суматохе вы кой-чего забыли… Вам напомнили… И все в ажуре! Хорошо, красиво, как в лучших домах Бостона!
— Хватит! Прекратите ваши дурацкие намеки. Ничего я не забывал! Я вам все сказал! И оставьте меня, наконец, в покое!
Я стал пробиваться к выходу. Но меня не выпускали, схватили за руки, грозя таможней, золотом с валютой… Казалось, еще немного, и начнут просто бить.. Однако я вырвался из горячих родственных объятий и побежал… Побежал с террасы вниз, сопровождаемый сверху громкими всхлипами тети Раи:
— Так обмануть одинокую женщину! У вас нет сердца! — чуть не рыдала она.
— Я еще утром поняла, что он аферист! — в голос вторила ей соседка с террасы.
А уже на улице до меня донеслись через забор хриплые выкрики старика в инвалидном кресле:
— Что вы хотите иметь от этих людей?! Они все такие! Этот босяк Гришка семьдесят лет назад уже был жуликом! Фармазонщиком! Нет на них Сталина!..
Митинг продолжался… И едва ли скоро закончился.
2. СТРАСТИ ПО ЗИМНЕЙ ШАПКЕ
Он вышел на улицу, и опять перед ним поплыли, покачиваясь, маяча впереди и сзади, серые, коричневые, темные пушистые зимние шапки.
Человек порой бывает странным таинственным существом: если у него чего-то нет, он почему-то хочет, чтобы у него это было. А если то, чего у него нет, есть у знакомого или соседа — это вдвойне обостряет его страстное, не побоюсь сказать, необузданное желание.
У артиста Гриши О., побоюсь назвать его настоящее имя, не было хорошей зимней шапки, и он дико хотел, чтоб она была. Но в те времена, в годы, так сказать, застоя, обладателями, носителями таких хороших шапок на просторах отчизны были только очень удачливые, успешные люди. На долю всех остальных, подобных Грише О., оставалось лишь завистливо мечтать, грезить о ней, как гоголевскому Башмачкину о шинели.
Он ходил, искал, звонил, перед открытием магазинов стоял, мерз в очередях — все напрасно. Чувствовал: глупо, смешно тратить на это силы и время, но преодолеть себя, свое необузданное желание никак не мог. И вот однажды ранним утром его разбудил звонок.
— Кажется, я договорилась, — услышал он знакомый голос по телефону. — Вы должны быть сегодня от двенадцати до часа в центральном универмаге. Четвертый этаж служебного входа со двора. Тридцать второй кабинет. Анна Степанна. Вы — от Михаил Сергеевича, понятно?!
Ровно в двенадцать с минутами Гриша О. вошел в тридцать вторую комнату на четвертом этаже универмага на площади.
— Добрый день! — сказал он полноватой женщине за столом в ворохе бумаг и папок. Анна Степанна?! Я — от Михаил Сергеевича.
Анна Степанна подняла трубку телефона и набрала номер:
— Галя? Где она? Ясненько… Могу обслужить вас, — сказала она Грише, — только после трех.
Ровно в три с секундами он вновь стоял перед Анной Степанной.
Она оторвалась от бумаг на столе и устало, прикрыв ладонью глаза, произнесла:
— Идите в кондитерский цех.
— Куда? — не понял он.
— Идите в кондитерский цех, — повторила она внятно, точно нерадивому школьнику, не понимающему простых вещей. — Седьмой этаж. По коридору до конца. Там написано. Скажете, от меня.
На седьмом этаже в конце коридора он действительно увидел пожелтевшую от времени табличку — “Кондитерский цех” — и не без робости открыл тяжелую дверь. Две большие, массивные печи-духовки смотрели на него в упор.
Тусклая лампочка едва освещала помещение с ящиками, картонными коробками, мешками на кафельном полу.
— Я от Анны Степанны, — сказал он высокой блондинке, что-то перебиравшей в одном из ящиков.
— Размер? — не оборачиваясь, спросила она.
— Пятьдесять шесть — пятьдесять семь, — сказал он.
— Это вы кому? — обернулась женщина. — Слону, что ли?! У нас таких размеров отродясь не бывало…
— Простите, я давно не покупал… Может, размеры изменились, но, вообще-то, я всегда носил такой, — продолжал настаивать он.
— Чего вы там носили — мне по барабану. Берите, чего есть! Примеряйте! — толкнула она коленом ящик с мужскими зимними ботинками в коробках.
— Ой, извините, вы не поняли — мне не это. Мне это, — виновато улыбнулся он, показав на голову.
— Шапку, что ли? Так бы сразу и говорили. Там выбирайте, — кивнула она на невысокую горку коробок в углу на кафельном полу.
Гриша открыл первую коробку сверху, вынул темно-коричневую ондатровую шапку и надел. Она была велика. Он поспешно достал другую, третью. Они оказались еще больше. Все шапки были велики. Казалось, две его головы могли свободно поместиться в любой из них.
— Простите, пожалуйста, а поменьше нет?
— Скажите спасибо, эти остались. Мой муж хоть какую взял бы, лишь бы была…
— Но они и вправду на слона, — попытался пошутить он.
— Мужчина, — резко прервала его крашеная блондинка, — хотите — платите и берите, не хотите — не берите. Никто не заставляет. Других нет. И навряд ли для такой головы, как у вас, скоро будут.
В полном смятении Гриша быстро вернулся в тридцать вторую комнату на четвертом этаже.
— Анна Степанна! Прошу прощения, но там только очень большие… ради бога, если можно, — с мольбой в голосе выдохнул он…
Анна Степанна молча подняла трубку и набрала номер:
— Алексей Владимыч? Мы тут по разнарядке обкома одеваем команду “Зенит” — по вашей части не хватает средних размеров. Могу подослать? Ладненько. Берите, какая есть, — сказала она Грише, положив трубку, — завтра в десять утра из проходной на Печатников, сорок, звоните по шестьдесят третьему — от меня. Обменяют. Коробку оставьте. Заверните в бумагу. Ясно?
На другое утро, после бессонной ночи и скверных предчувствий, он звонил из проходной на Печатников, 40, по шестьдесят третьему.
— Размер? — спросил его мужской голос по телефону.
— Пятьдесят шесть — пятьдесят семь, — поспешно ответил он.
— Ждите, — сказал голос.
— Жду, жду, — едва успел проговорить он, как трубку повесили.
Минут через тридцать — звонок в проходную, и тот же голос спросил:
— Вы на месте?
— На месте, на месте, — подтвердил он.
— Размер?
— Пятьдесят шесть — пятьдесят семь.
И вдруг, сменив интонацию, совсем тихо:
— Это с вами?
— Со мной, со мной, — держа под полой куртки шапку для обмена, прошептал он, как секретный пароль или государственную тайну.
— Ждите! — сказали ему и повесили трубку.
А затем, не прошло и часа, не веря глазам своим, он мерил пушистую, изумительную шапку средних размеров, рассматривая себя в стекле проходной, точно в зеркале. Шапка сделала его солидней и явно значительней.
— По-моему, прекрасно! — не скрывая ликования, сказал он пожилой, симпатичной женщине в синем рабочем халате.
— Да уж стараемся, обуваем, одеваем вас… Вы бы хоть в футбол выигрывали! — заметила она на прощание.
Легкой спортивной походкой Гриша О. шагал по холодной зимней улице. Голову его грела и украшала новенькая темно-коричневая пыжиковая шапка. На душе весна. И это его-то, сутулого, немолодого, с узкими плечами, приняли за спортсмена — способного играть и выигрывать! Он шел, а мысли в голове его, как сказано у Пушкина, волновались в отваге! Судьба улыбнулась ему! Мечта сбылась! Отныне его связи, знакомства там, наверху, в самом Смольном — не секрет! Удача, успех его налицо! Точнее, на голове! Теперь ни трусливый директор, ни жалкий худрук в театре не посмеют отказать ему в большой роли и достойной зарплате. Да и с Натальей, женой своей, тоже давно пора разобраться, не говоря уж о матери ее, жуткой мещанке! Отныне он независим, дерзок, смел и, не побоюсь сказать, почти счастлив. Почему почти?
Потому что мимо него проплывали, покачиваясь, маяча впереди и сзади, темные, светлые, мягкие, гладкие, блестящие — кожаные пальто и дубленки.
Вниманию читателей!
В издательстве журнала “Нева” выходит книга Григория Острина “Закулисные истории”. Ее автор — актер, в молодости он играл в Ленинграде на сцене Театра имени Комиссаржевской, нынче живет в Москве и работает в театре “Современник”. Так что театральную, артистическую жизнь он знает, как принято говорить в таких случаях, не понаслышке и умеет рассказывать о ней живо, весело, ярко.
Книгу можно приобрести в редакции журнала или заказать по почте наложенным платежом.
Справки по тел. (812) 312–70–35.